Пустые, сирые церкви в центре Москвы не привлекают сегодня даже туристов - несмотря на самый что ни на есть древний век своей постройки. Службы в них всЈ больше напоминают мессы в сегодняшней Европе: две-три старушки и седенький священник в огромном и пустом помещении. Исключение составляют только приходы с известными и популярными священниками, к которым народ, паства едет за окормлением из любых "химок" и "медведок" - но таких на весь город раз-два и обчЈлся. Иное дело на городской периферии - в густонаселЈнных спальных районах. Немногочисленные утлые церквушки, доставшиеся жителям многоэтажек в наследство от умерших подмосковных деревень, забиты до отказа даже в обычные выходные - а на Рождество или Пасху вокруг них порой собираются толпы, исчисляемые многими тысячами человек.
Причина простая: в историческом центре, где стоят московские "сорок сороков", попросту никто не живЈт. А церковный приход - это часть именно жилой инфраструктуры, куда человек идЈт в тот самый седьмой день, который, по Библии, посвящается "не себе, а Господу Богу своему". Там крестят детей, венчают новобрачных, отпевают покойников; там на Пасху освящают куличи и яйца, на Троицу приносят берЈзовые ветки, а на Рождество ставят Јлки; туда ходят семьями и там встречаются с соседями по дому. И туда приходят не брокеры, консультанты, предприниматели, чиновники и продавцы, а христиане, равные перед Богом.
Нет-нет, жизнь сейчас, конечно, сильно изменилась. В новейшие времена, как мы знаем (главым образом, из книжек Тоффлера), образовалась раса новых кочевников, живущих принципами мобильности, функциональности и эргономичности и свободных от среды: таким людям, понятное дело, отжившая своЈ полуязыческая приходская религиозность до лампочки. Собственно, им и вообще всякая религиозность до лампочки - они если даже и верят в Бога, то стремятся не ограничивать свою веру конфессиональными рамками, предпочитая "интеллектуальную свободу". Но значит ли это, что они потеряны для религиозной жизни? Оказывается, нет - но только при условии, что Церковь идЈт в ногу с веяньями времени, предлагая этим новейшим усовершенствованным людям те типы религиозного сервиса, которые адекватны их специфическим запросам.
Юрий Аммосов в своей предрождественской статье довольно подробно развивает эту точку зрения. Провозглашая смерть прихода и приходской религиозности, он констатирует: для того, чтобы сохраниться в современной урбанистической реальности, приходы "должны из прописочных стать клубными", объединяя "людей сходных интересов и жизненного опыта - коллег и друзей". И в этой позиции есть своя здравая, осмысленная логика: действительно, круг общения современного человека - это сокурсники, коллеги, товарищи по увлечениям, люди сходного социального статуса, языка и привычек. Что ему до "географических" соседей по жилью, которых он, как правило, даже не знает по именам? Что ему сам тот район и тот город, где он живЈт, если завтра он, получив другую работу, переедет в другой район (город, страну, континент), где всЈ будет точно так же?
В самом деле, так можно думать, и многие так думают. Это естественная и нормальная логика для протестансткого сознания: если о Христе можно рассказать в кино - пусть будет кино, если телешоу - пусть телешоу, если реклама мыла - пусть будет и она. Соответственно, если пришла новая социальная реальность - ей требуется новая, вписанная в неЈ своим укладом Церковь. Ибо содержание, то есть евангельские заветы, важнее форм организации, традиций и иерархий.
Слово "протестантское" здесь употребляется безоценочно: нельзя сказать, что это однозначно плохо. Может быть, именно недостаток должного количества "протестантской этики" в духе нашего нарождающегося капитализма и есть его главный родовой порок: будучи внерелигиозным, он обречЈн оставаться и внеморальным. В то время как консервативная ортодоксальная религиозность Православия будет оставаться ему бесконечно чуждой из-за своей ценностной и укладовой "негибкости". И потому размеры бизнеса будут измеряться не оборотом, а количеством "бойцов", сделки будут традиционно совершаться в банях с девочками, а отношения друг с другом и с государством будут бесконечным взаимным "кидаловом": ибо непонятно, почему, собственно, нельзя. В этом смысле нельзя не согласиться с В. Найшулем: "При нынешнем состоянии общественной морали никакое экономическое развитие не представляется возможным". Речь идЈт, что характерно, о "технической" возможности такого развития - посредством установки правил игры и принятия законов, которые люди будут по крайней мере готовы исполнять.
Очень возможно, что православная Церковь с еЈ "замшелым" территориально-приходским принципом организации не способна к тому, чтобы стать источником принципов общественных отношений, и не будет в этом качестве легитимно воспринята большинством населения: тогда, наверное, у нас не остаЈтся другого пути, кроме как плодить различные "конгрегации" и выстраивать из них поликонфессиональный социум по американскому рецепту. Однако пусть уж лучше так, чем если она "модернизируется" сама в этакую протестантскую конгрегацию, собирая клубы, а не приходы, и превращая веру в разновидность оплачиваемого корпоративного досуга для создания team-spirit.
Нет, пожалуй, рановато ещЈ провозглашать смерть прихода и превращать его в клуб по интересам. Церковь - не разъединяющий, а объединяющий институт, и в этом смысле территориальный принцип подразумевает только одно: если ты вдали от дома и своего прихода, ты идЈшь в любой храм из тех, до которых тебе ближе добежать. И входишь туда так же, как и в свой родной приходской храм: ибо нет никакой разницы, какая у тебя профессия, уровень образования, доход и т.п. С "корпоративной церковью" такое невозможно: неясно, что делать программисту в приходе торговцев свининой, а учителю младших классов - в приходе нефтяников. И совершенно неясно, зачем им всем общий и единый Бог, если у каждой из этих каст есть свой собственный, "профессиональный" святой.
Как оживить приход? Очень просто: для начала взять и прийти туда самому. И не один раз в году на Пасху, а каждый выходной приходить на литургию. Дело в том, что в Церковь приходят не для того, чтобы изменить Церковь, - а для того, чтобы изменить себя. Именно это, по самому большому счЈту, и мешает согласиться с Аммосовым в его безусловно не лишЈнных рациональности идеях. Непонятно, с чего вдруг мы, миряне, требуем от Церкви каких-то новых и современных социальных форм - на том, очевидно, основании, что лучше знаем человеческую природу. Непонятно, зачем на Церковь надо распространять потребительский лозунг "сделайте мне удобно". Непонятно, наконец, чего мы больше хотим от Церкви: массовости и эффективности проповеди либо сохранения веры и передачи еЈ через поколения.
Тем более что мы очень хорошо знаем, что бывает, когда церковь начинает пытаться подстраиваться под изменившийся жизненный уклад. Даже в той же Европе, если сравнивать католические и протестантские страны, разница выходит разительная, и она отнюдь не в пользу наследников Лютера.
Да, мир меняется - это глупо отрицать. Но Церковь на то и есть самый консервативный по природе общественный институт, чтобы меняться всегда в самую последнюю очередь и отмерять не семь, а семижды семь раз. Именно эта неизменность и обеспечивает к ней то доверие, над природой которого привыкли ломать голову социологи. Даже тем людям, которые ориентированы на прогресс, по большому счЈту совершенно не нужна "церковь быстрого реагирования" - наоборот, востребованной оказывается именно сдерживающая, ограничивающая роль Церкви. Лишив себя этой роли, протестанты лишили тем самым и своЈ общество потребности в церкви как институте, став никому не нужными со своими цитатами из Евангелия.
Что же до русского капитализма, то ему, думается, нужна сейчас не протестантская, а именно что ортодоксальная этика. Не придуманная одновременно с товарно-денежными отношениями, а существовавшая задолго до них; и вместе с тем не отрицающая их, а создающая им принципиально другие смысловые и временные горизонты, чем те, которыми они сейчас живут. И потому организация религиозной жизни никак не может быть производной от организации общества и бизнеса: в этом случае вера попросту не будет иметь того авторитета, который ей так необходим.
И ещЈ. Сейчас - наше, русское Рождество: отличный пример того, как не надо торопиться с тем, чтобы что-либо менять. Ведь именно благодаря тому, что наша Церковь всЈ ещЈ живЈт по юлианскому календарю, мы можем спокойно отмечать наш красивый и древний праздник, без всякой связи с гламурно-коммерческим западным "кристмасом" 25 декабря. Младенец Христос рождается вне всякой связи с Санта-клаусом и его бутылкой кока-колы, главным событием становится ночная патриаршья служба, а не предрождественский шоппинг, и мы, устав от предшествующего празднества, даже не то чтобы очень сильно в этот день и напиваемся. И не надо, Бога ради, призывать менять календарь: если уж так приспичило что-нибудь реформировать, лучше уж отменить Рождественский пост - благо, его всЈ равно все нарушают в новогоднюю ночь, даже те, кто пытается соблюдать. И то, пожалуй, не стоит: иначе совсем непонятно, чем хоть как-то ограничить новогоднее безумие.
В общем, лучше всего оставить в покое Церковь, дабы приберечь реформаторский пыл для того, чтобы изменять к лучшему что-нибудь более мирское. Но это - в будни. А на Рождество - пойти на ночную службу и постоять на морозце вместе с крестным ходом. В том самом приходском храме, который поближе к дому.
6 января 2004 г.
Причина простая: в историческом центре, где стоят московские "сорок сороков", попросту никто не живЈт. А церковный приход - это часть именно жилой инфраструктуры, куда человек идЈт в тот самый седьмой день, который, по Библии, посвящается "не себе, а Господу Богу своему". Там крестят детей, венчают новобрачных, отпевают покойников; там на Пасху освящают куличи и яйца, на Троицу приносят берЈзовые ветки, а на Рождество ставят Јлки; туда ходят семьями и там встречаются с соседями по дому. И туда приходят не брокеры, консультанты, предприниматели, чиновники и продавцы, а христиане, равные перед Богом.
Нет-нет, жизнь сейчас, конечно, сильно изменилась. В новейшие времена, как мы знаем (главым образом, из книжек Тоффлера), образовалась раса новых кочевников, живущих принципами мобильности, функциональности и эргономичности и свободных от среды: таким людям, понятное дело, отжившая своЈ полуязыческая приходская религиозность до лампочки. Собственно, им и вообще всякая религиозность до лампочки - они если даже и верят в Бога, то стремятся не ограничивать свою веру конфессиональными рамками, предпочитая "интеллектуальную свободу". Но значит ли это, что они потеряны для религиозной жизни? Оказывается, нет - но только при условии, что Церковь идЈт в ногу с веяньями времени, предлагая этим новейшим усовершенствованным людям те типы религиозного сервиса, которые адекватны их специфическим запросам.
Юрий Аммосов в своей предрождественской статье довольно подробно развивает эту точку зрения. Провозглашая смерть прихода и приходской религиозности, он констатирует: для того, чтобы сохраниться в современной урбанистической реальности, приходы "должны из прописочных стать клубными", объединяя "людей сходных интересов и жизненного опыта - коллег и друзей". И в этой позиции есть своя здравая, осмысленная логика: действительно, круг общения современного человека - это сокурсники, коллеги, товарищи по увлечениям, люди сходного социального статуса, языка и привычек. Что ему до "географических" соседей по жилью, которых он, как правило, даже не знает по именам? Что ему сам тот район и тот город, где он живЈт, если завтра он, получив другую работу, переедет в другой район (город, страну, континент), где всЈ будет точно так же?
В самом деле, так можно думать, и многие так думают. Это естественная и нормальная логика для протестансткого сознания: если о Христе можно рассказать в кино - пусть будет кино, если телешоу - пусть телешоу, если реклама мыла - пусть будет и она. Соответственно, если пришла новая социальная реальность - ей требуется новая, вписанная в неЈ своим укладом Церковь. Ибо содержание, то есть евангельские заветы, важнее форм организации, традиций и иерархий.
Слово "протестантское" здесь употребляется безоценочно: нельзя сказать, что это однозначно плохо. Может быть, именно недостаток должного количества "протестантской этики" в духе нашего нарождающегося капитализма и есть его главный родовой порок: будучи внерелигиозным, он обречЈн оставаться и внеморальным. В то время как консервативная ортодоксальная религиозность Православия будет оставаться ему бесконечно чуждой из-за своей ценностной и укладовой "негибкости". И потому размеры бизнеса будут измеряться не оборотом, а количеством "бойцов", сделки будут традиционно совершаться в банях с девочками, а отношения друг с другом и с государством будут бесконечным взаимным "кидаловом": ибо непонятно, почему, собственно, нельзя. В этом смысле нельзя не согласиться с В. Найшулем: "При нынешнем состоянии общественной морали никакое экономическое развитие не представляется возможным". Речь идЈт, что характерно, о "технической" возможности такого развития - посредством установки правил игры и принятия законов, которые люди будут по крайней мере готовы исполнять.
Очень возможно, что православная Церковь с еЈ "замшелым" территориально-приходским принципом организации не способна к тому, чтобы стать источником принципов общественных отношений, и не будет в этом качестве легитимно воспринята большинством населения: тогда, наверное, у нас не остаЈтся другого пути, кроме как плодить различные "конгрегации" и выстраивать из них поликонфессиональный социум по американскому рецепту. Однако пусть уж лучше так, чем если она "модернизируется" сама в этакую протестантскую конгрегацию, собирая клубы, а не приходы, и превращая веру в разновидность оплачиваемого корпоративного досуга для создания team-spirit.
Нет, пожалуй, рановато ещЈ провозглашать смерть прихода и превращать его в клуб по интересам. Церковь - не разъединяющий, а объединяющий институт, и в этом смысле территориальный принцип подразумевает только одно: если ты вдали от дома и своего прихода, ты идЈшь в любой храм из тех, до которых тебе ближе добежать. И входишь туда так же, как и в свой родной приходской храм: ибо нет никакой разницы, какая у тебя профессия, уровень образования, доход и т.п. С "корпоративной церковью" такое невозможно: неясно, что делать программисту в приходе торговцев свининой, а учителю младших классов - в приходе нефтяников. И совершенно неясно, зачем им всем общий и единый Бог, если у каждой из этих каст есть свой собственный, "профессиональный" святой.
Как оживить приход? Очень просто: для начала взять и прийти туда самому. И не один раз в году на Пасху, а каждый выходной приходить на литургию. Дело в том, что в Церковь приходят не для того, чтобы изменить Церковь, - а для того, чтобы изменить себя. Именно это, по самому большому счЈту, и мешает согласиться с Аммосовым в его безусловно не лишЈнных рациональности идеях. Непонятно, с чего вдруг мы, миряне, требуем от Церкви каких-то новых и современных социальных форм - на том, очевидно, основании, что лучше знаем человеческую природу. Непонятно, зачем на Церковь надо распространять потребительский лозунг "сделайте мне удобно". Непонятно, наконец, чего мы больше хотим от Церкви: массовости и эффективности проповеди либо сохранения веры и передачи еЈ через поколения.
Тем более что мы очень хорошо знаем, что бывает, когда церковь начинает пытаться подстраиваться под изменившийся жизненный уклад. Даже в той же Европе, если сравнивать католические и протестантские страны, разница выходит разительная, и она отнюдь не в пользу наследников Лютера.
Да, мир меняется - это глупо отрицать. Но Церковь на то и есть самый консервативный по природе общественный институт, чтобы меняться всегда в самую последнюю очередь и отмерять не семь, а семижды семь раз. Именно эта неизменность и обеспечивает к ней то доверие, над природой которого привыкли ломать голову социологи. Даже тем людям, которые ориентированы на прогресс, по большому счЈту совершенно не нужна "церковь быстрого реагирования" - наоборот, востребованной оказывается именно сдерживающая, ограничивающая роль Церкви. Лишив себя этой роли, протестанты лишили тем самым и своЈ общество потребности в церкви как институте, став никому не нужными со своими цитатами из Евангелия.
Что же до русского капитализма, то ему, думается, нужна сейчас не протестантская, а именно что ортодоксальная этика. Не придуманная одновременно с товарно-денежными отношениями, а существовавшая задолго до них; и вместе с тем не отрицающая их, а создающая им принципиально другие смысловые и временные горизонты, чем те, которыми они сейчас живут. И потому организация религиозной жизни никак не может быть производной от организации общества и бизнеса: в этом случае вера попросту не будет иметь того авторитета, который ей так необходим.
И ещЈ. Сейчас - наше, русское Рождество: отличный пример того, как не надо торопиться с тем, чтобы что-либо менять. Ведь именно благодаря тому, что наша Церковь всЈ ещЈ живЈт по юлианскому календарю, мы можем спокойно отмечать наш красивый и древний праздник, без всякой связи с гламурно-коммерческим западным "кристмасом" 25 декабря. Младенец Христос рождается вне всякой связи с Санта-клаусом и его бутылкой кока-колы, главным событием становится ночная патриаршья служба, а не предрождественский шоппинг, и мы, устав от предшествующего празднества, даже не то чтобы очень сильно в этот день и напиваемся. И не надо, Бога ради, призывать менять календарь: если уж так приспичило что-нибудь реформировать, лучше уж отменить Рождественский пост - благо, его всЈ равно все нарушают в новогоднюю ночь, даже те, кто пытается соблюдать. И то, пожалуй, не стоит: иначе совсем непонятно, чем хоть как-то ограничить новогоднее безумие.
В общем, лучше всего оставить в покое Церковь, дабы приберечь реформаторский пыл для того, чтобы изменять к лучшему что-нибудь более мирское. Но это - в будни. А на Рождество - пойти на ночную службу и постоять на морозце вместе с крестным ходом. В том самом приходском храме, который поближе к дому.
6 января 2004 г.
 СПЖ кв.jpg)
