История эта длится уже больше года и всем хорошо знакома: правозащитники из движения "За права человека" обнаружили в тексте учебника Аллы Бородиной "Основы православной культуры" националистическую и религиозно-шовинистскую пропаганду и подали в Генеральную прокуратуру ходатайство о возбуждении уголовного дела на первого проректора Московского института повышения квалификации работников образования Романова, под грифом которого был издан этот учебник, и руководителей Министерства образования России, которые рекомендовали его для учебных заведений. Предполагалось открыть уголовное дело по статье 282 Уголовного кодекса - "возбуждение национальной, расовой и религиозной вражды".
Учебная программа Бородиной по истории религиозной культуры, в соответствии с которой и написан учебник, включает, помимо собственно описания курса, еще два элемента. Во-первых, это выдержки из российского законодательства и международных правовых текстов, в соответствии с которыми декларируется свобода вероисповедания и религиозной пропаганды (ход, безусловно, верный, поскольку религиозные и национальные свободы - одна из самых болезненных точек отечественной и международной юриспруденции: каждый может понять их так, как захочет). Во-вторых, программа содержит обоснование актуальности курса, которое сводится к необходимости преодолеть падение нравственности, распространение наркомании и криминализацию молодежи через духовное (то есть православное, поскольку автору очевидно, что православие - самая духовная из всех религиозных традиций) воспитание. Идеи не новы, однако "давайте уже ориентироваться": является ли православное воспитание официально признанным методом борьбы за детскую нравственность, чтобы можно было обосновывать ею подобный курс? Про сам учебник и говорить не стоит - даже те фрагменты, которые опубликованы на сайте Аллы Бородиной (и должны были, как представляется, пройти строжайшую проверку), содержат вполне однозначные высказывания, среди которых красной нитью идет тема оценки степени духовности русских в сравнении с иудеями.
В результате различных прокурорских и судебных процедур дело постоянно меняет статус. Последнее событие, связанное с ним, произошло в понедельник, 20 октября: на заседании мещанского районного суда Москвы рассматривалась жалоба правозащитников на останкинскую прокуратуру, отказавшуюся возбудить уголовное дело. Суд признал действия прокуратуры правомерными, дело так и не открылось. За последний год по этому поводу накопилось множество документов, написанных сочувствующими обеим сторонам, приводились аргументы и контраргументы, тиражировать которые не представляется сейчас необходимым. Важно другое. Казалось бы, позиции участников определенны и ясны: государство ищет идеологические основания для формирования нового поколения россиян, а правозащитники пытаются воспрепятствовать распространению в учебных заведениях экстремистского варианта православной пропаганды. Однако в истории с учебником Бородиной задействованы не две, а три стороны - государство (в ипостаси Министерства образования), Русская Православная церковь и правозащитники - и каждая из них, судя по всему, не имеет стабильного представления о том, что же разрешают и запрещают существующие законодательные и нормативные акты.
Поскольку образование - наиважнейшая отрасль воспроизводства идеологии, то любые действия в этой сфере сразу обнаруживают идеологическую ориентацию субъекта этого действия. Министерство образования пока не определилось в своем отношении к православной церкви - министр и его замы то и дело декларируют светскость образования (она зафиксирована и в Конституции), в то же время вместе с РПЦ создают координационный совет, выпускают странные письма по поводу курса православной культуры и одобряют конфессиональные школьные учебники. Эти колебания "партийной линии" вполне понятны - отношение государства к церкви пока не выработано: хочется вину искупить, и воспользоваться широкими возможностями церкви по управлению трудящимися, но и к откровенной клерикализации государства переходить как-то боязно. В самой церкви тоже не всегда мирно сосуществуют разные направления - от экстремистских радикально-черносотенных до "либеральных", экуменических. Руководство церкви обычно ограничивает обе крайности, однако они продолжают существовать под общей маркой православия. И, наконец, правозащитники, в желании предотвратить факты "разжигания религиозной и национальной вражды", не всегда лучшим и эффективным образом выбирают инструменты.
Один из организаторов "дела Бородиной" правозащитник Евгений Ихлов сообщил, что оно сопровождалось постоянными административными и судебными нарушениями - сначала Министерство образования незаконно рекомендовало учебник для использования в школах (он должен был пройти несколько этапов экспертизы, а прошел только через Координационный совет МО и РПЦ), затем в процессе рассмотрения дела судья проигнорировала процедуру исследования материалов, обязательную для любых судебных процессов. Еще один из примечательных эпизодов этой "православной" истории связан с В. Рыбалко, который заявил, что антисемитизм к статье УК о национальной и религиозной розни отношения не имеет - заметим, что это были слова прокурора из отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности и межнациональных отношениях, иными словами - специалиста по проблеме. Ситуация похожа на историю со слепым корабельным дозорным, которого поставили высматривать землю.
Однако суть этой совсем не случайно возникшей ситуации сводится не столько к проблеме нарушения процедур, сколько к толкованию свободы слова и его юридическому оформлению. В соответствии со статьей 282 УК РФ, наказанию подлежат любые действия, "направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации". Определение очень широкое, подвести под него можно едва ли не половину действий и высказываний относительно религии, нации или расы. Так что нормально работать она может только в случае, если на нее накладывается юридически признанная система экспертизы, позволяющая отличить "возбуждение вражды" от нейтрального поведения и речи. Таковой, естественно, в российской законодательной системе не существует.
Но к свободе слова возможно два основных подхода: в первом случае мы ограничиваем ее риском оскорбления религиозных или национальных чувств, во втором же мы трактуем ее максимально широко, подразумевая, что человек имеет право на любые высказывания, если они не содержат прямого призыва к насилию. В юридической практике последних лет толкование закона о национальной и религиозной вражде становится одним из традиционных занятий.
Активный деятель правозащитного движения Лев Левинсон полагает, что обосновывая неправоту чьих-то действий этой статьей, необходимо помнить, что она может быть повернута в любую сторону и использована самими экстремистами. Он считает, что в таких случаях нужно либо не пользоваться Уголовным кодексом и добиваться не наказания виновных, а юридической отмены неправовых действий, либо действительно поменять формулировки статьи, ограничив ее действие прямой пропагандой насилия, поскольку оскорбление чувств формализовать явно сложнее, чем открытые призывы. Такое понимание свободы слова означает, что пока ты прямо не призываешь "бить жидов и спасать Россию", никто не вправе привлечь тебя за антисемитизм.
Трудно сказать, какой именно вариант более приемлем для отечественной юридической системы, однако многочисленные судебные разбирательства последних лет показывают, что определяться с выбором и последовательным проведением какой-нибудь модели необходимо.
Учебная программа Бородиной по истории религиозной культуры, в соответствии с которой и написан учебник, включает, помимо собственно описания курса, еще два элемента. Во-первых, это выдержки из российского законодательства и международных правовых текстов, в соответствии с которыми декларируется свобода вероисповедания и религиозной пропаганды (ход, безусловно, верный, поскольку религиозные и национальные свободы - одна из самых болезненных точек отечественной и международной юриспруденции: каждый может понять их так, как захочет). Во-вторых, программа содержит обоснование актуальности курса, которое сводится к необходимости преодолеть падение нравственности, распространение наркомании и криминализацию молодежи через духовное (то есть православное, поскольку автору очевидно, что православие - самая духовная из всех религиозных традиций) воспитание. Идеи не новы, однако "давайте уже ориентироваться": является ли православное воспитание официально признанным методом борьбы за детскую нравственность, чтобы можно было обосновывать ею подобный курс? Про сам учебник и говорить не стоит - даже те фрагменты, которые опубликованы на сайте Аллы Бородиной (и должны были, как представляется, пройти строжайшую проверку), содержат вполне однозначные высказывания, среди которых красной нитью идет тема оценки степени духовности русских в сравнении с иудеями.
В результате различных прокурорских и судебных процедур дело постоянно меняет статус. Последнее событие, связанное с ним, произошло в понедельник, 20 октября: на заседании мещанского районного суда Москвы рассматривалась жалоба правозащитников на останкинскую прокуратуру, отказавшуюся возбудить уголовное дело. Суд признал действия прокуратуры правомерными, дело так и не открылось. За последний год по этому поводу накопилось множество документов, написанных сочувствующими обеим сторонам, приводились аргументы и контраргументы, тиражировать которые не представляется сейчас необходимым. Важно другое. Казалось бы, позиции участников определенны и ясны: государство ищет идеологические основания для формирования нового поколения россиян, а правозащитники пытаются воспрепятствовать распространению в учебных заведениях экстремистского варианта православной пропаганды. Однако в истории с учебником Бородиной задействованы не две, а три стороны - государство (в ипостаси Министерства образования), Русская Православная церковь и правозащитники - и каждая из них, судя по всему, не имеет стабильного представления о том, что же разрешают и запрещают существующие законодательные и нормативные акты.
Поскольку образование - наиважнейшая отрасль воспроизводства идеологии, то любые действия в этой сфере сразу обнаруживают идеологическую ориентацию субъекта этого действия. Министерство образования пока не определилось в своем отношении к православной церкви - министр и его замы то и дело декларируют светскость образования (она зафиксирована и в Конституции), в то же время вместе с РПЦ создают координационный совет, выпускают странные письма по поводу курса православной культуры и одобряют конфессиональные школьные учебники. Эти колебания "партийной линии" вполне понятны - отношение государства к церкви пока не выработано: хочется вину искупить, и воспользоваться широкими возможностями церкви по управлению трудящимися, но и к откровенной клерикализации государства переходить как-то боязно. В самой церкви тоже не всегда мирно сосуществуют разные направления - от экстремистских радикально-черносотенных до "либеральных", экуменических. Руководство церкви обычно ограничивает обе крайности, однако они продолжают существовать под общей маркой православия. И, наконец, правозащитники, в желании предотвратить факты "разжигания религиозной и национальной вражды", не всегда лучшим и эффективным образом выбирают инструменты.
Один из организаторов "дела Бородиной" правозащитник Евгений Ихлов сообщил, что оно сопровождалось постоянными административными и судебными нарушениями - сначала Министерство образования незаконно рекомендовало учебник для использования в школах (он должен был пройти несколько этапов экспертизы, а прошел только через Координационный совет МО и РПЦ), затем в процессе рассмотрения дела судья проигнорировала процедуру исследования материалов, обязательную для любых судебных процессов. Еще один из примечательных эпизодов этой "православной" истории связан с В. Рыбалко, который заявил, что антисемитизм к статье УК о национальной и религиозной розни отношения не имеет - заметим, что это были слова прокурора из отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности и межнациональных отношениях, иными словами - специалиста по проблеме. Ситуация похожа на историю со слепым корабельным дозорным, которого поставили высматривать землю.
Однако суть этой совсем не случайно возникшей ситуации сводится не столько к проблеме нарушения процедур, сколько к толкованию свободы слова и его юридическому оформлению. В соответствии со статьей 282 УК РФ, наказанию подлежат любые действия, "направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации". Определение очень широкое, подвести под него можно едва ли не половину действий и высказываний относительно религии, нации или расы. Так что нормально работать она может только в случае, если на нее накладывается юридически признанная система экспертизы, позволяющая отличить "возбуждение вражды" от нейтрального поведения и речи. Таковой, естественно, в российской законодательной системе не существует.
Но к свободе слова возможно два основных подхода: в первом случае мы ограничиваем ее риском оскорбления религиозных или национальных чувств, во втором же мы трактуем ее максимально широко, подразумевая, что человек имеет право на любые высказывания, если они не содержат прямого призыва к насилию. В юридической практике последних лет толкование закона о национальной и религиозной вражде становится одним из традиционных занятий.
Активный деятель правозащитного движения Лев Левинсон полагает, что обосновывая неправоту чьих-то действий этой статьей, необходимо помнить, что она может быть повернута в любую сторону и использована самими экстремистами. Он считает, что в таких случаях нужно либо не пользоваться Уголовным кодексом и добиваться не наказания виновных, а юридической отмены неправовых действий, либо действительно поменять формулировки статьи, ограничив ее действие прямой пропагандой насилия, поскольку оскорбление чувств формализовать явно сложнее, чем открытые призывы. Такое понимание свободы слова означает, что пока ты прямо не призываешь "бить жидов и спасать Россию", никто не вправе привлечь тебя за антисемитизм.
Трудно сказать, какой именно вариант более приемлем для отечественной юридической системы, однако многочисленные судебные разбирательства последних лет показывают, что определяться с выбором и последовательным проведением какой-нибудь модели необходимо.
