Было утро чистое-чистое, с золотым блеском. Только сошел снег, и земля млела под солнышком, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. Кое-где дружно желтели семейки мать-и-мачехи. Почки на деревьях совсем набухли, а верба стояла такая пушистая, как будто на ней гостила стая воробьев. Дорога свернула в сосновый лес, и мы скорей стали развязывать шарфы, расстегивать куртки, чтобы ничего не мешало дышать. Какой воздух! Хлебаешь эту чистоту, и все мало, а от ясности и света мир вокруг особенный. На сосновых иголках дрожат капельки, каждая солнечный лучик купает, кругом искрится все, переливается. Вдруг одна капля соскользнула вниз и разбилась тонкой ноткой весеннего сопрано. О, дивный чертог Невидимого Владыки! Все просыпается и удивляется красоте. Природа славословит весну, ведь так долго она ждала ее. И в это первое свиданье какие только гимны и трели не звучат в ее честь; в каждой птичьей песни великое произведение такого маленького автора. Жизнь снова рождается на земле! А потом послышались колокола, пасхальный перезвон поплыл над землей, и мир казался уже не просто красивым, а новым и святым как только сотворенный.
Монастырь предстал в красном, праздничном облачении. Вокруг него все было в воде. Огромное озеро разливается весной по санаксарам - сенокосным лугам Мордовии, не видно даже верхушек деревьев, зато какая густая и сочная трава урождается летом. Монастырь в воде, словно корабль или даже ковчег, где спасаются от житейского моря страстей и суеты. Там обретают надежного кормчего, верно ведущего свое судно по тяжелому пути к тихой Божьей пристани. Санаксарская обитель была основана в 1659 году. Темниковский писец Лука подарил земли инокам из Старого Кадома, они и начали строительство под руководством игумена Феодосия. Хозяйственный он был игумен: возвел храм, кельи построил, завел хозяйство монастырское, освоил сенокосные угодья, устроил переправу через речку Мокшу, на левом берегу которой и стоит монастырь. Видя такой деятельный ум, начальство отправило Феодосия на Байкал миссионером. А в Санаксарах жизнь стала потихоньку засыпать, пока обитель совсем не лишилась самостоятельности и была приписана к Сарову. Тут бы все и закончилось, если бы не старец Феодор, небесный покровитель и заступник Санаксарских монашествующих.
В 1719 году в родовом имении Ушаковых родился сын Иоанн. Как всякий дворянин того времени, получил он приличное домашнее воспитание, а по совершеннолетию определили его родители в Преображенский полк. Друзья его были молодые, беззаботные, что ни день, то новый каприз и развлечение занимало их. И однажды один из весельчаков ни с того, ни с сего, вдруг упал и умер у всех на глазах. Никогда не жаловался, не болел, а мгновение, и не стало человека. Так это поразило молодого сержанта, что он бросил все: друзей, карьеру, долг воинский и бежал в леса, искать, вымаливать спасение души своей. А было ему только двадцать лет. Три года жил Иоанн в лесах поморских, потом в келейке в Площанской пустыни на Орловщине работал Богу. Питался он очень скудно, страдал и молился как все ищущие спасения на монашеском пути. Но однажды, пришла за ним сыскная команда, разыскивающая тайные жилища иноков, Иоанн вида на жительство не имел, от службы в гвардии уклонился, потому доставили его на разговор лично к императрице Елизавете Петровне. Та, увидев Иоанна в одежде нищенской, благодушно его простила, и пожаловала прежний чин. Но не за этим он уходил в пустыню, смиренно просил Иоанн остаться в образе, который стяжал за время отшельничества. Тогда императрица определила его в Александро-Невскую лавру, где в ее присутствии он был пострижен и наречен Феодором. И в столичном монастыре жил он как в пустыни, думая о Боге непрестанно, в посте и молитве, служил у мощей князя Александра. Видя такую суровую жизнь, стали приходить к нему люди, просили советов, молили о духовном отцовстве. А Феодор был простым монахом, люди ученые обижались, что их стороной обходят, клеветали, просили не допускать к нему паломников. Прожил в Петербурге Феодор десять лет, а потом отпросился в Саровскую пустынь, где узнал и о Санаксаре. Тогда все там было в упадке: постройки гнили и братии совсем не было. Феодор пришел в Санаксар с учениками, и началась работа, помогали и Петербургские благотворители. Вскоре число братии достигло двадцати человек, а двенадцать из них были отставные гвардейцы из Преображенского полка. По указу императрицы они и стали первыми постриженниками обители. Впоследствии они будут руководителями монашествующих и устроителями монастырей: Игнатий архимандритом Симонова монастыря в Москве, Макарий строителем Пешношского монастыря, архимандрит Феофан восстановителем Кирилло-Белозерского монастыря, другом святителя Тихона Задонского и митрополита Гавриила, собеседником Александра I, Иоанникий строителем Коневского монастыря. Их жизнь в только возрождаемом монастыре была и правда подвижнической, вот как пишет об этом архимандрит Кирилло-Новоезерского монастыря, послушник старца Феодора, Феофан Соколов: "Мы искали, где бы жестокая жизнь была, подольше службу выбирали. В Саровской пустыни? Нет, слабо! Пошли к отцу Феодору в Санаксар. Обитель без ограды (каменной), забором огорожена, церковь маленькая, волоковые окошки. Внутри и стены не отесаны, а свеч-то не было - с лучиной читали в церкви. И платье-то какое носили - балахоны! Один смурый кафтан был для одного, который для покупок выезжал. Начало недостаточное и трудное. В лаптях ходили. А что при себе что-нибудь иметь - ничего уж не было! Огня в келии никогда не бывало. А послушание было такое, что я сам и полы мыл, и щепки собирал, и ложки мыл, и пищу варил, сами караулили ночами. А всенощная продолжалась в Санаксаре семь часов".
Добродетельная жизнь отца Феодора располагала обращаться к нему в нуждах многих мирян. Пожелал иметь его отцом духовным и темниковский воевода Нилов. Три года жили они хорошо, а потом воевода зачудил, посты стал нарушать, граждан притеснять, судить стал несправедливо. Жаловались Феодору на воеводу, но обличения старца уже мало действовали. Однажды вздумалось Нилову построить себе новый дом, а время было жатвы. Стали крестьян принуждать, а они за помощью к заступнику своему обратились, тот приехал и был у него с воеводой разговор. Долго увещевал Нилова его отец духовный, да тот ничего слушать не хочет, только пуще злится. Призвал свидетелей и велел записать, что настоятель Санаксарской пустыни его грабителем назвал. Такой протокол самой императрице направили, а оттуда в Синод. Дело разобрали и отправили отца Феодора со всем имуществом в Соловецкий монастырь. А имущества всего и было - войлок шерстяной, холстиной обшитый, подушечка, шуба овчинная, мантия и ряса. Темников же сразу пугачевцы разграбили, а Нилов бежал, да вскоре умер, покаявшись публично, что согрешил перед отцом духовным. Старец Феодор жил на Соловках десять лет, писал чадам письма с наставлениями о терпении скорбей, как и сам он терпел, страдая то от холода, то от угара печного, когда его замертво выносили и снегом оттирали. По ходатайству боголюбивого митрополита Гавриила, дело старца было пересмотрено, и ему разрешили вернуться в Санаксары, где вся братия, ликуя, встречала его у Мокши. Потом гостил он некоторое время в Арзамасе у сестер Алексеевской общины, верных духовных чад, которые еще из Петербурга с ним уехали. Потом побывал в Сарове, прощаясь с тамошними старцами, и, наконец, совсем вернулся в Санаксар, где только несколько дней и прожил. Перед кончиной он все плакал о юношеских согрешениях своих, и тихо умер, причем тело его вовсе не издавало тленного запаха. Прошлым летом (2000 г.) обрели мощи преподобного старца, и по ходатайству верующих, учитывая совершаемые исцеления, причислили старца Феодора Ушакова к лику святых.
И еще одного особенного человека дал миру род Ушаковых. Рядом с монастырем, у кромки Санаксарского леса, стоит деревня Алексеевка. Купил ее в свое время великий флотоводец Феодор Федорович Ушаков. Старцу Феодору Санаксарскому он приходился племянником и во многом подражал ему. Внутренняя жизнь адмирала мало кому известна, знают в нем непобедимого героя, миротворца, флотоводческого гения, сорок побед на его счету, а ведь был он благочестивейшим человеком своего времени. Никогда он не был женат, а целомудрие его было удивительным, ведь он был еще каким красавцем, но по скромности своей даже не разрешил портрета своего написать. Еще дитем малым он о флоте мечтал, и когда время пришло, по преданию приехал Федя к дядюшке своему, долго они разговаривали, и более всего, во всякой нужде просил племянника старец веру хранить. И во всех поступках будущего адмирала этот завет начертан был. На кораблях, которыми он командовал, были введены монашеские уставы, тут и был секрет морской дисциплины, о мародерстве и хищничестве как в других странах, здесь никто и не слышал. Матросов он любил, как своих детей, жалованье свое им отдавал. А они его так любили, что на все были за него готовы. Очень похожи они в этом с А.Суворовым, хорошим другом его, восторженно писавшем, что хоть бы мичманом быть мне с Ушаковым при Корфу. После блестящей средиземноморской операции, когда адмирал Ушаков создал на Ионических островах свободное государство, он попал в опалу и вышел в отставку. Тогда он и поселился в Алексеевке, а постом пребывал в самом монастыре, там и келья у него своя была. Жил он очень скромно, все молился, пел на клиросе. Очень заботился о храме, жертвовал, что мог, даже ордена. После войны 1812 года построил в Темникове госпиталь на 60 коек. Крестьяне, да все, кто как-то с ним сходился, говорили, что он прекрасный человек, большой души. В общем, к концу жизни имущества у него совсем не осталось, зато сокровища духовного было накоплено изрядно. "Великим милосердцем" звали его в народе, это ли не итог жизни. После смерти похоронили Феодора Ушакова в Санасарском монастыре, рядышком с дядей у храма Рождества Богородицы. Чугунный бюст адмирала, поставленный на могиле после Великой Отечественной войны стирается по-тихоньку, это паломники благоговейно прикладываются к нему прося молитв святого адмирала, а братия Санаксар собирает документы на канонизацию, Бог даст этим летом обретет страна наша святого ходатая за народ русский, а военные пример служения Богу и Отечеству.
Мы приехали в монастырь на Светлой неделе. Сразу видно, что Пасха, все радостные, разговорчивые, христосуются, целуют друг друга. Как вошли мы в ворота монастырские, какой запах сладкий, сдобный защекотал, это из пекарни доносится - куличи пекут, а потом раздают на трапезе. Мы как раз к ней, только со службы отзвонили и череда монахов, совершая чин Панагии, под пение, направляется в трапезную, неся из храма просфору. Трапезная сама большая, но людей так много, что едят в несколько заходов, о подходе очереди сообщают ударом в било, увидел место свободное, садиться рано, еще молитву пропоем пасхальную, а потом ешь во славу Божию. Столы там деревянные, лавки широкие, все основательно, со стен святые глядят, будто с ними вместе вкушаешь, а на столах чего только нет, вот уж праздничный стол, обед вкуснейший монастырский, а потом своя сметанка, творожок, яички пасхальные, квас и куличи, конечно, темно желтые, все в изюме. Вдоволь насытившись, идем устраиваться в гостиницу. Молодой гостинник отец Севастьян деловито распределяет нас по уютным комнаткам, все чистенько, чуть пряный деревянный запах, иконки везде висят. Очень славно! О плате за житье не говорят, кто может, жертвует на монастырь, а другие идут на послушания, помогают. Правда, на Светлой неделе не много работы - святые дни, для твоего же удовольствия что-нибудь придумают. Мы стараемся не пропускать служб, сейчас они особенно радостные. На службу зовут звоном колокольным, да каким виртуозным, наше любимое - звоны пасхального тропаря. Вообще звонят очень часто, по традиции в это время всем желающим можно влезть на колокольню и поколоколить кто как может, влезть то мы влезли, а звонить робеем, куда нам после таких мастеров.
Но самое прекрасное, самое доброе воспоминание о Санаксарах - это ранняя литургия в маленькой Воскресенской церкви. Только начнет светать, идешь, еще все инеем покрыто, зябко, христосываешся со знакомыми - пар идет, а первый лучик солнечный уже крестик на церковки золотит, дорогу указывает. Служат тут только на Светлой неделе и служит батюшка, которого знают очень далеко от Мордовии. Зовут его отец Иероним, кто слышал и видел его, сразу при этом имени начинает улыбаться: кто тихо задумчиво, кто радостно восторженно, и у многих есть история очень личная и сокровенная, которая связана с ним, с его участием в жизни. Батюшка весь состоит из радости, будто солнышко внутри его светиться, и так с ним хорошо, и так нужна тебе эта радость особенная, что наглядеться невозможно вовсе. С ним рядышком каждого небесная ласка гладит, святая забота именно за тебя переживает. Кажется, как же меня батюшка любит - такого!, подумается: "А как Бог любит!" - и чувствуешь, что он роднее родных. Оглядишься - да он всех так любит. Где он появится, все стайками спешат к нему, торопятся, благословения берут, спрашивают кто посмелей про жизнь, да советуются о своем, кто вдоволь исстрадался. Он погладит, маслицем помажет, вот и сердечко умаслится, и не так больно. На службе батюшка исповедует; подойдет кто, встанет на коленочки, начинает говорить, объяснять, руками махать, достанет тетрадки целые, грехами и бедами исписанные, а потом вдруг зальется слезами, выльет горе наружу - и нет его, новая жизнь начинается. А батюшка и не смотрит на тетрадки эти, поверх тебя куда-то глядит и спрашивает, твердо так, но по-доброму очень: "Каешься? Кайся, кайся!" А епитрахиль у него, от нас, исповедников, совсем мокрая. Мы причастимся, и стоим широко улыбаемся, такие чудные. Ждем от батюшки просфорочку, он после службы всех одарит, - маленький душистый подарочек. Пасхальные службы прекрасны крестными ходами, особенно яркие они после поздней литургии. Из храма монашествующие выходят с хоругвями и иконами, выносят Евангелие, и большую чашу со святой водой. После каждого чтения Евангелия, под громогласное дьяконское: "Рцем вси!", множество людей из глубины сердца взывают к Богу: "Господи, помилуй!", и батюшка от души кропит всех святой водой и сам смеется своей щедрости. Она льется по щекам, за воротник, ряски после такого хода можно выжимать, но все радуются, святая же вода, чем больше, тем лучше. Все даже поближе хотят встать, чтобы еще водички попало, особенно ребятишки. А кому все же мало, те обязательно пойдут на источник купаться, вернее из ведерка обливаться, потому что купальня в половодье затоплена и святая вода далеко по санаксарам разливается. Водица эта и вкус имеет, и запах, сладко-цветочный, нектар и есть. Напьешься, побрызгаешь друг друга от радости, поднимешься несколько ступенек на дорогу, и опять такой водицы хочется, поэтому умные люди сюда с канистрами приходят, запасаются.
Вот бы и нам побольше запастись живой водой Санаксарской, только не в посудинах ее хранят, ведь эта вода ум и сердце умывает, и когда есть она, то ум светлый и трезвый, а сердце милостивое и любящее; делишься ей со всеми, а не убывает.
Монастырь предстал в красном, праздничном облачении. Вокруг него все было в воде. Огромное озеро разливается весной по санаксарам - сенокосным лугам Мордовии, не видно даже верхушек деревьев, зато какая густая и сочная трава урождается летом. Монастырь в воде, словно корабль или даже ковчег, где спасаются от житейского моря страстей и суеты. Там обретают надежного кормчего, верно ведущего свое судно по тяжелому пути к тихой Божьей пристани. Санаксарская обитель была основана в 1659 году. Темниковский писец Лука подарил земли инокам из Старого Кадома, они и начали строительство под руководством игумена Феодосия. Хозяйственный он был игумен: возвел храм, кельи построил, завел хозяйство монастырское, освоил сенокосные угодья, устроил переправу через речку Мокшу, на левом берегу которой и стоит монастырь. Видя такой деятельный ум, начальство отправило Феодосия на Байкал миссионером. А в Санаксарах жизнь стала потихоньку засыпать, пока обитель совсем не лишилась самостоятельности и была приписана к Сарову. Тут бы все и закончилось, если бы не старец Феодор, небесный покровитель и заступник Санаксарских монашествующих.
В 1719 году в родовом имении Ушаковых родился сын Иоанн. Как всякий дворянин того времени, получил он приличное домашнее воспитание, а по совершеннолетию определили его родители в Преображенский полк. Друзья его были молодые, беззаботные, что ни день, то новый каприз и развлечение занимало их. И однажды один из весельчаков ни с того, ни с сего, вдруг упал и умер у всех на глазах. Никогда не жаловался, не болел, а мгновение, и не стало человека. Так это поразило молодого сержанта, что он бросил все: друзей, карьеру, долг воинский и бежал в леса, искать, вымаливать спасение души своей. А было ему только двадцать лет. Три года жил Иоанн в лесах поморских, потом в келейке в Площанской пустыни на Орловщине работал Богу. Питался он очень скудно, страдал и молился как все ищущие спасения на монашеском пути. Но однажды, пришла за ним сыскная команда, разыскивающая тайные жилища иноков, Иоанн вида на жительство не имел, от службы в гвардии уклонился, потому доставили его на разговор лично к императрице Елизавете Петровне. Та, увидев Иоанна в одежде нищенской, благодушно его простила, и пожаловала прежний чин. Но не за этим он уходил в пустыню, смиренно просил Иоанн остаться в образе, который стяжал за время отшельничества. Тогда императрица определила его в Александро-Невскую лавру, где в ее присутствии он был пострижен и наречен Феодором. И в столичном монастыре жил он как в пустыни, думая о Боге непрестанно, в посте и молитве, служил у мощей князя Александра. Видя такую суровую жизнь, стали приходить к нему люди, просили советов, молили о духовном отцовстве. А Феодор был простым монахом, люди ученые обижались, что их стороной обходят, клеветали, просили не допускать к нему паломников. Прожил в Петербурге Феодор десять лет, а потом отпросился в Саровскую пустынь, где узнал и о Санаксаре. Тогда все там было в упадке: постройки гнили и братии совсем не было. Феодор пришел в Санаксар с учениками, и началась работа, помогали и Петербургские благотворители. Вскоре число братии достигло двадцати человек, а двенадцать из них были отставные гвардейцы из Преображенского полка. По указу императрицы они и стали первыми постриженниками обители. Впоследствии они будут руководителями монашествующих и устроителями монастырей: Игнатий архимандритом Симонова монастыря в Москве, Макарий строителем Пешношского монастыря, архимандрит Феофан восстановителем Кирилло-Белозерского монастыря, другом святителя Тихона Задонского и митрополита Гавриила, собеседником Александра I, Иоанникий строителем Коневского монастыря. Их жизнь в только возрождаемом монастыре была и правда подвижнической, вот как пишет об этом архимандрит Кирилло-Новоезерского монастыря, послушник старца Феодора, Феофан Соколов: "Мы искали, где бы жестокая жизнь была, подольше службу выбирали. В Саровской пустыни? Нет, слабо! Пошли к отцу Феодору в Санаксар. Обитель без ограды (каменной), забором огорожена, церковь маленькая, волоковые окошки. Внутри и стены не отесаны, а свеч-то не было - с лучиной читали в церкви. И платье-то какое носили - балахоны! Один смурый кафтан был для одного, который для покупок выезжал. Начало недостаточное и трудное. В лаптях ходили. А что при себе что-нибудь иметь - ничего уж не было! Огня в келии никогда не бывало. А послушание было такое, что я сам и полы мыл, и щепки собирал, и ложки мыл, и пищу варил, сами караулили ночами. А всенощная продолжалась в Санаксаре семь часов".
Добродетельная жизнь отца Феодора располагала обращаться к нему в нуждах многих мирян. Пожелал иметь его отцом духовным и темниковский воевода Нилов. Три года жили они хорошо, а потом воевода зачудил, посты стал нарушать, граждан притеснять, судить стал несправедливо. Жаловались Феодору на воеводу, но обличения старца уже мало действовали. Однажды вздумалось Нилову построить себе новый дом, а время было жатвы. Стали крестьян принуждать, а они за помощью к заступнику своему обратились, тот приехал и был у него с воеводой разговор. Долго увещевал Нилова его отец духовный, да тот ничего слушать не хочет, только пуще злится. Призвал свидетелей и велел записать, что настоятель Санаксарской пустыни его грабителем назвал. Такой протокол самой императрице направили, а оттуда в Синод. Дело разобрали и отправили отца Феодора со всем имуществом в Соловецкий монастырь. А имущества всего и было - войлок шерстяной, холстиной обшитый, подушечка, шуба овчинная, мантия и ряса. Темников же сразу пугачевцы разграбили, а Нилов бежал, да вскоре умер, покаявшись публично, что согрешил перед отцом духовным. Старец Феодор жил на Соловках десять лет, писал чадам письма с наставлениями о терпении скорбей, как и сам он терпел, страдая то от холода, то от угара печного, когда его замертво выносили и снегом оттирали. По ходатайству боголюбивого митрополита Гавриила, дело старца было пересмотрено, и ему разрешили вернуться в Санаксары, где вся братия, ликуя, встречала его у Мокши. Потом гостил он некоторое время в Арзамасе у сестер Алексеевской общины, верных духовных чад, которые еще из Петербурга с ним уехали. Потом побывал в Сарове, прощаясь с тамошними старцами, и, наконец, совсем вернулся в Санаксар, где только несколько дней и прожил. Перед кончиной он все плакал о юношеских согрешениях своих, и тихо умер, причем тело его вовсе не издавало тленного запаха. Прошлым летом (2000 г.) обрели мощи преподобного старца, и по ходатайству верующих, учитывая совершаемые исцеления, причислили старца Феодора Ушакова к лику святых.
И еще одного особенного человека дал миру род Ушаковых. Рядом с монастырем, у кромки Санаксарского леса, стоит деревня Алексеевка. Купил ее в свое время великий флотоводец Феодор Федорович Ушаков. Старцу Феодору Санаксарскому он приходился племянником и во многом подражал ему. Внутренняя жизнь адмирала мало кому известна, знают в нем непобедимого героя, миротворца, флотоводческого гения, сорок побед на его счету, а ведь был он благочестивейшим человеком своего времени. Никогда он не был женат, а целомудрие его было удивительным, ведь он был еще каким красавцем, но по скромности своей даже не разрешил портрета своего написать. Еще дитем малым он о флоте мечтал, и когда время пришло, по преданию приехал Федя к дядюшке своему, долго они разговаривали, и более всего, во всякой нужде просил племянника старец веру хранить. И во всех поступках будущего адмирала этот завет начертан был. На кораблях, которыми он командовал, были введены монашеские уставы, тут и был секрет морской дисциплины, о мародерстве и хищничестве как в других странах, здесь никто и не слышал. Матросов он любил, как своих детей, жалованье свое им отдавал. А они его так любили, что на все были за него готовы. Очень похожи они в этом с А.Суворовым, хорошим другом его, восторженно писавшем, что хоть бы мичманом быть мне с Ушаковым при Корфу. После блестящей средиземноморской операции, когда адмирал Ушаков создал на Ионических островах свободное государство, он попал в опалу и вышел в отставку. Тогда он и поселился в Алексеевке, а постом пребывал в самом монастыре, там и келья у него своя была. Жил он очень скромно, все молился, пел на клиросе. Очень заботился о храме, жертвовал, что мог, даже ордена. После войны 1812 года построил в Темникове госпиталь на 60 коек. Крестьяне, да все, кто как-то с ним сходился, говорили, что он прекрасный человек, большой души. В общем, к концу жизни имущества у него совсем не осталось, зато сокровища духовного было накоплено изрядно. "Великим милосердцем" звали его в народе, это ли не итог жизни. После смерти похоронили Феодора Ушакова в Санасарском монастыре, рядышком с дядей у храма Рождества Богородицы. Чугунный бюст адмирала, поставленный на могиле после Великой Отечественной войны стирается по-тихоньку, это паломники благоговейно прикладываются к нему прося молитв святого адмирала, а братия Санаксар собирает документы на канонизацию, Бог даст этим летом обретет страна наша святого ходатая за народ русский, а военные пример служения Богу и Отечеству.
Мы приехали в монастырь на Светлой неделе. Сразу видно, что Пасха, все радостные, разговорчивые, христосуются, целуют друг друга. Как вошли мы в ворота монастырские, какой запах сладкий, сдобный защекотал, это из пекарни доносится - куличи пекут, а потом раздают на трапезе. Мы как раз к ней, только со службы отзвонили и череда монахов, совершая чин Панагии, под пение, направляется в трапезную, неся из храма просфору. Трапезная сама большая, но людей так много, что едят в несколько заходов, о подходе очереди сообщают ударом в било, увидел место свободное, садиться рано, еще молитву пропоем пасхальную, а потом ешь во славу Божию. Столы там деревянные, лавки широкие, все основательно, со стен святые глядят, будто с ними вместе вкушаешь, а на столах чего только нет, вот уж праздничный стол, обед вкуснейший монастырский, а потом своя сметанка, творожок, яички пасхальные, квас и куличи, конечно, темно желтые, все в изюме. Вдоволь насытившись, идем устраиваться в гостиницу. Молодой гостинник отец Севастьян деловито распределяет нас по уютным комнаткам, все чистенько, чуть пряный деревянный запах, иконки везде висят. Очень славно! О плате за житье не говорят, кто может, жертвует на монастырь, а другие идут на послушания, помогают. Правда, на Светлой неделе не много работы - святые дни, для твоего же удовольствия что-нибудь придумают. Мы стараемся не пропускать служб, сейчас они особенно радостные. На службу зовут звоном колокольным, да каким виртуозным, наше любимое - звоны пасхального тропаря. Вообще звонят очень часто, по традиции в это время всем желающим можно влезть на колокольню и поколоколить кто как может, влезть то мы влезли, а звонить робеем, куда нам после таких мастеров.
Но самое прекрасное, самое доброе воспоминание о Санаксарах - это ранняя литургия в маленькой Воскресенской церкви. Только начнет светать, идешь, еще все инеем покрыто, зябко, христосываешся со знакомыми - пар идет, а первый лучик солнечный уже крестик на церковки золотит, дорогу указывает. Служат тут только на Светлой неделе и служит батюшка, которого знают очень далеко от Мордовии. Зовут его отец Иероним, кто слышал и видел его, сразу при этом имени начинает улыбаться: кто тихо задумчиво, кто радостно восторженно, и у многих есть история очень личная и сокровенная, которая связана с ним, с его участием в жизни. Батюшка весь состоит из радости, будто солнышко внутри его светиться, и так с ним хорошо, и так нужна тебе эта радость особенная, что наглядеться невозможно вовсе. С ним рядышком каждого небесная ласка гладит, святая забота именно за тебя переживает. Кажется, как же меня батюшка любит - такого!, подумается: "А как Бог любит!" - и чувствуешь, что он роднее родных. Оглядишься - да он всех так любит. Где он появится, все стайками спешат к нему, торопятся, благословения берут, спрашивают кто посмелей про жизнь, да советуются о своем, кто вдоволь исстрадался. Он погладит, маслицем помажет, вот и сердечко умаслится, и не так больно. На службе батюшка исповедует; подойдет кто, встанет на коленочки, начинает говорить, объяснять, руками махать, достанет тетрадки целые, грехами и бедами исписанные, а потом вдруг зальется слезами, выльет горе наружу - и нет его, новая жизнь начинается. А батюшка и не смотрит на тетрадки эти, поверх тебя куда-то глядит и спрашивает, твердо так, но по-доброму очень: "Каешься? Кайся, кайся!" А епитрахиль у него, от нас, исповедников, совсем мокрая. Мы причастимся, и стоим широко улыбаемся, такие чудные. Ждем от батюшки просфорочку, он после службы всех одарит, - маленький душистый подарочек. Пасхальные службы прекрасны крестными ходами, особенно яркие они после поздней литургии. Из храма монашествующие выходят с хоругвями и иконами, выносят Евангелие, и большую чашу со святой водой. После каждого чтения Евангелия, под громогласное дьяконское: "Рцем вси!", множество людей из глубины сердца взывают к Богу: "Господи, помилуй!", и батюшка от души кропит всех святой водой и сам смеется своей щедрости. Она льется по щекам, за воротник, ряски после такого хода можно выжимать, но все радуются, святая же вода, чем больше, тем лучше. Все даже поближе хотят встать, чтобы еще водички попало, особенно ребятишки. А кому все же мало, те обязательно пойдут на источник купаться, вернее из ведерка обливаться, потому что купальня в половодье затоплена и святая вода далеко по санаксарам разливается. Водица эта и вкус имеет, и запах, сладко-цветочный, нектар и есть. Напьешься, побрызгаешь друг друга от радости, поднимешься несколько ступенек на дорогу, и опять такой водицы хочется, поэтому умные люди сюда с канистрами приходят, запасаются.
Вот бы и нам побольше запастись живой водой Санаксарской, только не в посудинах ее хранят, ведь эта вода ум и сердце умывает, и когда есть она, то ум светлый и трезвый, а сердце милостивое и любящее; делишься ей со всеми, а не убывает.
