Папский просчет и торжество Третьего Рима

12 ноября (старый стиль) 1472 года произошло важное для нашей страны событие - Великий князь Московский Иоанн III Васильевич породнился с византийским императорским домом, обвенчавшись с греческой царевной Софией Палеолог.

Первая жена Великого князя тверская княжна Мария Борисовна умерла в 1467 году, не дожив и до тридцати лет. По прошествии двух лет после кончины супруги, Иоанн III решил жениться вновь. Избранницей его стала царевна София (Зоя) - племянница последнего византийского императора Константина XI, погибшего в 1453 году при взятии Константинополя турками. Отец Софии, Фома Палеолог, бывший деспотом Мореи (полуостров Пелопоннес), вскоре после падения Константинополя бежал вместе с семьей от турок в Италию, где его дети были взяты под папское покровительство. Сам же Фома, ради этой поддержки, перешел в католицизм.

Софья и ее братья воспитывались ученым греком кардиналом Виссарионом Никейским (бывший греческий митрополит - «архитектор» Флорентийской унии 1439 г.), который был известен как убежденный сторонник подчинения Православных Церквей римскому престолу. В связи с этим римский папа Павел II, который, по словам историка С.М.Соловьева, «без сомнения желая воспользоваться случаем завязать сношения с Москвою и утвердить здесь свою власть посредством Софии, которую по самому воспитанию ее не мог подозревать в отчуждении от католицизма», в 1469 году предложил Великому князю Московскому брак с византийской царевной. При этом, желая скорее добиться приобщения к унии Московского государства, папа дал инструкции своим посланникам обещать Руси Константинополь как «законное наследие Русских Царей».

Переговоры о возможности заключения этого брака длились три года. В 1469 году в Москву прибыл посланник от кардинала Виссариона, который и привез предложение Московскому князю взять в жены царевну София. При этом от Иоанна III утаивался переход Софии в униатство - ему было сообщено, что царевна греческая отказала двум женихам - королю французскому и герцогу медиоланскому будто бы из преданности к отцовской вере. Великий князь, как говорит летописец, «взял эти слова в мысль», и, посоветовавшись с митрополитом, матерью и боярами согласился на этот брак, отправив состоявшего на русской службе выходца из Италии Ивана Фрязина к римскому двору сватать Софию.

«Папе хотелось выдать Софию за московского князя, восстановить Флорентийское соединение, приобресть могущественного союзника против страшных турок, и потому ему легко и приятно было верить всему, что ни говорил посол московский; а Фрязин, отказавшийся от латинства в Москве, но равнодушный к различию исповеданий, рассказывал то, чего не было, обещал то, чего быть не могло, лишь бы уладить поскорее дело, желанное и в Москве не менее, чем в Риме», - пишет об этих переговорах русского посланника (который, заметим, будучи в Риме, исполнял все латинские обычаи, скрывши, что принял в Москве православную веру) С.М.Соловьев. В итоге, обе стороны остались довольны друг другом и римский папа, которым с 1471 года был уже Сикст IV,передав через Фрязина в подарок Иоанну III портрет Софии, просил Великого князя высылать за невестой бояр.

1 июня 1472 году в базилике святых апостолов Петра и Павла состоялось заочное обручение. Великого князя Московского представлял в ходе этой церемонии Иван Фрязин. 24 июня большой поезд (обоз) Софии Палеолог вместе с Фрязиным выехал из Рима. А 1 октября, как пишет С.М.Соловьев, «пригнал во Псков гонцом Николай Лях от моря, из Ревеля, и объявил на вече: "Царевна переехала море, едет в Москву, дочь Фомы, князя морейского, племянница Константина, царя цареградского, внука Иоанна Палеолога, зятя великого князя Василия Дмитриевича, зовут ее София, она будет вам государыня, а великому князю Ивану Васильевичу жена, и вы бы ее встретили да приняли честно". Объявив это псковичам, гонец в тот же день поскакал к Новгороду Великому, а оттуда в Москву». После долгого путешествия, 12 ноября 1472 г. София въехала в Москву и в тот же день была повенчана митрополитом Филиппом с князем Московским Иоанном III в Успенском соборе.

Планы же Римского папы сделать царевну Софию проводником католического влияния потерпели полный провал. Как отмечал летописец, по прибытии Софии на Русскую землю, «был с нею и владыка свой (кардинал), не по нашему обычаю одетый весь в красное, в перчатках, которых никогда не снимает и благословляет в них, и несут перед ним распятие литое, высоко взоткнутое на древке; к иконам не подходит и не крестится, в Троицком соборе приложился только к Пречистой, и то по приказанию царевны». Это неожиданное для Великого князя обстоятельство заставило Иоанна III собрать совещание, которому предстояло решить принципиальный вопрос: пускать ли в Москву католического кардинала, который всюду шествовал перед царевной с высоко поднятым латинским крестом. Исход споров решило слово митрополита Филиппа, переданное Великому князю: «Нельзя послу не только войти в город с крестом, но и подъехать близко; если же ты позволишь ему это сделать, желая почтить его, то он в одни ворота в город, а я, отец твой, другими воротами из города; неприлично нам и слышать об этом, не только что видеть, потому что, кто возлюбит и похвалит веру чужую, тот своей поругался». Тогда Иоанн III повелел отобрать у легата крест и спрятать его в санях.

А на другой день после венчания, когда папский легат, поднося Великому князю дары, должен был заговорить с ним о соединении церквей, он, как говорит летописец, совершенно растерялся, потому что митрополит выставил против него на спор книжника Никиту Поповича: «иное, спросивши у Никиты, сам митрополит говорил легату, о другом заставлял спорить Никиту; кардинал не нашелся, что отвечать, и кончил спор, сказавши: "Нет книг со мною!"» Сама же царевна по прибытии на Русь, по словам историка С.Ф.Платонова, «ничем не содействовала торжеству унии», а потому «брак московского князя не повлек за собой никаких видимых последствий для Европы и католичества». Софья немедленно отказалась от вынужденного униатства, продемонстрировав возвращение к вере своих предков. «Так неудачно кончилась попытка римского двора восстановить Флорентийское соединение посредством брака князя московского на Софии Палеолог», - заключал С.М.Соловьев.

Последствия этого брака оказались совершенно ими, чем рассчитывал римский понтифик. Породнившись с византийской императорской династией, Московский князь как бы символически получал от своей супруги права государей, павшего под турками Второго Рима и, принимая эту эстафету, открывал новую страницу в истории Русского государства как Третьего Рима. Правда, у Софии были братья, которые также могли претендовать на роль наследников Второго Рима, но они иначе распорядились своими наследственными правами. Как отмечал Н.И.Костомаров, «один из ее братьев, Мануил, покорился турецкому султану; другой, Андрей, два раза посещал Москву, оба раза не ужился там, уехал в Италию и продавал свое наследственное право то французскому королю Карлу VIII, то испанскому - Фердинанду Католику. В глазах православных людей передача прав византийских православных монархов какому-нибудь королю латиннику не могла казаться законною, и в этом случае гораздо более права представлялось за Софиею, которая оставалась верна Православию, была супругой православного Государя, должна была сделаться и сделалась матерью и праматерью его преемников, и при своей жизни заслужила укор и порицания папы и его сторонников, которые очень ошиблись в ней, рассчитывая через ее посредство ввести в московскую Русь флорентийскую унию».

«Брак Ивана и Софьи получал значение политической демонстрации, - замечал В.О.Ключевский, - которою заявляли всему свету, что царевна, как наследница павшего византийского дома, перенесла его державные права в Москву как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом».

Символом преемственности Московской Руси от Византии стало принятие Иоанном III в качестве государственного герба Московской Руси двуглавого орла, который считался официальным гербом Византии при последней династии Палеологов (как известно, во главе свадебного поезда царевны Софьи развивался золотой стяг, с вытканным на нем черным двуглавым орлом). Да и многое другое с этих пор на Руси стало меняться, принимая подобие византийского. «Это делается не вдруг, происходит во все время княжения Ивана Васильевича, продолжается и после смерти его, - отмечал Н.И.Костомаров. - В придворном обиходе является громкий титул царя, целование монаршей руки, придворные чины (...); значение бояр, как высшего слоя общества, падает перед самодержавным Государем; все делались равны, все одинаково были его рабами. Почетное наименование "боярин" становится саном, чином: в бояре жалует Великий князь за заслуги. (...) Но всего важнее и существеннее была внутренняя перемена в достоинстве Великого князя, сильно ощущаемая и наглядно видимая в поступках медлительного Ивана Васильевича. Великий князь сделался Государем самодержцем. Уже в его предшественниках видна достаточная подготовка к этому, но Великие князья московские все еще не были вполне самодержавными монархами: первым самодержцем стал Иван Васильевич и стал особенно после брака с Софиею. Вся деятельность его с этих пор была последовательнее и неуклоннее посвящена укреплению единовластия и самодержавия».

Говоря о последствиях этого брака для Русского государства, историк С.М.Соловьев справедливо замечал: «Великий князь московский на деле был сильнейшим из князей Северной Руси, которому никто не мог противиться; но он продолжал еще носить название великого князя, что означало только старшего в роде княжеском; он еще недавно кланялся в Орде не только хану, но и вельможам его; князья-родичи еще не переставали требовать родственного, равного обхождения; члены дружины еще сохраняли старое право отъезда, а это отсутствие прочности в служебных отношениях, хотя на деле и пришедшее к концу, давало им повод думать о старине, когда дружинник при первом неудовольствии отъезжал от одного князя к другому и считал себя вправе знать все думы княжеские; при дворе московском явилась толпа служилых князей, которые не забыли о своем происхождении от одного родоначальника с московским великим князем и выделялись из дружины московской, становясь выше ее, следовательно, имея еще более притязаний; церковь, содействуя московским князьям в утверждении единовластия, давно уже старалась дать им высшее значение относительно других князей; но для успешнейшего достижения цели нужна была помощь преданий Империи; эти-то предания и были принесены в Москву Софиею Палеолог. Современники заметили, что Иоанн после брака на племяннице императора византийского явился грозным государем на московском великокняжеском столе; он первый получил название Грозного, потому что явился для князей и дружины монархом, требующим беспрекословного повиновения и строго карающим за ослушание, возвысился до царственной недосягаемой высоты, перед которою боярин, князь, потомок Рюрика и Гедимина должны были благоговейно преклониться наравне с последним из подданных; по первому мановению Грозного Иоанна головы крамольных князей и бояр лежали на плахе. Современники и ближайшие потомки приписали эту перемену внушениям Софии, и мы не имеем никакого права отвергать их свидетельство».

Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук