Русская сказка

Андрей Александрович Титов (1844-1911), крупнейший дореволюционный специалист по древней истории Ростова Великого, в своем исследовании о малоизвестных событиях отечественной, преимущественно церковной истории конца XV – начала XVI века, под названием «Тихон Малышка, ростовский епископ XVI века», приводит легенду, или скорее, предание о князьях Иване Голенине и Григории Шубине, об их дружбе и дальнейшей судьбе. Наш рассказ следует «Тихону Малышке» А.А. Титова с небольшими сокращениями и уточнениями.

 

Начало

 

Княжеская охота

 

Ростовский великокняжеский наместник, князь Иван Васильевич Голенин, был врагом Ростовского князя Василия Юрьевича Шемяки-Косого и имел себе искреннего друга в лице князя Георгия Петровича Шубина, одного из потомков св. Петра Царевича Ордынского^[1].

Однажды князья Георгий Шубин и Иван Голенин охотились в огромных лесах, расположенных по берегам р. Сахты^[2]. Крайне утомясь и, чувствуя голод, они желали, где бы то ни было отдохнуть и подкрепить себя пищею. Долго они искали приюта, но не находили.

Наконец судьба сжалилась над ними и привела их к терему, одиноко стоявшему на крутом берегу Сахты и окруженному прекрасной местностью и густым лесом.

Они направили к нему свой путь, а вышедшие из терема служители встретили их с почтением. На вопрос князей о том, кому принадлежит этот терем, старший из слуг почтительно отвечал им, что этот терем принадлежит княгине Дарье Борисовне, супруге князя Василия Ивановича Темкина, живущей здесь со своей внучкой княжной Матреной, дочерью князя Юрия Даниловича Кобяка-Кременецкого.

 

Княгиня бабушка и прекрасная внучка

 

Когда князья вошли в дом, то застали старую княгиню сидящею, облокотившись на стол. А напротив нее за тем же столом сидела ее молодая внучка и читала вслух лежавшую перед нeй книгу. При входе двух незнакомых посетителей, княжна прекратила чтение и, оставив свое прежнее место, стала позади княгини бабушки.

Князья же немедленно подошли к княгине и извинились в том, что несвоевременным своим приходом нарушили тишину ее терема.

После роскошного столования, княгиня пожелала узнать о том, кто были ее посетители, и, услыхав об их деде и отце, она начала рассказывать Шубину, что она знала очень многих из потомков св. Царевича Петра, в особенности же князей Шубу, Копыто, Безобраза и Колпака, с которыми она была дружна, так как ее бабушка княгиня Матрена Сергеевна Лобанова, жена князя Ивана Ивановича Меньшого-Лобанова, выдала свою дочь княжну Дарью за князя Семена Ивановича Колпака чрез которого она и знала, но теперь едва помнит князя Петра Семеновича Безобраза, князя Петра Ивановича Шубу, Данила Игнатьевича Колпака и Евфросинью Тимофеевну Копыто.

Князю же Ивану Голене-Ушатому рассказала, что она хорошо знала его отца князя Василия Ивановича, и что с его дедом князем Иваном Федоровичем она росла вместе. Причем прибавила, что помнит и его прадеда князя Федора Ивановича Голену, потому что пращур его князь Иван Андреевич Голена был женат на ее прабабушке княгине Акулине Дмитриевне Бахтеяровой.

Словоохотливая княгиня, не умолкая рассказывала им и о других князьях и княгинях, происходивших от их предков, о которых часто читает ей ее внучка из книги, доставшейся по наследству ее мужу; при этом княгиня указала на лежавшую перед ней большую книгу.

Долго и внимательно слушали князья старую княгиню; но, несмотря на разговор, князей занимала красота, ум и свободное обращение княжны Матрены, которая совершенно пленила их.

Радушный прием старой княгини и приветливость княжны расположили гостей остаться у них до следующего утра.

 

Во имя братской любви

 

На следующий день с берегов р. Сахты князья поехали на реку Сотьму в терем князя Ивана Ушатого. Всю дорогу они вели непрерывную беседу о княжне Матрене.

Хотя после посещения ими старой княгини прошло и немного времени, но князь Иван Ушатый начал скучать и погрузился в тяжелую думу. Чтобы несколько развлечь его, князь Георгий Шубин поехал с ним в свой терем, построенный близ того места, где жил любитель уединения преподобный Авраамiй до самого времени переселения на берег Ростовского озера.

Но и тут скука и тяжелые думы не переставали царить между князьями, и тогда они, заметив друг в друге перемену, разом сознались, что всему этому виною княжна Матрена; но так как их двое, а она одна, тo она и должна достаться кому-либо одному из них, но кому?

Этот-то вопрос и был причиною душевной их тревоги, потому что каждый из них желал уступить ее своему другу.

Во имя своей братской любви, для решения своего спорного вопроса, князья решили обратиться ко всеми уважаемому пустыннику Григорию, жившему в yбoгoй хижине на берегу реки Шулы, близ ручья Каменца. [Хорошие, однако, нравы были на Святой Руси!

Не знаю как вам, а мне история двух русских князей напоминает чем-то сказки Пушкина, вроде вставной главы к «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях»].

 

Пустынник Григорий

 

Приезд их для пустынника Григория не был новостью. В это время он возделывал около своей хижины небольшой клочок земли и пел псалмы Давида. Князья тотчас же объяснили ему причину своего прихода.

Тогда старец отвечал им: “Дети мои! Дивна судьба ваша на земле. Мне сведом был приезд ваш ко мне; вы сделали это весьма благоразумно, не нарушив братской любви вашей.

Каждый из вас достоин быть супругом княжны Матрены, равно и она достойна, но у ней в одной руке для вас брачный венец, а в другой архиерейская шапка. Каждому из вас должно принять из рук ее то или другое: вы оба достойны и того и другого, решить же это может только один жребий: одному из вас должно быть супругом ее, а другому иноком.

И из убогой моей хижины одному путь на берега р. Сахты, а другому в обитель. Кроме этого вам нет иного исхода.

Князья дивились всему слышанному от старца, конец же его речи привел их в совершенное недоумение; они открыли ему свои мысли и просили устроить им два жребия.

Согласно их желанию, старец устроил два жребия, на одном из которых был виден венец, а на другом архиерейская шапка. Положил их в свой куколь и, вместе с князьями усердно помолясь Богу, велел им вынуть жребий.

Григорий Шyбин вынул жребий с венцом, а Иван Голенин архиерейcкyю шапку. Тогда князья бросились друг к другу в объятия и долго плакали о своей почти вечной разлуке и клялись в неизменной братской любви.

Когда чувства князей поуспокоились, они, по совету старца Григория, расстались, как примерные друзья.

Князь Иван Голенин тут же разделил свой удел, и из хижины старца отправился в назначенную ему им обитель, которая для князя Григория Шубина осталась неизвестна.

 

Счастие бывает не прочно…

 

Не скоро князь Григорий Шубин забыл разлуку с князем Иваном Голеной Ушатым. Неясные слухи доходили до него, что его друг подвизается в иночестве в небогатой и мало известной обители, находящейся при слиянии рек Ухтомы и Копырки^[3].

Он не замедлил сходить туда проведать о нем, но, посетив и все ростовские обители, не нашел нигде и следов его.

Это обстоятельство повергло его в болезнь, от которой он не скоро оправился. А по выздоровлении не скоро решился ехать на берега Сахты, в терем старой княгини.

Старая княгиня радушно приняла князя Георгия и, шутя, выговаривала ему, что они забыли ее старуху. Недолго князь мог скрывать свою любовь к княжне Матрене, что не укрылось также и от старой княгини. Взаимная склонность молодых людей имела благоприятный исход, и чрез несколько времени князь Георгий получил себе в супруги княжну Матрену.

Родственные связи старой княгини в Москве дали возможность поместить князя Георгия при дворе великокняжеском на весьма видном месте, вследствие чего молодая чета и переехала на жительство из Ростова в Москву.

Супруга же Георгия Шубина княгиня Матрена была одною из первых московских красавиц.

Но счастие бывает не прочно, так случилось и с князем Георгием: рождение его второго сына Юрия было причиною смерти матери.

Случай этот едва не свел в могилу и самого князя Георгия; его посетила настолько тяжелая болезнь, что он едва выздоровел.

После чего оставил службу при дворе и со своим семейством переехал обратно в Ростов к княгине-бабушке Дарье Борисовне.

 

То прямой путь твой, то определено тебе свыше

 

Однажды князь Георгий, под влиянием тяжкой скорби о потере своей супруги, вознамерился посетить старца Григория. Удрученный старостью пустынник Григорий, незадолго до приезда к нему князя Георгия, впал в недуг и почувствовал приближение смерти. В это-то самое время князь Георгий и пришел к нему.

Старец был весьма рад его приходу и встретил князя словами утешения.

О себе самом сказал, что с нетерпением ждал его прихода, потому что жизнь его угасает и часы его сочтены, и завещал ему после смерти положить его тело в обители Св. благоверных князей Бориса и Глеба под растущим там кедром.

3атем старец стал говорить о том, чтобы до дня Воздвиженья князь позаботился о своих детях, как бы готовясь с ними на долгую разлуку. А в день Воздвижения изменил княжескую одежду на одежду странника, имя Шубина на Скриницу и с котомкой и посохом в руках, рано утром, как бы из дальнего пути, шел на Сретенский перевоз. А оттуда Сретенскими воротами вошел в город^[4].

Там, продолжал старец, "что бы с тобой ни случилось, повинуйся и возлагаемое на тебя приими безпрекословно: то прямой путь твой, то определено тебе свыше. В новом твоем звании ты встретишься лицом к лицу с другом и товарищем твоим князем Иваном Голениным Ушатым".

После этого старец вскоре и скончался на руках князя.

Опечаленный такой утратой, а равно и полной неизвестностью о будущей своей судьбе, князь долго плакал над телом умершего старца.

При обряжении тела старца на груди, в золотых складнях и было найдено его завещание, из которого узнали, что старец был ни кто иной, как князь Андрей Федорович Голенин, котораго все считали героем, павшим в Мамаево побоище.

Согласно завещанию, тело его с великою честью было перенесено в Борисо-Глебский монастырь и при огромном стечении народа предано земле под растущим там высоким кедром.

 

Князь Георгий Шубин становится попом Скриницей

 

В день Воздвиженья, рано утром, князь Георгий в одежде странника, с котомкой за плечами и посохом в руках, по словам старца, вошел в город Сретенскими воротами и был окружен многочисленным народом, испускавшим радостные клики. Все указывали на него руками и радостно говорили друг другу: ,,Вот идет наш пастырь и все на нем по слову святыя!"

Удивленный такой встречей и не понимая всего, вокруг него происходящего, князь Георгий обратился к одному почтенному старцу и спросил его, что с ним хотят делать. ‒

Тот низко поклонился ему и ответил:

,,Здесь мы все люди одного прихода, церкви Св. Великомученицы Варвары, что в Криулях, и недавно лишились незабвенного всему народу нашего пастыря и духовного отца Лукиана. Не находя себе пастыря по сердцу, мы стали просить великомученицу Варвару, чтобы она сама избрала нам пастыря.

Молитва наша была услышана, и в минувшую ночь мне недостойному и еще трем благочестивым прихожанам одновременно и однообразно явилась во сне сама святая с подобной себе спутницей, сияя неизреченным светом.

Спутница св. Варвары назвала себя княгиней Варварой, тело которой почивает в нашей церкви. Хотя построенная ею церковь и сгорела, но название новой осталось тоже. Она сказала нам, что, по нашему прошению, св. великомученица избрала нам в пастыри моего сродника; сказала нам его имя и одежду и послала встретить странника, входящего в Сретенские ворота.

Сон наш теперь воочию совершился; остается только узнать твое святое имя, и тогда мы все уверуем выбору святыя".

Удивленный таким рассказом, князь вспомнил слова умиравшего старца Григория и отвечал спрашивавшему, что имя ему Георгий Скриница.

При этом имени в народной толпе поднялся радостный клик, и князя Георгия Шубина торжественно повели от Сретенских ворот ко владыке Иoасафу, который в миру именовался князь Иван Иванович Оболенский Смола, потомок св. мученика Смолянского князя Михаила Всеволодовича Черниговского.

Рассказав владыке причину своего прихода, они просили его приведенного странника поставить им пастырем и духовным отцом. Архиепископ Иоасаф, выслушав о чудном избрании странника, обещал исполнить их желание, а сам имел продолжительную беседу с князем Шубиным, который и рассказал ему всю историю своей жизни.

В непродолжительном времени князь Георгий был поставлен во священника под именем Георгия Скриницы. В ночь, предшествовавшую его посвящению, он видел во сне пришедшую к нему величественного вида и в княжеской одежде жену, называвшую себя Варварою, внучкою св. Петра царевича и ему сродною, которая и просила его помянуть ее в своих молитвах над ее гробом.

 

Князь Иван, пощади Георгия Шубина и вспомни клятвы наши…

 

По смерти владыки Иоасафа, на Ростовскую епархию поступил епископ Тихон Малышкин, который еще не был в своей епархии, а находился в то время в Москве на соборе святителей, на котором, между прочим, было запрещено священнодействие вдовым попам.

Против этого-то соборного постановления и восстал только один человек, да и то не из числа бывших на соборе святителей, а простой ростовский поп Георгий Скриница:

Он отправил на собор послание, в котором жаловался на жестокость и несправедливость соборного определения, противного как канонам св. Апостолов, так и вселенских соборов, и настаивал на отмене этого определения, чего, наконец, и достиг.

Разгневались владыки собора и вознегодовали на голос "Мизинского" пастыря, а в особенности озлобился на это Ростовский архиепископ Тихон, потому что ему стало невыносимо слышать от других иерархов, что в его епархии существует такой дерзкий поп.

Тотчас же из московского владычного двора, что в Дорогомилове, в Ростов прислана была бумага о том, чтобы немедля выслать попа Скриницу в Москву ко владыке. Георгий отправился и во время ночлега в обители преп. Сергия он видел во сне самого преподобного, сопутствуемого пустынником Григорием.

Этот последний сказал ему: „Я предсказал тебе, что ты встретишься лицом к лицу с другом твоим князем Иваном Голениным-Ушатым.

Архиепископ Тихон есть князь Иван Голенин. Дерзай, не бойся и иди”.

Как преступник, введен был к разгневанному владыке поп Георгий Скриница. Весь гнев его разразился и обрушился на голову попа Георгия.

Но зато как представить внутреннюю радость последнего, когда, по голосу и некоторым чертам лица, в грозном владыке он узнал своего друга Ивана Голену-Ушатого.

В продолжение некоторого времени владыка громил виновного попа Скриницу, а этот с поникшей головой стоял пред ним и слушал слова разгневанного иерарха. Наконец упал перед ним на колена и стал молить о прощении.

Но видя его непреклонным и еще более гневающимся и опасаясь каких-либо с его стороны последствий, непристойных сану епископскому, он твердо сказал:

„Князь Иван, пощади Георгия Шубина и вспомни клятвы наши, данные друг другу в хижине старца Григория“.

Как громом был поражен епископ Тихон; он тут только узнал своего друга, да и то только по голосу, но не по чертам лица, и, пришедши в себя, мог только выговорить:

„Георгий тебя ли я вижу”, и упал без чувств на руки попа Скриницы.

Так произошло свидание прежних князей, а теперь архиерея с попом.

 

Святителей много, а поп Скриница один

 

Вслед за этим событием архиепископ Тихон оставил свою паству и поселился в Ростовском Борисоглебском монастыре, что на Устье. После этого в продолжение 10-ти лет не было в Ростове архиепископа, и во все это время Тихон принуждал попа Скриницу быть архиепископом Ростовским, на что были согласны и остальные иерархи.

Но поп Скрипица остался непреклонен и только во все это время, не переставая быть священником, считался блюстителем владычного престола: но на все убеждения принять святительский сан, он отвечал: "Святителей много, а поп Скриница один".

 

Высшая правда предания

 

Так оканчивается предание о житии двух, так и хочется сказать, «простых русских князей», сменивших княжеские алые плащи на одеяния священника и святителя. Даже если это предание расходится в каких-либо деталях с сохранившимися, сразу скажем – в очень малом числе – историческими документами, в ней содержится своя – высшая правда.

Правда о том, какой была, − и какой ее видел и воспринимал народ, − элита Святой Руси.

Элита не самого высшего «московского разряда», а «среднего класса», как сказали бы теперь. Класса, от качества которого зависит во многом благосостояние всей Русской земли.

Потому, видно, и дал тогда Господь расшириться Святой Руси за столетие с небольшим − от междуречья Оки и Волги до Тихого океана.

 

От старца Григория к преподобному Иринарху

 

Скажем теперь, как связана история князей Голениных с житием великого подвижника земли Русской преподобного Иринарха, Затворника Борисоглебского (1548-1616). Для того, чтобы связь эта стала очевидной надо вначале посетить 60-е годы XIV века – времена основания самого Борисо-Глебского монастыря. Согласно «Повести о Борисоглебском монастыре от коликых лет и како бысть ему начало» середины XVI века^[5] Борисо-Глебский монастырь основан преподобными Феодором и Павлом Ростовскими, пришедшими около 1360 года из новгородских земель в ростовские леса.

 

 

В начале 1363 года на богомолье в Ростов приходит Сергий Радонежский. Узнав об этом, иноки, испросив разрешения ростовского князя Константина Васильевича и епископа Игнатия на устройство общежительного монастыря, умоляли Сергия благословить их начинание.

«Преподобный же Сергие сътвори по прошению их... и много походив по пустыни сей ...прииде на место, где стоит и доныне церковь великих Христовых страстотерпцев Бориса и Глеба, и благослови их поставити храм...»

С большой ревностью взялись иноки за работу: рубили деревья, расчищая место для церкви.

Во время недолгого отдыха преподобным явились во сне святые князья Борис и Глеб, они ободрили подвижников словами: «Труждайтесь на месте сем, Бог и Пречистая Богородица не оставят место сие и мы неотступно будем на помощь вам».

Предание сообщает, что первая беседа Феодора и Павла с преподобным Сергием о будущем устройстве Борисо-Глебского монастыря состоялась под неким большим кедром. И именно под этим кедром произошло видение Бориса и Глеба первостроителям монастыря.

Примерно через сто лет под этим же высоким кедром будет предано земле тело высокочтимого старца Григория, сыгравшего такую большую роль в жизни князей Ивана Голенина и Георгия Шубина. Напомним, что при жизни Григория никто не знал его истинного имени и происхождения. Лишь по кончине старца на груди у него в золотом складне было найдено завещание, из которого все узнали, что старец был не кто иной, как князь Андрей Федорович Голенин, которого все считали павшим на Куликовом поле.

Князь Сергей Николаевич Трубецкой в одной из своих неизданных рукописей так сказал о русских монастырях: «Монастыри лучшее сокровище нашей жизни, ее гордость.

Пусть их клеймят высокомерным презрением люди, не знавшие духовной жизни, не задумывающиеся даже над теми могущественными побуждениями, которые заставляют столь многих людей добровольно идти на этот тяжкий и лютый подвиг. … Мы ценим монастырь как институт, в котором выражено жизненное целое учение православной церкви, ее глубочайшая вера в невидимую Церковь безплотных духов, молящихся Богу и славящих Имя Его.

И мы ценим монастыри, несмотря на их нечистоту, за те святые жемчужины, которые сияли из их стен»^[6].

Такой святой жемчужиной сияет в Борисо-Глебской обители имя преподобного Иринарха-затворника.

Мощи его покоятся под спудом в Ильинском приделе собора Бориса и Глеба, а восстановленная келья-часовенка преподобного – пристроена к восточной монастырской стене на том самом месте, где стояла подлинная древняя келья старца. Ведет к ней липовая аллея от собора вниз к крепостной стене.

 

 

Вновь предание говорит, что именно там и стоял тот высокий кедр, под которым вели свою беседу с Сергием Радонежским основатели монастыря преподобные Феодор и Павел, под которым говорили с ними в тонком сне святые князья Борис и Глеб, и под которым было погребено тело старца Григория – князя Андрея Голенина, героя Куликовской битвы.

Преподобному Иринарху несомненно было известно место погребения пустынника, похороны Григория состоялись при большом стечении народа, и память о таких событиях хранилась в монастырях крепко. И значит, место для своей кельи он выбрал не случайно.

 

 

Похоже, Иринарх считал себя последователем духовного подвига старца Григория.

О жизни-житии преподобного Иринарха, одного из немногих к которым могут быть приложены слова: «Спаситель православной России», даст Бог, будет отдельный рассказ.