Без гнева и пристрастия

СКРЫВАЕМЫЕ ПРИЧИНЫ ОБЩЕИЗВЕСТНЫХ СОБЫТИЙ

 

Книга 2

НЕИЗВЕСТНАЯ ХОДЫНКА

 

Без гнева и пристрастия

Коронация и «Ходынка» глазами поэта К. Р.

 

НЕИЗВЕСТНАЯ ХОДЫНКА –XI - 2

 

Коронация и «Ходынка» глазами поэта К. Р.

Воскресенье. 28 апреля

Среда. 1 мая

Четверг. 2 мая

Пятница. 3 мая. Кремль

Воскресенье. 5 мая

Понедельник. 6 мая

Среда. 8 мая

Четверг. 9 мая

Троицын день 12 мая

Москва. Духов день 13 мая

Москва. Вечером. После Коронации. Вторник 14 мая

Вечером 15-го мая

Пятница. 17 мая

Суббота. 18 мая. Вечером этого же дня …

Воскресенье 19 мая вечером

Понедельник. 20 мая

Четверг. 23 мая

Пятница. 24 мая

Суббота. 25 мая

Воскресенье. 26 мая

Вторник. 2 июля

Пятница. 12 июля

 

 

Без гнева и пристрастия

Коронация и «Ходынка» глазами поэта К. Р.

 

Сохранились дневниковые записи за дни Коронации мая 1896 года Великого Князя Константина Константиновича, он же – поэт К.Р., позволяющие нам непосредственно наблюдать динамику того, как воздействует умело поданная и обработанная информация на сознание доброго, хорошего, порядочного, но не слишком уверенного в правоте собственных взглядов и чувств человека. Воспроизведем некоторые «коронационные» дневниковые записи К. Р., добавив к ним выдержки из дневников за дни предшествующие Коронации.

Сам К.Р. был в Москве с последних чисел апреля вместе со своим Преображенским полком. Его простой и безыскусный рассказ поможет нам вновь ощутить торжество дней Священного Коронования, с которого мы и начали рассказ [см. РНЛ от 19.05.1921: СВЯЩЕННОЕ КОРОНОВАНИЕ. МАЙ 1896 ГОДА], и впервые увидеть его глазами Народный праздник на Ходынском поле 18 мая, который все же, несмотря на предшествующую драму, состоялся для многих тысяч людей, желавших увидеть своего Государя.

А затем увидим, как все светлые и добрые впечатления начинают затмеваться не просто переживанием происшедшей трагедии, и посильной помощью семьям погибших и пострадавших, а фантомом этой трагедии, затмившим собою дни народного торжества.

 

Из Дневника Великого Князя Константина Константиновича - 1896

 

«Воскресенье. 28 апреля

В воскресенье мы проснулись при пасмурной и ветреной погоде, было не больше +2®R.

Словом, чем ближе к Москве, тем хуже. Прибыли в Белокаменную около 4-х пополудни.

Высаживались на Бычьей платформе, не доходя вокзала.

Когда батальоны построились, я сел на своего Голубка, в этот день ему минуло 7 лет, по случаю чего я нежно поцеловал его в морду. (Мои лошади и экипажи были отправлены в Москву заблаговременно.)

Принял знамя и повел батальоны. Мы были в мундирах, несмотря на поддетую фуфайку, я зяб порядочно, руки коченели, как зимой.

И все-таки, несмотря на неприветливую, пасмурную погоду, холод и сильную боль в левом виске, я глубоко наслаждался, вступая в Москву верхом, во главе моих батальонов, под звуки марша из "Жизнь за царя"; люди пели стройно.

Нас сопровождала толпа народа, впереди, как водится, бежали мальчишки.

Не доходя Иверской часовни, я велел выстроиться в батальонные четырехвзводные колонны, фронтом к зданию Думы; составили ружья.

Я слез с коня и пошел в часовню поклониться Московской святыне; за мной пошли полковой адъютант, жалонер, штаб-горнист, музыканты и, наконец, все роты при своих офицерах; пока они прикладывались, я оставался в часовне.

Когда подошел последний солдат 8-й роты, я после него еще приложился к Иверской иконе, вышел из часовни и сел на лошадь, народ закричал "ура", взяли на плечо и прошли сквозь правый пролет Воскресенских ворот на Красную площадь.

Здесь было бы ближе войти в Кремль Никольскими воротами, но я непременно хотел провести людей через Спасские.

Вся Красная площадь пестрела местами для зрителей к будущему вступлению Государя.

С нами шла густая толпа народа, кричащая "ура", и кидала шапки в воздух.

И вот Святые ворота. Музыка смолкла, мы обнажили головы и вошли в Кремль – сердце России...

Обедали вечером, оставался у Сергея. У него поместились 18 человек наших офицеров.

Около полночи вернулся домой в Потешный дворец, привел в порядок вещи.

 

Среда. 1 мая

...Ежедневно прибывают новые гвардейские части, на улицах встречается множество солдат, щеголевато одетых и в полном порядке; мои Преображенцы мне радуют сердце: такой у них праздничный вид. …

…

Четверг. 2 мая

Во всем, в приготовлениях украшений города, в каком-то необыкновенном оживлении на улицах, в этом множестве войск, постепенно прибывающих в Москву и наводняющих ее красивыми гвардейскими мундирами, в самом воздухе чувствуется ожидание наступающих великих дней.

Наша семья, вся почти без исключений, съезжается сюда, со всех сторон света прибывают иностранные принцы. …

…

Пятница. 3 мая. Кремль

Вчера утром приехала Оля [королева эллинов Ольга Константиновна] с сыновьями Георгием и Николаем на Курском вокзале.

Не заметно, чтобы она была больна; тем не менее ей надо очень беречься, сидеть, даже лежать дома. … Из Петербурга прибыл Владимир с семьей и поместился в Николаевском дворце. …

Ходил с греческим Ники в Успенский и Благовещенский соборы и по помостам для шествия в День Коронации...

…

Воскресенье. 5 мая

Жизнь ведем довольно беспокойную, но иначе и быть не может, чем дальше, тем будет становиться суетливее.

Утром дождь, после полудня хорошая погода, несколько теплее...

Ездил с женой на Смоленский вокзал встречать наследных принца и принцессу Румынских. Какая она милая. …

Не нарадуюсь быть в Москве: и замысловатые названия улиц, и вид старинных стен, и ворота с горящими перед иконами лампадами, и множество прелестных по своей необыкновенности церквей – все приводит меня в восхищение.

– Обедали у Сергея, потом сидели у Оли, а перед сном я с полтора часа читал про Ивана Сусанина и его потомков-белопашцев.

 

Понедельник. 6 мая

Вчера Москва праздновала день рождения Государя.

Торжественное богослужение в Храме Спасителя.

С утра и весь день дождь и холод, и это наводит уныние; неужели Господь не смилуется и так будет и дальше, при въезде и в День Коронации? …

И вот под проливным дождем встретили мы Царя и молодую Царицу.

Государь был в сюртуке 1-го Лейб-Гренадерского Екатеринославского полка.

В галерее, вновь выстроенного павильона, был выставлен почетный караул от Лейб-Уланского полка, шефом которого молодая Императрица.

С вокзала Их Величества, а за ними и мы все поехали в подъездный Петровский дворец, где они проживут до торжественного въезда в Москву...

 

Среда. 8 мая

Вчера уже в 9 ч. утра мы с Митей были на Смоленском вокзале и встретили принца Сиамского; он маленький, с желтым, но милым лицом и большими красивыми черными глазами; воспитывается в Дании. Его зовут Шира. …

– В 2 ч. 30 м. опять были с Митей на Смоленском вокзале и оставались там два часа; в этот промежуток времени встретили приход поездов Анастасьи, принца Георга Саксонского, Князя Черногорского с сыновьями Данилой и Мирко и Императрицы Марии Федоровны.

Ей была назначена торжественная встреча, но она ее отклонила; встречало только семейство: мы, мужчины, на вокзале, а наши жены в Петровском дворце...

– В 9 ч. был в Петровском, где у Государя собралась вся семья и иностранные принцы с принцессами послушать серенаду.

Ее исполняли на дворе дворца тысяча человек певцов; это были всевозможные московские хоры с оркестрами; каждый поющий держал по шесту с фонариком -- целое море пестрых огней; кругом дворца столпилось огромное множество народу.

Их Величества и все мы слушали на балконе.

Пение исполнялось прекрасно, после первой пьесы Государь сказал: "Давайте хлопать".

В ответ на наши рукоплескания раздалось громовое "ура"; стояла тихая, полусветлая ночь, на небе сиял новый месяц.

 

Четверг. 9 мая

Много надо умения, чтобы хорошо описать сегодняшний день. Проснувшись поутру, все с радостью увидали, что погода, внушавшая все это время опасения, наконец, переменилась: было тепло и тихо, радостно сияло солнце, как бы заодно с москвичами желая встретить Государя, вступавшего в свою Первопрестольную столицу.

У нас под окнами с раннего утра гремела музыка: воинские части, одна за другой приходили к дворцу за своими знаменами. …

Мне было весело в парадной форме, с Преображенским знаком на шее, в Андреевской ленте и орденах, на красивой лошадке, оседланной с вольтрапом...

В полдень раздался салют в 9 выстрелов с Тайницкой башни и загудел большой колокол на Иване Великом. Многие перекрестились.

Владимир объехал мои батальоны и направился вдоль пути шествия навстречу Государю.

Нам позволили составить ружья. …

Потом сел на лошадь и поехал через всю Красную площадь к Иверской часовне.

Что за восторг! Народу тьма, трибуны кипели зрителями, вдоль Верхних рядов тянулись тысячи волостных старшин, в воздухе стоял гул колоколов.

И вот ударил первый выстрел салюта, возвещающего, что Царь выехал из Петровского дворца; веселее зазвенели колокола; все сняли шапки и перекрестились.

Разобрали ружья, и вот в Спасских воротах показалась голова шествия – жандармы; за ними Собственный Е. В. конвой, потом Лейб-казаки, за ними царская охота, придворный музыкантский хор и золотые кареты.

Долго, очень долго тянулось шествие.

Вот остановка: это Царь с Царицами молятся у Иверской.

И опять тронулось шествие; снова потянулись придворные ливреи, золотые кареты и коляски, шитые мундиры, лошади в золоченых чепраках.

Вот прошли мимо нас кавалергарды.

На Красной площади войска взяли на караул, загремело ура, у нас скомандовали: "По батальонам слушай на караул".

Прошел эскадрон Конной гвардии; минута ожидания.

Держа шапку в руке, из Спасских ворот показался на белом коне Государь.

Он перекрестился на иконы и хоругви, вынесенные духовенством и монахинями из Вознесенского монастыря, и надел шапку.

Он был в Семеновском мундире. И у нас раздалось "ура".

Царь не здоровался с войсками; не ожидая его приветствия, они встречали его криками "ура". Перед тем, как слезть с лошади, Он поздоровался только с 3-й и 4-й ротами.

Подъехала карета под золотой короной; в ней сидела Императрица-Мать.

За ней в карете без короны ехала юная Царица.

Между ними Царь направился к Успенскому собору.

Я видел, как они втроем прикладывались к иконам и мощам Святителя Филиппа. Из Успенского Собора прошли в Архангельский и потом мимо Благовещенского на Красное Крыльцо, с его верхней площадки Царь и обе Царицы трижды поклонились народу. Чудная минута! …

Три страницы исписал я о торжественном въезде, а кажется, ничего не сказал.

Да и как изобразить всеобщее настроение!

Говорят, в толпе многие молились, многие крестили Государя вслед.

Императрица Мария Федоровна в своей золотой карете все время плакала: ей слишком тяжело вспоминать, как 13 лет назад она эти же торжества переживала со своим возлюбленным мужем.

– При выходе из Успенского собора в Архангельский произошло небольшое замешательство: духовенство, предшествовавшее Государю, направилось не в южные двери, а в северные.

Владимир громким голосом (он не может говорить тихо) окликнул митрополита, который повернулся кругом, и затем шествие тронулось, как следовало.

По церемониалу надо было зайти в Благовещенский собор, но Их Величества почему-то прошли мимо его дверей прямо к Красному Крыльцу, вследствие чего духовник Янышев, которому надо было предшествовать, очутился сзади их Величеств...

В тот же день мы с женой... ездили в балет, давали "Лебединое озеро" Чайковского.

Город прекрасно иллюминирован; на улицах сплошная толпа народа; наша карета должна была двигаться шагом. Я не заметил ни одного пьяного.

...

Троицын день 12 мая

Был назначен Измайловским батальонам, Уланам, Саперам, Ростовскому и Таврическим полкам в Высочайшем присутствии церковный парад на Ходынском поле.

Но с утра шел проливной дождь. …

В тронном зале Оружейной палаты в Высочайшем присутствии освящение Государственного знамени, Ники в Измайловском мундире.

Читались прекрасные молитвы, и Янышев произнес, обращаясь к Государю, очень хорошее слово, заключив его молитвой: "С нами Бог"; певчие подхватили ее и пропели до конца.

 

Москва. Духов день 13 мая

Вечером накануне св. Коронования. … Наступает великий день.

Сердце бьется, ожидается нечто необыкновенное, важное, полное глубокого значения.

 

Москва. Вечером. После Коронации. Вторник 14 мая

Как будто снился мне волшебный сон, и я теперь проснулся, не веришь, что все виденное, слышанное и перечувствованное было наяву.

Я уже в 7 ч., пройдя через полные народом большие залы дворца, очутился на Красном Крыльце. Загудел колокол Ивана Великого, раздался салют, на небе не было ни облачка, солнце яркими лучами заливало соборную площадь: высоко под самыми голубыми небесами с пронзительными криками реяли ласточки.

Уже было жарко. Войска уже построились, зрители занимали места на трибунах.

В 8 ч. семья и иностранные принцы стали собираться в парадной гостиной дворца.

В 8 3/4 растворились двери и появилась Императрица Мария Федоровна; сердце сжималось у нас при виде ее, она была в короне и тяжелой порфире, точно жертва, разубранная перед закланием.

Ее лицо выражало страдание.

Следом за нею пошли мы в Успенский собор. Ее ассистентами были Алексей и кронпринц Датский. …

Императрица восседала на своем троне, несколько правее престолов Царя и молодой Царицы. Мы заняли места. …

 

 

– Крики на площади возвестили нам шествие Их Величеств.

Духовенство вышло встречать речами и "почтить их каждением фимиама и кроплением святой воды".

Скипетр нес Граф Делянов, державу – Набоков, большую корону – Милютин.

И вот вошли Их Величества и совершили поклонение местным иконам.

Государь был сосредоточен, лицо Его имело набожное, молитвенное выражение, во всем облике Его сказывалось величие.

Молодая Царица – воплощение кротости и доброты.

Императрица-Мать казалась также молода, как и 13 лет назад, в день своего коронования.

Когда Государь с Супругой воссели на престолах, сановники, несшие регалии, и их ассистенты загородили их от меня, так что я почти ничего не видел, с трудом мог рассмотреть Государя, но слышал хорошо, как Он прочитал "Символ веры".

Его ассистентами были Владимир и Миша.

Они помогали ему надеть порфиру; при этом разорвалась Его большая бриллиантовая Андреевская цепь.

Мне плохо было видно, как Он возложил на себя корону и взял скипетр и державу, а коленопреклоненную перед Ним Императрицу мне совсем не было видно, удалось только рассмотреть, как Он приподнял и поцеловал ее.

Слов митрополита Палладия почти не было слышно.

Точно так же я плохо слышал молитву, прочтенную Государем, стоящим на коленях.

Только когда все опустились на колени, а Государь один стоял во весь рост, я мог на него налюбоваться...

 

 

Когда кончился обряд Коронования, вся семья, начиная с Императрицы-Матери, подходила приносить поздравления коронованным.

Государь поцеловал меня, я чуть не заплакал и сказал ему: "Христос с тобою".

 

Вечером 15-го мая

Величие всего происходившего в Соборе производило подавляющее, неописуемое впечатление. Богослужение от начала коронования до конца литургии продолжалось 2 ч. 30 м., но время проходило незаметно.

Все соединилось тут, возвышая душу и преисполняя ее восторгом: и редкостное по красоте и роскоши зрелище, и дивное пение, и трогающее до глубины сердца молитвословие.

Лично я умилялся вдвое, видя Государя в нашем родном Преображенском мундире; наш красный, шитый золотом мундир был заметнее под порфирой.

Глубоко потрясенный, я видел, как после причастия два архиерея взошли на площадку трона пригласить Государя шествовать к Царским вратам и как совершался обряд миропомазания.

После этого, когда Государь вошел в алтарь и сотворил перед престолом земной поклон, Царские врата затворились и воцарилось молчание, прерываемое редким пением: "Тело Христово примите". Когда вновь растворились врата, было видно, как Государь умывал уста и руки.

И вот все кончилось.

Мы возвратились за Императрицей-Матерью на Красное Крыльцо и, отстав там от шествия, ожидали появления Государя на помосте между Иваном Великим и Архангельским Собором.

Когда, зайдя в Благовещенский Собор, Он поднялся на Красное Крыльцо и с высоты его трижды поклонился народу, мы поспешили наружной террасой в Андреевский зал и внутренние покои, чтобы там встретить Государя.

Сняв порфиру, Он ушел с Супругой к Матери, а мы – вся семья и иностранные принцы – сели завтракать.

Через час Их Величества – все трое – облачились в порфиры и шествие тронулось в Грановитую палату, к торжественной трапезе.

Во Владимирском зале разделились: семья поднялась в тайник. Я видел в низкое окно, как охотно Государь кушал на троне между Императрицами.

В 5-м часу все было кончено.

...Вечером повезли с женой детей полюбоваться иллюминацией.

 

 

Через Боровицкие ворота, по Волхонке и Ленивке и Каменному мосту, той стороной Москвы-реки, Москворецким мостом, Красной площадью и обратно в Кремль, Никольскими воротами, ехали мы целый час.

Громадная толпа народу, ни одного пьяного; нас узнавали и сопровождали оглушительным "ура", часто невозможно было двигаться в густой толпе.

Иллюминация волшебная – море огня.

…

Пятница. 17 мая

...Вчера вечером парадный спектакль в Большом театре.

Императрица была в серебряном парчовом платье: говорили, что Имп. Мария Александровна была в таком же платье на парадном спектакле 1856 года.

Кто-то вспомнил это, и вот Императрица заказала себе такой же наряд. Зрелище прелестное.

– 1-е действие и эпилог "Жизни за царя" исполнялись довольно плохо, кроме хоров...

…

Суббота. 18 мая. Вечером этого же дня …

Дома услыхал от людей, что будто ранним утром, когда на Ходынском поле, где в 2 ч. должен был начаться народный праздник, раздавали народу от имени Государя кружки и посуду (кружек было заготовлено 1/2 миллиона), произошла страшная давка и оказалось 300 человек задавленных до смерти.

Тяжело было ехать к 2-м часам на народный праздник, зная, что уже до начала было столько несчастий.

Перед самым нашим выездом мне дали знать по телефону, что 2 батальона моего сводного полка вытребовано по дороге на Ходынское поле.

По пути мы видели множество войска, гвардейской кавалерии и пехоты; они становились шпалерами по Тверской.

Сам я не видел, но мне говорили некоторые, между прочим Митя, что по дороге попадались навстречу пожарные с большими фургонами, переполненными трупами несчастных пострадавших.

На поле перед павильоном, выстроенным для Государя, напротив Петровского дворца, собралось семьсот тысяч народу, то есть более чем Наполеон привел с собою в Москву.

Тут говорили, что погибших уже не 300, а около 1500.

Когда Их Величества показались на балконе павильона, грянуло оглушительное "ура".

Это была торжественная, дух захватывающая минута.

Огромный хор пел "Боже Царя храни" и "Славься" при колокольном звоне и громе пушек.

 

Потом мне посчастливилось быть свидетелем торжественных, восхитительных минут: Государь обратился с речью к волостным старшинам, собранным при дворе Петровского дворца.

При этом никому из Семейства не предполагалось присутствовать, но Оля напросилась, и, так как ей не с кем было бы вернуться, она и мне испросила у Государя позволение присутствовать.

На дворе дворца были разбиты два шатра для угощения волостных.

Государь с молодой Императрицей вошел в круг, оставшийся свободным посреди густой толпы представителей от дворян и старшин.

Когда смолкло "ура", Он громким голосом, отчетливо и ясно произнес следующие приблизительно слова, обращаясь к старшинам:

"Императрица и я от всего сердца благодарим вас за вашу любовь и преданность. Когда вы будете дома, передайте односельчанам нашу благодарность.

Многие из вас присутствовали здесь же и помнят слова, сказанные покойным моим Отцом. Я хочу, чтобы вы все помнили эти слова.

Я близко принимаю к сердцу ваши нужды и желаю вам успеха.

Да поможет вам Господь в ваших добрых делах".

– Я видел, как многие, пока Он говорил, утирали слезы; сам я плакал, да и все плакали.

Кажется, и у Императрицы глаза были влажны от слез.

Это была великая, незабываемая минута.

Много десятков лет пройдет, а слова эти все будут помнить.

Я, кажется, дурно передал Его речь.

Боже, как хорошо Он говорил.

Потом от имени дворян говорил московский предводитель, не очень складно, но трогательно. Государь ответил, обратившись к дворянам и сказав громким голосом, медленно выговаривая слова.

Слова приблизительно следующие:

"Я знаю, что вы теперь переживаете трудное время.

Дворянство всегда было главною опорой государства. Я желаю, чтобы вы верили, что я всеми силами стараюсь облегчить ваше положение.

Благодарю Вас за сочувствие, выраженное нам в эти великие дни".

Затем Государь обходил столы, за которыми расселись обедать старшины.

Входя во Дворец, он обернулся и при громких "ура" всем поклонился.

– Вечером Их Величества и все мы были на балу у французского посла (угол Воздвиженки и Шереметьевского переулка, д. графа А.Д. Шереметева).

Французское правительство отпустило великолепную мебель и гобелены на украшение дома. Весь вечер проходил с Кн. С.Н. Голицыной и ужинал рядом с ней.

Слышал от Витте, что из Государственного казначейства отпускается 300 000 р. [около одного миллиарда рублей на сегодняшний день!] в помощь семьям пострадавших на народном празднике».

 

Обратите внимание: Запись К. Р. от 18 мая, пожалуй, единственная, дающая нам непосредственное восприятие Народного праздника человеком, еще не отравленным навязанной концепцией катастрофы, а всего лишь очень огорченным случившимся несчастьем.

Также буквально впервые мы можем соприсутствовать на встрече Государя с волостными старшинами и представителями дворянства.

Причем сам К. Р. сознается, что при всей своей восприимчивости и литературном даре, он не сумел воспроизвести тронувшую его и всех, кто имел счастье услышать речь Государя. Но при этом уверен, что «много десятков лет пройдет, а слова эти все будут помнить».

И вздыхает: «Боже, как хорошо Он говорил».

Ужин у французского посла также не вызывает у Великого Князя каких-либо отрицательных эмоций, – вполне приятный вечер в красивой обстановке. Опять же казначейство уже принимает по указанию Государя меры по оказанию помощи.

В принципе по тональности эта непосредственная реакция на происшедшее, совпадает с той, которая выражена Князем Сергеем в его письме к Победоносцеву, написанного в тот же день 18 мая:

«Многоуважаемый Константин Петрович, действительно, случившееся более чем печально и меня огорчает чрезмерно, хотя я обвинять никого не имею права – это ужасное стечение обстоятельств. – Комиссия будет назначена, чтоб все разобрать.

Государь решил очень крупно всем помочь – то есть семействам пострадавших и кроме того собирается сегодня вместе с Императрицей посетить госпитали, где лежат раненые.

Но кроме всего этого, по моему разумению уверен, что больше ничего не следует делать.

Я уверен, что Вы со мною согласитесь.

До свидания.

Ваш Сергей.

18 мая 1896 года»^[1].

 

 

Великий Князь Сергей Александрович

 

В принципе, совершенно разумная реакция. Случившееся и так ужасно, и незачем дополнительно будировать народные чувства. Погибших не вернуть, и речь может идти только о помощи семьям, и разборе случившегося с целью не допустить повторов.

Но посмотрим, как быстро нагнетается обстановка, и по записям К. Р. буквально уже на другой день, а тем паче через несколько, начинает казаться, что это не он реально был на Ходынке в день 18 мая, не слышал гласов народного ликования и не плакал от речи Государя на встрече с волостными старшинами. Убедитесь сами.

 

«Воскресенье 19 мая вечером

Больно подумать, что светлые торжества Коронования омрачились вчерашним ужасным несчастием: более 1000 человек погибло утром перед народным праздником.

Еще больнее, что нет единодушия во взглядах на это несчастие: казалось бы, генерал-губернатор [В.К. Сергей] должен явиться главным ответчиком и, пораженный скорбью, не утаивать или замалчивать происшествие, а представить его во всем ужасе. Между тем это не совсем так.

[Откуда у К. Р. вдруг появилось убеждение, что именно Сергей является главным ответчиком? Вообще после более чем десятилетнего расследования всего, связанного с катастрофой Ходынки, у меня создается устойчивое впечатление, что даже среди членов Царской Семьи не афишировалась информация о том, что всем связанным с организацией Народного праздника на Ходынке, и всеми связанными с его проведением мерами безопасности, должен был заниматься Петербург, в лице Министерства Двора и Особого Установления. И это тоже наводит на определенные размышления].

Вчера вечером Государь узнал, что погибло 300 человек – истинное число пострадавших еще не было Ему известно, – вышел к обеду заплаканный и глубоко расстроенный.

[Государю уже утром 18 мая было озвучено число в 1 300 погибших. Это ясно записано в его дневнике. – БГ].

Я слышал это от очевидца – Сандро. [Скорее – от провокатора, а не очевидца].

Государь не хотел было ехать на французский бал, но Его убедили показаться там хотя бы на один час, и что же: на балу Владимир, Алексей и сам Сергей упросили Государя остаться ужинать, т.е. отъезд с бала показался бы "сентиментальностью".

И Государь уехал с бала после ужина, в 2 часа. [Еще вчера, когда К.Р. заполнял свой дневник это казалось ему совершенно нормальным. Интересно, а своя голова есть?]

Казалось бы, следовало бы Сергею отменить бал у себя, назначенный на завтра, но этого не будет. Казалось бы, узнав о несчастии, он должен бы был сейчас же поехать на место происшествия, – этого не было.

Я его люблю и мне больно за него, что я не могу не примкнуть к порицаниям Михайловичей.

Я разделяю их мнение вопреки взглядам дядей Государя.

Сегодня Их Величество посетили в больнице раненых.

– За обедней во дворцовой церкви Рождества Пр. Богородицы по приказанию Государя на ектении и литии поминали "верноподданных Царевых, нечаянно живот свой положивших".

Царь отпускает по 1000 р. семьям пострадавших. [Порядка трех миллионов рублей на сегодняшний день!]

 

Понедельник. 20 мая

Блестящий бал у Сергея.

Я слышал мнение, что не следует отменять празднеств ради катастрофы на Ходынском поле, ввиду того, что Коронация слишком большое торжество и должно быть празднуемо.

Это я слышал от Пешкова. Число погибших все растет, теперь говорят, что их более 2 000.

Мазурку сидел и ужинал со светлейшей княгиней Голицыной (Пушкиной)...».

 

До пятницы 24 никаких новых страшилок о Ходынке в дневнике К.Р. нет. Наоборот, опять все благостно. Вот, например:

 

«Четверг. 23 мая

...В 2 ч. мы все ожидали Государя в городской думе, вокруг ее были собраны все городские училища. Тысячи детских голосов встречали нас криком "ура".

В зале думы был собран большой детский хор на эстраде, запели кантату Ипполитова-Иванова. Потом городской голова Рукавишников говорил прелестную приветственную речь.

Государь прекрасно ответил...

Вечером большой бал в Кремлевском дворце.

Я танцевал. Жара страшная.

Теперь 3-й час ночи».

 

Но вечером пятницы 24 мая от отмечает:

 

«Пятница. 24 мая

… Был у меня тайный советник Богданович, издавший к коронации картинки для народа с изображением Их Величеств. Он много наболтал мне неприятного и страшного по поводу катастрофы на Ходынке.

– Музыкальный вечер у Германского посла: лучшие исполнители были выписаны из Германии. Невыносимая жара. Сильно устал…

 

Суббота. 25 мая

Сегодня день рождения молодой Императрицы.

Большого приема не было. Обедня в Кремлевской дворцовой церкви Рождества Пресв. Богородицы. Вся семья и иностранные принцы с принцессами собрались в парадной форме и нарядных платьях. Луи Баттенберг говорил мне, что пение придворных певчих за обедней понравилось ему больше вчерашнего концерта.

Были с женой у старушки Анненковой и у Коннаутских.

Банкет в Георгиевском зале для дипломатического корпуса. Вокальная и инструментальная музыка.

Сидел между Сергеем и Николашей [великим князем Николаем Николаевичем-младшим].

С Сергеем я не говорю о Ходынской катастрофе; вообще я избегаю с ним касаться деловых разговоров. При всей любви к нему и нашей старой дружбе, я не разделяю его взглядов на службу, на дела, на ответственность за вверенное.

Граф Пален (бывший министр Юстиции) назначен председателем следственной комиссии для выявления причины катастрофы.

Говорят, Сергей отстаивает здешнего полицмейстера Власовского, который не представлен к генеральскому чину; говорят, удалось убедить Сергея, что теперь не время награждать Власовского, но будто Сергей настаивает, чтобы Власовский не был уволен от должности.

– Слышал от графа Палена, будто Сергей очень взволнован и хочет просить об увольнении, что было бы понятно немедленно после катастрофы, но не спустя неделю.

Ничего не понимаю. Сергей сидел рядом со мной за обедом веселый и довольный».

 

Воскресенье. 26 мая

Государь отбыл на две недели к Сергею в с. Ильинское, и коронационные празднества кончились.

Но все светлое и радостное, все трогательное и умилительное, пережитое в эти три недели, омрачено и испорчено Ходынской катастрофой, и не столько катастрофой, – в ней сказалась воля Божия, – как отношением к ней ответственных лиц.

Конечно, Сергей лично не виновен; но он сам причиной того, что на него сыплются обвинения.

Съезди он на место происшествия, вместо того, чтобы встречать Государя на народном празднике; явись он на похороны погибших; заяви он Государю, что как Главное ответственное лицо не считает себя достойным оставаться генерал-губернатором; сам попроси он о назначении строжайшего следствия – и никто бы его не обвинил.

Напротив, он завоевал бы общее сочувствие. [В этом К.Р. глубоко ошибается. Это примерно, как ввели Думу, чтобы лучшие люди облегчили Государю прямую связь с народом, минуя «средостение». А лучшие люди в первых двух Думах вообще развели безпредел, в третьей еще как-то работали, а четвертая Дума напрямую в февральском мятеже участвовала].

Вместо всего этого что же он делает? …

18 числа, в день катастрофы … Государь глубоко расстроенный, весь в слезах, не хочет ехать на французский бал, Ему вечером известно о 300 жертвах, тогда как утром адъютант Сергея Гадон знал за достоверное, что погибших никак не менее 400.

[Еще раз: Государю масштабы бедствия были известны с утра. Откуда же К.Р. упорно повторяет одно и то же? Надо полагать – «очевидца Сандро» и иже с ним].

И что же? Сам же Сергей, которому следовало бы сокрушаться не менее Государя, вместе с братьями уговаривает Государя остаться на балу.

Наконец, когда Государь желает назначить чрезвычайное следствие, Сергей вместо того, чтобы обрадоваться, через Министра Внутренних Дел доводит до сведения Государя, что подает просьбу об увольнении, если состоится рескрипт на имя Палена с назначением его председателем следственной комиссии.

Словом, Сергей всю эту неделю действовал не так, как, по крайнему моему разумению, следовало бы, а как раз наоборот.

За эти дни у меня душа изныла за Сергея; я искренно его люблю, мы дружны с детства, и вот мне со всех сторон приходится слышать порицания ему; и я не имею возможности сказать хотя бы слово в его защиту. Говорить с ним я не могу; мы бы только рассорились, а проку из этого не вышло бы.

Сегодня блестящий парад на Ходынском поле под жгучими лучами солнца.

После завтрака в Петровском дворце Сергей с негодованием сказал мне о предположении назначить особое следствие с Паленом во главе; по его словам, подобное следствие под председательством Муравьева[-Виленского] было наряжено только раз, в 1866 году после покушения на жизнь Императора Александра II.

Тогда оно было вызвано тяжелыми обстоятельствами государственной жизни.

Сергей находит, что Ходынскую катастрофу, как она ни ужасна, нельзя приравнивать к событию 4 апреля 1866. Положим так; но следствие ничему не мешает, и весть о нем произвела на всех о том услышавших самое благоприятное впечатление. Но все братья Сергея возмутились; Владимир и Павел говорили Палену, что всех их хотят разогнать.

Сергей мне сказал, что надеется на мою поддержку: я отвечал, что слишком мало знаком с этим делом и не могу еще составить о нем положительного мнения. – Я глубоко смущен и опечален.

Большой обед в Александровском зале. Потом проводы Их Величеств на Смоленский вокзал. Имп. Мария Федоровна уехала в Гатчину, а Царь с молодой Царицей в Ильинское».

А на следующий день в понедельник 27 мая в дневнике К.Р. впервые появляется характерная запись:

«… О, если бы Государь был решительнее! Но он окружен советчиками. …».

И далее уже в летних месяцах в том же духе. Вот, например:

 

Вторник. 2 июля

В ответ на мое письмо Императрица М.Ф. пригласила меня завтракать в Петергоф, и я поехал туда в 1 часу.

Государя я, к сожалению, не видал; у Минни завтракали только Ксения, Миша, Ольга и Кн. Оболенская.

Мы долго и много говорили с Минни при Ксении и одни.

Конечно, более всего было говорено обо всем происшедшем после несчастия на Ходынском поле. На этих днях Минни об этом же говорила с Павлом, горько порицая и его, и Владимира за их вмешательство и неловкие советы.

Он, т.е. Павел, был после этого у Государя, передал ему разговор с Императрицей-Матерью и жаловался на графа Палена, который в Москве будто бы был с ним, Павлом, очень непочтителен, когда обсуждали вопрос о назначении Палена верховным следователем.

А Минни говорит, что Пален был вызван на непочтительность резкостью Павла.

После того Государь сказал матери, что если бы она не слушала "наговоров разных свиней", то не выходило бы разных неприятностей. [Представляю, как надо было довести Государя, чтобы он мог говорить с мамой в таком тоне!]

Словом, произошло огорчение...

Я совершенно разделяю взгляды Императрицы в данном случае.

Но мне больно замечать, что между нею и Ее невесткой рождаются глухие неудовольствия... Императрица М.Ф., так же, как и мы все, глубоко скорбит, что Он подписал рескрипт Палену, а потом взял его назад.

– О, как все это меня печалит и смущает!

 

Пятница. 12 июля

Третьего дня в театре виделся с Владимиром и Минхен.

Мне не очень хотелось с ними встречаться, особенно с ней.

После их участия в обсуждении последствий Ходынской катастрофы и их неудачных советов Государю я не могу побороть в себе некоторой горечи по отношению к ним.

Кроме того, опасаюсь, чтобы Минхен по примеру прошлых лет не назвалась на завтрак в полку; я бы желал этого избежать, т.к. зимой, когда у них был бал, она не пригласила ни одного из наших офицеров.

После такого невнимания к полку в благодарность на все наши любезности и неоднократно оказанный ей в полку гостеприимный прием, я не хотел бы ее приглашать.

– Видел в театре и Сергея (Михайловича).

Он недавно вернулся из Дрездена, где лечился от летучего ревматизма у Рейера, очень поправился и прибыл в весе на 16 ср.

Прежде я не очень ему сочувствовал: он пустоват, ничего не читает и несколько злоязычен.

Но нельзя ему отказать в уме и здравом смысле. На этот раз я был рад с ним встретиться, в надежде узнать от него новости о петергофской жизни и о том, что делается около Их Величеств.

Он сказал мне, что Пален уже составил мнение о следствии по поводу Ходынской катастрофы, но не знает каково оно.

Дядя Миша после того виделся с Паленом, но Сергей и от отца ничего еще не слыхал к чему там пришли.

– Говорили мы с Сергеем М. и о Государе.

Сергей говорит, что хорошо его изучил, когда Он еще был Наследником. И очень его любит.

Его нерешительность и недостаток твердости С. приписывает воспитанию; он подтвердил мое мнение: никто, собственно говоря, не имеет на Ники постоянного влияния, но к несчастью Он подчиняется последнему высказанному Ему взгляду.

Это свойство соглашаться с последним услышанным мнением, вероятно, будет усиливаться с годами.

Как больно и страшно, и опасно!».

 

Любознательные могут ознакомиться с продолжением записей сами, – есть в инете. Но тенденция ясна и сейчас… Вот так и создаются «фантомы событий» даже для «очевидцев».

К. Р. не знает, что у Сергея Александровича были все основания возмущаться назначением Палена, по проискам Воронцова, поддержанного Марией Федоровной, переживающей Коронацию сына, как личную катастрофу. Не знает, что было уже следствие Муравьева, установившего безусловную вину «Особого Установления». Не знает и многого другого.

Не знает и всей той информации, которая известна Государю.

Но при этом будет верить не своим собственным чувствам, или другу детства Сергею, а «очевидцу» Сандро, и иным Михайловичам «единодушно требовавшим немедленной отставки Великого Князя Сергея Александровича и прекращения коронационных торжеств».

О Михайловичах наш следующий рассказ.

 

[Разлад в отношениях между Константином Константиновичем и Сергеем Александровичем, вызванный катастрофой Ходынки, затянулся более, чем на год. Но по счастью, детская дружба взяла свое:

Из дневника Великого Князя Константина Константиновича: 30 ноября 1897 года. "Утром за кофием долго беседовали. О чем только не говорили, и все так дружно и легко.

О Ходынке ни слова, этот жгучий вопрос, долго стоявший между нами страшным призраком раздора, исчерпан и забыт".

Но то, что смогло быть исчерпано и забыто в отношениях двух друзей, вдобавок людей с высокими понятиями о благородстве и чести, никак не могло помешать дальнейшему распространению мифологемы Ходынки – информационного фантома, обретшему, увы, собственную жизнь].

 

Продолжение следует