Золотящийся звук Лермонтова, цветные варианты восприятия поэзия, - поэзии, определяющей щедрость бытия…
Нежнейшие из возможных русских звуков: Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…
Инфернален ли Демон?
В Лермонтове было сгущение сил: той степени, что позволяла обращаться к безднам: заглядывая в них, черпать из оных…
Но – Демон очеловечен, именно таков, чтобы воспринимался людьми…
Ветка Палестины будет ли поднята?
Он стоит особняком – Лермонтов, собирая звуки так, что реальность их преобразуется, что будущее открывается всей суммою граней, что ощущение величия поэзии понимается совершенно иначе, чем было до него…
Забелел парус.
Он забелел резко: мятежом и бунтом, столь влекли которые поэта, не выбиравшего стезю: ведь собственный характер невозможно выбрать, он вложен в нас…
Парус развернётся алебастровым цветком невероятной яркости: поражая поколения, заставляя сверять ощущения, осмысливать данность иначе.
В том числе – под углом поиска бури, бунта, возможно, ради переустройства миропорядка в целом.
…промчатся тучки: нежные и гонимые, возникнут ассоциации с людскими судьбами, которые и имелись в виду, когда запускались механизмы совершенного отделанного стиха.
…в общем – не игра в разочарованность, а она сама: И скучно, и грустно… – свидетельствует об этом: больно хорошо видны людские пороки, шибко всё прогнозируемо, и… вообще: пустота жизни молнией способна разнести сознание.
Он предчувствовал свою смерть, или искал её?
Кажется, порой – нарывался.
Всё к тому же залито одиночеством:
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье — все готовы:
Никто не хочет грусть делить.
Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, будто сны…
Власть его чрезмерна и чрезвычайна: этой власти невозможно противостоять: жуть в этом.
Лермонтов хорошо знал жуть.
И – видел гармонию, словно сгущённую субстанцию: одно из гармоничнейших стихотворений: Выхожу один я на дорогу…
Нет, не смертный сон могилы влечёт: нечто потустороннее, какой-то свой вариант духовидения…
Или и впрямь был им Лермонтов - духовидцем?
Он оставил тайн больше, чем какой-либо другой поэт; и тайны эти – сложные, как устройство мозга, проводимые через внешний музыкальный слой стиха гипнотизируют читателя веками.