Кровавая заря Ходынки

СКРЫВАЕМЫЕ ПРИЧИНЫ ОБЩЕИЗВЕСТНЫХ СОБЫТИЙ

Книга 1

ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

V СХОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ

Часть V-5а

Катастрофа не совсем обычная

Пожар в Австрийском посольстве в Париже 1 июля 1810 года

 

МОСКВА 2023

СОДЕРЖАНИЕ

КРОВАВАЯ ЗАРЯ ХОДЫНКИ

КНИГА 1. ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

V СХОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ

Часть V-5а

Катастрофа не совсем обычная

Пожар в Австрийском посольстве в Париже 1 июля 1810 года

 

Предъистория

Наполеон и Мария-Луиза – свадьба и ее восприятие во Франции и вне ее

Приготовления

Бал

Торжественное начало

Драма

Последний рыцарь

Возвращение Императора

Последствия и предчувствия

Полина фон Шварценберг и другие

«…предвещает некое фатальное событие…»

Предзнаменования и предчувствия

Катастрофа не совсем обычная

Пожар в Австрийском посольстве в Париже 1 июля 1810 года

Предыстория

В заключение главы предыдущей было обещано рассмотреть огненную катастрофу, которую по своим последствиям трудно отнести к рядовым, обычным катастрофам. Хотя злого умысла, кроме человеческого легкомыслия или непродуманности, в ее реализации не просматривается.

Наполеон и Мария-Луиза – свадьба и ее восприятие во Франции и вне ее

Катастрофой этой стал пожар, случившийся на грандиозном балу в Австрийском посольстве в Париже 1 июля 1810 года. Грандиозность мероприятия объясняется тем, что бал этот завершал череду праздничных торжеств, посвященных свадьбе императора французов Наполеона Бонапарта с Марией-Луизой Австрийской − дочерью императора Священной Римской империи Франца II, ставшего в 1806 году императором Австрии Францем I, и внучатой племянницей королевы-мученицы Марии-Антуанетты. Сама свадьба состоялась 2 апреля 1810 года во дворце Тюильри.

Бракосочетание Наполеона и Марии-Луизы. Художник Жорж Руже

Стоит отметить, что Франция неоднозначно восприняла этот брак. Одобрила его «старая аристократия», отныне забывшая фронду и в массе своей вставшая на службу Империи. Косо смотрела «аристократия новая» − постреволюционная, да и народ Франции в целом. Современники отмечали, что смотреть на пышный въезд новой императрицы в Париж народные массы собрались из чистого любопытства, но без восторга.

Зато в восторге была Австрия, особенно ее столица Вена, – самый страшный враг отныне превращался в союзника. Французский посол в Вене сообщал: «Все поздравляли друг друга, все потеряли головы. Город принял праздничный вид; стечение публики в увеселительных и общественных местах было громадно.

Венцы вспомнили старую привычку собираться в концертных и бальных залах и под звуки оркестра пирушками и тостами праздновали радостное событие. Головы разгорячались, вместе с удачей явилось и честолюбие, и венцы с особым удовольствием рассуждали о блестящих перспективах, на которые давал надежду брак. В первую минуту они видели в нем только залог мира, затем начали усматривать предвестника полного восстановления государства.

Они не сомневались, что впредь победитель будет приобщать Австрию к своим предприятиям и сделает ее участницей в прибылях; от его дружбы они сулили себе ценные выгоды, которые до сих пор доставались на долю других и давно были предметом их зависти, и громко хвастались, что мастерским ходом похитили у России союз с Наполеоном…

На русского посла графа Шувалова эти бурные изъявления венской радости действовали удручающе. «Он даже выглядел испуганным, − по словам Меттерниха», приложившего немало усилий, чтобы этот брак состоялся.

Было отмечено, что в русских салонах в Вене известие об этом браке было воспринято как общее несчастье и едва ли не национальная катастрофа.

Зато офицеры австрийской армии ликовали: «Храбрая, но неудачливая армия, которой надоело постоянно проигрывать, жаждала случая одержать победу − хотя бы за счет старых союзников − и возымела желание выместить на России нанесенные ей Францией поражения.

Австрийские офицеры заходили к нашим (французским) оставшимся в Вене офицерам и говорили: „Сделайте так, чтобы мы могли сражаться рядом с вами, и вы увидите, что мы покажем себя достойными этого“.

От русских, которых до сих пор носили на руках, не ускользнули безтактные намеки и враждебные выходки австрийцев. Не скрывая своего удивления, они с горечью говорили:

„Ещё несколько дней тому назад мы были в Вене в большом почёте. Теперь обожают французов, и все поголовно хотят воевать с нами“.

Дойдя до Петербурга, рассказы о настроении в Вене и Париже еще больше усилили тревогу, вызванную в русской столице известием о браке»^[1].

О том, какие варианты были у Наполеона в плане выбора невесты, и отчего возник такой разброс чувств и мнений скажем ниже. Здесь же важно отметить, что бракосочетание главы новой Империи с дочерью императора старейшей Империи Европы, принцессой столь же древней и славной династии, сопровождалось длинной чередой блистательных праздников, и для избранных и для народа, признавшего, что все же и в австрийском браке их Императора есть своя прелесть.

Блистательным завершением этой чреды и должен был стать бал у князя Карла Филиппа цу Шварценберга – генерала от кавалерии и посла Австрийской империи в Париже.

Приготовления

Австрийское посольство располагалось в бывшем Отель де Монтессон (Hôtel de Montesson), построенном Александром-Теодором Бронгниаром примерно в 1770 году для мадам де Монтессон, любовницы герцога Орлеанского, на углу улицы Лафайет и Монблан.

Здание само по себе красивое и уютное, но для больших приемов не предназначенное.

 

 

Князь Карл Филипп цу Шварценберг (1771-1820)

---------

архитектор Пьер-Николя Бенар^[2]

----------

И вот здесь при самом строительстве павильона была заложена неизбежность будущей трагедии.

Тем летом в Париже, как говорили тогда, стояли страшные «жары». При этом в павильоне, предназначенном для вечерне-ночного бала, в котором должны были «по определению» гореть многие тысячи свечей, − других светильников тогда не было, − все конструкции и покрытия были крайне огнеопасны.

Так, например, доски крыши были покрыты клеенкой снизу, а сверху – просмоленным брезентом, дабы защитить гостей от предсказанного местными метеорологами дождя. Стены комнат были выкрашены спиртосодержащими красками – чтобы сохли быстрее. Затем они были завешаны снаружи клеенкой, а с внутренней стороны одеты роскошными обоями, увешаны большими зеркалами, канделябрами, цветными лампами и множеством блестящих украшений.

Внешне эти временные сооружения выглядели прекрасно: пышные драпировки, декорации, представлявшие собой всевозможные варианты французских и австрийских орлов, ковры и великолепные зеркала Сен-Гобенской мануфактуры, отражавшие свет тысяч свечей. Всюду разбросаны гирлянды, гирлянды из муслина и марли, тонкие ткани.

Столбы, отделявшие среднюю часть гигантского зала от окружающей галереи, обвешанные драгоценными материями, соединялись между собою вереницей гирлянд искусственных цветов, газа и других воздушных тканей.

На окнах шелковые и кисейные занавески. Все роскошно, но… легко воспламенимо.

Освещение обезпечивалось огромной хрустальной люстрой, возвышавшейся над бальным залом, а семьдесят три другие массивные бронзовые люстры, каждая с сорока свечами, были подвешены к потолку.

В глубине зала, на небольшом возвышении с несколькими ступенями, убранном коврами, два роскошных трона, перед которыми находилось свободное пространство для танцев. Полированный паркет будто ждал скользящих шагов танцующих.

Для предотвращения возгорания полковник Ле Ду, отвечающий за пожарную безопасность, осмотрев помещения, поставил двух унтер-офицеров, четырех помощников и два ручных насоса. После чего, считая себя выполнившим долг, уехал на выходные в деревню, не поставив в известность непосредственное руководство. Вдобавок, чтобы не смущать гостей средствами пожаротушения, Ле Ду велел расположить их во дворе соседнего дома.

Перед самым балом управляющий князя обошел помещения и взял на себя ответственность погасить в люстрах и бра свечи слишком близкие к занавескам.

Бал

Сохранилось подробное описание случившегося далее в записках известного немецкого писателя Карла Августа Варнгагена фон Энзе «Denkwurdigkeiten des eigenen Lebens» [«Памятные вещи из собственной жизни»], до сих пор, к сожалению, мало известных^[3].

Карл Август Варнгаген фон Энзе (1785-1858)

С той или иной степенью подробности катастрофа на балу описана также в мемуарах генерала Луи-Франсуа Лежёна и ряда других свидетелей, так что течение ее можно воспроизвести достаточно полно, что уже само по себе редкость. В дальнейшем описании будем следовать в основном фон Энзе без дополнительных ссылок. Итак.

Торжественное начало

«Великий день, наконец, наступил, и тут нужно было позаботиться уже о самих себе.

Ничто не было упущено из виду в этом отношении. Богатство и красота австрийской формы затмевали все, что могли бы в этом направлении сделать французы. Прислуга, и без того многочисленная, теперь увеличена на несколько сотен, и часть ее щеголяла во французском платье.

Взвод гренадер императорской гвардии появился заблаговременно и занял в указанных местах охранительные посты.

Еще не стемнело, а весь Отель со всеми пристройками и садом сиял тысячами огней, и между столпившимся по обеим сторонам улиц народом уже проезжали многочисленные экипажи. Все члены посольства принимали пребывавших, вручая дамам прелестные букеты и провожая затем гостей в большой зал. Приготовленные вдоль стен места уже заполнялись, и движение в зале становилось более затруднительным.

Красота, знатность и богатство прибывающих лиц, казалось, соперничали между собою, возрастая с каждой минутой. Здесь были короли и королевы, но сами они находились в ожидании появления еще более высоких гостей.

Наконец, бой барабанов и звуки военной музыки возвестили о прибытии императорской четы, и великолепная карета в сопровождении блестящей свиты подкатила между шпалерами войск к порталу.

На ступенях подъезда высокие гости встречены семействами Шварценберга и Меттерниха. Посол приветствовал Императорскую чету краткой речью, а дамы преподнесли Императору свежие цветы, которые он передал своей супруге. Затем, предложив ей руку, он повел ее в зал, сопровождаемый послом и густой толпой придворных.

Наполеон и Мария-Луиза

Я видел тогда Императора совсем близко и пристально смотрел на него; впервые черты его лица поразили меня своею красотою, равно как и наружность его своею властностью. …

Среди оглушительных фанфар проследовал Император в главный зал, где он на несколько мгновений приостановился, окинув быстрым взглядом собравшуюся массу людей. Отклонив предложенные ему прохладительные напитки, он обратился к стоявшим возле него лицам с несколькими короткими, отрывочными фразами, произнесенными небрежным тоном.

По приглашению посла пройти в сад, Наполеон с императрицей последовал за ним.

Повсюду в иллюминованном саду были расположены отдельные хоры, начинавшие свои песни по мере его приближения и превращавшие его прогулку в непрерывное триумфальное шествие. На большой лужайке были приготовлены места для Императорской четы и других высокопоставленных лиц, где теперь и была сделана остановка. Отсюда открывался вид на Люксембургский дворец, или, вернее, на его действительно удачное подражание.

Чтобы оживить в памяти Императрицы воспоминания о ее родине, из-за кустов, окаймлявших импровизированную сцену, появилась группа крестьян и крестьянок в национальных австрийских костюмах, восхитительно исполнивших народные танцы (это были артисты Гранд Опера) и специально для бала разученную пантомиму.

Война и мир играли в ней главный роли. От первой, после всех ужасов, оставались только почести, а второй присоединял к ним мирное процветание народов. Едва кончилась пантомима, как внимание гостей было занято другим предметом.

Хлопанье бича и стук лошадиных копыт возвестили о курьере, который появился среди блестящего собрания весь в пыли и, быстро подойдя к императору, подал ему депешу.

Радостный шепот о хороших известиях из Испании пробежал по напряженной толпе, но император, заранее посвященный в эту тайну, сказал с улыбкой, что это письмо из Вены, и при этом передал императрице собственноручное письмо ее отца, нарочно для этого случая написанное.

После этой сцены был зажжен блестящий фейерверк, последнее слово того, что только могло тогда придумать искусство, не сдерживаемое никакими затратами. Однако не обошлось и без волнений; часть лесов этого фейерверка загорелась, но пожар был вскоре потушен пожарными, бывшими на всякий случай наготове.

Все радовались за счастливый исход, хвалили расторопность людей, и никто не думал еще, что уже не далек был тот момент, когда их помощь будет еще нужнее, но, к сожалению, далеко не будет столь достаточной».

Вслед за Императорской четой все двинулись обратно в главный зал. Под звуки фанфар Император и Императрица заняли приготовленные для них места, и музыка заиграла танцы.

«Время клонилось уже к полуночи. Самая блестящая и труднейшая часть празднества прошла, остальные были в полном разгаре, и бал с завершавшим его банкетом обещал затянуться до утра.

Танцы открыла королева Неаполитанская с князем Эстергази и вице-король Италии Евгений с княгиней Полиной Шварценберг, женою брата посла князя Иосифа Шварценберга.

В продолжение этого танца Императорская чета беседовала с некоторыми лицами, и ей были представлены те, которые еще впервые появлялись здесь.

Императрица очень скоро окончила свои обход и уже возвратилась к своему месту, а Император находился еще на другом конце зала, где ему только что были представлены княгиня Полина Шварценберг, урожденная княжна Аренберг, и ее дочери, с которыми Наполеон вступил в разговор».

Драма

«Как раз в это время недалеко от него, за колоннами галереи, соединявшей зал с отелем, ярко вспыхнула газовая ткань от пахнувшего на нее ветра, благодаря чему ее коснулось пламя одной из тысячи ламп. Но яркий огонь тотчас же и погас, и только несколько клочков тлевшей материи продолжали мерцать тусклым светом.

Все это вначале было так ничтожно, что граф Бентгейм, подбросив свою шляпу, удачно затушил ею один из слабо горевших клочков; камергер же императора, граф Дюмануар, взобравшись на одну из колонн, сорвал часть потухавшей воздушной ткани и затоптал ее ногами.

На беду, огонь успел уже быстро перебежать на верхние гирлянды, до которых нельзя было достать рукою, и огненные языки показались в нескольких местах. Вскоре весь потолок был охвачен пламенем.

Музыка замолкла, и испуганные музыканты бросились к выходу через наружную лестницу. Ворвавшийся через открытые двери поток ветра еще сильнее раздул пламя, и все пришло в смятение».

Молодая императрица проявила себя достойной преемницей своих коронованных предков. Вместо того чтобы побежать из зала, она села на трон, показывая пример спокойствия.

Все-таки в хорошем происхождении что-то есть!

«Наполеон видел все происшедшее с самого начала, и потому не мог подозревать здесь злого умысла. Он подошел к Императрице и держал себя совершенно спокойно, наблюдая за дальнейшим ходом дела, между тем как многие из его приближенных, опасаясь измены, бросились к нему, обнажив шпаги.

Австрийский посол, нимало не растерявшись, находился неизменно при Императоре и, заметив, какое размеры принимает пожар, настоятельно приглашал его оставить залу. Не сказав на это ни слова, Наполеон взял Императрицу под руку и не спеша последовал за послом, увещевая столпившуюся вокруг него публику к порядку и благоразумию.

Все шло хорошо, пока не удалился император, но затем уже ни на что не обращалось внимания, и бушующая публика, ничего не разбирая, бросилась к выходу».

Последний рыцарь

Стоило Наполеону покинуть зал, как вспыхнула паника, в которой сотни присутствующих ринулись в единственную дверь, выходящую в сад. Возникла жуткая давка. Сильнейшие прокладывали себе дорогу кулаками, забыв о вежливости по отношению к дамам, казалось бы столь культивируемой в Европе.

Князь Александр Борисович Куракин (1752-1818). Портрет В.Л. Боровиковского

На бал он также явился в затканном золотом мундире с десятками бриллиантовых пуговиц. Но роскошная одежда не мешала русскому князю остаться истинным рыцарем, храбрость которого надолго запомнил Париж. Более того, рыцарское поведение князя Куракина на этом пожаре, заставило говорить о нем все аристократические салоны Европы.

В обезумевшей толпе, князь Куракин оказался единственным, кто сохранил присущую ему постоянную невозмутимость и хладнокровие. Очевидцы трагедии сообщают, что от сильного жара, на нем расплавилось золотое шитье на мундире, а сам он получил сильные ожоги, но продолжал вежливо пропускать вперед себя к выходу, потерявших самообладание светских дам.

Секретарь русского посольства в Париже, Павел Алексеевич Криденер (Павел-Людвиг Крюденер (1784-1858)) пишет, что причиной необычайно сильных ожогов князя Куракина была его собственная врожденная «вежливость» и рыцарское отношение к дамам:

«… Он оставался почти последним в огромной объятой пламенем зале, выпроваживая особ прекрасного пола и отнюдь не позволяя себе ни на один шаг их опереживать».

Спасло князя безумие менее рыцарственных участников бала. Его сшибли с ног, но заодно и протащили на несколько спасительных метров к выходу, где несколько храбрецов, среди которых был и известный русский полковник Александр Чернышев, старались выхватить из пламени, кого было возможно.

Генерал Луи-Франсуа Лежён (1775-1848), [храбрый солдат и прекрасный художник-баталист, человек фантастической судьбы, которой хватило бы на несколько исторических боевиков] тогда еще полковник, рассказывает: «Одного из первых, кого я мог вытащить из огненного ада, был несчастный князь Куракин, посол России. Он был в ужасном состоянии. Одна из его обожженных и окровавленных рук лежала у меня на груди и оставила на моей форме свой отпечаток.

Под его телом лежало несколько наполовину обожжённых дам, которых мы вытащили с большим трудом из пламени. Брошенные шпаги мужчин проткнули их одежду и мешали нам высвободить пострадавших. Со всех сторон раздавались крики боли и отчаяния. Матери звали своих дочерей, мужья своих жен»^[4].

После этого случая здоровье князя сильно пошатнулось, и он до самой смерти не смог окончательно оправиться от тяжелых последствий этого несчастного случая.

Во время этого пожара он лишился бриллиантов на сумму свыше семидесяти тысяч франков, но никогда не упоминал об этом ущербе. Художнику Руа, написавшему портрет обгоревшего посла, Куракин заметил с грустью: «Вот все меня спрашивают о том, сколько стоили бриллианты, потерянные мною в пожаре, и никто еще не спросил: «Сашка, небось тебе жарко было?..»

История о благородном поведении князя Куракина на пожаре во время бала посвященного бракосочетанию императора Наполеона с эрцгерцогиней Марией-Луизою, имела удивительное продолжение во время пожара Москвы.

В 1812 году, во время пожара в занятой французами Москве, на Старой Басманной улице сгорели все дома, кроме дома князя Александра Борисовича Куракина, который отстояли от огня солдаты французской армии, в память о героическом поступке князя Куракина на пожаре во время бала, посвященного бракосочетанию их императора.

Удивительно, но в начале девятнадцатого века, в благородстве поступков, еще могли позволить себе соревноваться даже смертельные враги во время войны.

Возвращение Императора

Между тем, зал и галерея сгорели дотла, и, не смотря на действие пущенных в ход пожарных рукавов, пламя коснулось самого Посольства, угрожая и это здание обратить в пепел.

Прежде всего, опасность угрожала архиву посольства, и на его спасенье были обращены все усилия; все австрийцы приняли участие в этом: кто носил воду, кто пускал в дело, где было нужно, крючья и топоры, кто выносил вещи. Шляпы и шпаги были сброшены, даже мундиры, как лишнее бремя при такой жаре, к тому же сильно попорченные от воды и огня, были скинуты.

И тут вместо разодетых и сияющих гостей, залы, двор и сад наполнились солдатами императорской гвардии, количеством до тысячи человек. Такая неожиданная помощь взбодрила всех. Но еще более сильное впечатление, по словам фон Энзе, было впереди.

Император проводил Императрицу только до Елисейских полей, где ее ожидали кареты для возвращения в Сен-Клу, а сам в сопровождении одного лишь адъютанта вернулся обратно. Совершенно неожиданно для всех появился он в толпе в своем сером сюртуке.

Его появление удвоило рвение. Наполеон приказал очистить место от посторонней публики, велел занять все входы и лично отдавал распоряжения относительно принятия мер против не прекращавшегося пожара. Сильная струя воды из насоса чуть не сшибла его с ног, но он не обратила на это ни малейшего внимания.

«Только тогда, когда последняя искра была потушена, и Наполеону лично не оставалось ничего делать, он уехал в Сен-Клу.

Гренадеры его гвардии расположились на ночлег, и редкий бивуак был настолько блестящ и обилен разными угощениями.

И мы, тоже утомленные после всех пережитых волнений, должны были искать себе подкрепления и отдыха. Мы подсели к одному из богато сервированных столов, и между нами завязался оживленный разговор по поводу злополучного бала.

Тем временем, гроза, давно уже надвигавшаяся, разразилась над нами, как зловещая интермедия. Ослепительные молнии сверкали в воздухе, громовые удары следовали один за другим, и дождь лил, как из ведра.

Когда, наконец, буря стихла, и светлая полоса наступавшего дня прорезалась между расходившимися тучами, какое-то безпокойство снова потянуло нас туда, где мы пережили столько ужасов.

Нас было уже немного, и мы, молча, разбрелись по громадному саду».

Последствия и предчувствия

Полина фон Шварценберг и другие

В эту ночь погибло по разным оценкам от двадцати до девяносто человек, преимущественно женщин, так как именно воздушные наряды для бала превращали их первых в живые факелы. Трагически погибла и невестка посла, жена его старшего брата Иосифа Полина фон Шварценберг. Именно с ее дочками беседовал Наполеон в начале бала.

У тридцатишестилетней красавицы был восемь детей, и она ждала девятого. Полина благополучно выбралась из огненной печи, но вдруг ей послышался в пламени голос одной из дочерей, и она вновь бросилась в пламя.

Княгиня Полина фон Шварценберг (1774-1810), урожд. фон Аренберг

В этот момент уже прогорел и обрушился пол павильона, сверху рушились потолочные балки, и, по-видимому, княгиня стала жертвой этого финала катастрофы. Хотя и ее муж князь Иосиф и лично Наполеон приложили все усилия, чтобы найти и спасти Полину, все было тщетно. Ее тело было найдено лишь на следующий день, и опознано по полурасплавившимся драгоценностям, которые ныне хранятся в государственном архиве чешского города Тршебонь.

Самое обидное, что жертва княгини фон Шварценберг была напрасной. Все ее дети были благополучно «эвакуированы». И только ожидаемый погиб вместе с ней.

«…предвещает некое фатальное событие…»

Камердинер Наполеона Констант вспоминал, что Император был глубоко потрясен случившейся трагедией и особенно гибелью княгини Полины: «Наконец он приехал, в полном здравии, но очень уставший. Вся его одежда находилась в полнейшем беспорядке, а лицо было в черных пятнах от копоти. Огонь опалил и в некоторых местах обжег его туфли и чулки.

Он сразу же прошел в комнату императрицы, чтобы убедиться в том, что она оправилась от пережитого страха. Затем он вернулся в свою комнату и, бросив шляпу на постель, рухнул на кушетку, воскликнув: “Бог ты мой! Ну и праздник!”

Я заметил, что руки у Императора абсолютно черные. Перчатки он потерял во время тушения пожара. Он пребывал в состоянии сильной подавленности и, пока я раздевал его, спросил меня, присутствовал ли я на празднике, устроенном князем, и, когда я дал отрицательный ответ, соблаговолил рассказать мне о некоторых подробностях этого ужасного события.

Причем император рассказывал с такой эмоциональностью, которую он проявлял на моих глазах только два или зри раза в жизни и которую он никогда не демонстрировал в связи с собственными невзгодами.

“Сегодня, − сказал император, − жертвой пожара стала героическая женщина. Невестка князя Шварценберга, услыхав из горящего зала крики, решила, что они принадлежат ее старшей дочери, и ринулась в самое пекло, но пол, почти уже сгоревший, рухнул под ее ногами, и она исчезла. В конечном счете, бедная мать ошиблась, ведь все ее дети были вне опасности…”. …

Эмоциональность императора еще больше возросла к концу этого повествования»^[5].

Констант отмечает, что после ванны и массажа император почувствовал себя лучше, но все же «я помню его нескрываемый страх, что ужасное происшествие той ночи предвещает некое фатальное событие, и он долго сохранял в душе это дурное предчувствие».

Надо сказать, что такое предчувствие возникло не только у Наполеона.

Предзнаменования и предчувствия

Генерал и художник-баталист Луи-Франсуа Лежён много лет спустя вспоминал: «В Париже было крайнее смятение при вести об этой катастрофе. Все офицеры-ветераны, столь сожалевшие о союзе Императора с дочерью потомственного врага Франции, узрели в ней зловещее предзнаменование на будущее. И сравнивали ее с катастрофой вечера праздника в честь свадьбы [будущего] Людовика XVI с Марией-Антуанеттой, когда три тысячи человек были раздавлены до смерти или ранены на площади Людовика XV»^[6].

Генерал барон Луи-Франсуа Лежён (1775-1848)

О таком же впечатление от пожара в Австрийском посольстве говорит и фон Энзе: «Глубокое и зловещее впечатление, произведенное этими событием, было очевидно. Оно сильно засело в умах и воображении толпы, и, как ни старались искоренить его, оно снова оживлялось при воспоминании несчастных случаев, сопровождавших помолвку австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты с французским дофином, впоследствии королем Людовиком XVI, и как бы предрекавших роковую судьбу королевской четы.

Недавний случай служил лишь новым подтверждением, что над союзом Франции с Австрией тяготеет какой-то злой рок, и последующие события и на этот раз оправдали отчасти это суеверное заблуждение».

[Забегая немного вперед отметим, что именно с катастрофой на свадьбе Людовика и Марии-Антуанетты просвещенная российская публика сравнивала и катастрофу Ходынки].

Память о трагедии в Посольстве сохранил и Наполеон. Дурное предчувствие не оставляло его, и он невольно подыскивал ему объяснение. Когда в 1812 году во время русской кампании Наполеону донесли, что корпус, которым командовал князь Карл Филипп фон Шварценберг, разбит, а сам князь погиб, Император воскликнул: «Так вот к чему было это предзнаменование!»

Однако донесение это оказалось ложным. И предзнаменование это, если считать пожар в Посольстве таковым, было, очень похоже, не о судьбе князя Шварценберга, а скорее, самого Наполеона. И в этом смысле слова фон Энзе, что «над союзом Франции с Австрией тяготеет какой-то злой рок», кажутся ближе к истине.

Вопрос лишь в том, был ли у Наполеона выбор иного союза. И этот вопрос стоит обсудить.