Автопортрет в очках представляет человека, словно растерянного в жизни: будто удивлённого своим присутствием в ней…
О! неистовство Гойи не прочитывается в книге его автопортрета!
Неистовство потустороннего, рождающее чудовищ: пророческое видение сна разума: современность часто кажется, подтверждает показанное Гойей…
Таинственное «Поклонение имени Бога»: мистический треугольник, золотом проявленный в центре пространства: словно портрет души – нечто запечатлённое, но и запечатанное в ней становится кругом реальности.
Нельзя спать: крылатые, клювастые чудища рядом: вот, навалятся они, растерзают внутренний твой состав…
Нельзя спать – в метафизическом смысле, конечно…
Гойя беспокоит душу зрителя, не давая её окоснеть.
Он тревожит – и призывает быть иным: жить иначе, оставить меру зла…
Мир должен быть гармоничен и прекрасен: пусть Сатурн и пожрёт сына…
Жуть прорастала в самого Гойю: что не мешало творить – он, впуская жуть в картины, словно страховал других от оной.
Басни Капричос!
Осёл, читающий книгу…
Кругом такие: осторожно! Не стань сам…
Расчеловечивание, так проявившееся в двадцатом веке, вполне способно превратить тебя в любую форму: Гойя предупреждал.
Гибриды – но ничего босхианского; Хайд, прошибающийся из Джекила; остановка среди бреда – чтобы дальнейшая дорога сияла счастьем.
Гармония портретов Гойи: словно суммы состояний свёрнуты в конкретное лицо: и жизнь видится за мерцанием каждого портрета.
…тяжёлый взгляд Рамона Пиньятелли: укоренённого в жизни, знающего её плоть и суть.
Портрет Антонии Сарате – воплощённая дымка женственности, словно код самой красоты вычислен живописцем.
Ночь раскалывается – звучит расстрел повстанцев.
Ночь убита: вспышки света рекут о бессмертие…
Бессмертие Гойи, явленное суммой сумм холстов, клубится в запредельности, где творит он такие высоты, о каких не дано нам знать…
.jpg)
