Репрессивные технологии, присутствующие в обществе еще в более явной форме обнаруживаются в институтах воспитания и образования, связанных с целенаправленным формированием человека: семье, школе, армии, тюрьме.
Несмотря на функциональное различие, все эти институты объединяет некое структурное единство: беззащитность людей, жесткий распорядок дня, запрет на перемещение в пространстве, униформа, организация времени и пространства, в котором индивид становится просматриваемым с различных пунктов наблюдения. При этом, репрессивные технологии существуют независимо от власти, определяя ее содержание. Репрессивные технологии – есть бессознательное власти. Отсюда, незримым идеалом всех воспитательных институтов, практикующих принуждение, выступает тюрьма. Неслучайно, исследователь карательных анатомий власти Мишель Фуко значительную часть своей исследовательской деятельности посвятил тюрьме. Ведь завуалированные в публичном пространстве импульсы репрессивной власти проявляют себя во всей своей полноте, в более явном, неприкрытом виде в пенитенциарной системе. В этом смысле, даже Университет может быть рассмотрен как тюрьма факультетов, учебных программ, лекционных курсов, практических занятий с надзирателями – специалистами, методистами, ассистентами, доцентами и профессорами.
В самой этимологии слова Schooling скрыт репрессивный смысл. Schooling в переводе с английского на русский — «школение», «вышколенный». Не «учение» и даже «воспитание», а «дрессура». Парадоксально, но «schooling» упоминается и по отношению к дрессировке животных — собак, лошадей, хищников.
Не только в филогенезе, но и в онтогенезе изначально объектом воспитания выступает тело, а основным стимулом (от латинского stimulus, буквально -— остроконечная палка, которой погоняли животных) становится — телесное наказание.
Обратимся к Ф. Ницше — автору весьма оригинальной концепции генеалогии морали. Философ не возводил свои теоретические конструкции из предрасположенности мышления из экспликации абсолютных, трансцендентных императивов, лежащих в основе нравственного поступка (как, к примеру, это осуществил И. Кант). Построения Ницше, насквозь пропитанные природно-телесным началом, являют собой своеобразный археологический поиск, попытку представить эволюционную концепцию формирования морального человека.
Согласно Ф. Ницше, история становления морали есть, прежде всего, история происхождения индивидуальной ответственности. Задача выдрессировать животное, способное обещать, заключает в себе задачу сделать человека необходимым, калькулируемым, способным ручаться за себя как за будущность. Но каким образом сотворить человеку-зверю память? «Вжигать – отвечает Ницше, дабы осталось в памяти, поскольку лишь то, что не перестает причинять боль, остается в памяти». Иначе, моральный человек возникает в результате трансформации насильственной организации бытия прачеловека в самоограничение и самоорганизацию.
«Язык тела» (body language), введенный в оборот Ф. Ницше и в народной педагогике явление известное. В секциях художественной гимнастики и училищах искусств тренер и хореограф не повторяют до бесконечности «держи спину!», но просто хлопают под лопатки. «Рукоприкладство» тренера и хореографа направлено на лепку осанки ученика. Можно словами объяснять, можно демонстрировать слайды про правильную осанку, однако, зачастую человек понимает телом раньше, чем умом. Человеческое тело — особый инструмент. Тычки, подзатыльники, оплеухи, встряски за шиворот в руках мудрого учителя подобны движениям рук музыканта, который так же стучит по барабану, давит на струны, трясет бубном, бьет по клавишам. А если принять утверждение Гегеля, что музыкальные инструменты были созданы по образу человеческого тела, то, следовательно, «Не битое тело не звучит».
Каковы аргументы сторонников телесных наказаний в воспитательных целях? «Нас же лупили?», «Лупили, драли как сидорову козу, и ничего. Выросли и поумнели. И даже благодарны. А сейчас правоведы говорят, что бить нельзя. Пороть нельзя. И что теперь? Он в аквариум клея налил, а я его за это – по головке погладить? Он из школы двойку принес, а я ему «чупа-чупс» за это должна купить? Надо пороть, мы так думаем, надо. А то вырастут дебилами, которые понимают только «льзя», а «нельзя» не понимают. Битие определяет сознание. Ведь говорил царь Соломон, что родитель, который жалеет для ребенка розг, не любит своего ребенка. Да и в христианских заповедях есть принцип «не убий», но нет принципа «не бей!».
В русских пословицах и поговорках насилие интерпретируется как средство познания, объяснения, научения — что служит одной из характерных его мотивировок: "За дело побить — уму-разуму учить"; "Это не бьют, а ума дают"; "Бьют не ради мученья, а ради ученья" и т.д. Это же познавательно-объяснительное значение насилия отложилось и в лексике: знание можно «вдолбить», «вбить в голову» и, соответственно, «понять на собственной шкуре».
К сожалению, все это не реликт прошлого, а, сегодняшняя реальность, которая воспроизводится в семье, в системе дошкольного, и косвенно — школьного и даже вузовского образования. Естественно, это неприемлемо. Однако противостоять системе обучения, основанной на подобных заповедях сравнительно нетрудно, поскольку их репрессивный характер очевиден. Но нерв репрессивной педагогики все же в иных, более глубоких, невидимых снаружи вещах.
Прибегнем к аналогии. Человеческие отношения всегда имеют какую-либо размерность, которая связывает людей друг с другом. К примеру, между людьми возникает любовь. Но какова ее цель? Очевидно, целью любви является еще большая любовь. Если любовь не интенсифицируется, то она затухает, либо исчезает вовсе. Иначе, как явление любовь существует только в режиме самовозрастания.
Так же и отношения между педагогом и обучаемым опосредованы особой реальностью, в качестве которой выступает знание. Как и любовь, знание существует в режиме непрерывного роста. Так же, целью знания является еще большее знание. Соответственно, способность поддерживать у обучаемых состояние непрерывного творческого роста, очевидно и образует ту границу, которая разделяет ненасильственную педагогику от репрессивной.
Учитель сердится:
- Я уже который раз объясняю, что половина не может быть больше или меньше, раз она половина, а большая половина класса меня не понимает!..
Есть такой забавный педагогический анекдот: учитель математики долго доказывал у доски теорему, находясь спиной к классу. А классу надоело молча следить за доказательством, и ученики начали шуметь. Тогда учитель повернул голову и строго сказал: «Дети, вы мне мешаете». Вы, естественно, понимаете всю тонкость педагогического юмора: сказать ребенку, ученику, что он мешает на уроке, все равно, что сказать больному: «Перестаньте стонать, вы мне мешаете делать операцию». Соответственно, если дети мешают вести урок, значит, что-то неладно с уроком, но никак не с детьми. Педагогический парадокс: пока дети шумят — всё спокойно, но, когда становится тихо, происходит всё самое опасное.
Обратимся к Л.Н. Толстому. В его философской и педагогической системе самым совершенным существом является ребенок, поскольку, в нем наиболее гармонично представлены три начала, определяющие существо человека: истина, добро и красота. Ребенок называет вещи своими именами, с почтением относится к друзьям и людям старшего возраста, обладает гармоничным телом. Поэтому, подлинное, развитое зло может быть вызвано лишь значительным (растянутым во времени) рассогласованием между истиной, добром и красотой, а значит, его носителем может быть относительно взрослый человек.
Сегодня, когда глобализация стала реальностью, вспоминается парадокс, который свидетельствует о том, что как раз идеальными глобалистами являются дети от двух до пяти лет. В этом возрасте они могут усвоить несколько иностранных языков и несколько культур. И это прекрасно.
Наконец, каковы пределы воспитующего воздействия? Ведь стоит вам вступить в коммуникацию с профессиональным педагогом по любому вопросу, то он, как правило, найдет время и для того, чтобы и вас немного поучить, пронормировать своим воспитующим взором. Профессиональный рефлекс! В этой связи, необходимо вести речь о праве человека на воспитание. Если учащиеся, естественно, добровольно отказываются от своего права на принудительное воспитание, то гигантский корпус педагогов не может отказаться от своего долга воспитывать, наставлять на путь истинный, поскольку дезавуируется весь смысл их деятельности. Если обратиться к школьному опыту, то обнаруживается такое положение дел, что чаще всего прибегают к моральным внушениям, публичному осуждению и наказанию детей те педагоги, которые плохо знают свой предмет и не пользуются достаточным авторитетом. Отсюда и пошла въевшаяся в мозги людей чушь: мне читают мораль.
Как заметил Дж. Локк: «девять десятых тех людей, с которыми мы встречаемся, являются тем, что они есть, — добрыми или злыми, полезными или бесполезными — благодаря воспитанию». Но в то же время, как проницательно отметил Э. Гиббон: У всякого человека бывает два воспитания: одно, которое ему дают другие, и другое, более важное, которое он дает себе сам».
Александр Иванович Кугай, профессор Северо-Западного института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, доктор философских наук, профессор
