Фото: редакции РНЛ
Есть у нас на Вологодчине лес, да и не лес, а так себе, лесок. От силы восемь квадратных километров. Примостился он вытянутой трапецией между посёлком и автомобильной трассой. С одной стороны леса песчаная дорога упирается в трассу, с другой петляет речка Шимка. Вода там чистейшая, хариус водится. Я любил в детстве ходить в гости к дяде, всего-то четыре километра. Воду они брали из Шимки, чай пили из самовара. С пирогами, конечно. Творожники, калитки, капустники, ягодники из всех местных ягод, — здесь и половины ещё нет. Они не для еды, только чай попить. Особый пирожок с тАком, я его любил больше из за названия. Внешне он похож на чебурек, только приплюснутый, как камбала, а внутри тонкий слой сахарного песка. У нас без пирогов чай пить не принято.
Заблудиться в нашем леске всё равно что в луже утонуть. Но местные говорят, что там чёрт водит. Хотя в других лесах и они, бывает, плутают. Мама рассказывала, как поселковый дед на охоту пошёл, да ещё в резиновых сапогах. На третий день его нашли, ружьё потерял, но даже не простудился. Мороз 18 градусов, деду 80 лет.
Пенсионеры или отпускники, навроде меня, ходят за грибами в мой лесок. Он, в основном, сосновый, грибов белых уйма. Ходит грибник там в своё удовольствие, и с полной корзинкой возвращается домой. Идёт, идёт, а потом бац! «Стоп себе, — думает, — а не дурак ли я?» И разворачивается в обратную сторону. Минут через двадцать упирается в речку. Долго стоит, опять думает. Потом идёт в посёлок, похахивая над собой.
Откуда я это знаю — можно догадаться.
Я тогда на одном месте нашёл пятьдесят крепких подосиновиков, у нас их ещё красноголовиками называют. Толстые ножки, красные шляпки, высотой 5-7 сантиметров, грибы словно говорили мне: «Это только тебе!» Я померил шагами местечко, — оказался квадрат 10х10. Один подосиновик оказался червивым, я порезал его ножичком. Пришлось выбросить. Вот тут-то у меня и выстегнуло из ума. Нет чтобы шуровать перпендикулярно дороге, быстрее бы понял, что направился не в ту сторону. Спрямил путь к своему дому по гипотенузе. Да, надо было остановиться, на солнце глянуть, подумать. Что теперь-то уж. Со стороны дивья говорить.
Усвистал почти к трассе, и только увидев речку понял, как жестоко я ошибся. На берегу Шимки остолбенел. Оказывается, окромя грибов в лесу ещё есть на что посмотреть. Ведь грибник человек приземлённый, по крайней мере с пустой корзинкой. Речка сверкала и поплёскивала, она неширокая, в некоторых местах можно перепрыгнуть. С разбегу. Берега местами заросли мелкими кустарниками, за ними виднелась чья-то пожня со стогом сена в центре. Я выбрал место на поляне, у небольшой излучины. Присел на зелёную травку и погрузился в созерцание текущей воды. Речка пронесла мимо стрекозу, схватив за ножки. Или лапки? В детстве мы с пацанами втыкали травинку в муравейник, чтобы узнать о погоде. Если муравей заберётся до верха, значит будет хорошая погода, вёдро, стало быть. А если упрямился, то мы его подпихивали снизу.
А оводам втыкали соломинку в брюшко, он так потом смешно летел! А потому что кусаться нефиг. И за коров отомстить — дело. Как они, бедные, крутили головами, отмахивались хвостами от тучи слепней и оводов. Иная, не выдержав укусов, срывалась с места, и поднимая тучи пыли, неслась, ошалевая, по посёлку. Тут только берегись!
А божиих коровок мы уважали. Аккуратненько клали на ладонь и приговаривали:«Божья коровка, лети на небко, там твои детки кушают котлетки». Она распахивала крылышки, и мы будто вместе с ней взлетали в небко. А потом мы, ощутив под ногами твёрдую землю, играли в войну.
Я завороженно смотрел на воду, не в силах оторваться ни от неё, ни от своих воспоминаний. Правду говорят, что можно бесконечно смотреть на огонь, воду и... как проплывает труп врага.
Ой-ой! Что-то меня не в ту степь понесло.
Стало зябко. Бодрящий ветерок и морщинистые облака намекали, что август вот-вот начнёт собирать манатки с целью уступить территорию бабьему лету. Пора и мне двигаться отсель, полно уж нагулялся. Вот только ножик куда-то запропастился, не иначе я выронил, когда подосиновик резал. Да и леший с ним.
Теперь-то направление известно. Как у нас говорят: топерича не то что давеча. А ну как вдругорядь чёрт объегорит, что заведу делать? Да ну его к сулеме. Я не стал надевать куртку наизнанку, — так говорят надо делать тем, кто заблудился. На обратном пути неожиданно вышел на ту самую кочку, где оставил червивый гриб. Ножик ждал меня, поблёскивая на солнце железной ручкой. Настроение ещё улучшилось. Может здесь и не чёрт водит, а донеслись до меня сквозь годы напоминания паровозика из Ромашково: «Ты можешь опоздать...» Странный мультфильм, типично русский. Какой этот паровозик безответственный. С такой философией никогда мы не будем жить хорошо, по западным меркам, разумеется. Но если покумекать, то в этой-то способности оторваться от материального и есть наша сила. Любимыми героями в нашем детстве были Емеля на печи, Иванушка на сером волке, ёжик в тумане, паровозик-созерцатель. А уж поймать перо Жар-птицы, наверное, все хотели.
Взаправду есть такое место — Ромашково. Паровозу не хватало мощи преодолеть крутую горку. Пассажиры выходили на воздух, паровоз налегке разгонялся, забирался на высоту — люди снова рассаживались по вагонам.
Такие остановки, вольные иль невольные, очень характерны для нашей жизни. Они необходимы, чтобы не пропустить самое важное. Ухватить Жар-птицу, то есть, поселить радость в душе, и опять можно и жить, и работать, и воевать. А что ещё остаётся? На том и стоим.
Заблудиться в нашем леске всё равно что в луже утонуть. Но местные говорят, что там чёрт водит. Хотя в других лесах и они, бывает, плутают. Мама рассказывала, как поселковый дед на охоту пошёл, да ещё в резиновых сапогах. На третий день его нашли, ружьё потерял, но даже не простудился. Мороз 18 градусов, деду 80 лет.
Пенсионеры или отпускники, навроде меня, ходят за грибами в мой лесок. Он, в основном, сосновый, грибов белых уйма. Ходит грибник там в своё удовольствие, и с полной корзинкой возвращается домой. Идёт, идёт, а потом бац! «Стоп себе, — думает, — а не дурак ли я?» И разворачивается в обратную сторону. Минут через двадцать упирается в речку. Долго стоит, опять думает. Потом идёт в посёлок, похахивая над собой.
Откуда я это знаю — можно догадаться.
Я тогда на одном месте нашёл пятьдесят крепких подосиновиков, у нас их ещё красноголовиками называют. Толстые ножки, красные шляпки, высотой 5-7 сантиметров, грибы словно говорили мне: «Это только тебе!» Я померил шагами местечко, — оказался квадрат 10х10. Один подосиновик оказался червивым, я порезал его ножичком. Пришлось выбросить. Вот тут-то у меня и выстегнуло из ума. Нет чтобы шуровать перпендикулярно дороге, быстрее бы понял, что направился не в ту сторону. Спрямил путь к своему дому по гипотенузе. Да, надо было остановиться, на солнце глянуть, подумать. Что теперь-то уж. Со стороны дивья говорить.
Усвистал почти к трассе, и только увидев речку понял, как жестоко я ошибся. На берегу Шимки остолбенел. Оказывается, окромя грибов в лесу ещё есть на что посмотреть. Ведь грибник человек приземлённый, по крайней мере с пустой корзинкой. Речка сверкала и поплёскивала, она неширокая, в некоторых местах можно перепрыгнуть. С разбегу. Берега местами заросли мелкими кустарниками, за ними виднелась чья-то пожня со стогом сена в центре. Я выбрал место на поляне, у небольшой излучины. Присел на зелёную травку и погрузился в созерцание текущей воды. Речка пронесла мимо стрекозу, схватив за ножки. Или лапки? В детстве мы с пацанами втыкали травинку в муравейник, чтобы узнать о погоде. Если муравей заберётся до верха, значит будет хорошая погода, вёдро, стало быть. А если упрямился, то мы его подпихивали снизу.
А оводам втыкали соломинку в брюшко, он так потом смешно летел! А потому что кусаться нефиг. И за коров отомстить — дело. Как они, бедные, крутили головами, отмахивались хвостами от тучи слепней и оводов. Иная, не выдержав укусов, срывалась с места, и поднимая тучи пыли, неслась, ошалевая, по посёлку. Тут только берегись!
А божиих коровок мы уважали. Аккуратненько клали на ладонь и приговаривали:«Божья коровка, лети на небко, там твои детки кушают котлетки». Она распахивала крылышки, и мы будто вместе с ней взлетали в небко. А потом мы, ощутив под ногами твёрдую землю, играли в войну.
Я завороженно смотрел на воду, не в силах оторваться ни от неё, ни от своих воспоминаний. Правду говорят, что можно бесконечно смотреть на огонь, воду и... как проплывает труп врага.
Ой-ой! Что-то меня не в ту степь понесло.
Стало зябко. Бодрящий ветерок и морщинистые облака намекали, что август вот-вот начнёт собирать манатки с целью уступить территорию бабьему лету. Пора и мне двигаться отсель, полно уж нагулялся. Вот только ножик куда-то запропастился, не иначе я выронил, когда подосиновик резал. Да и леший с ним.
Теперь-то направление известно. Как у нас говорят: топерича не то что давеча. А ну как вдругорядь чёрт объегорит, что заведу делать? Да ну его к сулеме. Я не стал надевать куртку наизнанку, — так говорят надо делать тем, кто заблудился. На обратном пути неожиданно вышел на ту самую кочку, где оставил червивый гриб. Ножик ждал меня, поблёскивая на солнце железной ручкой. Настроение ещё улучшилось. Может здесь и не чёрт водит, а донеслись до меня сквозь годы напоминания паровозика из Ромашково: «Ты можешь опоздать...» Странный мультфильм, типично русский. Какой этот паровозик безответственный. С такой философией никогда мы не будем жить хорошо, по западным меркам, разумеется. Но если покумекать, то в этой-то способности оторваться от материального и есть наша сила. Любимыми героями в нашем детстве были Емеля на печи, Иванушка на сером волке, ёжик в тумане, паровозик-созерцатель. А уж поймать перо Жар-птицы, наверное, все хотели.
Взаправду есть такое место — Ромашково. Паровозу не хватало мощи преодолеть крутую горку. Пассажиры выходили на воздух, паровоз налегке разгонялся, забирался на высоту — люди снова рассаживались по вагонам.
Такие остановки, вольные иль невольные, очень характерны для нашей жизни. Они необходимы, чтобы не пропустить самое важное. Ухватить Жар-птицу, то есть, поселить радость в душе, и опять можно и жить, и работать, и воевать. А что ещё остаётся? На том и стоим.
