Закольцевание

Моей жене Марине Ивановне Щербаковой

В старости я узнал, как Бог все закольцевал. Из земли мы созданы — в землю и уйдем. Снова превратимся в персть земную. В землю. Из-за женщины, Евы, совершившей первородный грех, мы пали, были прокляты Богом, но и возстали, грех Евин искупили, благодаря женщине, Богородице. От женщины наше падение и от женщины наше возстание. Так закольцевал Бог! Он во всем – в жизни, в литературе, в искусстве, этот Божий закон закольцевания!..

«Перекличка»

Уже написал второй вариант «Переклички». Рассказал, как по-разному у нас в Борисоглебе встретили СВО на Украине. Оставалось немножко подшлифовать, но совсем сдал правый глаз. Видел уже, как в густом тумане. Марина уговорила поехать к знакомому врачу в Ростов. Наталья Альбертовна глянула и ахнула: «Я уже дна не вижу. Надо срочно хрусталик поменять, иначе глаз потеряем». Я возразил: «Вот подшлифую “Перекличку”, мне работы на месяц осталось». Наталья Альбертовна замахала руками: «Какой месяц! Надо срочно оперировать». Тут же набрала номер заведующей глазным отделением областной Ярославской больницы. Услышав, что большая очередь и операцию можно делать не раньше октября (а у нас на дворе начало июля), она взмолилась: «Сергей Антонович знаменитый писатель. Ему никак нельзя остаться слепым, а у него уже глазное дно не видно». Когда Наталья Альбертовна назвала меня знаменитым, я невольно вспомнил доброго знакомого, очень талантливого живописца Славу Стекольщикова. Когда кто-нибудь называл его знаменитым или известным, он шутил: «Широко известный в узком кругу». Но, в данный момент, видимо, эпитет «знаменитый» подействовал — мне нашлось место не в октябре, а через две недели…

* * *

В нашем глазном отделении лежало человек сорок пожилых людей, от шестидесяти до восьмидесяти лет, и одна молодая красивая женщина, никогда не закрывавшая дверь своей палаты, так что все невольно ею любовались. Меня же встретили трое мужчин. Алексеич — худенький бодрый старичок на девятом десятке. Он безостановочно рассказывал о своем городке, о своих друзьях. Особенно об одном соседе, который, по его словам, настолько умный и мастеровитый, что «если надо будет, он и атомную бомбу сварганит». Частенько Алексеич печалился, что на реке в его городке разрушили плотину, и теперь рыбы нет, и ребятишкам негде купаться, и какая раньше красота была… Заканчивал он обычно одними и теми же словами: «Я бы сам пять тысяч на плотину дал». Конечно, пенсия у него, как у всех работяг — на хлеб с постным маслом. Потому, когда Алексеич поправлялся: «Я бы десять тысяч дал», мы смотрели на него с уважением. Понимали: для него десять тысяч — это две лепты вдовы евангельской, положившей в жертвенник храма все свое пропитание. За два дня, которые пробыл с нами, он много раз печалился о плотине. Такие люди нынче редкость. На третий день его выписали, и мы остались втроем. Как говорится, три богатыря. Так я нас и назвал. Виктор — большой, грузный, молчаливый — конечно, Илья Муромец; Сергей — крепкий, надежный, спокойный — Добрыня Никитич. Я, естественно, Алеша Попович. Я молитвы перед едой и после читал. Одна старушка, глядя, как мы весело вышагиваем по коридору, тоже воскликнула: «Вы, как три богатыря». Мы, как мальчишки, вместе ходили на все процедуры, а нам по 60-70 лет. Уже компанейства в таком возрасте не бывает. В таком люди обычно в свою скорлупу забираются. Николай Рубцов проникновенно написал про стариков:

И отправился в темный угол,

Долго с лавки смотрел в окно

На поблекшие травы луга…

Хоть бы слово еще одно!

Старики уже молча смотрят «на поблекшие травы луга». А мы, три богатыря, стали, по словам Пушкина, «мальчишек радостный народ».

Моя мама, Мария Георгиевна Жиракова (в крещении Марина), где бы ни появлялась, сразу всех сдруживала. Даже в старости, в московском скверике, где гуляла, сдружила всех стариков. Они потом звонили, беспокоились, что ее долго что-то не видать в скверике возле метро «Новокузнецкая». Видимо, я пошел в маму, тоже обычно всех сдруживаю, взбадриваю. Вот и в палате нашей всех так сдружил, что превратились мы в трех богатырей. И в отделении всех взбодрил. Когда пришел, то старушки и два старика молча, угрюмо сидели в очередях на бесконечные процедуры. Мы, три богатыря, конечно, пропускали всех старушек без очереди. Когда впускали пятерками, я весело всех выстраивал. Одна старушка утром случайно смыла метку над глазом, который собирались оперировать, и боялась попросить ворчливую медсестру снова начертить метку. Я попросил медсестру не сердиться, начертить метку, напомнил, что старые люди уже не только плохо видят, но и плохо помнят. С тех пор по утрам в очереди я весело спрашивал: «Никто метку не смыл?» Мол, если смыл, то я похлопочу. Все сразу оживали, посмеивались. Народ в отделении как-то взбодрился. Одна старушка сослепу перепутала палату, зашла в нашу, мужскую. Села на Сергееву кровать, а Виктор ей: «Голубушка, ты часом не заблудилась?» Она так засмущалась, так расстроилась, мол, совсем кукуха у меня поехала. Я ее успокоил: «Я тоже палату перепутал — в женскую зашел. Один глаз в повязке, и второй не очень видит. Сначала тоже расстроился, а потом развеселился — я ведь в женскую палату попал, а вы в мужскую». Дескать, вы не старуха из ума выжившая, но вы — настоящая женщина. Она улыбнулась: «А вы — настоящий мужчина». Однажды, в очереди на уколы, рассказал всем, как попал в женскую палату, и одна женщина (я поглядел на нашу незваную гостью) утешила меня, мол, вы не сослепу к нам зашли, а потому, что вы — настоящий мужчина. В общем, народ рассмешил, а она благодарно кивнула. С тех пор при встрече мы слегка улыбались друг другу, и женщина как-то распрямилась и ходила, уже не держась за стенку. Другие наши старушки при виде трех богатырей так взбодрились, что стали нас пропускать без очереди. Дескать, мы не старушки какие-нибудь, но мы — настоящие женщины.

Молодым медсестрам, сердившимся, что приходится по нескольку раз звать всех на процедуры, я ласково объяснял, что надо погромче кричать в коридоре: «На уколы, на капли». Мол, здесь не только все плохо видят, но и плохо слышат, и плохо помнят. И, мол, лучше даже кричать не «капли», а «капельки». Это согреет старые охладевшие сердца. Одна молодая медсестра так и стала громко звать: «На капельки». Закапывая мне глаз, отчиталась: «Слышали. Я теперь кричу “на капельки”». Я ее поблагодарил, объяснил, что это не мелочь, не чепуха какая-нибудь, но это ласка, это любовь к людям, к делу своему врачебному. Благодаря всего одному слову «капельки», всего одному суффиксу, любовь появилась, а не только долг, работа… И со мной у нее душевная связь возникла, и со всеми подопечными…

Положили меня в субботу, а заведующая, хирург, сделавшая мне потом операцию, Елена Геннадьевна Гулидова, пришла в отделение в понедельник. После приема предложила: «Можно вас в отдельную палату перевести». Видимо, запомнила, что я знаменитый писатель… Я чуть не соблазнился, но Бог остановил. Вдруг как-то само собой сказалось: «Нет, не надо. Горе, беду, испытания лучше вместе переживать, чем в одиночестве. Да и мужики мне хорошие попались».

Так дружно мы прожили, даже жалко было расставаться. Ночью будили друг друга, чтобы перевернуться на другой бок: на оперированном глазе спать нельзя. Следили, чтобы никто из нас не наклонялся слишком низко. Частенько вспоминали анекдот, а скорее быль, ставшую притчей глазного отделения. Как одна старушка, поменяв хрусталик, утром далеко задвинула под кровать тапок. Это в старости часто бывает. Не нашарив его ногой, полезла под кровать. Радостно воскликнула: «Нашла, нашла…» Тут-то новый хрусталик и вылетел. Это притча глазного отделения. Она, как «эстафетная палочка», передается здесь каждый день много-много лет. Конечно, это быль. Я сам после операции, когда одевался, тоже неловко задвинул тапок далеко в угол. Забыв, что наклоняться нельзя, особенно в первые часы, наклонился. С ужасом опомнился, но было поздно. Слава Богу, новый хрусталик не вылетел, как у той притчевой старушки…

Психически лежать в глазном отделении очень тяжело. Нельзя наклоняться, поднимать тяжелое, нельзя даже сильно чихать и кашлять. Спать можно только на одном боку, где здоровый глаз. Нельзя читать, нельзя много ходить. В общем, много чего нельзя. Слава Богу, у меня хорошая память — немало молитв наизусть знаю. Но я же не святой — не могу все время молиться. И как-то само собой получилось, стал рассказывать моим богатырям кое что из своей жизни. Лежим мы целыми днями, и я рассказываю. Устану или задумаюсь, а Илья Муромец, из которого обычно слова не выдавишь: «Сергей, продолжай свою лекцию». За неделю вспомнил и пересказал им всю мою жизнь с раннего детства. Жизнь у меня богатая, да и рассказчик я, говорят, отменный. Так что скучно у нас в палате никогда не было. Уже дома сообразил: в больнице произошло, может, самое главное закольцевание моей жизни. Лет с шести в детском саду во время тихого часа я придумывал и рассказывал ребятам всякие сказки и про шпионов… Слушали меня с большим интересом — ждали тихого часа. Только один толстенький мальчик спал. Приходила воспитательница, ставила меня лицом в угол возле круглой печки, обитой листами железа, покрашенного черной краской, и уходила. Мой первый друг, оставшийся другом до самой своей смерти, Мишка Оленников, просил: «Серега, рассказывай оттуда». И в больнице, на склоне лет, лежа на кровати, я рассказывал, теперь уже ничего не придумывая, свою жизнь. И Илья Муромец тоже просил: «Сергей, продолжай свою лекцию». Богатырям тоже хотелось слушать мои рассказы. Толстеньких у нас, слава Богу, не оказалось. Никогда так подробно и так долго не вспоминал свою жизнь! Да и, думаю, редко кто. Разве что Шахерезада рассказывала султану свои сказки тысячу и одну ночь… Но то — сказки, а тут — моя жизнь. Божье закольцевание моей жизни! Мало мне, значит, осталось?!

Ветхозаветные пророки утверждают: у Бога все устроено на пользу человеку. Во дни здоровья, благополучия люди могут радоваться, во дни болезни, беды — могут размышлять. Потому ничего люди не могут Богу предъявить. Он и в радости, и в горе нас не оставил. Вот и я, когда не вспоминал моим однопалатникам свою жизнь, когда не молился, то размышлял, и даже кое-что записал. Больничные заметки бодрого сердца. Я могу весь день повторять полюбившееся мне стихотворные строчки Пушкина: «Унылая пора, очей очарованье», или Арсения Тарковского: «Вот и лето прошло, словно и не бывало», или моего друга Жени Юшина: «Но черный лист грустит о всех, в реке холодной проплывая». Могу с наслаждением много-много раз на дню повторять одну строчку… И мне начинает казаться, что это я написал. Так и эти мысли и образы, мне хочется повторять и повторять. Хочется напоминать о главном, о прекрасном, и мне кажется, что это я придумал. Антон Павлович Чехов в рассказе «Крыжовник» мечтал, чтобы возле каждой двери стоял человек с молоточком и напоминал бы людям о несчастных, униженных и оскорбленных, о любви бы напоминал. Заканчивает писатель грустно: «Дождь стучал в окна всю ночь». Вот и я хочу, если не человеком с молоточком, то хотя бы дождем стучать в человеческие сердца.

* * *

Мудрость приходит только к благодарным; а неблагодарные и разум теряют. Все святые — это благодарные человеки. Они благодарны Богу, родителям, стране, их породившей, народу, из которого вышли. Неблагодарные любви в себе не имеют; а у кого нет любви, тех мудрость обходит стороной.

* * *

Мечта — это чего нет, но чего очень хочется. У кого нет мечты, тот еще не начинал жить. Мечта — это зерно, это семя, из которого все вырастает. О прекрасном мечтаешь — прекрасное вырастет, о безобразном — безобразное вырастет. В наше советское время мало кто мечтал стать богатым, сытым, но мечтали стать летчиками, геологами, художниками, физиками — чтобы служить людям своими способностями, своими талантами. Нынче многие мечтают служить Богу.

В раннем детстве я очень любил двоюродного дядю Изосима. Он пас в степи овец. Изредка приезжал к нам на карем коне. Конечно, коня звали Карька. Я спрашивал: видел ли он живых волков — не в кино. Дядя Изосим, будучи необыкновенно молчаливым, кивал. Остальное я, часто бывая в кино, сам дорисовывал. Серых толстогорлых волков, жадно глядевших с высоких сопок на овечьи отары; орлов с размашистыми крыльями, весь день паривших высоко в синем небе. Я мечтал поскорее вырасти и стать пастухом, как дядя Изосим. Уезжая, он поднимал меня на руки и усаживал на телегу. До сих пор помню запах жаркой степи, коня Карьки, махорки, пропитавших дядю Изосима. На первом же повороте я спрыгивал на землю, но ноги под коленками и доныне помнят жесткий край телеги. Такого счастья, как в этой тряской телеге, я, может, не испытывал больше никогда в жизни. Думаю, мечта моя сбылась: я стал пастухом; но пасу не овец, а людей. Я — писатель. Говоря словами Иисуса Христа, стал я «ловцом человеков». Стал «пастухом человеков». И тут все закольцевалось в моей жизни. Когда мечта сбывается, то жизнь закольцовывается. Человек становится счастливым. Я счастлив как редко кто на земле…

* * *

Если внимательно приглядеться, прислушаться, вдуматься, то все вокруг начинает говорить о Боге. Даже слово «смерть». Смерть и мера — однокоренные слова. Раз есть мера, то есть и Тот, кто ее отмерил. Есть Бог! Бог отмеряет человеку годы, дни жизни. Я говорю так: «Больше, чем Бог положил (отмерил), никто на земле не прожил, а вот меньше — почти все человечество. Бог дал человеку полную свободу, возможность прожить отмеренное ему . И дал свободу, возможность укоротить, уменьшить меру жизни. К Богу прибавить невозможно, а вот убавить в себе Божье можно: греши, и убавится. Кто грешит, тот убавляет меру жизни, отпущенную ему Богом, тот сам себе жизнь отмеряет… Наверное, ни про кого на земле нельзя точно сказать, что он прожил ровно столько, сколько Бог ему отмерил. Разве только про Симеона Богоприимца. Бог сказал ему: «Ты не умрешь, пока не увидишь Христа Господня». И Симеон, как первые люди на земле, прожил долгую-долгую жизнь — несколько сот лет. В его время люди уже по стольку не жили. И пришел однажды по вдохновению во храм, и принял на руки Божественного младенца, и глаголал: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром. Яко видесте очи мои спасение Твое». И отошел ко Господу…

Моя Мариша однажды на Сретенье, в день, когда Симеон произнес свои великие слова, за нашей семейной трапезой, обронила: «Симеон Богоприимец — первый на земле текстолог». Переписывая для правителя Египта Птолемея «Священное писание», он встретил фразу «дева во чреве приимет и родит сына». Решив, что это описка — как дева может носить в себе ребенка? — заменил слово «дева» на «жена». Ночью ему явился ангел и велел вернуть слово «дева» в текст. А в назидание Симеону, да и всему человечеству, дескать ,священные тексты категорически возбраняется править – они неприкосновенны, ангел передал ему Божье повеление: «Ты не умрешь, пока не увидишь Христа Господня». Того, кто был зачат безпорочно…

В детстве Мариша любила отметить свое авторство: «Это я придумала». Теперь за нее я говорю: «Это Мариша придумала, что праздник Сретенья Господня можно считать еще и днем текстолога». Именно ей Бог вложил в голову, что Симеон Богоприимец — первый текстолог на земле. Именно ей, русскому текстологу, это пришло на ум… Теперь на Сретенье Господне мы еще празднуем день текстолога….

* * *

Безбожные ученые утверждают: жизнь на земле возникла в результате химических процессов. Дескать, все кипело, варилось, бродило и вдруг, случайно, так выварилось, что возникла жизнь. В общем, возникла она из хаоса. Мудрый же народ наш говорит: «От осины не родятся апельсины». Он знает: из хаоса родится только хаос. Оглянитесь вокруг. Какая красота, какая гармония, какая логика во всем. Какой Божественный порядок. Даже безбожники знают: выше Божественной красоты ничего нет. Даже безбожные величают свою любимую богиней. Порядок подразумевает Того, Кто этот порядок устроил, породил. Порядок сам по себе подразумевает Творца. Отошедшие от Бога — это нарушители порядка, красоты, гармонии… Это отступники. Где нет Бога, там нет порядка, там — хаос. Там мужчины используют других мужчин, как женщин. Там детям, якобы, меняют пол. Его поменять невозможно, можно только изуродовать ребенка. Там занимаются сексом с животными. Там убивают людей по их желанию (эвтаназия так называемая). Там скоро разрешат есть человеческое мясо. Кто осмелится сказать, что это не хаос!? Хаос в жизни, хаос в головах, хаос в душах…

* * *

Я верю в Бога еще потому, что в Него верили лучшие люди на земле — святые. Хочу быть с лучшими людьми. С самыми прекрасными, которым «песнь с Небесе, а не от земли воспели». Уж если не делами, то хотя бы верой быть с ними вместе… Когда стою перед святыми образами, у меня в сердце счастье. Я, грешник окаянный, стою вместе с лучшими на земле людьми. Такая это Божья честь — стоять перед святыми образами! Меня всего волнение охватывает, всегда я от радости выпрямляюсь…

Бог есть — потому что в Него верят хорошие, добрые, чистые люди или те, кто хотят стать хорошими, добрыми, чистыми. Хорошие всегда правы своей хорошестью. Потому что они хорошие. Плохие всегда неправы своей нехорошестью. Потому что они нехорошие. В Боге хорошие нуждаются, а плохим Он не нужен. Он им мешает. Западу Бог не нужен. Он им мешает грешить. До таких страшных грехов там дошли, что, наверное, содомлянам и не снилось. Конечно, и неверующие в Бога бывают хорошими, если живут нравственно. Но они слепые — их легко сбить с толку, с дороги… Наглядный пример этому — наши либералы.

* * *

Когда иудеи распяли Господа нашего Иисуса Христа, то тьма накрыла всю землю «от часа шестого до часа девятого». Такая же тьма, как тьма египетская. Кромешная тьма — когда зажигали огонь, он обжигал руки, но не светил. А без Христа уж такая тьма землю накрыла! Даже темнее египетской. Свет — Христос — ушел с земли. Какой ужас! Какая тьма! Никогда такой тьмы на земле не было от сотворения мира. И перед вторым пришествием Господа будет такая же тьма. Нет, еще более страшная, чем голгофская. Ведь тогда «…и луна не даст света своего… и звезды с неба спадут… и силы небесные поколеблются».

Три тьмы на земле: египетская, голгофская и апокалипсическая. Три тьмы! Две уже случились. Осталась третья!..

На Украине мы не просто воюем с содомским сатанинским Западом, но мы отодвигаем апокалипсическую тьму. Апокалипсис отодвигаем. Поэтому нам так тяжело. Преподобный Серафим Саровский говорит: «Бес имеет такую силу, что может одним когтем землю перевернуть». И украинцам, и всему Западу надо бы молить Бога, чтобы мы их победили. Победили апокалипсическую тьму. Мы-то, победив, уничтожать их не будем, как они нас. Мы-то сделаем их свободными, дадим им шанс стать чистыми, душевно здоровыми, нравственными людьми. Мы принуждать их не будем — принудить к любви невозможно; но возможность обрести любовь мы им своей победой подарим. Им надо денно и нощно просить Бога, чтобы мы их победили. А они, сумасшедшие, собрались нас уничтожить. Себя уничтожить! Разве это нормальные люди?!

* * *

Иисус Христос соединил Небо и Землю. Он и Бог (Небо), и человек (Земля). В его естестве соединилось Небо с землею. До Христа этого соединения не было. Поэтому до первого пришествия Сына Божьего все умершие находились в аду. Даже пророки и праведники. С краю, без мучений, но — в аду. Не могли люди попасть в рай — божественного духа (небесного) в них еще не было. Землей они были, плотью. Земля, плоть, в рай не попадает. В раю, как в вакууме, ни пылинки, ни соринки, ни землинки. Христос пришел соединить несоединимое. В самом себе сначала соединил, а затем, вслед за собой, и в людях. Люди стали способны стать богочеловеками. Стали способны попасть в рай. Пришел Сын Божий и сказал: «Вы — боги». Кто не услышал глаголы Христовы, так и остался землей. Все неверующие — это плоть, это земля. Большинство людей не услышали Господа. А если и услышали, то, отягченные заботами житейскими, скоро забыли…

* * *

Явных-то врагов России, пятую колонну, мы вычистим и победим, а вот людей, которых тридцать лет (да еще при советской власти последние двадцать ) воспитывали бездуховными потребителями, по западным лекалам, как их изменить? Как в них дух вдохнуть? Думаю, таких больше половины страны. Они — главная наша печаль, главная наша опасность. Они нас вниз, к земле тянут. Мы-то, русские православные, да и мусульмане с буддистами, в Небо хотим. Летать. А они ползают по земле, как черви бескрылые.

* * *

Опять о прогрессе. У нас в СССР в шестидесятые-семидесятые годы народ разделился на физиков и лириков. Но физики в то время знали и любили художественную литературу, историю, географию, а лирикам была интересна физика. То есть, по большому счету, все в СССР были тогда лириками. Ныне далеко нас завела западная система образования, воспитания. В нашем Борисоглебском районе, в русской глубинке, не где-нибудь в Москве или Питере, детским садам предложили подготовить заявки, что им больше всего нужно для воспитания детей. Семь из десяти детских садов попросили роботов! При советской власти учитель читал детям стихи Пушкина… а у нас скоро роботы будут читать!..

Когда мне наши православные матери жалуются, что дети-подростки перестали посещать храм, я их спрашиваю: «А в детстве ходили?» — Они: «Конечно. Каждую неделю исповедовались, а причащались с пеленок». Я успокаиваю: «Значит, когда совсем повзрослеют, в храм вернутся». А вот когда чуть не с пеленок с роботами, то к кому потом возвращаться? К роботам? Не к кому и некуда этим детям возвращаться. Опять закольцевание Божие. С кем жизнь начинаешь, к тем, повзрослев, и вернешься. И на Украине мы воюем за то, чтобы люди остались людьми, а не трансгендерами, не элгэбэтэшниками содомскими. К Содому и Гоморре, к сатанизму привел технический западный прогресс. У него, этого прогресса, есть еще одна страшная перспектива: люди, общаясь больше всего с машинами, становятся трансформерами, терминаторами. Борьбу за души людей с содомлянами и сатанистами мы, пожалуй, выиграем, а вот борьбу с машинами и техническим прогрессом — не знаю… Прогресс, современная наука — более коварный, более страшный враг человечества, человека. Он говорит о комфортном, удобном мире, с гордостью говорит о всесильности человека, а сам загоняет в болезнь, в тупик, из которого нет выхода. Людям видится в нем бесконечность, а на самом деле это тупик, это иллюзия бесконечного развития. Виртуальный мир иллюзорен. Все больше освобождая людей от движения, от общения друг с другом, прогресс загоняет в иллюзорный, виртуальный (цифровой) мир. Жизнь — это движение. Стоячая вода тухнет, человек в основном состоит из воды. Скоро нам и кнопки не надо будет нажимать. Голосом, глазами мы сможем двигать машины, всякие хитроумные устройства. Люди совсем перестанут двигаться, общаться друг с другом, и атрофируются. Гордый властелин мира атрофируется и телом, и душой! Меня просто потрясает, что люди не видят, не понимают очевидного: прогресс загоняет человека не только в телесные болезни, но в психические, душевные. Недавно на канале «Культура» один ученый сказал страшную вещь: «Наука — это темная материя. Она сегодня владеет всем миром». Прогресс освобождает людей друг от друга. От жизни освобождает… Нередко наблюдаю картинку. Старик растерянно стоит у банковского автомата. Призывает на помощь сотрудников, а те ему показывают табличку над автоматом: «Зона самообслуживания». Старик сердится, мол, о старых людях никто не хочет заботиться, что их обманули – обещали помочь управляться с этими машинами, а теперь говорят «Зона самообслуживания». Старик не ворчит, он вопиет о человеческих отношениях, он хочет общаться с живыми людьми, а не с автоматами. Он скорбит об утраченных человеческих отношениях, которые подменяют везде машинными, техническими. Одна наша борисоглебская учительница печально сказала: «Раньше дети, если что не знали, не понимали, то к родителям обращались, а теперь — к компьютерам, родители теперь не нужны». Это ведь и вправду страшно. Есть, отчего завопить. Люди очень доверчиво относятся к техническому прогрессу. Легкомысленно относятся. Думаю, Иисус Христос, когда предостерегал от волков в овечьей шкуре, имел в виду и прогресс, завлекающий людей на просторный, но гибельный путь. К Богу ведет тесный спасительный путь.

Я не против умных и всяких машин, не против прогресса. Нож — он не плох и не хорош, не добр и не зол, он — мертвая сталь, он просто остр. Им можно резать хлеб, мастерить дудочки, на которых играют пастушеские элегии, можно прививать деревья; а можно ножом живот человеку вспороть и самому можно сильно порезаться. Нож не плох и не хорош, но он остр. Надо уметь им пользоваться. Самое главное — в чьих он руках. В руках доброго, культурного, а еще лучше — религиозного человека он служит добрым делам, а в руках неразвитого животы вспарывает. С тех пор, как у Мариши случился инсульт, мы с ней каждый день вместе молимся о ее здравии, о здравии ближних и о здравии всех болящих православных. Я составил махонький молебен. Когда жена уезжает — молюсь один. А недавно, сообщив ей по айфону, что собираюсь молиться о болящих, сообразил: «Ты там положи рядом айфон и слушай, а я тут буду читать». У нас с женой, образованных православных людей, даже айфон стал духовным инструментом. Надо воспитывать людей гуманитарно и религиозно. Иначе «темная материя» приведет человечество к гибели. Прогресс необходимо сделать гуманитарным и, главное, духовным. Наверное, это тяжелее, чем победить на поле боя содомлян и сатанистов. Войну с техническим западным прогрессом надо начинать, как нынче выражаются, не сегодня, а вчера. И даже, думаю, позавчера… Уже многие люди на земле, и у нас в России, превратились в трансформеров, терминаторов. Айтишникам, цифровикам люди не нужны. И родная земля им не нужна — они граждане мира. Они не предатели, а просто им не нужны люди, не нужна страна. Они никого не любят. Произошло их перерождение незаметно. Очень хорошо это видно в языковой стихии жизни. Незаметно западное словечко «супер» заменило множество русских слов: хороший, божественный, прекрасный, великий, превосходный, изумительный, чудесный и множество других. Слово «чувство» незаметно подменили «эмоциями». Чувства душу требуют, а эмоции уже ближе к физиологии. Скоро эмоциям (сегодня время движется со страшной скоростью) можно и роботов научить. В эмоциях нет оттенков, переливов, красок. Эмоции черно-белы, в эмоциях нет души, нет ласки, доброты, нежности, заботливости, памяти… Давно наблюдаю за одним политологом нового поколения. Он напичкан всякими научными, техническими, естественными знаниями. Мгновенно, как автомат, выдает формулы развития; помнит множество цифровых схем. Живых человеческих слов в его лексиконе практически нет. К тому же почти после каждой фразы он вставляет паразитические «вот», «соответственно» и «как бы». Нам с женой его очень тяжело слушать. До головной боли. Пожалуй, есть у него одно живое слово ванговать, восходящее, как мы понимаем, к знаменитой предсказательнице. Эксперт этот частенько вангует. Самим этим словом намекает, что у него дар предвидения. На счет дара не знаю, но знаю, словарный запас у него очень скудный. Уметь разговаривать — самая главная человеческая способность, а технический прогресс отучает человека говорить, толково изъяснять свои мысли. С компьютерами не разговаривают — им дают команды! А если и разговаривают, то на техническом, мертвом языке. В христианстве даже народы раньше называли «языками». «И пришли к нам с Наполеоном двунадесять языков». От себя добавлю: «И с Гитлером пришли двунадесять языков». Когда говорят другие, этот эксперт иронически улыбается или со скучающим видом опускает глаза долу. А эксперты вокруг него маститые аналитики, имеющие богатый жизненный опыт. Ему бы послушать их повнимательнее, поучиться у них, а он… Они пытаются его понять. Правда, иногда взглядывают на него озадаченно. При этом их взгляде я сразу вспоминаю прекрасную картину Карена Шахназарова «Зимний вечер в Гаграх». Помните, там один молодой, тоже очень продвинутый человек принес умную машину, способную заменить все музыкальные инструменты и самих музыкантов. Когда музыканты узнали об этом, услышали эту машинную музыку, то посмотрели на молодого человека как на нездорового. Вот у режиссера Карена Шахназарова действительно есть дар «вангователя». В восьмидесятых годах он уже понимал: прогресс — это страшная, темная материя, вытесняющая своего безумного творца. Прованговал режиссер: прогресс будет вытеснять человека. Мы с Маришей любим этот тонкий, нежный, печальный и глубокий фильм. А как Шахназаров предсказал в своем фильме-притче «Белый тигр» возвращение на наши русские поля немецких танков, не добитых в Великую Отечественную войну!!! Сегодня они вернулись!!! А эксперта этого нам очень жалко. Рядом такие умные, большие люди, он мог бы многому у них научиться…

И не надо нам рассказывать сказки, мол, если дети с малолетства не будут с компьютерами, с роботами, то у нас исчезнут айтишники, цифровики. В СССР при преобладающем гуманитарном подходе физики и математики никуда не исчезли, но были лучшими в мире. Я не против айтишников, но хочу, чтобы они оставались людьми, а не приставками к компьютерам. Мне их жалко, как этого молодого эксперта. И нас всех жалко — нами будут управлять бездушные люди, по сути машины. Частенько вспоминаю одного известного финансиста и крещусь: «Господи, не дай этим людям власть управлять нами». Однажды, когда я очень раздражился от иронической ухмылки этого молодого эксперта, Мариша сказала: «Ты не прав, это не ирония. Просто у него психика нарушена; попробуй-ка столько технической, экономической информации запомнить, переварить. Он все же не из металла, он не машина – вот кукуха и поехала». Я согласился. Так что нам мало выиграть одну войну на поле боя, надо уже другую начинать — в сердце человеческом. И опять это выпало на долю Владимира Владимировича Путина. Придется ему научиться распознавать «волков в овечьей шкуре». Всякие меркели, оланды, обманувшие нас с Минскими соглашениями — это мелкие «волки». Придется научиться распознавать «волков» покрупнее. Путин как-то обронил, мол, в голову им не влезешь. В голову влезать не надо, надо просто знать и твердо помнить: это –— «волки в овечьей шкуре». Они всегда обманывают, всегда хотят нас съесть… Великодушие, благородство они не признают…

* * *

Если у айтишников, цифровиков, технарей русский язык исчезает, то в окопах, на войне наши воины не просто сохраняют живую русскую речь, но творчески ее развивают. Частенько, конечно, ненормативную, но зато образную. На рукаве солдата нашивка, а на ней написано: «Мама наказала мне не б.деть». Не трусить. У солдата, конечно, последнее слово написано без пропуска буквы. На другой нашивке: «Заговаривай хворь матом». То есть плюй на хвори, не замечай их. Мы с Маришей давно живем, как на передовой. Если я утром жалуюсь, что горло болит, жена досадливо машет рукой: «Это утреннее», дескать, не замечай, плюй и болезнь не зацепится. А какой юмор на войне. На нашивке на рукаве у одного солдата два слова: сверху — «Vежливые», а ниже — « Zлые». А у другого надпись едва вместилась: «Моя работа настолько секретная, что я не знаю, что делаю». Еще из военного юмора: «Не бегай от снайпера — умрешь усталым. Но сами снайперы бегают много». Новобранцев, которых старики тренируют, учат с утра до вечера стрелять, ползать, рыть поглубже окопы, утешают: «Пот экономит кровь». Это они облекли в образ известные суворовские слова: «Тяжело в учении — легко в бою». И дальше солдаты идут: «Пот артиллеристов бережет кровь пехоты». Этим — «пот бережет кровь» —утверждают: «нас никто победить не сможет, как не смогли победить Суворова». Здесь речь не о поте, но о победе. «Суворов с нами», — они говорят…

* * *

Я тоже, как и наши на передовой, нередко вспоминаю генералиссимуса Суворова. Говорю Марише в нелегкую минуту: «Чего ты куксишься? Ты жена генералиссимуса. Тебе негоже чего-то бояться, негоже унывать». Когда дочка Нина забывается, начинает дерзить, я, чтобы не ругаться, напоминаю: «Ты забываешь, с кем разговариваешь?!» Она смеется: «С генералиссимусом…» Почему я так нагло произвел себя в генералиссимусы? Это не я произвел, это один мой рьяный читатель-почитатель. Как-то подошел он в Иринарховском крестном ходе, где у меня послушание Божье торговать своими книгами. Я много пишу о Крестном ходе, вся моя жизнь — это Иринарховский крестный ход. Купил почитатель мою книгу. У меня память пока хорошая: «Ты же в прошлом году эту книгу приобрел?» — Он: «Дал в храме одному почитать, он дал другому, тот еще кому-то. В общем, ко мне ваша книга не вернулась. А так ее зимой перечитать хочется». Конечно, я обрадовался. Мне не раз говорили, обычно весь храм читает мои книги, и они не возвращаются к владельцу. Книги мои уходят в народ. Это дает надежду, что все русские их прочитают… Сказал мужчине об этом. Он, человек с явно военной выправкой, вдруг выпалил: «Сергей Антонович, вы для меня как маршал». Задумался немножко и поправился: «Нет, вы для меня — генералиссимус. Маршалов много, а генералиссимусов в мире всего четыре». С тех пор я люблю напоминать близким, на кого они смеют рот открывать. Случилась та встреча с военным давно, и теперь мне иногда кажется, что я ее придумал, чтобы развеселить жену; а она, хоть и знает, что я великий фантазер, почему-то поверила. В моей жизни явь и фантазия так сильно переплелись, что не разберешь, где что. Все у меня стало настоящим, реальным. Даже моя фантазия.

* * *

К Богу ведет тесный, узкий путь. Так и во всем в жизни — к прекрасному, высокому ведет тесный путь. Самое высокое искусство, по-моему, поэзия. А что такое поэзия? Это размер, ритм, рифма. Это мотив. Сплошные ограничения. Они рождают прекрасную поэзию, все прекрасное рождают. А вседозволенность, просторный путь, ведут к безобразию — туда, где нет Бога. Мы созданы по образу и подобию Божьему. Где Бог — там образ, а где Бога нет — там безобразие. Все просто.

Вот нынче многие против цензуры в искусстве, в медиа-пространстве; а при советской власти была очень жесткая цензура! А сколько талантливейших книг, фильмов, спектаклей, живописных картин, музыкальных произведений родилось при этой цензуре! Великое множество. Нигде в мире в ХХ веке столько шедевров не создавали. Нынче цензуры нет (даже говорить о ее введении — дурной тон). И много ли у нас великих свершений в культуре? По пальцам можно пересчитать!

* * *

Закончил свои записки, пересказал моим богатырям свою жизнь, и пришло время нам расставаться. Первым ушел Виктор. Сдержанно, как и положено Илье Муромцу, попрощался; но чувствовалось, ему жалко с нами расставаться. Сроднились мы за эти семь больничных дней. Я напоследок остановился на пороге, окинул внутренним взором прожитую здесь жизнь. Нашу большую белую светлую палату, высокое, во всю стену, окно. Вспомнил, как сидел возле него, глядел на синий, зеленый мир снаружи и радовался, что снова вижу его хорошо, ясно, четко — не в тумане, как раньше. Как-то все вспомнил за несколько секунд. Сергей, как и положено Добрыне Никитичу, проводил меня до выхода из больницы. Он оставался в одиночестве — у него более сложная операция, не хрусталик поменять. В коридоре увидела нас с сумками одна наша старушка: «Выписались?» — Я кивнул. Она грустно: «Жаль». Стало понятно: поблагодарила меня, что не давал никому унывать, забиваться в свою старческую скорлупу, в свои болезни. Сердце сжалось. У меня с детства повелось: когда ухожу откуда-то, где довелось пожить, всегда такое чувство, будто я бросаю людей. Ведь мы столько вместе пережили… в школе, в пионерском лагере, в одном селе… Как же можно расстаться навсегда? Никак нельзя! Мне казалось, что людям без меня станет плохо, грустно, ведь я их так любил. Как же они без меня будут?.. Даже из детского сада уходил с таким чувством. Конечно, не умел еще это осознать, выразить, но сердцем чувствовал, как и теперь. Так я уходил с корабля, на котором больше двух лет ходил по морям и океанам. Так уходил из мухоршибирской районной газеты «Ленинский путь». Из больницы святителя Алексия, где чуть не умер и где обрел моего, может, самого дорогого друга, о. Иоанна-джана. И там тоже одна женщина, жена нашего сопалатника Женьки, увидав, что я ухожу из больницы, заплакала: «Вы так хорошо влияли на моего мужа». Надеюсь, что и умирая, буду не смерти бояться, а буду печалиться, что оставляю людей, с которыми столько лет на земле прожил, что им без меня грустно станет. Хотя бы тем, кто мои книги не возвращал, а отдавал дальше по русской цепочке. Я — бодрый человек. Когда односельчане забайкальской деревни Ключи спрашивали моего деда Данилу Васильевича Щербакова: «Как здоровье?» — он всегда отвечал: «Я бодрый». Мои тетки Ксения и Татьяна не раз говорили, что я очень похож на деда — и лицом, и характером. Уверен, Александр Сергеевич Пушкин, будучи тоже очень бодрым человеком, тоже перед смертью печалился, что без него в России грустно станет. Напрасно печалился — он остался с русским народом. Его душа в заветной лире свой прах пережила и тленья убегла… Может, и моя душа переживет?.. Я тоже бодрый. У Пушкина даже грустные стихи поразительно бодрые. Нигде нет унылости. Мне кажется, у меня тоже ее нет?.. Мне люди из Германии, Италии, Австралии, ну, и, конечно, из нашей России, не раз говорили, что зимой, когда света мало, они берут в руки мои книги и на душе становится солнечно… Лето в душе наступает…

* * *

Вскоре после выписки из больницы прошел я в нашем крестном ходе Иринарховском. Махонький свой путь — от деревни Звягино до деревни Емельянниково. Как всегда душа порайствовала, но запомнилось и печальное. Уже на повороте к селу Георгиевскому встретился с В., старым знакомым. Он почему-то привязался к моей синей бейсбольной кепке с длинным козырьком. Дескать, она нерусская. Я ее надел, чтобы обойтись без темных очков. Врачи рекомендовали оперированный глаз прикрывать. Другой кепки под рукой не оказалось, да и эта очень хорошо от солнца глаз защищает. У меня иногда случается удержание языка, глаз, ума. Оно помогает избежать ссор и прочей дряни. Помогает спастись от резкой боли в сердце. И тут, будто язык у меня отсох. Садясь в машину, В. неожиданно крикнул: «Обочиной ходи», — и еще раз повторил: «Ходи обочиной». Я отошел на обочину, думая, что он поедет в мою сторону. Только когда В. поехал в другую, сразу вспомнил про нерусскую кепку и сообразил: он мне угрожал. После того как на страницах моих творений высказал свою позицию по поводу пандемии, что я — законопослушный гражданин государства Российского, смиренный член Русской Православной Церкви, потому подчиняюсь Президенту и Патриарху, некоторые православные отвернулись от меня, даже злобно высказывали свое неуважение. А я знаю: если и страдать, то от послушания, а не от самочиния. Хорошо запомнил слова моей бабушки Анисьи: «У послушных и шишки от Бога». Думаю, именно из-за непослушания, неподчинения Президенту и Патриарху во время пандемии так много народа православного умерло. Именно поэтому люди даже в храмах заражались…

В. как раз из таких самочинных. Потому и пригрозил мне, дескать, если будешь еще писать свои «записки» типа «Лето 2020 от рождества Христова», «Год белой сирени», то тебе от нас не поздоровится. Я долго желал, жаждал с ним встретиться, чтобы сказать: «Я всегда говорю правду, и всегда буду ее говорить, несмотря ни на какие угрозы. Один человек стрелял в меня из ружья, потом его самого тяжело ранили из ружья; один замахнулся на меня топором — потом его самого зарубили топором. Так что ты теперь сам лучше ходи обочиной — как бы машина не задавила». Долго потом тревожился, как бы с ним на дороге чего не случилось. Но мы так и не встретились, а осенью узнал: В. добровольцем ушел на войну. Вздохнул я облегченно, простил его и порадовался, что Бог удержал меня от встречи. Включил его в свой молитвенный список о воюющих на Украине.

* * *

После операции еще долго нельзя было читать, писать, и я решил съездить к одному старому знакомому. Очень давно его не видел. Из жизненного опыта знаю: с кем долго не встречался и в ком не испытывал большой душевной нужды, с тем лучше уже и не встречаться — ничего хорошего из встречи не выйдет… А тут, время-то надо как-то скоротать, положился на русский «авось, все будет хорошо». И получил. С. все молчал и кисло улыбался моим рассуждениям о спецоперации на Украине. Я делился с ним переживаниями, что наши на фронтах как-то приостановились, что надо действовать решительнее, иначе враги обнаглеют, что нам нечего бояться спровоцировать НАТО на прямое участие в войне. Если им будет нужно, то они просто придумают провокацию. Раз еще не придумали, значит, пока боятся с нами воевать. Надо им будет, они и без всяких провокаций, наврав всему миру, что защищают свободу и демократию, просто нападут на нас. Потрясут в Совете безопасности ООН какой-нибудь пробиркой с зубным порошком и скажут, что Россия изобрела страшное бактериологическое оружие. Провокаторов спровоцировать невозможно, поэтому надо воевать решительнее. Давно известно: когда боишься кого-то спровоцировать, то этим страхом как раз и провоцируешь его быть смелее, наглее… Если бы мы с самого начала воевали без оглядки, то они бы до сих пор посылали украинцам каски и медикаменты, а «Хаймерсы» побоялись бы поставлять. Владимир Владимирович Путин как-то рассказал. Однажды в мотор самолета, на котором он летел, попала птица. Пилот доложил ему, что летят на одном моторе, но до пункта назначения как-нибудь дотянут. Путин приказал приземлиться на ближайшем аэродроме. Прямо пояснил телезрителям, что всегда принимает решение в пользу безопасности. Этим эпизодом прикровенно объяснил, почему мы так медленно, осторожно воюем. Конечно, это мудрая философия жизни; Путин отвечает за всю Россию, да и за весь мир. Он — самый ответственный руководитель на земле. Все так, но думаю, у нас ситуация другая. Мне кажется, нам некуда приземляться — под нами океан. До спасительной земли очень далеко. Земли не видно. Нам нужно тянуть до спасительного аэродрома со всеми нашими неисправностями. Нужно исправлять их в полете… Нужно тянуть хотя бы до западных границ Украины. Там нам, может, удастся на короткое время приземлиться, перевести дух. Спору нет, всегда принимать решение в пользу безопасности — это мудро; но под нами океан. Думаю, и народ понимает, что под нами океан, и любая «посадка» приведет к гибели. Именно поэтому он так болезненно воспринимает всякие заявления про переговоры. Потому народ против «посадок» (любых переговоров, остановок и промедлений), потому народ готов «тянуть» до победы… Я не претендую на истину, но почему-то вижу под нами океан…

Еще вспомнилось — из детства. На нашей улице у одного хозяина была большая злая собака. Она нередко срывалась с цепи, нападала на прохожих. Трусливых, тех кто убегал, кусала за ногу. Мы, мальчишки, спасались тем, что наклонялись — как бы искали на земле камень или палку. Собака отбегала. Опять нападала. Опять мы искали камень. Если ничего под руку не попадалось, приходилось тоже убегать и быть укушенным. Однажды поселилась на нашей улице новая семья. Мать, отец и два мальчика. Валера лет четырнадцати и Толя лет двенадцати. Когда злая собака напала на Валеру он не стал искать на земле камень, он просто пошел на нее с голыми руками. И здоровая собака побежала от него в подворотню. Он догнал ее и успел дать пинка под зад. С тех пор она, увидев Валеру, сразу убегала и юркала в подворотню. Осторожно тявкала со двора. Почему-то именно сегодня я вспомнил совсем забытую злую собаку и бесстрашного Валеру… У нас в России есть такие «камни» и «палки» (даже и без ядерного оружия), каких нет ни у кого в мире. Мы можем ударить ими по пунктам скопления военной техники, отправляемой на Украину: в Польше, Словакии, Германии, Франции. Ударить по спутникам в космосе. Думаю, Запад, как та собака, убежит в свою подворотню и будет тявкать оттуда. Тявкать-то он никогда не перестанет, но нападать уже побоится… Сегодня Запад наглеет все больше и больше, потому что мы никак не ударим изо всей силы, по-настоящему…

На все мои рассказы С. как-то криво улыбался, но не возражал. Когда же провожал меня и увидел наклеенную на боку машины «Z», не выдержал, раскрылся, взялся отдирать этот знак войны. Конечно, я не дал этого сделать. Дескать, наши мужики на Украине воюют за нас с этим знаком «Z». С. даже распалился: «Если продлить этот знак выше, то выйдет сионский символ. Американцы стравили нас, русских… Сдери его, а то будут большие неприятности». Я сразу понял, откуда ветер дует: «Ты поменьше в интернете сиди… Если американцы победят, то нас с тобой, как православных, они посадят в лагерь, в какую-нибудь резервацию». Уже после додумал и, может, при встрече скажу ему: «Меня-то, как автора “Переклички”, просто убьют, а ты скажешь им, что ты против спецоперации на Украине, и тебя отпустят. Зачем тебя убивать — ты уже убитый». Надеюсь, С. призадумается. Ведь это предательство. Вроде бы просто других, интернетных, слушает, а выходит предательство. Его жена потом подтвердила: мужа теперь от компьютера не оттащить. Слушать других, а не своих близких — это всегда предательством оборачивается. Меня С. знает четверть века. Я ему гораздо ближе интернетных, мы немало вместе прошли. Мне не верит, а интернетным учителям жизни, которых вообще не знает, верит. Это ведь глупость. Это то же самое, что ребенок не слушает своих родителей, а бежит к чужому дяде и его слушает. Умный, хороший скажет: «Сынок, иди к родителям и их слушайся. Они хотят тебе добра, они плохому не научат». А глупый, нехороший — похвалит: «Молодец, что ко мне прибежал. Родители твои дураки». Большинство современных людей «слушают чужого дядьку». Интернет — это и есть самый большой «чужой дядька». Он готовит предателей, отступников. Люди, погруженные, «утонувшие» в интернете, как правило, своих близких, родных не слушают. А потом веру своих предков, свою Родину предают. Чужими они для них становятся. Да они этого и не понимают, что предают. Просто им все это чуждо.

Когда С. сказал мне, что знак «Z» не наш, не русский, я не смог толком ему возразить. Уже после узнал, что знак «Z» в царской России изображали на облачениях православных священников. Великий живописец Илья Глазунов на свих исторических полотнах это запечатлел. А наш многоуважаемый Никита Сергеевич Михалков в «Бесогоне» рассказал, как в храме Вознесения на Большой Никитской, где венчался с Натальей Гончаровой Александр Сергеевич Пушкин, где недавно отпели друга Никиты Сергеевича, замечательного композитора Эдуарда (в крещении Алексия) Артемьева, настоятель показал ему каменную плиту пола, на которой лет двести назад кто-то из строителей храма вырезал знак «Z». Кто вырезал и зачем, мы навряд ли когда-нибудь узнаем. Мне ясно одно: не случайно вырезал. И не случайно именно Михалкову, настоящему патриоту России, его показали… Случайного ничего нет, все промыслительно. Дальше я сам додумал. Даже если бы этого знака «Z» не было на облачениях священников, даже если бы его не вырезали на каменной плите храма Вознесения, все равно это наш знак, русский. Сегодня многое, что никак не считалось русским, нашим, стало русским, нашим. Певец Ярослав Дронов. Творческий псевдоним — Шаман! И косички у него, как у африканца. Ну, какой вроде бы это русский человек?! Какой это православный?! Скорее, язычник какой-то. Однако именно Шаман создал и спел замечательные русские песни «Я Русский» и «Встанем». Они стали символами нашего героического времени…

А какие, совсем не христианские, позывные у наших солдат на Украине: «Бармалей», «Зомби»... Конечно, нерусские вроде бы, но именно эти солдаты защищают нашу Россию-матушку. В своем замечательном «Бесогоне» Никита Сергеевич рассказал, как в осажденном Мариуполе жители, прятавшиеся от нацистов в подвале, услышав боевые крики чеченских воинов «Аллах Акбар», радостно перекрестились: «Слава Богу, наши пришли». Сегодня и «Аллах Акбар» стало нашим, русским. Это мы? Это русские! Этим мы от всех отличаемся. Кажется, Владимир Соловьев, чуть не каждую неделю бывающий на фронте, или военкор Саша Сладков, рассказал: «Окруженный “укропами” чеченец, когда ему крикнули: “Русский, сдавайся”, — ответил: “Русские не сдаются”». Это цитата из великого фильма Алексея Балабанова «Брат – 2». Разве этот чеченец не русский?! Кто осмелится так сказать. А мудрейший Апти Алаутдинов, чеченский генерал, героически сражающийся за Россию, разве он не русский?! Да простят меня наши православные, но я думаю: все наши воины, и не только христиане, погибшие на поле боя, идут прямиком в рай. И чеченцы, и буряты, и евреи… Владыка Питирим (Творогов), которого за его патриотизм называют «епископом Z», нередко бывает на Донбассе. Он говорит о наших защитниках: «У них в глазах рай».

Владимир Владимирович Путин, когда узнал о подвиге нашего воина, лакца по национальности, произнес потрясающие слова: «Я — русский человек. У меня в роду, как говорится, одни Иваны да Марьи; но когда слышу о таком подвиге, мне хочется сказать: я — лакец, я — чеченец, я — еврей, я — бурят». Это самые главные, самые скрепляющие слова, объединяющие наш народ в единое непобедимое целое. И, слава Богу, что именно Путин, наш верховный главнокомандующий, сказал их! В них — вся наша идеология! В них — наша победа! К сожалению, мне не раз встречались люди, считающие себя русскими, православными, которые не поняли, в какое время они живут. Сегодня у нас, как в евангельской притче о блудном сыне, многие возвращаются к России-матушке. Много бывших сторонников Ельцина, либеральных западников, демократов, встали в ряды русских патриотов. И чеченцы, воевавшие с нами три века, встали в русские ряды! Некоторые наши старые патриоты относятся к вернувшимся, как отнесся старший брат к блудному сыну. Дескать, мы не проматывали отцовское добро на «стороне далече», мы за один стол с ними не сядем, мы им не верим. Наш о. Виктор из храма Воскресения Господня в селе Яковцево очень просто и очень глубоко растолковал притчу о блудном сыне. Богу не важно, по какой причине человек к Нему обращается. Отец наш небесный всех принимает с любовью. Особенно тех, кто были мертвы и ожили. Ему не важно, что блудный сын вернулся, потому что все промотал, потому что с голода чуть не умер. Это старший брат не захотел садиться за один стол с ожившим младшим братом, а Отец принимает с любовью в свои родительские объятия всех, невзирая, по какой причине и насколько искренне они вернулись.

Один известный книгоиздатель, старый русский патриот, с издевкой, с пренебрежением кинул: «У нас теперь Соловьев — главный патриот». Зря он так. Владимир Рудольфович Соловьев, искренний патриот России. Во всяком случае, я его принимаю с любовью, как Отец наш небесный учил, а не как старший брат. Соловьев называет себя «русским евреем», а иногда и прямо — «русским». Когда говорит о России, о русских, у него слезы на глазах и в горле ком. Для меня он русский, как тот окруженный чеченец, крикнувший: «Русские не сдаются». Кто встал на русский путь, тот с него не сойдет. Кто в это не верит, тот в Россию не верит…

В Книге Жизни — в Евангелии — можно найти ответы на все вопросы нашего бытия. Однажды апостолы рассказали Господу нашему Иисусу Христу, что есть человек, который «…именем Твоим изгоняет бесов; а не ходит за нами; и запретили ему. Потому что не ходит за нами». Дескать, он не наш. Христос им ответил: «Не запрещайте ему… ибо кто не против вас, тот за вас». Дескать, он наш. Владимир Соловьев вслед за Никитой Михалковым не только изгоняет бесов, но «ходит за нами». Видно, как он устал, осунулся — каждую неделю ездит на фронт...

* * *

Конечно, первым делом после больницы поехали на литургию в храм Воскресения Господня в Яковцево. Когда-то мы исповедовались и причащались примерно раз в месяц. Однажды о. Виктор, увидев, что мы не причастились, в своем, как всегда кратком, слове в конце службы сказал очень просто и действенно. Он не стал объяснять, что такое причастие, не стал призывать причащаться почаще, он просто напомнил: «Пятнадцать лет назад у нас на литургии один-два человека причащались, а сейчас вон сколько. И это очень хорошо». Кротко глянул на нас с Маришей: «Если человек не причащается, то он просто на молебне побывал, а молебен можно и дома служить, и в поле, и в лесу… Для молебна храм не нужен. Кто не причащается, тот просто на молебне побывал». Мы с женой приуныли: где взять сил готовиться каждую неделю по три дня к причастию? О. Виктор, почувствовав нашу печаль, подошел и разрешил по многости лет и по нездоровью нашему готовиться один день. С тех пор мы причащаемся почти каждое воскресенье. А если по какой-либо причине не причащаемся, то чувствуем, что мы не на литургии, а просто на молебне, а его можно и в лесу служить… Конечно, литургия есть литургия — сколько бы на ней человек ни причащалось: два или сто, все равно это литургия. Однако нам теперь как-то совестно бывать на ней, не причащаясь…

О. Виктор вообще не способен мудрить, витийствовать. Притчу о добром самарянине он растолковал так: «Надо не только отделываться грошами, но глубоко входить в заботу о другом человеке. К примеру, не просто сто рублей в ящик для пожертвований класть, но, будучи в Ростове, купить для храма просфоры…» Потом, после службы, он смущенно поправился: «Не надо вам всем теперь просфоры покупать. Это я для примера». Но мы с Маришей решили при возможности покупать кагор для причастия…

И прихожане в храме Воскресения Господня простые, душевные, искренние. Как-то одна семейная пара, проходя мимо меня, очень уважительно поклонилась. В пояс поклонились. Почувствовал, они читали мои книги. Редко тут ошибаюсь. Меня потом поразило, как женщина бережно руководила своим спутником. Оказалось, он впервые перешагнул порог храма. Обычно православные жены не в состоянии преодолеть свое чувство превосходства над невоцерковленным мужем, все время одергивают его. Мужья от этого раздражаются, им неприятна опека жены. Здесь же я просто восхищался: так спокойно, ласково она все делала. После службы мягко остановила его, уже направившегося к выходу, мол, надо еще благодарственные молитвы отстоять. Я не выдержал, подошел к ним. Положил ему руку на плечо: «С такой женой ты не пропадешь». Она вся залилась краской смущения. Через пару секунд сама подошла ко мне: «Спасибо за ваши книги. Они очень сегодня нужны. Так сразу все ясно, понятно становится. По вашим книгам можно учиться жить». Пришла моя очередь залиться краской смущения. Я ведь тоже имею счастье молиться вместе с этими скромными людьми в храме Воскресения Господня в Яковцево. А с кем поведешься, от того и наберешься.

Позднее матушка Юля, жена о. Виктора, рассказала, что эта пара не муж и жена, а соседи, живущие вместе, как брат и сестра…

* * *

Покатались мы вдоволь по нашим борисоглебским дорогам. Едем — во встречной машине кто-то рукой мне махнул. Я говорю, дескать, знает меня; а Мариша возражает: «Он просто бороду погладил», — мол, никто мне не махал, и не все меня знают. Я безропотно соглашаюсь, понимаю, жена бережет меня от зазнайства: «Наверное, бороду погладил. Правда, бороды у него нет». Вроде бы шучу, но и не совсем соглашаюсь: меня в Борисоглебе, действительно, многие знают. Когда же женщина машет мне рукой, я смеюсь: «Бороду погладила». Мариша подхватывает шутку: «Правда, бороды у нее нет».

На дорогах наших Борисоглебских нас ожидало приятное потрясение. Раньше две были довольно сносными, а тут еще две отремонтировали, из Борисоглеба в Юркино и в Яковцево. Мариша удивилась: «Столько лет не ремонтировали, а тут сразу две? Да не просто ямочный ремонт, но асфальт положили. С чего это вдруг? Может, начальство какое ждут? Ревизоров?» Я подхватил ее шутливый, гоголевский тон: «А ты говоришь, меня мало кто читает. Путин прочитал “Год белой сирени”, где я написал, что у нас в Борисоглебе такая красота, какой нигде больше нет, а вот дороги ужасные, сразу вызвал помощников: “Это что за безобразие! Русский писатель Сергей Антонович Щербаков и его жена, русский профессор Марина Ивановна, ездят по плохим дорогам. Что это такое?” Помощники под козырек, и сразу у нас в Борисоглебе четыре хороших дороги. А ты говоришь, Путин не читает мои книги! Еще как внимательно читает — даже дороги отремонтировал. Говоришь, я все фантазирую. Говоришь, меня никто не читает. Как же не читают. Написал я в “Перекличке” о Божьем закольцевании, и вскоре Мария Захарова (руководитель департамента информации и печати МИДа), очень чуткий к слову человек, в беседе с Соловьевым сказала: “Владимир Рудольфович, как вы все хорошо закольцевали”. Раньше я этого словечка от нее не слышал. Эксперт Дмитрий Евстафьев на “Вечере” у Владимира Соловьева сказал очень глубоко: “Сейчас у всех русофобов перекличка”. Как ты помнишь, моя повесть, где перекликаются русские патриоты, называется “Перекличка”. Одна маленькая девочка сказала мне в храме Преображения Господня в Спас-Подгорье: “Мне очень понравилась ваша ʺПерестрелкаʺ. Поправил: “Не ʺПерестрелкаʺ, а ʺПерекличкаʺ”. Моя читательница смутилась, но я ее тут же утешил: “Ты все верно сказала: для врагов моя повесть ʺПерестрелкаʺ, а для друзей — ʺПерекличкаʺ”.

А белорусский эксперт восхитился: “У русских говорят: кто роет яму другому, тот сам в нее упадет”. Это говорят у евреев. Это сказал Соломон Премудрый, но белорус, видимо, прочитал это в моей повести, у русского человека, и забыл, что я просто процитировал Соломона, зато запомнил, что прочитал у русского писателя Щербакова. А сам Соловьев ни с того ни с сего обозвал западных руководителей жабьими людьми. Я до него назвал их жабами раздувшимися… А ты говоришь, соловьевская команда меня не читает. Столько совпадений не бывает». Мариша уже чуточку досадливо (не любит, когда я перебарщиваю): «Да, да, они, конечно, не просто бороду погладили — они все помахали тебе рукой». Я немножко обижаюсь: «Если бы они все и вправду помахали мне — какая бы у нас прекрасная жизнь началась. Все друг друга читают, все друг друга слышат и откликаются, даже дороги ремонтируют. Представляешь, святейший патриарх Кирилл, прочитав, как наш друг иеромонах Тихон (Зубакин) каждый год поздравляет нас с тобой… с первым снегом, вызвал бы своих помощников: “Вы что же мне не докладываете. Человек с такой нежной, любящей душой прозябает где-то в глуши. В епископы его…” Тогда не жизнь была бы, а просто чудо! Я ведь об этом. Я о мечте. Имею я право помечтать?» Услышав мою печаль, Мариша соглашается: «Да, прекрасная бы жизнь настала. Не только бы дороги тогда чинили…»

* * *

Конечно, я от природы очень веселый человек. Очень похожу на мою бабушку Анисью — все она с шуткой-прибауткой. Мариша моя другого склада, да еще столько возов на себе тянет. Один я столько сил у нее отнял. Первые шесть лет совместной жизни пил-гулял напропалую. И не днями, а месяцами. Здоровье у меня было конское. А уж сколько Марише на работе достается. В ее научном филологическом кругу засилье, гнездо, либералов, западников. Блистательный соловьевский эксперт Дмитрий Евстафьев метко назвал их «скопусятами» — от названия международной базы данных научной литературы «Скопус». Скопусята всячески стараются вставить палки в маришины колеса. Раньше жена, как и я, смеялась, шутила, а на склоне лет сил все меньше, а работы все больше, и враги все злее. Все чаще Мариша унывает, сердится, ворчит, что ей мешают жить и работать. Понимаю, какой ей тяжелый крест достался, но очень люблю начинать день спокойно, радостно. Однажды с утречка жена так разворчалась, что терпение мое лопнуло: «Знаешь, почему пожилые мужчины к молодым женщинам уходят? Не только ради телесной красоты (про себя сразу вспомнил гениальную строчку, из тех, что одну такую напишешь, и можно умирать: “Как хороши, как свежи были розы”. Главное слово — “свежи”), но потому, что молодые в молодость зовут, по-молодому жить зовут. С ними можно радоваться». Невольно вспомнил знакомого философа. Уйдя от старой жены к молодой, очень красивой женщине, он начал в семьдесят годков ходить с ней на речку купаться и даже нырял с мостков… Я продолжил: «Старые женщины тащат в старость, в болезни, становятся грубыми, неласковыми, все жалуются, ворчат, охают, ахают. Пророки говорят: “Сварливая жена, как песок для ног старика”». Жена сначала рассердилась: «Ну и иди к своим молодым — радуйся», — но скоро спохватилась: «Прости, у меня все болит». Сразу я опомнился. Хорошо понимаю: ухаживай за старой женой, отдавшей тебе всю свою силу, здоровье и красоту, ласков с ней будь, и душа не одряхлеет, останется молодой. Да и ноги Бог укрепит как надо. Так что терпи, старик, «песок» — и тело сохранишь, и душу спасешь… По песку ходить тяжело — далеко не каждый выдерживает… Сам очень редко унываю. Частенько говорю: «Я — бодрый». У меня, когда дотрагиваешься до тела, везде болит; а не дотрагиваешься — боли нет, жить можно. А у Мариши и без дотрагивания все болит. Наверное, когда и у меня без дотрагивания все будет болеть, тогда и я, наверное, стану ворчливым, сердитым, унылым… Но все же верю, надеюсь, что и больным в постели буду отвечать, как мой дед Данила Васильевич Щербаков: «Я — бодрый». Однако все же не посожалел, что пригрозил жене уходом к молодым. Пусть боится меня потерять. Мудрость начинается со страха. Очень мне не хочется начинать каждое утро угрюмо, темно… Я родился в очень солнечный день. Мама часто повторяла: «Такого солнечного дня во всей своей жизни не припомню». Родился я накануне Благовещения в 17 часов 20 с чем-то минут — когда началась праздничная всенощная! И добрую половину жизни я везде искал свет — солнце. Верю, в солнечный день и к Господу отойду. Так Он со мной все закольцует. Только не хочу, чтобы меня отпевали в борисоглебской кладбищенской часовне. Очень там угрюмо, уныло, темно. Много наших деревенских мы там отпели. Много раз горевал там о темноте жизни человеческой. Именно поэтому, а не из гордыни, хочу, чтобы отпели меня под открытым (отверстым) небом… Надеюсь, Господь смилостивится надо мной многогрешным, и дождя не будет, а будет солнышко, как в день моего рождения. А если солнышка не будет на небе, то, может, в сердцах оно будет… Надеюсь, так Господь закольцует мой День жизни. Я всегда искал солнце…

* * *

В одном фильме, в «клюкве», запомнилась фраза. Старшая сестра, очень правильная, нравственная, вникала во все подробности жизни легкомысленной младшей сестры, старалась уберечь ее от глупостей и бед. Младшая все ворчала, мол, ты не современная, нудная. Когда же старшая уберегла ее от мошенника, она отправила ей эсэмэску: «Какое счастье, что ты во все лезешь». Моя Мариша, частенько обзывающая меня занудой, посмотрев этот фильм, неожиданно виновато обронила: «Какое счастье, что ты во все лезешь». Теперь, когда она сердится на меня, что я везде сую свой нос, напоминаю: «Какое счастье, что ты во все лезешь…» Эта фраза вошла в нашу жизнь как примиряющая, вызывающая, вместо недовольства, благодарную улыбку…

* * *

Наконец-то пришло по почте долгожданное письмо от Вити Ерофеева. Несколько лет он обещал поделиться своим открытием. Витя — ученый физик. Я уже и не надеялся получить письмо. Знал, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Витя мой земляк из Мухоршибири, кумир моего детства. Во всем красивый человек. И лицом красивый, и лучше всех играл в баскетбол, в волейбол. Мог один драться с целой ватагой зерновских или смолинских пацанов. Я во всем брал с него пример. Правда, ватага быстро меня побила, а Витю не могла. Его не могли сбить с ног. Во всяком случае, помня бесстрашие Вити, я преодолевал страх. Однажды в молодости не побоялся драться один с тремя, и они не смогли меня победить. Витя всегда ходил с книгой под мышкой, и я читал много. Тут я, может, даже превзошел его. Правда, почему-то так и не прочитал книжку «Лезвие бритвы», благодаря которой Витя пошел в физику и стал ученым. Наверное, не прочитал потому, что стал лириком. Почему-то запомнил в Витиных руках именно эту, судьбоносную для него книгу «Лезвие бритвы», и через шестьдесят лет написал об этом в повести «Год белой сирени»… Никогда я не встречал человека, так сильно любящего свою Родину, нашу Мухоршибирь. Именно Витя напомнил мне, что в Мухоршибири не две, а три речки; что наши забайкальские степи — веснушчатые, что «пятна облаков бегут по лицу земли как веснушки… Порой в меру веснушчатое лицо так притягательно». Потому я так люблю веснушчатые лица — на Родину меня тянет.

В письме Витя восхитился моим образом птицы-креста из повести «Старшая сестра»: «С Богом я… увидел… Небо в крестах. Я узрел, что птицы — это летящие по небу кресты. Чтобы птице подняться в небо, надо расправить крылья, то есть стать крестом… И человеку, чтобы подняться в Небо, надо расправить крылья, то есть стать крестом. Все небо в крестах, а люди, не просвещенные светом веры истинной, столько веков толкуют про каких-то своих “богов”. Слепые не видят птиц на небе! Все небо в крестах христианских!..»

В письме Витя спросил: «Сережа, а знаешь ли ты, какие птицы больше всех похожи на кресты?» И сам же ответил: «Гаранки». Гаранками у нас в Забайкалье называют стрижей. Я знал, что именно стрижи больше всех птиц похожи на кресты. Когда писал, что птицы — это кресты, писал про всех птиц, но внутренними очами видел именно стрижей. Знал, но Витя Ерофеев объяснил мне, что они не только внешне больше всех птиц похожи на кресты: «В детстве мое внимание привлекал их полет на закатном небе. Они описывали небольшие круги, поднимаясь все выше и выше, пока не исчезали из виду. Меня занимала мысль, куда же это они на ночь глядя? Много лет спустя… я узнал куда они летят. Оказывается, на ночлег. Они живут исключительно в полете. Спят, едят и даже влюбляются». То есть Витя объяснил мне, почему на крест Божий больше всех похожи стрижи. Они — самые небесные птицы. Они не просто могут летать, они живут в полете. В небе живут. Вопрос моего дорогого земляка: куда они летят так высоко на ночь глядя? — гениален. Много людей наблюдали вечерний полет стрижей в вышину, но никто не задался вопросом: куда это они на ночь глядя? Знаю точно: кроме Вити еще один человек задал такой гениально простой вопрос, тот, кто узнал, куда они летят.

Читая Витины строчки о гаранках, вспомнил. Как-то в детстве, выйдя на высокое крыльцо магазина «Кондрата Ивановича», увидел лежащего на земле стрижа. Хотел помочь ему, но я хорошо знаю, как больно царапаются и клюются птицы — не раз пытался спасти больных, сломавших крыло. Кто-то из взрослых, стоявших рядом, обронил: «Стрижи с земли взлетать не могут — погибают». Жалость пересилила страх; поднял птицу и подбросил вверх. Она улетела. Божья птица не клевалась, не царапалась, поняла, ее спасти хотят. Этот случай забыл напрочь. Если бы не Витя, то никогда бы и не вспомнил. Гаранками мой друг углубил мой образ России-самолета, летящего над океаном и потому не могущего приземлиться. Мы, русские, как стрижи, обречены жить в небе. И сатанинский Запад, слава Богу, не дает нам возможности приземлиться, заставляет нас жить в небе. Мы — птицы небесные! Мы больше всех похожи на крест, не только когда разводим в стороны руки. Мы живем в небе. Художники не подтверждают, они открывают. Вот и Витя открыл мне про гаранок так гениально просто, что мне показалось, что я и без него это знал…

Конечно, бывают и не открытия, а подтверждения, совпадения. Вспомнил Витя, как весенней гулкой ранью наступал ботинком на тонкий и прозрачный ледок лужи и слушал чудный звук, похожий на хрустальное эхо в горах. Я тоже вспомнил, как весенним утром, выходя на улицу, предвкушал, как буду наступать ботинком на ледок всех встреченных луж и тоже буду слушать хрустальное эхо и любоваться хрустальностью трещин и сломанных льдинок… Ни одной лужи я не пропускал…

Витя сделал поразительное художественное открытие. Природа в нашей Мухоршибири прекрасна кузнечиками. Они поют своим хором чудеснее всех других, которых он слышал в своей жизни.

Конечно, Витя рассказал о своем открытии. Он занимается физикой атмосферы, энергией потока космических лучей. Мне было очень интересно читать, но я не физик, не могу судить об истинности Витиных изысканий. Понять-то, может, я и понял, но у меня свои взгляды на энергию. Все века человечество ищет новые виды энергии. Огонь, вода, ветер, пар, нефть, газ, атом… А главную энергию человек, по-моему, не заметил. Бог дал нам такую энергию, для которой не нужны физические, химические научные открытия, изыскания. Главная энергия человечества — любовь. Любовь к Богу, друг к другу, к миру, нас окружающему. Все в мире движется любовью, любовью все живет. Если бы люди взялись любить по-настоящему, тогда никакая другая энергия — ветра ли, атома ли, космических лучей — нам бы не потребовалась. Христианские святые, достигшие вершин любви, это подтвердили, доказали. И горы они передвигали, по водáм ходили, мертвых оживляли своей любовью, даже солнце Иисус Навин однажды остановил. Но люди не хотят пользоваться тем, что им Бог дал. Конечно, ради любви надо много потрудиться, много пострадать, и люди выбрали другой, более легкий, не Божий путь. Выбрали прогресс, науку, чтобы, как говорится, «без труда вынуть рыбку из пруда». Чтобы, не напрягаясь, получить энергию для жизни. Чтобы кто-то другой, например, машины, роботы за них напрягались. А есть Божий закон про «рыбку в пруду» и «как потопаешь, так и полопаешь». Их не обойдешь, не отменишь. Физические законы Бог может отменить, а эти нет. Этого люди так и не поняли. Мало в них любви…Чудеса надо заработать. Чудеса святые творили, а не безбожники…

* * *

С Витей Ерофеевым я нередко разговариваю по телефону. Как-то так вышло, что к концу жизни моими самыми близкими людьми, моими друзьями, снова стали мои земляки. Витя Ерофеев, его старшая сестра Галя, много послужившая младшему брату. Мудрейшая русская женщина. Недавно отошла ко Господу. Но, пожалуй, самый мой задушевный друг — Маша Петрова (в девичестве Ефимова). Талантливейший человек. Из нее мог выйти отличный прозаик. Ее брат Вася писал стихи, от которых пахло смородиной, земляникой. Благодаря Васиным стихам я понял, стихосложение — это не мое. Наша плодородная Мухоршибирь родила пятерых талантливых прозаиков: Исая Калашникова, автора романа «Жестокий век» про Чингисхана; Виктора Носкова, автора душевной повести «Макар Нелюбин — хозяин собаки»; Надю Варфоломееву (в девичестве Карлову), написавшую цикл замечательных деревенских рассказов; мою младшую сестру Клаву, создавшую книгу великолепных новелл «Мухоршибирские рассказы», и, простите, меня нескромного, я тоже родился в Мухоршибири.

А сколько у нас мудрых людей, начиная с моей мамы Марии (в крещении Марины) Георгиевны Жираковой. Настоящий философ — наш учитель по тракторам Михаил Кондратьевич Оленников. Однажды он поставил мне пятерку за смелость: я один из всего класса признался, что не выучил урок. Пилорамщик Иннокентий Бурдуковский. Конечно, все его по-свойски звали Кехой. Он любил побеседовать со мной о самой высокой материи — о человеческой жизни. Нередко напоминал мне: «Батя твой (Антон Данилович) — башка. Самый умный человек из всех, кого я встречал». Я понимал: Кеха так невредно и меня возвышает; мол, ты сын такого отца. До сих пор горжусь его похвалой.

У нас в Мухоршибири тысяч десять населения. Кого-то из мудрых и талантливых я, наверное, не знаю. Но вдумайтесь, на десять тысяч человек пять отличных писателей, несколько философов, один киносценарист (моя старшая сестра Галя) и один физик!.. В какой еще стране, в каком народе, такое возможно?! Только в России, только у русских. Знаменитый поэт Юрий Кузнецов однажды сказал: «У нас в России даже на одной кухне могут два гения встретиться». Он немного по-другому сказал, но за смысл я ручаюсь.

Маша Петрова (я называю ее Машуня) — настоящая мухоршибирка. Глаз, ухо у нее великолепные. А уж умнющая… Даже иногда ее заносит не туда. Однажды радостно сообщила, что ходит теперь не в мухоршибирский храм, а в соседнее село. Дескать, священник там очень толковый, называет свой храм древлерусским. Я сразу насторожился. Да простят меня читатели, но Бог одарил меня чутьем на всякое сектантство, раскольничество. Ныне его даже в православных храмах немало. Особенно пандемия обнажила эти язвы. Священники и их паства, не подчинившиеся Президенту и Патриарху, по сути своей — сектанты, а по результату — раскольники. Я воскликнул: «Какая еще древлерусская церковь?! У нас одна православная русская вера. Всякие “древлерусские” ведут не туда…» Когда слышу от прихожан какого-то храма, что у них все лучше, святее, чем у других, и батюшка у них великий молитвенник, чую сектантский запашок. Мне уже давно ясно: где скромность, где без претензий на святость, там — благодать. Один мой знакомый регент категорически не признавал никаких распевов, кроме знаменного. Партесное пение презирал. Я ему не раз замечал, что все наши распевы не еретиками сочинены. Он не хотел ничего слушать, пел только знаменным. Кончил тем, что оказался в сектантском храме. Я не против знаменного распева, но против всякого зазнайства, претензий на исключительность…

Конечно, Маша моя сначала бросилась защищать этого священника, дескать, здесь другое, но в следующем разговоре тихо вскользь обронила: «Ты — мой учитель». Конечно, никакой не учитель, но я понял: это насчет древлерусского храма. Больше к этой теме мы не возвращались. Маша — мудрая женщина. Это редкое качество уметь слушать, соглашаться, признавать свою неправоту. По-моему, это и есть признак мудрости…

Когда Маша прочитала в интернете мою «Перекличку», долго никак не отзывалась. Обычно одна из первых откликалась добрыми, толковыми словами. Заподозрил, что «Перекличка» ей не понравилась. Позвонил. Машуня моя о том, о сем, а про повесть ни словечка. Спросил прямо, читала ли? Подруга моя врать не умеет и вилять не любит: «Сережа, конечно, ты здорово пишешь про природу, про свою бабу Нину, про вас с Маришей, но ты не политик». Спрашиваю: «Почему?» — «Ты Михалкова хвалишь, а он круассаны в Париже ел…» Я даже рассмеялся: «Ну, и что? Что он плохого, вредного, глупого сказал и сделал? Что?» Маша постеснялась пересказывать мне интернетные сплетни о Никите Сергеевиче. Зато терпеливо выслушала мой рассказ, как два писателя «попались» на Путине так же, как она на Михалкове. Наткнувшись в «Годе белой сирени» на мои рассуждения о том, что Владимира Владимировича нам Бог послал, дальше читали уже с зажатым окаменелым сердцем и ничего уже не увидели, не услышали, не поняли. Рассказал Маше, как один мой друг тоже когда-то недолюбливал Михалкова за его перстни на пальцах, за его барственность. Когда я его так же спросил: что Михалков сделал, сказал недоброго, глупого, он, как и Маша, мудро промолчал. Теперь регулярно смотрит «Бесогон». Михалков — во всем красивый человек. Когда вижу его самого, его художественные работы, вспоминаю Чехова. Неслучайно именно Никита Сергеевич поставил, на мой взгляд, самый чеховский фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино». К чему бы Михалков ни прикоснулся, все сразу становится красивым; его кинофильмы, его «Бесогон» — это золотая коллекция русской культуры. Однажды между съемками он, от нечего делать, смонтировал несколько коротеньких этюдов о русских художниках. Глядеть их – одно наслаждение. Я бы их на уроках эстетики детям показывал. Безо всяких объяснений просто показывал… Где-то во всемирной паутине Михалков отыскал видеоролик об известной испанской балерине. Чуть-чуть прикоснулся к нему своей талантливой душой, и вышел потрясающий шедевр о Марте Гонсалес. У нее тяжелая болезнь Альцгеймера — потеря памяти. Один испанец посетил ее в доме престарелых. Включил запись «Лебединого озера» Петра Ильича Чайковского. При первых звуках чудесной музыки балерина подняла голову, расправила плечи и начала в инвалидном кресле танцевать руками, телом. Глаза загорелись живым огнем. Она стала прекрасна до слез. Мы с Маришей плакали от восхищения, от восторга. Испанец, тоже потрясенный до глубины души, поцеловал ей руку. Он не только балерине руку поцеловал, но великой русской культуре. Все великое просто. Просто включил бессмертную музыку Чайковского, и вышло чудо. Этот видеоролик — бесценный шедевр искусства, самой жизни. Всего три действа: балет «Лебединое озеро» Чайковского, танец балерины, поцелуй испанцем ее руки, и родился потрясающий шедевр. Старуху, уже даже не глядевшую в окно «на поблекшие травы луга» своей жизни, уже распрощавшуюся с ними, наша русская культура вернула с того света, заставила вновь «зазеленеть, расцвести». Она была прекрасна. Не знаю точно, что своего Никита Сергеевич добавил в этот шедевр. Скорее всего, ничего. Ничего сюда добавлять не нужно. Ну, может, параллельные кадры танца молодой балерины он вставил. И главные слова сказал Михалков: «На нее словно живой водой прыснули». Живой водой русского искусства. Сегодня на Западе отменяют Чайковского, Достоевского… Не «Лебединое озеро» отменяют, не «Братьев Карамазовых», но живую воду. Без нее они совсем омертвеют, а гениальный испанец останется живым — на него тоже прыснули живой водой великого русского искусства. Дай тебе Бог здоровья, дорогой наш друг…

Рассказал все это Машуне. Через два дня она прислала эсэмеску «Спасибо тебе за свет, спасибо за правду. Я еще два раза перечитала “Перекличку”». Мудрые у меня друзья. Конечно, я сразу ей перезвонил: «Ты права — я не политик, я просто толковый русский человек». Машуня облегченно вздохнула. Кое в чем и она права — я не политик. Уверен, она согласилась со мной, что и Михалков, хотя и ел круассаны в Париже, и на гондоле в Венеции плавал, тоже толковый русский художник…

Недавно Маша рассказала. Одна наша мухоршибирская женщина принесла на приемный пункт для отсылки вещей на фронт много всего. Видя такое множество, ее спросили: «У вас кто-то родной там?» Она: «Два племянника». Ей предложили: «Давайте прямо им, вашим родным племянникам, и пошлем?» А женщина в ответ: «Не надо. Там все — наши. Там все — родные».

* * *

Но чаще всех я звоню моему другу, замечательному поэту Евгению Юшину. Дружим мы лет пятнадцать. Кстати, детство и юность он прожил в Улан-Удэ, в ста километрах от моей Мухоршибири. Тоже земляк забайкальский. Когда отошла ко Господу его жена Таня, я стал звонить ему почти каждый день. Они прошли рука об руку больше сорока лет. Женя называет жену только Танюшей. И я свою жену называю только Маришей. И мои читатели ее только так и называют. При встрече спрашивают: «Как Мариша поживает?» Женя немало стихов посвятил жене. Сейчас подготовил сборник о Танюше и для Танюши. Особенно мне полюбилось вот это стихотворение:

И, что тут поделаешь? Ну не клюет!

Наверное, рыба ушла под коряги.

Зато я услышу, как ветер поет,

И желтые листья трепещут, как флаги.

Зато я увижу: летит тишина

На тонкой и чуткой, как жизнь, паутинке,

Зато меня встретит сегодня жена

В любимой моей васильковой косынке.

И спросит, конечно, хорош ли улов,

И где я так долго бродил на рассвете?

А я наберу на лугу васильков,

Чтоб разом на все ей вопросы ответить.

И вынесет Таня бидон молока,

И сядем под яблоней неторопливо.

И рыбами вдаль поплывут облака,

— Да вот она, рыба-то, вот она — рыба.

Жене было нестерпимо тяжко после ее ухода. Я старался поддержать его из своей деревни Старово-Смолино хотя бы звонками. Постепенно друг мой окреп духом, но я все равно звоню ему почти каждый день. Это стало для меня душевной потребностью. Недавно Женя рассказал потрясающую историю. Лет пятнадцать назад в составе делегации Союза писателей России он ездил в один старый русский город. На обратном пути судьба так счастливо распорядилась, что Женя попал в купе с Валентином Григорьевичем Распутиным, Владимиром Николаевичем Крупиным и Анатолием Дмитриевичем Заболоцким (кинооператором фильмов Василия Шукшина «Печки-лавочки» и «Калина красная»). С тремя большими русскими художниками. Ну, как водится, сначала выпили и закусили. Художники, люди постарше, собрались спать, а Женя решил еще посидеть в соседнем купе с писательской братией. Надо сказать, друг мой — широкая русская душа. Изредка мы бываем с ним в Центральном Доме литераторов. Я, просидев пару часиков, выпив свои сто граммов, обычно собираюсь домой, а Женя иногда решительно заявляет: «Сережа, ты как хочешь, а я еще посижу — я не добрал». Это «не добрал» стало у нас веселым присловьем. При всяком удобном случае мы его вставляем. Когда за столом прошу у Мариши добавки, она улыбается: «Не добрал?» Так что Женя, можно сказать, частенько присутствует за нашим столом. И после ЦДЛ он непременно звонит, мол, не беспокойся, Сережа, я дома. Я спрашиваю: «Ну, что, добрал?» Нет, конечно, Женя знает свою меру, но шутка наша прижилась. Друг мой растепленно отвечает: «Добрал, добрал».

Вот и в тот раз, в поезде, Женя добрал в соседнем купе. Вышел в коридор и серьезно призадумался. От жены знал, что, добрав, он обычно храпит по-богатырски. А тут едут с ним люди, которых уважает безмерно. Танюша, спасаясь от его богатырского храпа, иногда уходила спать в другую комнату. Решил Женя просидеть всю ночь на отставном стульчике в коридоре. Задремав, пару раз чуть не упал на пол и вынужден был зайти в купе. Соседи, видимо, спали. Лег на свою верхнюю полку над Распутиным и мгновенно провалился в сон. Утром Валентин Григорьевич говорит: «Женя, как ты меня ночью напугал». Женя, конечно, начал извиняться за свой храп, но Распутин прервал: «Нет, нет, не то… Я в поездах спать не могу. Обычно лежу, думаю. Пришел ты, лег и затих. Вскоре мне показалось, что ты совсем не дышишь. Встал я, послушал. Вроде бы дышишь, но совсем беззвучно. Потом я еще два раза вставал послушать: дышишь ли ты. Напугал ты меня». Рассказывая, Женя поражался, какой же чуткий, сердечный человек Распутин. Я же больше удивился другому. Впервые услышал, что человек хотел просидеть всю ночь в коридоре поезда, чтобы не мешать спать своим соседям. Но совсем меня потрясло, что Женя настолько уважал своих знаменитых попутчиков, настолько перед ними преклонялся, что вообще не храпел. Спал именно как убитый. Так, что напугал Распутина. Я подвел итог: «Ты понимаешь, что своим уважением ты “победил естества чин” — не храпел, как обычно после “добрал”. Ты написал про эту поездку?» — «Нет, не написал. Как-то неудобно про себя писать…» Друг мой поразительно скромный человек. Он долго не мог привыкнуть, что я совсем не стесняюсь описывать чудесные случаи, случившиеся после прочтения моих книг. Не сразу понял, что я не себя возвышаю, а рассказываю про чудеса Иринарховского крестного хода, что я не себя славлю, а Бога, выкладывающего мне эти чудеса, как на блюдечке. Я предложил: «Давай я напишу». Женя неожиданно согласился: «Ты можешь. Это ты сказал, что я “победил естества чин”. Мне и в голову не пришло».

* * *

Осенью объявили частичную мобилизацию. Большинство отнеслось к этому с пониманием, но нашлись и те, кто собрал чемоданы и сбежал в Прибалтику, Грузию, Казахстан. Нам с Маришей тоже несколько человек позвонили, мол, нет ли у вас знакомых в соседних странах. Мы отвечали коротко: «Вы ошиблись номером. Больше нам не звоните». Однажды со слезами позвонила наша дочь Нина. Мужа Антона вызвали в военкомат. Мариша ей: «Нельзя так себя вести. Держи себя в руках». — Нина: «А если бы отца забрали на войну. Ты бы тоже не плакала?» — Мариша: «Плакала бы… в подушку, а больше никто бы моих слез не увидел». Мудрая у меня жена. Дочь потом вела себя достойно, а Антон, когда ему сказали: «Вы свободны, у вас много детей», — даже расстроился. Он, оказывается, во время срочной службы воевал на Кавказе. А мы этого не знали. Теперь зять для нас не просто Антоша, как раньше, а уважаемый Антон Иванович.

Во время мобилизации стало очевидно: мобилизационную систему у нас разрушили. Как говорится, оптимизировали. Недальновидно решили: зачем на нее такие деньги тратить, если у нас теперь компактная профессиональная армия? Я считаю, в нашей стране, в России, любая оптимизация просто недопустима, даже преступна. Потому что наше главное богатство не земля, не недра ее, а народ наш. На него нельзя деньги жалеть. Слава Богу, не успели оптимизировать советскую медицину, хотя очень старались. Потому, во время кавидной пандемии мы не миллионы потеряли, а триста тысяч.

Теперь наши правители успокаивают народ, дескать, повторной мобилизации не будет. Думаю, так нельзя говорить. Надо доверять народу. Надо прямо, честно сказать: мобилизации, скорее всего, будут, и еще не одна. Я верю, Президент прекрасно понимает: Запад будет воевать с нами до последнего украинца, до последнего поляка, до последнего немца и т.д. Воевать не на жизнь, а на смерть. Потому нам нужно быть всегда, постоянно, мобилизованными. У нас все мужчины, годные в строй, должны проходить регулярную военную подготовку. Срочную службу надо увеличить хотя бы до двух лет. Открыть побольше офицерских училищ, всяких курсов младших командиров. Раз в год, в два (военные знают, сколько) призывать всех военнообязанных на переподготовку на месяц, на два (военные знают на сколько). Все наши мужчины должны быть готовы по первому призыву Родины встать на ее защиту.

Мобилизоваться нужно не только военнообязанным, но всему нашему народу. Мобилизоваться морально, нравственно, духовно. Нужно начать жить честно, мужественно, сосредоточенно, с ясным осознанием, в какое грозное, но и прекрасное время мы живем. Бог подарил нам счастье жить в судьбоносное для всей планеты Земля время. Думаю, это про нас русских сказал Бог евреям: «Придет с Севера народ крепкий, бодрый и сядет на вашем месте…»

По телевизору хорошо видно, как происходит мобилизация общества. Выпустили, к примеру, на «России-1» очень любимый народом сериал «Тайны следствия» и ради него передвинули на более позднее, ночное время замечательную политическую передачу «Вечер с Владимиром Соловьевым». Мы с женой тоже с удовольствием смотрим «Тайны следствия». За двадцать лет просмотра его герои Леня Кораблев и Федя Курочкин стали нам, можно сказать, близкими людьми. А уж Марью Сергеевну, в исполнении Анны Ковальчук, мы просто обожаем. Вернее, я обожаю, а жена мирится с этим моим обожанием. Когда меня спрашивают: хорошая ли актриса Анна Ковальчук, отвечаю: «Она не актриса. Ей не нужно играть. Она просто дарит зрителям свою красоту и делает это превосходно. Думаю, Аня похожа на прекрасную Рахиль, жену праотца Иакова. Иван Бунин писал: “Сладчайшее из слов земных! Рахиль!” Еще сочинил для жены историю, как Анна Ковальчук поступала в театральное училище. Якобы она просто зашла в аудиторию, просто представилась: «Я — Аня Ковальчук». Услышав голос, очарованная красотой комиссия не стала испытывать способности. Приняли без экзаменов. Всем было ясно: Анне Ковальчук не нужно никого играть, ей надо просто дарить свою красоту. Рассказывал так убедительно, так красноречиво, что даже моя жена, знающая, какой я великий фантазер, сначала поверила, что все так и произошло.

Однако при всей нашей любви к «Тайнам следствия», к Анне Ковальчук мы очень огорчились, что «Вечер с Владимиром Соловьевым» передвинули на ночное время. Как говорится: товарищи не понимают, что творят. Эта великолепная передача воспитала многих граждан России в патриотическом духе. Эта передвижка очень нас расстроила. Мы с женой давно мобилизовались идеологически и духовно…

К великому сожалению на «России-1», главном русском канале, до сих пор рекламируют банк предателя Родины Тинькова. Он и фамилию свою изменил на немецкий лад «Тинькофф». Понимаю, рекламу не так-то просто убрать. Есть договор, материальные обязательства, есть капитализм со своими законами: деньги не пахнут; ничего личного — просто бизнес, и прочая дрянь. Но есть еще и люди, не понимающие, что фамилии «Тинькофф» не должно быть на экране. Для меня чеченец, крикнувший: «русские не сдаются» — русский человек, а Тинькофф не русский, Тинькофф — предатель Родины. Ему не должно быть места на экране!...

Но есть и телевизионные радости, показывающие, что и на телевидении люди потихоньку мобилизовываются идеологически, политически, становятся патриотами. Несколько лет показывали видеоролик крема «Долгит». Там мать зло, агрессивно выговаривает сыну, что он купил «Долгит» не в желтой упаковке. От злости она раздавливала в руках помидор. Я возмущался, как же работники «России-1» не понимают: подобные ролики не только действуют на нервы нормальным людям, но они вводят в норму ненормальные отношения среди людей. И вдруг недавно не поверил своим глазам. Эту рекламу «Долгита» переделали. Сын уже принес тюбик в желтой упаковке, но всего один, и мать огорченно, но мягко сделала ему замечание, мол, надо было купить несколько штук. Сын же ее совершенно успокоил: «Теперь в тюбике целых сто пятьдесят граммов. Его надолго хватит». Долгита надолго хватит…

Конечно, самый мобилизованный канал «Россия-24». Первого января весь день и всю ночь повторяли они золотую коллекцию «Бесогонов» Никиты Сергеевича Михалкова. Зрителям подарили радость и автора поддержали — он как раз тяжело болел. Берите, телевизионщики, пример с «России-24». Надо всем подтянуться, взглянуть на себя построже. Ведущие двух очень хороших передач начинают со слов «В эфире ваша любимая передача…» Честно сказать, мне после этого смотреть не хочется. Где этика? Где скромность, друзья мои? Очень они меня огорчали, прямо слух мне резало: ваша любимая передача. А недавно ушам своим не поверил. Ведущая одной из этих передач не назвала свою передачу «любимой». Потом специально несколько раз послушал начало: Слава Богу, больше «любимая» не повторялась. Передача-то очень хорошая… Так держать… Это все не мелочь. Это лакмусовая бумажка, показывающая, что происходит у нас в стране.

Нередко слышу от разных экспертов, аналитиков, даже очень умных, дескать, придут наши воины с фронта и здесь, в тылу, тоже порядок наведут. Я в корне не согласен. В тылу воевать с потребительством, с саботажем, с равнодушием — эта наша задача. Как-то у Соловьева один китаевед предложил нам вернуться к опричнине Ивана Грозного. Другие эксперты восприняли его предложение с улыбкой. А по-моему, очень глубокая мысль. Опричников у нас в обществе, в истории незаслуженно, несправедливо оболгали. Дескать, жестокие убийцы, палачи, разъезжавшие по Руси с метлами и собачьими головами. Все так. И разъезжали, и кого-то в остроги посадили, кого-то убили. Время было суровое. При царе Иване Грозном главными саботажниками решений царя, его добрых, больших начинаний была знать — бояре да князья. Видя, что справиться с ними нет никакой возможности, царь набрал верных людей, готовых исполнить любой его приказ, готовых голову свою за него положить, и чужую, если потребуется, с плеч срубить. Назвал он их опричниками. Это государевы люди «опричь бояр да князей». И они выполнили свою историческую миссию. Самых злостных бояр, мечтавших переметнуться в Литву да в Польшу, вырубили под корень, других научили быть покорными царю-батюшке. Если бы опричники не исполнили царскую волю, не очистили государство от пятой колонны, от саботажников, то в 1612 году, в Смутное время, бояре бы сдали Россию польскому королю. Мудрый Иван Грозный прозревал будущее и сделал все, чтобы этого не случилось, чтобы всегда стояла Русь Православная во славе и красоте. И у нас сегодня так называемая элита, занимающая высокие посты, саботирует распоряжения Президента, всячески их замурыживает. Перековать их невозможно. Не той они закалки. Надо Путину набирать верных людей — государевых, «опричь» нынешних министров да чиновников. Как их называть, неважно: Госсовет, Ставка Верховного главнокомандующего… Верные люди есть. Пора, пора вводить «опричнину». Все мы , русские патриоты, должны стать опричниками Путина. Нет, не с метлами ездить и головы отрубать, но каждому на своем месте честно, мужественно исполнять свой профессиональный и гражданский долг. У православных говорят: равнодушием Бог предается. Наша задача — вычистить поганой метлой из нашей жизни равнодушие. Нынче надо не только танки, самолеты производить, не только хлеб растить и лес валить, но нужно перестроить систему образования, воспитания, социальные институты, культуру. Самое тяжелое — выжечь из душ людских психологию потребительства, привитую населению нашей страны за последние пятьдесят лет. Как говорит Антон Павлович Чехов, «выдавить из себя по капле рабов…» Рабов потребления.

* * *

Возле монастыря подвыпивший молодой мужчина в камуфляже кинулся меня обнимать: «Антоныч». Что-то смутно было в нем знакомо, но никак не мог вспомнить, кто это, и где мы встречались. Честно признался: «Прости, не припомню тебя». Он распахнул глаза, мол, этого быть не может. Так удивленно распахивают глаза иринарховские крестоходцы. В их глазах ясно читается: «Мы же вместе прошли от Борисоглеба до Кондакова?...» Но этот мужчина махнул рукой: «Неважно… Я оттуда пришел. Столько наших ребят полегло. Вчера налопался». Оттуда, там, туда — это теперь про войну на Украине. Я ему мягко: «Понимаю тебя, но все же ты остановись, не пей больше». Он улыбнулся: «Вы же тоже раньше пили. Вы шли к реке топиться». Пришел мой черед распахнуть глаза. Это он вспомнил из моей непридуманной повести «Иринарховский крестный ход». Мужчина обронил: «Моя мама очень любит читать ваши книги». К счастью, у меня в кармане оказалась «Перекличка». Подарил ему: «Был бы не такой старый и больной, пошел бы туда. Когда-то я очень хорошо стрелял». Он: «Нет, Антоныч, ты нам здесь нужен. Нам тяжело, но они нас не сломают». Достал из кармана пирожок: «У Марины Цыбульской купил. Очень вкусные. Возьми, Антоныч». До сих пор меня мучает, что никак не вспомню кто это. А он как родной меня обнял. И совсем не огорчился, просто обронил: «Неважно». Как солдат повоевавший отнесся. Другой бы начал объяснять и даже обиделся бы, что его не помнят, а ему не важно. Ему важно, что он помнит меня и мои книги. И все-таки глаза он распахнул, как крестоходец. Сегодня мне кажется, что это мальчишка, которого лет двадцать назад я взял с собой в Иринарховский крестный ход. Он стоял тогда на обочине и спросил меня, что это за шествие такое? Я остановился, рассказал. Мальчишка: «Можно мне с вами?» Года три потом ходил с ним в Крестном ходе. Потом он, видимо, куда-то уехал, а потом просто вырос, и я перестал его узнавать, а сам он постеснялся напомнить о себе. Мальчишка, выросший в Иринарховском крестном ходе! Воином он вырос. Продолжает свой крестный ход. Только уже не с иконой, а с автоматом Калашникова, как Пересвет с копьем на поле Куликовом…

* * *

Все-таки не все дороги у нас отремонтировали. Натрясло мой позвоночник. Так переклинило, что наклоняться не мог. Но я знаю: у меня болезни — ко славе Божьей, а не только наказания за грехи: многие мои повестушечки созданы под впечатлением болезней.Большой русский писатель Владимир Личутин так подписал мне свою книгу: «Замечательному прозаику Сергею Щербакову от автора с поклоном. Будь здоров до ста годов». Стало ясно: он читал мои последние повестушечки…

Весело сказал Марише: «Придется еще раз про дороги написать, Путину пожаловаться. Может, он тогда наконец-то разгонит этих саботажников. Хотя вряд ли, Владимир Владимирович обычно не разгоняет, не заменяет, а старается заставить работать тех, кто есть». Спокойно поехал к массажистке, которую рекомендовал наш дорогой Сан Саныч. Он — врач невролог, мануальщик, он большой универсал, он — врач в третьем поколении и просто очень добрый, душевный человек, хотя любит напускать на себя строгий вид. Сан Саныч — главный наш советчик по здоровью. Точнее, по болезням. Четверть века не только держит наши позвоночники, но, благодаря ему, я сохранил правую руку, а Маришу Сан Саныч, можно сказать, два раза от смерти спас…

В кабинете массажа я разделся, снял живые помощи. Для невоцерковленных объясняю. «Живые помощи» — это длинная матерчатая лента. На ней написан девяностый псалом Давидов: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…» Молитвой «Живые помощи» православные опоясывают себя вокруг талии на голое тело. Защищают себя псалмом Давидовым от всяких бед и напастей. Обычно никогда не снимаю их, но тут надо было массировать поясницу и пришлось снять. Глянул на помощи и виновато обронил: «Совсем истрепались. Надо новые купить». Массажистка долго глядела на них: «Когда сын поехал туда, я очень переживала, что забыла надеть на него “Живые помощи”. Он позвонил из Луганска. Я повинилась в своей забывчивости, а он успокоил: «Мама, “Живые помощи” у меня есть. Приехав сюда, мы сразу пошли в магазин. Накупили конфет, мороженого, — молодые, веселые, бесшабашные. — Выйдя на крыльцо, увидели старушку. Она упала перед нами на колени: “Сыночки, родненькие, как мы вас ждали. Защитите нас от этих фашистов. Кроме вас некому”. Мы ее подняли с колен. Она достала из кармана “Живые помощи” и подарила нам. Нас было пятеро и она всем пятерым подарила. В эту минуту мы поняли: куда и зачем приехали… Не шоколад с мороженым есть…» Я же подумал: «Словно знала, что пятерых встретит. Это какая-то русская святая. Может, блаженная Матронушка, может, моя любимая Ксенюшка. А если и не святая, то, выражаясь слогом владыки Тихона (Шевкунова), “несвятая святая”. Старушка, накупившая “Живые помощи”, чтобы раздать их русским солдатам — это не обычная, это святая старушка». Так что пятеро наших воинов воюют в «Живых помощах», подаренных святой. А может, и не пятеро, а гораздо больше. Никто не знает, сколько живых помощей она раздала…

А массажистка, разминая мой позвоночник, вспоминала: «Когда сын приехал в отпуск, мы как раз строили второй этаж нашего дома. Я ему сказала: «Сейчас спихну тебя вниз, ты сломаешь ногу и больше не пойдешь»; а он мне: «Мама, я туда на костылях пойду. Кто, если не мы».

Вспомнив нынешнюю молодежь, поселившуюся на постоянное жительство в виртуальном мире компьютеров, айфонов и прочей дряни, обученную по Болонской (Западной) системе образования, воспитанную по законам и правилам Ювенальной юстиции, я спросил: как же она сумела воспитать такого золотого парня? Правда, за несколько сеансов массажа понял: передо мной мудрая русская женщина. Как моя мама, как наши мухоршибирские матери.

Во время пандемии она не стала мудрить, «слушать чужого дядю», а послушала Президента и Патриарха. Не обращая внимания на всяких кликуш, соблюдала меры предосторожности, рекомендованные медиками, делала прививки. Увидев наклеенное на моей машине «Z», с первой встречи отнеслась ко мне с особенной теплотой. У нее сын там! И муж спокойно готовится идти на войну: «Я же полицейский, стрелять умею». Он уже был в «командировке» на Кавказе.

Массажистка (она просила не называть ее имя) продолжала: «Как-то, еще в младших классах, пришел сын из школы и говорит: “Мама, ты не имеешь права меня ругать, наказывать, заставлять дрова носить…” А я ему: “Хорошо. Тогда собирайся, я тебя в детдом сдам. Я тогда тоже ничем тебе не обязана. Раз ты не хочешь свои обязанности исполнять, тогда и я не хочу. По нынешним законам полное право имею. Собирайся, собирайся. В детдоме тебя воспитают, как надо, по-иностранному”. Он как заревет, и больше мы к этой теме про права не возвращались. А когда младшая наша дочь, однажды придя из школы, тоже заявила мне, дескать, я не имею права ее ругать, заставлять мыть посуду, мести пол, тогда уже сын образумил младшую сестру: “Собирайся, мы тебя в детдом сдадим. Мы тогда тоже ничем тебе не обязаны”. Сын много возился с сестрой, всячески воспитывал. Сестренка сначала притихла, а потом вспомнила: “А мне дали телефон. Если вы будете меня обижать, то я могу позвонить, пожаловаться на вас”. А брат (ему тогда лет двенадцать было): “Звони, жалуйся, маму лишат родительских прав, а нас заберут в детдом. Хочешь в детдом — звони”. Больше младшая не заикалась о своих правах и дочерние обязанности исполняла».

Я тоже давно понял: где про права — там нет любви, а где обязанности — там про любовь. У Христа нашего ничего нет про права, у Него только про обязанности: десять заповедей. Из прав вырастает эгоизм, равнодушие к другим, а из обязанностей непременно вырастает любовь. У нас, у русских, говорят: стерпится — слюбится. Мол, будешь терпеливо, от всей души исполнять обязанности мужа, жены ли, то тебя непременно полюбят. Крепче, чем Ромео Джульетту. Лучшие люди на земле, святые, забывали про все свои права, а только исполняли обязанности к Богу, к людям, к природе. На Западе всё пекутся о правах человека — поэтому там нет любви. Любовь оттуда ушла. Лучшие произведения искусства на Западе как раз о том, что любовь, Бог покинули людей.

Когда сыну массажистки исполнилось шестнадцать, он однажды спросил: «Мама, зачем ты меня так муштруешь?» Она: «Ты же в армию служить пойдешь. Хочу, чтобы ты хорошим солдатом стал». Сын рассмеялся: «Мама, какие солдаты?! XXI век на дворе! Теперь не солдаты, а ракеты, самолеты воюют». Мама только улыбнулась его наивности: «Сынок, у нас в России солдаты всегда будут нужны». И продолжила учить его делать все как надо…

К сожалению, многие наши руководители, военачальники думали, как этот мальчишка. Вплоть до нынешней войны на Украине так думали… Оптимизировали армию. Сократили срок службы до одного года. Кто служил, тот знает: за год хорошего солдата не подготовить. А нынче, какая сложная современная военная техника! Офицерские училища позакрывали, мобилизационную систему разрушили. «А зачем нам много солдат и офицеров — сегодня ракеты и самолеты воюют. Сегодня нужна компактная профессиональная армия», — так у нас думали. А русская женщина всеми фибрами своей души, каждой своей клеточкой, знала, помнила: Россия всегда побеждает всем народом. В 1612 году поляков, в 1812 году Наполеона, в 1945 году Гитлера мы победили всем народом. У нас иначе нельзя, на нас всегда идет вся «тьма Западная». Вся Европа сначала вместе с французами, а потом и вместе с немцами воевала с нами. Их можно победить только всем народом.

Она все знала, все помнила, все понимала. Когда сыну исполнилось 18 лет, уговорила его, ради нее, исповедоваться и причаститься Тела и Крови Христовых. Он тогда, как многие в юности, отошел от храма, от веры. Прозорливо сказала: «Тебе скоро в армию, а время у нас неспокойное». По дороге в храм Павлова села сын недовольно ворчал, но после исповеди простоял всю службу молчком. На обратном пути мать спросила: «Что ты, сынок, притих?» Он ответил: «О. Николай сказал мне на исповеди, что каждое слово, сказанное матери поперек, отнимает у нее год жизни». Потом он еще лучше исполнял свои сыновьи обязанности. А где про обязанности, там вырастает любовь. Мама его это очень хорошо знает. Как любит говорить Святейший Патриарх Кирилл, «не от ветра своей головы знает». Знает из опыта своей мамы, бабушки, прапрабабушки, воспитавших хороших солдат, героически защищавших нашу Россию-матушку.

* * *

Роскошная осень 2022 года заканчивается. Догорают костры берез. С их золотых «щербаковских» прядей в августе осень начинается и заканчивается кострами. Это я написал, что с золотых прядей начинается осень. Видели это все, но никто не сказал. Березовое осеннее закольцевание. Правда, моя глазастая жена углядела: березовые костры погасли, а придорожный низенький шиповник местами еще желтеет. Старается она, чтобы я не загордился, дескать, я — новый Пушкин. Я благодарно рассмеялся, мол, спасибо за заботу, но зря ты беспокоишься, дело не в моей гордыне: «Шиповник, Мариша, — это кусты, а не деревья. Его мало, его толком и не видно. Не шиповник осень делает. Осень делают клены и березы». Мариша поняла, что я «не от ветра своей головы» придумал: «Да, осень — это не шиповник. Это клены и березы».

Как-то вечерком, наглядевшись на осень, вошли в нашу калитку под дубом, а перед глазами мошки шаром кружатся. Пришлось даже нагнуться, чтобы их не потревожить. Когда-то мой дорогой друг и сосед Александр Иванович, махонький мужичок с грозной фамилией Ермолов, научил: «Если вечером мошки шаром или столбом кружатся, значит, завтра день будет добрый, солнечный». Я потом еще сам увидел: чем больше мошек в этом шаре, тем день солнечнее… Конечно, назвал я этих мошек солнечными. Назвал вестниками хорошей погоды.

* * *

Когда нет семечек в кормушках одна знакомая синичка прилетает, садится на виноградную лозу, висящую за окном гостиной. Качаясь на ней, смотрит на нас укоризненно. Дескать, сами едите, а про нас забыли. Эта лоза декоративного девичьего винограда, как и синичка, очень скрашивает серость осенних хмурых будней. В лозе несметное множество оттенков красного цвета. Пожалуй, ни в одном растении столько нет.

* * *

Осенью и сны какие-то осенние, грустные. Приснилось. Иду я в какой-то толпе нескончаемой по песчаной дороге. Не идем мы, а бредем еле-еле. Сумерки, и на душе невесело, сумрачно, и чем дальше, тем сумрачнее. Думаю: куда же это мы идем? В какой такой мрак? Вдруг пронзило: мы бредем в смерть. Развернулся, а люди так тесно идут, что протиснуться между ними просто невозможно. Но я все же шагнул назад — очень мне в смерть не хотелось. Вдруг встречные стали расступаться передо мной. Я пошел назад. Вокруг становилось все светлее, светлее. Гляжу, в самом начале дороги сидят на дерновой скамье несколько человек. С краю сам Никита Сергеевич Михалков. Его усы ни с чьими не спутаешь. Я понял: провожают бредущих в смерть. Сел рядом с Михалковым, тоже провожать. Нам с ним туда еще рано — не все еще дела на земле сделаны. Проснулся. Сердце бешено колотится. Накануне очень плохо себя чувствовал. Вспомнил, моя массажистка предупредила, чтобы я был осторожнее: «Сейчас парад планет». Да, чуть я не вписался в парад угасших планет. Часто теперь снятся умершие люди. Мне восьмой десяток, и хотя я — Алеша Попович, здоровье у меня далеко не богатырское. Ближе я теперь к тому свету, чем к этому. Уже молча смотрю «на поблекшие травы луга». Хотя еще не молча, еще пишу «Закольцевание…»

Правда, один хороший сон с живым человеком приснился. В позапрошлом году в день рождения Владимира Владимировича Путина приснилось, как ходили с ним в гости к моим любимым двоюродным бабушкам Василисе и Варваре. Они принимали Президента как самого родного человека. Мне это было очень радостно, значит, я в нем не ошибся. В прошлом году я не знал, что в тот день Президент родился. Знакомые согласились, что сон чудесный, Богом посланный. А в этом году в день рождения Путина снова приснилось, сидим мы за маленьким низеньким столом и чинно беседуем. Очень мне хочется поговорить с ним. Мне кажется, мы друг друга поймем…

* * *

Конечно, промыслительно у нас в России слово «полк» такое значимое. Уже почти тысячу лет мы обороняемся от «немцев», от немых, не знающих русского языка. От темного Запада обороняемся. И неважно, в каком веке, двенадцатом или пятнадцатом, или восемнадцатом у нас на Руси создали величайшее произведение, поэму «Слово о полку Игореве». Началась русская художественная литература со «Слова о полку Игореве» и заканчивается сегодня «Словом о бессмертном полку». «Словом о полку Владимирове». Закольцевалась наша русская история «Словом о полку…» Победное шествие Бессмертного полка продолжается сегодня на полях брани на Украине. Нас победить невозможно, потому что в Бессмертном полку все бессмертны. И те, кто на портретах, и те, кто несет портреты. А те, кто топчет портреты, топчет знамена своих предков, рушит их памятники, те мертвы. «Укропы» мертвы. Нас победить невозможно — мы в Бессмертном полку шагаем. Мы бессмертны…

Верю: когда мы победим, Господь наш Иисус Христос подарит нам после многовековой войны с содомским, сатанинским Западом счастье порадоваться, пожить хоть крошечку во благоденствии, чистоте и покое. И лет через двадцать, а может через пятьдесят (один Бог знает, через сколько), придет Христос на землю во второй раз. С Богом все началось, Богом и закончится. Но я верю: даст Он нам, русским, порадоваться… Как радовались в раю Адам и Ева. С радости жизнь человеческая началась…

Обнимаю сердцем.

Ноябрь 2022 – март 2023 годов

Дер. Старово-Смолино