Стремился ли он эпатировать публику?
…была в его прозаических построениях нервная, жёсткая боль: очарование разочарования, силовой упор: мальчишка с рабочей окраины рванул в писатели…
В поэты сначала:
Россия солнцем освященна
Москва и зданиев верхи
Стоит в зиме непротивленна
Поди ее воспеть смоги!
и рельсы что идут повсюду
через полянные леса
и хвои синие. И груды
мехов. их длинные власа…
Мешая Тредьяковского с обэриутами, отфильтровав смесь пределами собственного дара, Лимонов (Савенко тогда) производил стихи, казавшиеся странными, шероховатыми, и – таившими в себе нечто волнующее, чарами серебряного века (вот уж чего не любил!) пронизанное…
…шпана, солдат, эпатажник, которого понесло по миру, вовлекая в водовороты приключений: понесло по книгам: со вспыхивающими поэтическими самохарактеристиками:
Бархатный коричневый пиджак
Светлая французистая кепка
Два стекла округлых (Он в очках)
Брюки по-матросски сшиты крепко
Кажется в Аравии служил
После пересек границу Чили
И в Бейруте пулю получил
Но от этой пули излечили…
Мечтал быть убитым: или – поднять мятеж: на манер Мисимы: чтобы, сделав себе харакири, разорвать путаницу причин и следствий.
Вернувшись в Россию – бушевал, кидал «Лимонки», воспевал СССР, боролся… порой казалось – неважно за что: лишь бы бороться, сама плазма этого увлекала чрезвычайно; ведь не чаял же он всерьёз восстановить Союз?
Нигилист и анархист – одновременно: он создавал прозаические книги, воздух которых вибрировал повышенным напряжением: и оно, врываясь в читательские сознания и души, находило ответные вибрации.
…полуголый, хлебает хохломской ложкой щи на балконе отеля «Винслоу», солнце палит…
Мат крепко заваривается в голове: по отношению ко всей этой жизни: прожжённой, циничной.
...потом развернётся текст про то, что у нас была великая эпоха.
Великая – с массой наждачных издержек, шероховатостей, кривизны; но великая, именно такая, как будет трубно воспевать её, полуниспровергая, неистовый нигилист Лимонов.
…на малышка Эдика Лимонова смотрит не стареющий старик Лимонов: смотрит грустно… конечно: столько всего пережил малышок, прежде чем превратился в такого.
Смотрит, сочиняя текст, воспевающий величие советской эпохи; отставив борьбу на время, отложив неистовость… даже.
…будто там – в мирах запредельности: встретились они, соединились, обрели, наконец, гармонию, которую ТАК бушевавший писатель, мечтавший построить собственное общество, вряд ли особенно ценил…
Александр Балтин
***
Ирина Павлова
ЛИМОНОВ
Он умел и любил быть настоящим.
С кем хотел - был высокомерным, с кем хотел - был обаятельным.
Сколько бы его ни обзывали маргиналом - маргиналом он не был никогда, как никогда не был и в мейнстриме.
Он был над тем и над другим.
Он был и зажигательным, и мрачным, и замкнутым.
Влюблял в себя женщин и мужчин.
Харьковский пошивщик брюк, который приехал завоевывать Москву как поэт, а завоевал чужие города.
Абсолютный нонконформист, которому эпатировать почтеннейшую публику было в кайф - как когда-то он эпатировал весь читающий мир своим "Эдичкой".
Не продажный. Всех можно было купить - кого деньгами, кого - шмотками, кого квартирами или синекурами. Ему тоже предлагали.
Не взял.
Он не был чужд соблазнам, но для себя соблазны выбирал сам, и всегда не такие, как у всех.
Казалось бы, кому, как не ему, нью-йоркскому скандалисту, отряхнувшему русский прах со своих башмаков, наплевать на Россию и её судьбу?
Но он хотел Россию, любил Россию, страдал за неё всем сердцем.
Кому, как не ему - с его лиловыми неграми на свалках Нью-Йорка или с его парижскими подмостьями, - не влиться было в дружную либеральную тусовку?
Но его всегда тошнило и от их какбыкомильфотности, и от их "какбыбунта".
Да и от их пошлости тоже тошнило.
Он, в отличие от них, ничего не имитировал. И презирал всей душой имитаторов, с их ловкими руками, вечно засунутыми в карманы кровавого режима.
Он не был выше низких истин, но никогда не опускался ниже высоких.
Ему вчера было 80.
И его очень не хватает сегодня.
