АЛЕКСАНДРИЯ
Сколько же раз еще подходить к столу, садиться за него, и писать на белой бумаге одно и то же слово: Александрия? То ли нет сил, то ли еще не дорос до написания о ней. Но куда еще расти – скоро помирать, и сил уже все равно не прибавится.
Александрия! Как же я помню свежесть и ветер первого утра в Александрии. Накануне безконечный пыльный день по страшной жаре от Каира через Нитрийскую пустыню. Я – человек севера, к холодам привык, но очень плохо переношу жару. А вчера была не просто жара, а пыльная обжигающая буря. Самум. Как объяснить, что такое самум тем, кто не был в пустыне и не видел и не ощущал этот полёт раскалённого песка над песками? Проще сказать, это примерно та же метель, пурга, вьюга, тот же самый буран, только вместо снега вихри плотного песка, и вместо минус сорока плюс пятьдесят.
Мы ехали в сверхяпонской машине, предназначенной именно для таких вот пустынных мест и погодных условий. В машине полная герметичность, кондиционеры, но что это для африканского самума? Все мы поседели, кашляли, задыхались. Ни по сторонам, ни впереди не было никакого просвета. Фары пробивали плотность кипящего песка метра на три. Надо ли говорить о нашей скорости, и о том, что вместо восьми часов пути мы ехали восемнадцать.
Что же помогло мне пережить эту дорогу, и потом вспоминать её даже с радостью? Конечно, святые раннего христианства. Ведь всё это - пустыня, и забивающая лёгкие мелкая пыль, редкие чахлые прутья кустарников – это места их подвигов во славу Божию. Отсюда, из этих пустынь пришло к нам слово, ставшее русским – пустыня. То есть безмолвие и одиночество. Здесь начиналось христианство. Именно сюда уходило Святое семейство, и от его присутствия рушились языческие идолы. Сюда в первые века новой эры уходили первые христиане. Уходили славить Христа в пустыню. Жили в уединении десятками лет. Днём жарища, пылища, ночью холод – колотун. Скорпионы, змеи, шакалы. Так что на японской машине, мне-то какие были особенные страдания? Да ещё и усиленное питание и разнообразное питье, и в машине и на остановках. Одну остановку особенно запомнил. Не из-за питания. Да и не елось и не пилось – песок во рту. Прополощешь – опять набивается. Хоть не дыши, не разговаривай. Уже и слышать друг друга перестали – уши забило. Так вот, на остановке вышел из придорожного кафе и стоял на крыльце. Как сказал Пушкин, «всё было мрак и вихорь». Только вместо снега неслась пыль. Вдруг услышал в этой летящей жаркой мгле звонкое цоканье копыт. И – точно – показалась тройка. Но не русская, арабская. Три ослика влекли огромную повозку с хворостом, поверх которого сидел спящий араб в сером клетчатом платке. Тройка процокала мимо и скрылась в песчаной перспективе.
Последний переезд до Александрии я прожил отдельно от себя. То есть песчаный туман пустыни захватил не только внешнее пространство, но и всего меня. Голова уже не могла руководить обмиравшим в жаре и пыли телом. Время заменилось тупым ожиданием конца дороги.
В Александрии горели уличные фонари, но были они включены ради тумана или наступившего вечера, понять я и не пытался. Ещё долго продвигались по серому от пыли городу. Наконец, подпятились к подъезду гостиницы. Я как-то смог выползти из машины, войти в вестибюль и получить ключ с крупно отчеканенным номером. Прочесть его смог только после того, как встряхнул головой. Единственное, что спросил у портье, далеко ли море. Он показал рукой прямо под ноги. То есть, оно рядом. Я еле переставлял онемевшие ноги. Если бы лифт не работал, уснул бы в вестибюле. Какой там ужин. Какие разговоры. Не помню, как вошел в номер и только среди ночи обнаружил себя одетым, лежащим в непонятно каком пространстве, на незастеленном диване. Оказывается, я и до кровати не смог дойти, упал оживать в прихожей. Включил везде свет и пошел под душ. Под ноги, на кафельный пол потекла с меня серочёрная муть, вскоре все-таки посветлевшая. Падающий дождь душа принес откуда-то сверху фразу из Псалтири: «…мглу яко пепел посыпающего». И, освежённый, снова упал досыпать, но уже осознанно, в белоснежные простыни широченной кровати.
И провалился в… каирские сны. Да. И они не могли быть иными, ведь всю неделю до Александрии меня окружал Каир.
Конечно, снились пирамиды. Мы и жили рядом с ними, и гостиница наша так и называлась – «Пирамида». Но никогда эти пирамиды меня не волновали, ни высотой, ни шириной. Жалко было строителей, невольников тщеславия фараонов, ведь они обрабатывали эти тяжеленные блоки гранита. И вырубать их надо, и отёсывать, и подтаскивать, и затаскивать. Одно остановило внимание – тут была премьера оперы Верди «Аида», написанная по случаю окончания работ на Суэцком проливе. А так - щебетание туристов, крики торговцев подделками под старину, верблюды, ослы. Да ещё вспоминалось слышанное когда-то утверждение, что такая форма пирамид вытянула всю жизнь вокруг себя и отправила её в космос. Вот от того-то вокруг пирамид пустыня. Тем не менее и после своей кончины фараоны продолжают кормить свой народ. Куда бы еще текли потоки туристов, как не сюда? Где бы ещё внушалась мысль о величии египетской цивилизации. Если она была так сильна, что же оказалась занесённой песками? Не верю я в теории Гумилева, в эти этносы, субэтносы, пассионарные вспышки. Веришь в Бога, и ничего ни с тобой, ни с твоей нацией не случится.
Всё перевернулось в подлунном мире. Ходишь вечером по центру Каира – сплошные французы, а в Париже ходишь вечером – сплошные арабы. Причём, это не туризм, а перемена места жительства. Да, видимо, последние в мире люди, которые могут болеть ностальгией, то есть тоской по родине, это русские. Вот и я уже тоскую по Отечеству, хотя всего как неделю из него. Но почему я говорю за всех русских, хватает уже и таких, кому счёт в банке важнее патриотизма.
Александрийское утро. Я выскочил из гостиницы. Вот оно море, как говорят на своём языке журналисты, в шаговой доступности. Но недоступно, ибо перекрыто широкой рекой несущихся машин. Они летят так оголтело, с таким воем моторов и сигналов, что безполезно ждать прогала в этой лавине. Шёл-шёл и, совершенно оглохший, еле добрался до подземного перехода. Нырнул в него, вынырнул и – вот она – синь морская. И как хорошо, что ветер дует с моря, а не наоборот. Дышать легко, свежо. Пёстрое сияние прибрежных волн мгновенно привело в хорошее настроение. Если б ещё убавить шум от несущихся машин или вообще убрать их из пейзажа, совсем бы стало прекрасно.
Но даже и тут к морю было не подойти. Высокая бетонная набережная отделяла его от города. Всё-таки где-то должен быть сход к нему, есть же в этом городе мальчишки, купаются же они, или все ездят на платные пляжи?
Столько прочёл всего об Александрии, одной из главных столиц античного и христианского мира, но хожу по ней, и нет никакого ощущения, что всё было здесь. Как представить: здесь стоял Александр Македонский, заложивший город у впадения Нила в Средиземное море? И город стал центром античного и раннехристианского просвещения.
Особенно велик здесь подвиг святого апостола и евангелиста Марка. Он первым начал здесь проповедь учения Христа, основал первую в Египте и вообще в Африке церковь. Более того, составил чин Литургии, которая долгое время сохранялась в александрийской церкви и доселе молитвы из неё употребляются в богослужении египетских христиан (коптов).
Но как угадать, как войти в историческую душу города среди теперешнего мира? И где хотя бы место того дворца, в котором нечестивый царь Максимин и ласками и угрозами старался отклонить святую великомученицу Екатерину от Христа? Хотя бы где место жертвоприношений языческим богам? Тогда был праздник, на который император как раз и прибыл. Горели костры, дым и смрад от горящих животных поганил воздух и коптил небеса. Но император не мог потерпеть того, что кто-то, хотя бы один человек не приносил вместе со всеми жертвы его богам. А такой человек, он знал, ему донесли, был. Это была девушка Екатерина. Царского рода, необыкновеннейшей красоты и ума, она открыто говорила о своей любви ко Христу. Император велел созвать лучших учёных с тем, чтобы они убедили Екатерину поклоняться не Христу, а истуканам из дерева, камня, металла. В споре с учёными Екатерина не только победила, но и убедила их верить в Единого Господа. Император приказал всех учёных, числом пятьдесят, сжечь на жертвенном костре. Екатерина благословляла новообращённых христиан и говорила, что они скоро встретятся.
Мало того, сама императрица Августа и царедворец Порфирий с двумястами воинами также уверовали в Господа Екатерины. И всех их, даже и жену, приказал Максимин обезглавить. А Екатерине предложил царский трон. В ответ получил гневный отказ. Как её пытали! На иконах святой изображено пыточное колесо. Это и представить невозможно: великую красоту душевную, телесную пытаются обезобразить, осквернить. Но и колесо разлетелось, разрушенное невидимыми ангелами, и святая сама взошла на помост и положила голову на плаху.
С Моисеевой горы Хорив видна Синайская вершина, куда Ангелы унесли святые мощи великомученицы. А в монастыре у подножия самая высокая награда паломникам – серебряное колечко с вензелем святой Екатерины. Оно в напоминание о том кольце, которое послал Спаситель невесте Христовой. Где тут всё это было? Только море, да облака, да очертания берега, на которые смотрела великомученица. Очень в России любят её имя.
Это начало четвёртого века. И при том же императоре Максимине, мучителе христиан (а сам Максимин позднее умрёт позорной смертью) было явление в Александрии трёх великих мужей: Мины, Ермогена и Евграфа. Максимину донесли, что александрийские жители признают Христа. Он послал своего вельможу, человека искусного в науках, известного оратора, Мину, родом афинянина. Мина разумно решил, что нельзя же карать такое количество жителей только за убеждения. Больше того, он примирил и язычников и христиан, позволив и тем и другим исповедовать свою веру. Сам же он, будучи дотоле тайным христианином, теперь открыто прославлял Иисуса Христа. Господь даровал ему силу исцелять Его именем больных: хромых, слепых, убогих, бесноватых. Конечно, эти чудеса укрепляли в людях веру в Единого Бога. Но что такое языческие праздники – это объядение, пьянство и блуд. И вот – храмы язычников пустеют, жертвенные костры погасают. Царю пошло донесение о событиях в Александрии.
Максимин на сей раз послал, тоже с войском, начальника города, человека знатного Ермогена, и приказал разобраться с Миной и его сторонниками. На корабле Ермогену явились три светлых мужа и сказали, что и Ермогену, как и Мине надлежит пострадать за Христа.
В Александрии Ермоген допрашивал Мину, приказывал пытать его. Видел, что весь народ на стороне Мины. И уже хотел тайно убить Мину, как вспомнил трёх светлых мужей, и уразумел Единого Бога. Тем более дано было ему вразумление: следы истязаний на теле святого Мины неведомой силой были исцелены. И теперь уже сам Ермоген просил у Мины крещения в веру Христову. И крестился перед всем народом. И был поставлен в епископы Александрии.
Конечно, это очень нерядовое происшествие стало известно Максимину. Теперь он уже сам с десятью тысячами воинов явился в Александрию. Но и первый его посланник, и второй заявили, что они готовы выдержать лютейшие муки, но от Христа не откажутся.
Начались публичные пытки. Во время их из народа вышел всеми уважаемый учёный и писатель Евграф и объявил себя христианином. Царь с великой ненавистью соскочил с судейского места, выхватил у одного воина меч, убил святого Евграфа и стал рубить его на части.
Казнили и Мину, и Ермогена. Они просили своих сторонников, чтобы их тела захоронили в Византии. Но злоба царя продолжалась, и он, чтобы не исполнить завещания святых мужей, приказал положить их тела в железный ковчег и утопить в море. Но ковчег не только не потонул, он быстрее царского корабля приплыл в Византию.
Во второй половине пятого свершается великое чудо преображения падшей девицы из Александрии в великую святую, Марию Египетскую. Блуд, пьянство, пляски, разврат, - вот что было с Марией почти до тридцати лет. В домах и на улицах города. А однажды пришла к пристани, когда от неё отходил корабль с паломниками в Иерусалим. Пристала к ним. И на корабле также пыталась соблазнять юношей и мужчин. Но почувствовала, что это совсем другие люди, не такие, с какими она губила жизнь. В Иерусалиме все пошли в храм Воскресения. И Мария с ними. Но изо всех только она какою-то властной, невидимой силой была отброшена от дверей храма. Ещё попыталась. Нет. Двери открыты, а в них не войдёшь. И поняла Мария, что это ей такое великое наказание за её грехи. Возрыдала и ушла в пустыню замаливать их на долгие сорок семь лет. Как жила, чем питалась? В жару, холод спала на земле. Старец Зосима, увидевший её, был поражен святостью Марии. Она рассказала ему о себе и просила причастить её и придти через год. Он видел, как она шла над землёй, переходила Иордан как по суше. Через год он застал её уже почившей. Вырыл могилу. Пришёл из пустыни лев и помогал ему.
Из великой грешницы Мария Египетская преобразилась в великую святую.
Тем временем я шагал и шагал, оставив надежды на омовение в море. Отели, в основном отели, стояли вдоль берега. Заполняют же их люди, едут же сюда со всего мира. Ещё бы – Александрия.
И вдруг странное здание остановило взгляд. Архитектура его была сплошной эклектикой. То есть надёрганной из разных эпох и стилей. В основном из конструктивизма. А-а, это Александрийская библиотека. Вот куда меня промыслительно принесло. Библиотека была главной хранительницей знаний Древнего мира. И вот, восстановлена. То есть, конечно, не восстановить сгоревшие сокровища, но хотя бы здание построено. Конечно, ни внешне, ни внутренне на то, первое, не похоже.
В библиотеку идёшь через электронные хомуты-искатели. Пищат. Арабка в форме просит выложить на тарелку с национальным орнаментом металлические предметы. Оказывается, пищала денежная мелочь, ещё не ушедшая к нищим теперешней Александрии.
Библиотека – детище ЮНЕСКО, в оформлении вестибюля все буквы всех земных алфавитов. Как-то так сляпаны, что русских еле доискался. Читальные залы заключены под солнцем – символом знаний, тут же водоём, солнце как бы восходит из моря. Здесь же модель земли, которая, опять же как бы, вращается вокруг солнца. Солнечные часы.
Подарки отовсюду. Двенадцать оливковых деревьев – подарок Палестины. Портреты, бюсты, рельефы и барельефы. Аристотель, Архимед.
Русскоговорящая сотрудница:
- Можно получить книгу за меньше минуты. – Приносит буклет на русском языке.
История Александрийского маяка. Связи с русскими. После революции много эмигрантов. Царские генералы работали вагоновожатыми. Шаляпин был дважды.
Проект подводного музея. Огромное количество древностей у берегов. Достать – пропадут. Чтобы сохранить экспонаты, лучше спускаться к ним в костюмах или в стеклянных камерах. Напротив библиотеки в море своеобразный стол, на котором стоял дворец Клеопатры, в который врезался немецкий самолёт.
Вечером сидел на балкончике, глядел как море бережно катит своих деточек – белые волны к берегу. Ласково убаюкивает шумом прибоя. Закрыл глаза и получилось впечатление, что машин нет, их шум сливался с шумом моря и усиливал его. Но так было недолго и больше не получилось. Сидел будто не в кресле, а в физически осязаемом шуме. Смотрю сквозь него в пространство. Река машин несётся со скоростью горной реки, это Авто-Нил. Долго сидел и показалось, что вся гостиница вместе с балконом и со мной поехала навстречу движению.
Думал: античность пропала не только из-за языческого многобожия, но и от того, что литература её обслуживала чувства, а не душу. Русская словесность от того ведущая в мире, что выращена Православием. И вышла не из шинели чиновника, а из шинели солдата и офицера, и из рясы священника, всегда была с народом и служила государству. И государство и Отечество, не как сейчас, были синонимы. А уж когда пошли заячьи тулупчики, да сюртуки разночинцев, тут и пошёл обман народа и крушение государства. Но Отечество осталось. И национальную культуру не победят ни политика, ни оружие, ни деньги.
Что делать нам, уже почти не читаемым, но всё ещё заполняющим полки библиотек? Писать. Да, все равно писать. Идёт война, война слов.
В центре Александрии огромный храм. Встречает настоятель, представляется: «Коптский ортодокс». Первая церковь в Александрии. Основал святой апостол Марк, просветитель Африки. Здесь место его мученической кончины.
Приглашает даже в алтарь. «Олтар, - говорит переводчица. – Мощи святого здесь».
Разувшись, входим. Здесь же мощи александрийского сапожника, к которому приходил святой Антоний. Это был ему ответ на вопрос: у кого можно научиться верить в Бога? Вот у этого сапожника.
Коптов шестнадцать миллионов. В храме три службы в день. Одна специально для детей у мощей отрока мученика Абунуба. Он напоминает нам нашего святого мученика младенца Гавриила Белостокского.
В церкви для детей, устланной узорными коврами, у алтаря установлена фигура патриарха Шенуды, сто семнадцатого папы коптского. Ему за восемьдесят. Фигура благословляет пришедших в храм крестом в правой руке, двигая ею на шарнирах туда и сюда. Это даже и смешно, но во-время вспоминаю, как у нас в Эрмитаже фигура Петра Великого на троне вставала и снимала шляпу.
Росписи стен – евангельские сюжеты и сюжеты о детях-христианах. Отроки вавилонские в печи, Давид, поражающий Голиафа, исцеление слепых. Избиение вифлеемских младенцев. Двенадцатилетний отрок Иисус среди иудейских учителей в храме Иерусалима.
Не всё же погибло, думаю я, вот библиотека, вот церковь. Но это, стоит только выйти на улицу, такие песчинки в пустыне земного мира.
За тридцать лет до Рождества Христова в Александрию вошли римские войска, и она стала римской провинцией. Хорошо, если б это преподносилось, как канун пришествия Бога на землю, нет, жалеется, что кончилось якобы золотое время эллинской культуры.
Считается кем? Да тем, кому так считать выгодно. Как у нас в России, обозвали эпохой застоя нормальную человеческую жизнь. И дали взамен бедность, пошлость и разврат. Очень не все были согласны с захватом России демократией, но кто их слушал? У сатаны всегда ставка на желудок и на толпу.
Александрия – пример этого. Если начать писать о завоевателях и насельниках её, это очень долго, да и все равно не запомнится. Что с того – узнать, кто тут и когда жил? Что им от этого, что нам? Уже пришла пора брать из истории не факты, фамилии, события, а дух её, брать то, что поможет спасти душу. В этом отношении Александрия неисчерпаема. Апостол Марк, святые отцы церкви Антоний, Мина, Павел, Макарий, Кирилл и Афанасий, как бы мы жили без их имён и учений? А в учениях главное: пойдём за Христом, спасёмся, а нет, так нам и надо.
Очень много пострадавших за Христа в Александрии. Конечно, я читал и читаю о них, но горечь в том, что хожу по Александрии, и она не откликается мне. Где же то место, тот Илиополь, на котором был посрамлён языческий учитель Зарий. Он прикрывался именем Христа, говорил, что он Его посланник. Зарий вызвал на спор епископа александрийского Елия. В словесном споре искусный обманщик стал оплетать словесами молчаливого священника. Но Елий предложил нечто более существенное, чем обмен мнениями. «Разожгите среди города костёр, и мы войдём в него. Кто не сгорит, тот и есть посланник Христов». Народу это предложение понравилось.
Костёр запылал. Зарий, устрашившись, пытался убежать, но люди не позволили. Епископ вошёл в костёр и стал молиться. Нимало не пострадав, простоял в огне около получаса. Вышел. А Зария люди просто насильно бросили в костёр. И он тут же стал гореть, весь опалился. Тот же Елий пожалел его и спас от смерти. С позором изгнан был Зарий из города.
Именно этот епископ Елий благословил преподобномученицу Евгению на подвиг иночества. Она была дочерью градоначальника, язычника. Остригла волосы, сказалась Евгением. Елий знал, что она девица, но благословил на монашеский подвиг. Никто не знал тайны Евгении. Она так была усердна в трудах и молитвах, что братия избрала её на пост игумена. У Евгении был дар чудотворения и целительства. Множество народа пришло ко Христу, благодаря ей.
Однако, не дремлет бес. Он внушил богатой красивой женщине Меланфии нечистую страсть к монаху Евгению. Меланфия заваливала монастырь подарками, золотом, добиваясь внимания игумена. Всё тщетно. Тогда стала открыто обольщать его. Была резко отринута. Донесла правителю города, что игумен пытался её изнасиловать. Подговорила и слуг на ложные показания. А тогда было время преследования христиан. Монахов схватили, готовили им казни. Именно правитель города Филипп, отец, допрашивал монаха Евгения (то есть Евгению, дочь свою). И, не терпя хулы на Христа, а их судили как развратных, Евгения решилась открыться, что она дочь Филиппа. Потрясение было таковым, что и сам Филипп обратился ко Христу и написал императору римскому Северу и его соправителю Антонину послание, защищающее христиан. Император знал Филиппа как мудрого правителя и послушался его совета: прекратились гонения на христиан.
О, очень ненадолго. В Александрии и власти и отношение к христианам менялись как погода осенью.
Но вообще, чаще были периоды преимущества веры христианской. Вот ересь Ария. Она же всецело владела Византией, то есть всем Средиземноморьем. Александрия держалась как бастион веры. И в ней оставались считанные единицы православных общин. Арий шёл закрывать христианскую церковь, уже одну из последних. И ему стало вдруг плохо. Что-то с кишечником. На пути общественный туалет. Скрылся в нём. Ждут-ждут – нет Ария. Забеспокоились, идут к нему. А он лежит мёртвый в своих нечистотах.
Хожу по улицам, стараюсь выбрать те, в которых остались хоть какие-то следы древности. Таких уже и не нахожу, только очень изредка вижу огороженные раскопки. Сверху вниз идёт: асфальт, булыжники, камень, песок, глина. Дерева не заметно. Не откликается античность, глохнет её шум. Только раннее христианство, сильное особенно здесь, ещё тянется к нам, как зелёная виноградная ветвь по бетонной стене. Сколько тут было учений, школ, сколько стычек, часто кровавых за убеждения.
Со всего древнего мира ехали сюда учиться в знаменитом огласительном училище, в котором в числе других преподавал знаменитый Ориген. Просвещённые пастыри из стен училища вскоре составили большинство участников Первого Вселенского собора при Константине Великом.
Но сколько и ложных учений породила здешняя учёность, ибо сильны были тут традиции школы античности – её упёртости: всё познать, даже непознаваемое. Не было благоговения перед Промыслом Божиим, самость и гордыня двигали главарями гностицизма, неоплатониками, монофизитами и, конечно, арианами. Всё отсюда.
Спорили, дрались, рвали рубахи, искали защиты у царей, но все раздоры и раздраи до поры, до времени. «Дом разделившийся погибнет», посему почти всё христианское в начале седьмого века было покрыто властью арабов, доселе озвученной криками муэдзинов. «Алла бисмалла…».
Главное для меня в Александрии, конечно, то, что именно здесь свершался перевод Священного Писания с древнееврейского на греческий, известный в мире как Септуагинта, а с греческого к нам, на славянский. Переводили с великим почтением к пророческим, Богодухновенным текстам. Сличали до запятой. Семьдесят учёнейших мужей сидели, вывезенные в отдельное место долгое время. И день окончания перевода отмечался одновременно. как и государственный, и как религиозный праздник. Одним из переводчиков был Симеон Богоприимец, автор слов: «Ныне отпущаеши, Владыко, раба Твоего, по глаголу Твоему». Но это, конечно, известно. Как и то, что произнёс он эти слова, встречая в Иерусалимском храме Святую Божию Матерь и Обручника Иосифа.
И уже вскоре, в первые века христианства, перевод этот был искажён иудеями, учёными раввинами. Из текста Писания было изъято главное – его Христологическое значение для судеб мира. И появилась Вульгата – латинский вариант Писания. По нему и живёт запад. Вот мы и видим, как живёт – падая в пропасти разврата и пошлости, поклонения золотому тельцу.
Бог всем Судия.
Александрия. Какое красивое, притягательное, женственное слово. Но как утоплено оно в водах времени.
Шёл, шёл, и всё-таки добрался до дальней окраины города. Даже какой-то и пляжик обозначился, и песочек прибрежный. Надо, обязательно надо погрузиться в александрийские воды. Но как к ним пробиться через полосу прибоя? А весь прибой – это колышущийся на волнах мусор цивилизации. Поднял глаза - и небо надо мной как закопчёное. Только слабый просвет в восточной стороне.
Оглянулся, увидел обломок весла. Вот и орудие. Разделся, расшвырял веслом проход в плавающей на воде мерзости и вошёл в Средиземное море. Где тут подводный музей, утонувший мир? Но зачем смотреть на него? Уже смотрели после потопа. Если и смотреть, то только с мыслью, что всё, современное нам, тоже утонет, если не в воде, то во времени.
История закончилась. Пора за неё отвечать. Неужели кому-то не страшно?..
Продолжение следует
