От редакции. Завершаем публикацию фрагментов фантастической повести Дмитрия Орехова «Журавлики» (см. рецензию О.Б.Сокуровой «Уверовавшие в утопусию»).
Глава 6
У Скалы Совета
Журавлики были птицами беспокойными, поэтому их кипучая энергия нуждалась в каком-нибудь выходе. Именно этой цели и служило общее собрание.
Как, наверное, помнит читатель, журавлики жили в долине между скалами. Одна из этих скал имела два широких уступа — она-то и называлась Скалой Совета. По краям уступы зарастали травой и кустарником, но средняя часть была голой. Нижний уступ обычно занимали журавлики из караула вождя, а верхний — члены Совета и сам Додо. Простые птицы располагались у подножия скалы, как бы на сцене этого природного амфитеатра. Если вопрос, вынесенный на обсуждение, вызывал сильные эмоции, кто-то из журавликов обычно испускал пассионарный крик. Это было особое ритуальное курлыканье. В журавликах был сильно развит дух солидарности, и, как только на площадке раздавался первый пассионарный крик, журавлики начинали вытягивать шеи, отыскивая кричавшего. Потом пассионарность пробуждалась и в них, и тогда они тоже начинали курлыкать — сначала робко, потом со все возрастающим рвением. Это был момент наивысшего единства журавликов. Такое единство могло быть достигнуто как на основе одобрения, так и на основе неприятия. Когда Додо рассказал журавликам о предложении Скунса, они дошли до состояния гневного пассионарного крика быстро и практически без раскачки.
— Верьте мне, птицы! — что было сил закричал со своей ступеньки Додо. — Грызуны могут требовать у нас этот берег! У них наши долговые расписки!..
И он поведал о том, что будет, если журавлики не согласятся на предложение Скунса.
Наступила тишина. Пожалуй, еще ни на одном Великом Сходе (по крайней мере, из тех, в которых участвовал Додо) такая мертвая тишина не наступала.
— Я что-то в толк не возьму, — наконец сказал старый Бзик-Бзик. — Кто-то, значит, набрал себе всякого добра, а мы потеряем берег? А эти молодцы, выходит, получили свои вещички даром, за счет всех нас?!
— Мы, рыбаки, ничего в долг не брали, — прибавил молодой журавлик Чик-Чик. — И теперь у нас отнимают берег, на котором стоят наши лодки?
Собрание снова заволновалось.
— Безобразие! — гомонили журавлики. — У рыбаков отнимают берег! У рыбаков отнимают лодки! Как Совет допустил? Как вождь допустил?!.
— Послушайте, свободные птицы! — закричал Додо. — Или вы забыли, что вы свободные? Разве вы не сами меняли орехи на фондукли? Разве не сами набирали в кредит? Я, между прочим, в кредит не брал…
— Зато ты винтики брал, — напомнил Какапо. — И задвижки. А потом продавал их втридорога.
— И совсем не втридорога! — возмутился Додо. — Да, я брал у грызунов скобяные изделия, но я торговал по правилам, за процент!..
Но Какапо было уже не остановить: он припомнил Додо и пакт с грызунами, и строительство парцеллы на берегу, и всеобщее одичание, наступившее в результате игры в фондукли... В конце своей речи совиный попугай заявил, что пакт о дружбе нужно разорвать, и чем скорее, тем лучше.
— А вещи отдадим грызунам, — закончил свою речь Какапо. — Пусть себе плывут восвояси!
— Кто-нибудь еще так думает? — поинтересовался Додо.
— Да! Да! — завопили внизу.
— А как же фрегат?
— А что фрегат? — высунулся нелетающий баклан Гога. — Кто его вообще видел, этот фрегат?
— Провокация! — закричал попугай Коко и возмущенно захлопал крыльями.
— Гадость, гадость! — подхватила гусыня Гаага.
— Нет, это не провокация и не гадость, — твердо сказал Додо. — Какапо и Гога внесли предложение, и Великий Сход обязан его рассмотреть. Однако, как вождь и главный островитянин, считаю своим долгом предупредить... — Он строго оглядел притихшую толпу и продолжил: — Если мы не выплатим грызунам долги, добра не ждите! Никто не может дергать посланцев Грызбурга за усы!
Додо напомнил, что журавлики сами умоляли Скунса о кредите. Если теперь они не уступят берег, грызуны направят сюда боевой фрегат. В этом случае журавлики перестанут быть хозяевами острова. Они будут платить, платить, платить... А потом платить будут их птенцы. Но не это еще самое страшное! Самое страшное, что журавлики окажутся в изоляции. Они не получат фондуклей. Они не получат технологий. А если они не получат технологий, рано или поздно Птичий Двор станет добычей мышей…
— Старики еще помнят, как выглядели первые матросы-грызуны... Их тела были искусаны до кончиков хвостов, а раны гноились... А знаете почему? Эти несчастные стали жертвами мышиных пиратов, вот в чем дело! — Он перевел дух и продолжил: — Птицы, сейчас нам нетрудно поладить с посланцами Грызбурга! Они и так пользуются участком, на котором стоит парцелла. Если арендованная земля станет купленной, Птичий Двор ничего не потеряет, но мы сохраним пакт о дружбе…
— Птицы, не верьте! — тут же закричал попугай Какапо. — Грызуны уже давно набивают брюхо всеми дарами нашей земли, а взамен дают только медные монетки, на которых выбито усатое рыльце! Игра в фондукли — это обман грызунов, из которого извлекает выгоду лишь тот, кто грабит птичий народ вместе с ними! Утопусы жиреют, а вы работаете до потери сил, получая за свои труды сущую дрянь…
— И за эту дрянь вы купили себе рыболовные снасти, топоры и ножи, — подхватил Додо. — За эту дрянь вы нарядили своих самок в красивые ткани, повесили им на шею стеклянные ожерелья, а на ноги — красивые браслеты с бубенчиками... Эх, Какапо, Какапо! Похоже, ты совсем не смыслишь в экономике! Вот недавно я попросил тебя подготовить доклад о великом Грызбурге… Ты его подготовил? Нет? Вот видишь! А если бы ты знал историю, то не говорил бы, что игра в фондукли — это обман. На самом деле это старинный, проверенный временем обряд грызунов... Соревнуясь в добывании фондуклей, мы создаем новую прекрасную жизнь! Надеюсь, Какапо, ты не считаешь обманом корабли утопусов, их оружие, фейерверки, музыку и все прочее? Вот ты намекнул, будто я наживаюсь на беде своего народа… Что же, ты имеешь право так думать, но я призываю всех вспомнить Белого Альбатроса! Он не имел за душой и фондукля, но говорил, что мы должны учиться у грызунов! Скажи, Какапо: Белый Альбатрос был лично заинтересован в приходе грызунов?
— Не был, — неохотно признал Какапо.
— Вот видишь! И все-таки он выступал за дружбу с ними... Конечно, мы в этот раз промахнулись, прямо скажем, сваляли дурака, но таких ошибок можно избежать в будущем. Вот вам простое правило: больше никаких покупок в кредит! Только наличный расчет! Что же касается вещей, которые мы взяли и не оплатили, я предлагаю продать их на рынке или вернуть Скунсу за полцены. Так у нас скопится приличная сумма. Предлагаю разделить ее поровну между всеми…
— Как так — между всеми?! — загомонили внизу.
— Вот именно, между всеми, — подтвердил Додо. — Мне кажется, это будет справедливо... Но если же вы разорвете пакт — отлично! Пусть так! Только тогда я отказываюсь быть вождем! Пусть им будет Какапо! Пусть он придумывает, как справиться с пушками боевого фрегата!..
Тут уже призадумались самые горячие головы. Журавлики понимали, что программа Додо означает привычную жизнь, мир с утопусами и приятный бонус в виде некоторой суммы незаработанных денег. Что касается предложения Какапо, то оно сулило неопределенность, разрыв с грызунами и, вероятно, войну... Неудивительно, что журавлики зашумели:
— Не хотим Какапо! Хотим Додо! Хотим торговать!
— Додо — наш вождь!
— Ура-а-а! — подхватило птичье собрание.
Какапо и Гога тоже что-то кричали, но их уже никто не слушал. Великий Сход принял предложение Додо.
Глава 7
Сила денег
Когда деньги, вырученные от продажи вещей должников, поделили поровну между всеми, вышло около сорока монет на каждый клюв. Узнав об этом, капитан Скунс, тронутый тем, как птицы справились с общей бедой, приказал выдать каждой самке по бумажному платку, а каждому самцу — по кусочку блестящей латунной проволоки. Этот щедрый жест вызвал бурю восторга, и все снова прославляли Скунса и Додо. Пироги опять засновали между берегом и «Юной проказницей».
Что касается прибрежной полосы, то она перешла в собственность грызунов. Скунс разрешил рыбакам ловить рыбу за одну десятую часть улова, но в неудачные дни утопусы благородно отказывались от своей доли.
— В другой раз, — говорили они. — Вам и самим сейчас не хватает.
В общем, отношения с грызунами вышли на новый уровень доверия. Какапо и Гога были посрамлены, и теперь они даже не показывались в деревне. Гога мастерил пирогу на Пингвиньем мысу, а Какапо скрылся в своей лесной хижине, причем по деревне ходили слухи, что совиный попугай раздобыл руководство по черной магии и вызывает духов. Поговаривали даже, будто ему удалось вызвать самого Птичьего Первопредка. Праотец всех птиц, похожий на гигантского белого петуха, вылез из-под кучи прошлогодних листьев, подошел к папаше Какапо и сказал:
— Амба, ханурики! Сушите весла!..
Впрочем, никто на острове объяснить его загадочные слова не мог, и только попугай Коко, выслушав эту историю, заметил:
— Лучше бы он сам закопался в землю, этот Какапо. Позорит только род попугаев.
Что же касается продажи рома, здесь все осталось по-старому. Правда, после Великого Схода юные дебоширы, опасаясь, как бы их не лишили премии в сорок фондуклей, старались не слишком высовываться, и драки среди пернатой молодежи почти прекратились. Додо ходил счастливый и целыми днями насвистывал.
А потом (это опять случилось на рассвете) к острову подошел трехмачтовый бриг «Большой куш». Журавлики не сразу его заметили. Когда же обитатели Птичьего Двора высыпали на берег, то оказалось, что и незнакомый бриг, и шхуна Скунса удаляются к горизонту. Склад орехов был выметен подчистую, в парцелле никого не было, а на столе, за которым еще недавно обедал гарнизон, лежала дохлая муха.
Додо вспомнил свои планы по обустройству острова, и крылья у него опустились. Неужели всем этим планам пришел конец? Неужели теперь не будет ни набережных, ни бульваров, ни маяка, ни ратуши с часами?..
— Спокойно, только спокойно, — сказал Додо обступившим его соплеменникам. — Грызуны — наши партнеры, у нас пакт о дружбе. Они обязательно вернутся!
— Но куда они уплыли? И зачем? — засыпали его вопросами журавлики.
— Они уплыли по срочному делу, — сказал Додо, которому стыдно было признаться, что грызуны ничего ему не сказали. — Как только политическая обстановка позволит, они вернутся.
— А что это за политическая обстановка?
— Этого я не могу вам сказать.
Додо говорил с таким многозначительным видом, что каждому становилось понятно: вождь осведомлен лучше других. И все же внезапное бегство грызунов породило у жителей острова разные толки и подозрения. Кто-то считал, что грызунам надоело вести невыгодную для них торговлю (в глубине души к этой точке зрения склонялся и сам Додо), кто-то полагал, что все дело в неизвестном бриге, который привез капитану важные новости.
— Наш Скунс срочно понадобился своему канцлеру, — говорили журавлики. — В Грызбурге, поди толковых грызунов не осталось, а наш-то какой красавчик!
С этим не спорили даже те, кто считал, что грызуны не умеют торговать.
— Да, Скунс — красавчик! — соглашались они.
И, конечно же, многие расстраивались, что не успели потратить деньги на «Юной проказнице». Особенно тосковали пары, занятые подготовкой к свадебной окольцовке. В самом деле, что это за свадьба такая: без дорогих нарядов, без фейерверка, без рома?..
Все товары из Грызбурга подскочили в цене, причем их владельцы крайне редко соглашались расстаться с какой-то вещью.
— А зачем? — говорили такие счастливчики. — Может быть, грызуны на остров уже не вернутся. Что я тогда на твои деньги куплю? Тыквы? Кокосы? Но их можно и бесплатно нарвать!
Додо продавал свои скобяные изделия в три, а то и в четыре раза дороже, и кучка фондуклей в его секретном погребе росла, а запасы задвижек и ручек быстро уменьшались. Юный Пык-Мык теперь считал его бизнес бесперспективным и что ни день требовал повышения зарплаты, угрожая уйти к пингвинам на рыбный промысел. Впрочем, некоторые на острове были убеждены в скором возвращении грызунов. К их числу, например, относился состоятельный журавлик Бзик-Бзик. Он настолько верил в денежную систему утопусов, что начал распродавать обстановку своего дома, рассчитывая воспользоваться разразившимся на острове финансовым кризисом, чтобы сколотить состояние. Но таких, как Бзик-Бзик и Додо, было немного: почти все полагали, что деньги ничего не стоят, и в моду входил натуральный обмен. Неудивительно, что и рынок, который когда-то стихийно возник рядом с Одиноким утесом, теперь так же стихийно хирел. Сюда приходили только птенцы, причем те из них, которые продавали глиняные свистульки, могли надеяться в качестве покупателей лишь на торговцев морскими огурцами, а те, в свою очередь, могли сбывать товар только продавцам свистулек.
Додо часами простаивал на своей террасе, глядя на море. Неужели все возвращается на круги своя? Неужели опять потянутся скучные, однообразные годы? Засуха и сезон дождей все так же будут сменять друг друга, а у журавликов не будет других развлечений, кроме брачных дуэлей и пассионарного крика, да вот еще догнать и расклевать одиноко ползущий по песку мыслящий орех, отбить чужую самку, покурлыкать, посплетничать, подправить крышу, пробитую упавшим кокосом... И уж конечно, не будет ни каменных домов, ни бульваров, ни ратуши на главной площади…
Иногда Додо отправлялся гулять к кратеру потухшего вулкана. Разглядывая во время своих одиноких прогулок вулканические породы, он не раз замечал в камне кристаллы. В тех местах, где их вымывали потоки воды, оставались характерные углубления. Если в эти полости проникало новое вещество, оно уже не могло кристаллизоваться в своей собственной форме и поневоле принимало чужие очертания. Это были случаи ложной отливки, и Додо отлично понимал суть данного явления. Но была ли его попытка устроить жизнь Птичьего Двора по лекалам грызунов чем-то подобным? Додо искренне верил, что нет.
Он полагал, что в случае с Птичьим Двором речь идет не о заимствовании чуждых форм жизни, а о приобщении к чему-то объективному. Например, до прибытия утопусов птицы выполняли все вычисления с помощью деревянной рамки, внутри которой помещались ряды подвижных шариков. И вот грызуны принесли на остров арифметику. Может быть, птицам следует отказать в праве заимствовать арифметические законы? Может быть, они должны доходить до всего самостоятельно? Но как скоро журавлики сами овладеют искусством умножать на ноль, извлекать корень из трех, решать задачи на проценты? Сколько лет пройдет, прежде чем они изобретут то, что давно известно грызунам?..
Пожалуй, главный вопрос заключался в том, являются ли законы экономики такими же объективными, как законы арифметики. Однако для Додо этот вопрос вообще не стоял, ведь и арифметику, и экономику на остров принесли грызуны. И то, и другое было ему в диковинку, и он при всем желании не видел здесь разницы. Рано или поздно, считал Додо, все разумные существа пройдут путем грызунов.
Неудивительно, что после отплытия «Юной проказницы» Додо не находил себе места. Иногда, всматриваясь в горизонт, он видел паруса — много-много прекрасных белых парусов. Но всякий раз оказывалось, что это всего лишь облачная завеса.
...Как-то раз попугай Коко, прогуливаясь вдоль берега, заметил, что двое птенцов бросают в море монетки.
— Что вы делаете, негодники?! — закричал он. — Ведь это фондукли! Каждая такая монетка оплачена соленым потом вашего отца!
— А нам отец их и дал, — пробурчал журавленок постарше. — Вон, старую сеть латает... Все равно, говорит, они теперь не дороже камешков на берегу!
Коко посмотрел туда, куда указывал журавленок, и действительно увидел старого рыбака.
— А мы хотя бы блинчики делаем... вот... — сказал журавленок помладше и бросил монетку так, что она запрыгала по воде.
Вскоре Коко уже стоял на террасе рядом с Додо.
— Что же, пора признать, что сила денег и вправду не зависит от них самих, — вздохнул тот. — Помнишь, Скунс говорил, что только по воле Грызбурга деньги становятся сильными? Сейчас «Юная проказница» ушла, и воля грызунов на острове почти не чувствуется.
— А ты можешь сделать их сильными? Ты все-таки вождь!
Додо покачал головой.
— Нет. Я и так делаю, что могу. Если деньги еще чего-нибудь стоят, то лишь потому, что я отдаю за них винтики и задвижки, а Бзик-Бзик — вещи из своих кладовых. Но наши запасы на исходе... Как только они иссякнут, деньги совсем потеряют покупательную способность.
— И тогда наша финансовая система рухнет? Деньги будут не дороже песка и камней?
Додо пожал плечами.
— Может быть. Какапо, кстати, именно это и говорил.
— Зачем ты вспоминаешь о нем? — возмутился Коко. — Мало ли что наболтал этот Какапо!..
Додо не ответил — его взгляд был прикован к горизонту. Далеко-далеко, в том самом месте, где небо соприкасается с морем, обретал очертания парус — настоящий парус настоящего корабля.
— Ты это видишь? — спросил Додо.
— Вижу, — прошептал Коко.
Уже ни о чем не рассуждая, друзья бросились на берег.
На берегу старый рыбак учил уму-разуму своих сыновей — только пух в разные стороны летел.
— Но, папа, — верещали птенцы, — ты же сам дал их нам поиграть!
— А зачем вы их потеряли? — возмущался отец. — Зачем в море бросали? Сейчас же идите в воду, шалопаи, и не смейте возвращаться, пока не сыщете все до последней монетки! Иначе я вас так отделаю, что родная мать не узнает!
— Смотри, — сказал Коко. — Грызуны еще не ступили на берег, а деньги уже возвращают свою силу.
— Да, — ответил Додо. — Корабль приближается, и сила начинает действовать.
— А если это мышиные пираты?
— Нет, это «Юная проказница».
— Ты узнал ее?
— Я просто рассуждаю логически. Если бы это были мыши, ничего бы не изменилось. Тогда и рыбак не бил бы своих сыновей и не гнал бы их в воду... Но сейчас воля утопусов уже действует. Давай-ка закроем глаза. Ты что-нибудь чуешь?
— Кажется, чую, — ответил Коко.
Они замерли, прислушиваясь к своим ощущениям. С моря поддувал свежий ветерок, рядом старый рыбак покрикивал на своих сыновей, жители деревни с воплями восторга и изумления спешили на берег, а Додо и Коко все стояли, наклонившись вперед, растопырив крылья и вытянув шеи, серьезные и сосредоточенные, и им казалось, что они чувствуют, как с каждым мгновением, с каждой новой минутой прибывает и все свободнее пульсирует вокруг не знающая преград, пронизывающая Вселенную, дерзкая, могучая и неукротимая воля великого Грызбурга.
Конец ознакомительного фрагмента
