От редакции. Мы уже рассказывали читателям о выходе фантастической повести Дмитрия Орехова «Журавлики» (см. рецензию О.Б.Сокуровой «Уверовавшие в утопусию»). Сегодня начинаем публикацию фрагментов книги.
Памяти Чинуа Ачебе и Утуя Татанга Сонтани
Подлинный дикарь по определению не сравнивает самого себя с другими племенами даже в том, как сильно он мучает незнакомцев или пленников. Подлинный дикарь хохочет, когда мучает вас, и ревет, когда вы мучаете его.
Г.-К. Честертон
Пролог
На острове в океане жили журавлики. В незапамятные времена первых журавликов принес на остров сильный ураган, и, не встретив здесь врагов, они необычайно расплодились. Летать же они со временем разучились.
Остров, который мы будем называть Птичьим Двором, был вулканического происхождения. Представьте себе нагромождения базальта и лавы; долины, заросшие невысоким кустарником; черные галечные пляжи; цепочку бесплодных скал, отходящую от южного мыса. С марта по сентябрь на остров порывами налетал холодный антарктический ветер, но ярость бездушной стихии оберегала журавликов от злобы живых существ. Весной (она здесь наступала в октябре) ветер стихал, и карликовые ивы одевались молодой листвой. На лугах зацветали новозеландский лен, вороника, щавель и колючий дрок.
Журавлики вили гнезда в траве, в тихих и защищенных от ветра местах. Скорее по привычке, чем из соображений безопасности они устраивали над гнездом крышу, маскирующую гнездо и наседку. Поскольку эволюция этих птиц шла в необычных условиях, они перестали походить на своих родичей на материке. Журавлики уменьшились в росте (высокий рост мешал бы им прятаться от ветра), их крылья потеряли силу, а ноги, наоборот, окрепли и удлинились. Ногами журавлики пользовались, чтобы поднимать с земли растительный корм и подносить его к клюву. Именно поэтому все четыре пальца на их ногах очень развились, особенно первый, расположенный чуть выше остальных.
При каждом шаге журавлики кивали головой — в сочетании с подрагиванием хвоста это придавало им несколько задиристый вид. Впрочем, они и были задирами, и в брачный период на острове не прекращались драки между самцами. У этих боев были свои твердо установленные правила: два журавлика вставали на краю плато и попеременно атаковали противника клювом и поднятой лапой. Проигравшим считался тот, кто под градом ударов отступал хотя бы на шаг. В этом случае дуэль сразу заканчивалась, и победитель уходил в долину строить гнездо, уводя за собой смущенную и счастливую самку.
Такие драки часто собирали целые толпы зрителей, и отвлечь их от этого зрелища не смог бы, пожалуй, даже Птичий Первопредок, пожелай он явиться на острове. Впрочем, однажды нечто подобное случилось; правда, и событие, которое отвлекло журавликов от брачных боев, было исключительным.
В тот день журавлики увидели под стенами плато маленький островок из спутанной зелени. Волны несли его прямо к утесам. Самое же удивительное заключалось в том, что на куче из веток, коряг и переплетенных корней плыли странные серые существа. Стоя на задних лапках, они вглядывались в белые буруны и тревожно попискивали. В тот час море возле острова было особенно неспокойным, а течение несло зеленый плот прямо на камни. Драка на плато утихла сама собой. Все ждали развязки.
Серые незнакомцы замерли и прижали уши. Однако встречи с утесом было не избежать. Волна подняла островок и швырнула его прямо на камни. Зеленая кочка распалась, водная поверхность вспенилась, и в этой пене в последний раз мелькнули длинные голые хвосты…
За многие годы это был, пожалуй, единственный случай, когда другие существа едва не высадились на Птичьем Дворе. Потом покой журавликов долго никто не нарушал. И вот однажды кто-то словно бы нажал кнопку на пульте Истории.
Все началось с двух комет, которые ночью промелькнули над островом. Вскоре земля содрогнулась. Под звездами расползлась черная туча, а утром красный круг солнца отправился в путь по сплошному черному покрывалу. На седьмой день поднялся ветер, и черная завеса прорвалась. Никогда еще ветер не бушевал над островом с такой силой! Спасаясь от его порывов, журавлики забирались в глубокие расщелины. Через три дня ветер утих. Пошел теплый дождь. Журавлики не понимали, что происходит: климат менялся на глазах.
А потом по морю поплыли куски льда. Некоторые из них были огромными — самые настоящие ледяные острова. Уровень океана стал повышаться.
Через год волны уже перехлестывали через край каменного плато. Еще через полгода затопило долину, где находились основные запасы растительной пищи. Хохлатые пингвины (в те времена на острове была колония хохлатых пингвинов) мигрировали вдоль цепи скалистых островков на юг. Но журавлики не умели плавать. Им грозила голодная смерть.
И тут неожиданно пришло спасение. Волны, которые раньше выбрасывали на берег только гниющие водоросли, теперь в изобилии приносили плавник. Вскоре на острове появились ростки неизвестного растения. Утром журавлики попробовали эти ростки на вкус, к полудню стебли поднялись над их головами, а к вечеру на берегу шелестела настоящая роща. Это был бамбук, самое быстрорастущее растение в мире.
С этого дня на острове настало время чудес. Сначала на отрогах вулкана появилась сарсапарель, а на отвесных скалах повисли колючие плети царапника. Потом возле Одинокого утеса пустило корни хлебное дерево. Потом на черном песке, неподалеку от полосы прибоя, поднялись кокосовые пальмы. Но и это было еще не все — на острове выросли дынные, тыквенные и капустные деревья! Вверх поползли огромные древовидные маргаритки! Птичий Двор стал покрываться тропическим лесом…
Пожалуй, одно дерево в этом лесу выглядело особенно необычно: его ветви свисали и цеплялись за землю, образуя дополнительные стволы. Весной на главном стволе расцвел один-единственный цветок с мясистыми розовыми лепестками. Плод, похожий на красно-коричневый шар, тоже созревал прямо на стволе. Однажды (это случилось в начале апреля) журавлики услышали громкий хлопок. Орехи, вылетевшие из лопнувшей семенной коробочки, упали на землю и поползли к воде. Большинство из них журавлики нагнали и расклевали, но некоторые орехи успели закопаться в мокрый песок. Так на острове появились первые ростки громких деревьев.
Журавлики не знали, что плоды громких деревьев были описаны Платоном в «Диалогах об Атлантиде»: философ сообщал, что мыслящие орехи переползают с места на место, прячась от сборщиков. Они не подозревали и того, что до Платона об этих плодах оставил сообщение Пифагор Самосский: он утверждал, что человек, съевший такой орех, может резко поумнеть. Они не догадывались, что в древней Персии существовал запрет на употребление в пищу громких плодов, ибо простолюдины не должны были становиться мудрее своих повелителей.
Вскоре после того, как мыслящие орехи вошли в рацион журавликов, некий юный самец отправился к куче поваленных бурей деревьев. Журавлики очень любили исследовать подобные завалы в поисках вкусных личинок, но добыть их было непросто: личинки прятались глубоко в стволах, а клюв у журавликов был, прямо скажем, коротковат. Однако юный журавлик нашел выход. Он взял в ногу тонкую палочку, заострил конец и с помощью этого нехитрого приспособления обеспечил себе высококалорийный завтрак.
Другие журавлики по достоинству оценили ноу-хау своего соплеменника.
Научившись стоять на одной ноге и действовать палкой в другой, они открыли для себя много новых возможностей. Так, если раньше во время брачных единоборств они отталкивали противника клювом и поднятой лапой, то теперь журавлик бил своего оппонента заранее приготовленной палкой, что значительно увеличило силу и хлесткость удара. (Некоторые трагические случаи вскоре привели к выработке правил, которые касались длины и веса дуэльной палки.) Но палкой, конечно, не только дрались. Палкой стали сбивать плоды с деревьев; палку использовали в качестве рычага; палкой рыхлили почву.
Журавлики и думать не думали, что хватательные движения пальцев — они еще называются мелкой моторикой — активируют речевой центр и другие важнейшие участки головного мозга. Они не знали, что в сочетании с рационом из мыслящих орехов это дает удивительные результаты. Они совсем не ставили перед собой задачи стать разумными, ничего подобного! Однако с того момента, как юный журавлик обнаружил способ добывать из стволов личинки, у них все получалось как бы само собой. Годы шли, эволюция медленно, но верно делала свое дело, и на Птичьем Дворе расцвела самобытная цивилизация разумных журавликов.
Возможно, цивилизация здесь — слишком громкое слово. Ведь не говорим же мы о самобытной цивилизации пчел и термитов, да и в истории человечества не все народы заслужили право считаться цивилизованными. Однако перемены в образе жизни журавликов и в самом деле были разительными.
Во-первых, журавлики научились выражать свои мысли с помощью курлыканья. Другими словами, у них появилась речь. Правда, в их языке преобладали имена существительные, тогда как наречия и глаголы они предпочитали показывать жестами. И все-таки это была речь, самая настоящая речь! Если когда-то умнейшие спутники человека, попугаи жако, выучивали до ста — ста пятидесяти слов, из которых они далеко не все употребляли сознательно, то теперь журавлики создали язык, в котором было почти две тысячи лексических единиц, причем пятьсот из них относилось к активному словарному запасу!
Во-вторых, вместо обычных гнезд журавлики научились мастерить удобные и прочные хатки — они использовали бамбуковые колья, стенку сплетали из травы, а крышу выстилали листьями кокосовой пальмы.
В-третьих, они выдалбливали из стволов тыквенного дерева лодки-пироги и плавали на них, стоя на одной ноге и подгребая вдоль борта коротким веслом, зажатым в другой ноге.
В-четвертых, у них появились начатки искусства: резьба по дереву, живопись (в основном орнаменты), брачное дуэтное пение, космогонические мифы и героические сказания о Первопредке.
Космогоническая философия журавликов была довольно-таки примитивной: они верили, что мир возник сам собой из морского ила. Не менее простой была их социальная организация: журавлики жили одной дружной семьей, в которой все работали и все делилось на всех. Труд считался священным, бедных и рабов на острове не было, немногочисленные залетные принимались в общее племя, а самые важные вопросы выносились на Великий Сход, в котором принимали участие все полностью оперившиеся птицы. Это было что-то вроде первобытного коммунизма.
Своего вождя журавлики называли главным островитянином. Его носили по острову в паланкине, сплетенном из молодых побегов бамбука, и этот способ передвижения назывался полетом. Дворец вождя (так называемое небесное гнездо) имел вид сеновала с крышей из банановых и пальмовых листьев, причем главная терраса располагалась высоко над землей, и на нее нужно было взбираться по лестнице. У лестницы стоял караул из молодых птиц — это были носильщики паланкина вождя и гребцы на его пироге. Все они жили в одном длинном доме, похожем на сарай без окон.
Удивительно, но факт: главными островитянами и членами Совета при вожде часто становились залетные (т. е. попугаи, бакланы, пингвины, дронты и некоторые другие птицы). Но кто бы ни был вождем, каждый день журавлики несли к его дому щедрые дары: орехи, рыбу, таро, ямс и батат, а также плоды дынных, капустных и тыквенных деревьев. Небольшую и лучшую часть продуктов вождь брал себе, а все остальное раздавал старейшинам, семьям журавликов-караульщиков и вообще всем нуждающимся.
Шли годы, шелестели однообразными страницами века. Журавлики не боролись за место под солнцем и не тревожились о завтрашнем дне. От залетных они знали, что где-то не слишком далеко, к востоку, есть большой остров, который альбатросы и буревестники называют Сердитой Горой, а к югу еще один, поменьше, известный всем как Бери-Хватай. Они знали, что на этих островах живут похожие на них существа, красноногие журавлики, но у них никогда не возникало желания там побывать. Они любили свои хижины, окруженные, словно изгородью, побегами бамбука, любили свой берег и рощицу громких деревьев. Когда с моря налетал утренний бриз, твердые шары начинали стучать о стволы, и мелкая дробь разносилась над поверхностью океана. Может быть, именно это привело к тому, что однажды... А впрочем, обо всем по порядку.
Часть первая
Примечательно, что Дарвин в мире животных и растений узнает свое английское общество с его разделением труда, конкуренцией, открытием новых рынков, «изобретениями» и мальтусовской «борьбой за существование»... У Дарвина животное царство выступает как гражданское общество.
К. Маркс
Глава 1
Пришельцы
Итак, однажды на острове высадились пришельцы.
Это были упитанные и очень любопытные существа. Они двигались в замедленном темпе, прижимаясь брюхом к земле и ощупывая усами препятствия. Эти усы-рецепторы служили им в качестве дополнительного органа чувств.
Внезапно усы наткнулись на лежавшие на песке кокосы. Кокосовые орехи насторожили незваных гостей, и продвижение в глубь острова прекратилось. Кокосы обнюхивали, трогали передними лапками, покусывали, перекатывали, метили мочой. Постепенно существа перешли на быстрый шаг, рысь и даже прыжки. Пришельцы осматривались, принюхивались, прислушивались… И тут показалась процессия во главе с паланкином вождя Додо.
При виде островитян с их копьями и воинственно раскрашенными перьями некоторые из незваных гостей поспешили спрятаться в сплетениях корней и завалах хвороста; другие замерли в стойке на задних лапках, подняв кверху носы; третьи прыгнули в шлюпку и что было сил погребли к кораблю, не обращая внимания на жалобный писк своих товарищей.
Вождь Додо, до крайности удивленный, приказал поднести свой паланкин ближе. Эти незнакомцы и в самом деле представляли собой странное зрелище! Попробуем увидеть их глазами вождя, о читатель.
Итак, у них была тусклая свалявшаяся шерсть серого и грязно-бурого окраса. На теле (в основном в нижней части спины) виднелись следы глубоких укусов. Особенно сильно искусанными выглядели голые хвосты — у некоторых они были покрыты коростой и гноились. Те существа, которые не успели спрятаться в кучах мусора и плавника, стояли столбиками и тревожно попискивали, что, вероятно, позволяло им общаться друг с другом. Также пришельцы издавали множество других звуков — кашляли, чихали, шипели и стрекотали, что, по-видимому, означало: если вы подойдете ближе, мы будем драться и попытаемся вас укусить. Эту готовность драться косвенно подтверждали уши пришельцев — у многих они напоминали бахрому.
Вождь Додо, представитель старинной островной династии дронтов, думал недолго: по его знаку на берегу явились бананы, таро, ямс, батат, плоды громкого дерева и тыквенные бутыли с пальмовым вином. Это было решение, которое изменило само течение жизни на Птичьем Дворе, хотя в тот момент никто этого не осознавал. Увы, увы! Результаты наших деяний обычно скрыты от нас, и только река времени, отступая, обнажает невидимые до поры причинно-следственные механизмы, подобно тому как обычная река, высыхая, открывает взору песчаное русло, гальку и валуны.
Итак, на берегу появилась еда. Серые незнакомцы подходили к ней робко, стелющимся шагом, в любой момент готовые обратиться в бегство. Некоторые, приблизившись на расстояние полутора десятков шагов внезапно пугались и отбегали назад; другие делали возле еды короткие пробежки; третьи, стоя неподалеку, нерешительно очищали шерсть.
Наконец один из пришельцев, крупный самец бурого окраса, на брюхе подполз к тыквенной бутыли, макнул в нее хвост и, придерживая его передними лапками, быстро провел по нему ртом. Почти в то же мгновение страх на его рыльце сменился выражением глубокой заинтересованности. Уже не обращая внимания на столпившихся вокруг жителей острова, он принялся уплетать бананы и ямс. Действия бурого самца послужили примером для остальных, и вскоре вся серая масса набросилась на еду и питье…
Через несколько часов корабль незнакомцев поднял паруса. Можно сказать, что первая встреча жителей острова и грызунов (а это были именно грызуны) получилась недолгой и скомканной, но именно с того момента на морских картах серых мореплавателей появилось новое обозначение: архипелаг Ам-Амс. И вот однажды к острову подошла первая торговая шхуна.
О, это был удивительный день! Каждый, кто приносил на берег орехи громкого дерева, получал гвозди, бусы и лоскутки красной материи. А когда у грызунов истощились запасы товаров, матросы стали выменивать на орехи свои собственные вещи: один отдавал нож, другой — сапоги, третий — медную табакерку. Грызун, провернувший выгодную сделку, пускался в пляс: он влезал головой и передними лапками в мешок с орехами, так что большая часть его тела оставалась снаружи, и начинал довольно быстро вращаться вокруг, семеня задними лапками. Это был своего рода гопак, исполняемый вниз головой. Пляска прерывалась только на выглядывание из мешка, поскольку матросы, по-видимому, опасались получить от своих товарищей укус в ляжку или другое незащищенное место.
За первым кораблем последовал второй, а затем и третий. Среди серых мореходов появились толмачи-переводчики, знатоки птичьего языка, а жители Птичьего Двора начали ухаживать за громкими деревьями, стараясь повысить их урожайность. Правда, грызуны посещали остров нечасто. Архипелаг Ам-Амс лежал в стороне от их привычных маршрутов; кроме того, корабли в те времена нередко становились жертвами штилей, штормов и морских течений. Однако годы шли, и отношения птиц и грызунов приняли регулярный характер. Это было связано с прибытием «Юной проказницы» — военно-торговой шхуны, которой командовал капитан Скунс.
Скунс был опытным, видавшим виды мореплавателем. В этом крупном альфа-самце с уверенными хозяйскими жестами не было и следа той суетливой робости, которая так неприятно поразила птиц во времена первых контактов с грызунами. Широкая, красиво вылепленная морда без выраженной шеи переходила в туловище. Шерсть была гладкой, блестящей и слегка серебрилась. Скунс был одет в подушкообразные панталоны и камзол с золотыми узорами; особый шик его костюму придавали розовые брабантские манжеты и пышный гофрированный воротничок со множеством складок. В одной лапке Скунс держал подзорную трубу, другая уверенно лежала на эфесе шпаги. Во всем его облике сквозила солидность, и общее впечатление не портило даже выступающее брюшко.
Скунс сразу повел себя не так, как другие капитаны, думавшие лишь о наживе. Он на хорошем птичьем языке пожелал собравшимся на берегу полного зоба (традиционное приветствие птиц в этой части Южного океана), лично раздал несколько мешков подарков (это были не только бусы и лоскутки, но также кусочки латунной проволоки и металлические браслеты), а потом велел начать представление.
Да, в тот день на берегу было на что посмотреть! Лейтенант Салоед показывал карточные фокусы; лейтенант Кускохват, облаченный в железный панцирь, демонстрировал приемы владения кинжалом и шпагой; боцман и кок, нарядившись в старинные одежды, сыграли отрывок из трагедии «Король Крохобор»… А ведь были еще и пляски с факелами, и угощение, и веселящий напиток — ром в кульках из пальмовых листьев, и праздничный чудо-фейерверк. (В тот вечер под грохот разрывов в черном вечернем небе возникло изображение гигантского грызуна с пастью, ощеренной в широкой улыбке.) Когда же дым от фейерверка развеялся, вперед выступил Скунс. Его круглый воротничок был так искусно расправлен и накрахмален, что могло показаться, будто голова Скунса покоится на большой белой тарелке. Капитан был спокоен, сосредоточен и держался с необыкновенным достоинством. Он слегка поклонился вождю, вынул из футляра серебряную флейту, поднес ее к губам, и над берегом поплыли чарующие звуки…
О, журавлики еще никогда не слышали такой музыки! Поначалу высокий и подвижный звук флейты говорил о пробуждающейся любви, но вскоре мелодия стала яркой, зажигательной, с ускорением темпа. Не в силах совладать с собой, островитяне пустились в пляс, и Скунс поддержал их веселыми руладами. Но что это? Посреди праздника — щемящая интонация, тоска и томление! Флейта уже не пела, она рыдала и плакала! Но Скунс не дал слушателям утонуть в пучине меланхолии — внезапно мелодия принесла настроение успокоения, и вот уже наступил глубокий сон без сновидений, а за ним и тихое пробуждение. И тут вернулась тема любви в ритмическом увеличении, в светлом ми-мажоре! Флейта звучала мягко и серебристо, нежно и сладостно! Сердцами жителей Птичьего Двора овладело чистое, простое, невинное чувство, они словно бы вернулись в золотой век... А флейта Скунса все пела! Капитан грызунов властно повел их в ту призрачную область, где все тревоги и треволнения исчезают в сверхъестественном лучезарном свете. Его флейта
пела и уговаривала, сулила радость и звала за собой, и, слушая ее, казалось, что делать уже ничего не нужно, что все уже давным-давно решено, и надо только довериться этой музыке, и тогда все будут счастливы, и счастью этому не будет конца…
Когда флейта наконец смолкла, многие птицы сидели оглушенные, не в силах пошевелиться, другие же бросились к воде, чтобы помочить головы, и потом, когда Додо вернулся в свое небесное гнездо, он долго не мог помниться и чувствовал, как у него дрожит все внутри. И мелькали карты в лапках второго помощника Салоеда, и сверкала шпага первого помощника Кускохвата, и стонала в ушах надрывная флейта Скунса…
На следующий день, когда вождь и капитан снова встретились на берегу, Додо поблагодарил гостя за представление, а заодно пожелал узнать, каким образом грызуны добились столь значительных успехов в материальной, а главное, в духовной культуре.
— О! Главная причина нашего успеха есть утопусия, — ответил Скунс.
— Как вы сказали? — не понял Додо.
— У-то-пу-си-я, — по складам повторил Скунс.
Капитан объяснил, что это понятие заимствовано из сочинений доктора Шмыгла, который первым описал чудо-остров посреди океана. На этом острове живут грызуны с лоснящейся шерстью, веселые и упитанные. Шмыгл назвал этих грызунов утопусами, а их остров — Утопусией.
— Вы, конечно же, слышали об эволюции? Ну вот. Эта сила существует во Вселенной сама по себе, и никто еще не ответил на вопрос, откуда она берется. То же самое с утопусией. Мы, грызуны, давно пьем из этого источника.
— А мы, птицы? — спросил Додо.
Капитан покачал головой.
— У вас слишком много старинных обычаев. Утопусии это никак не способствует.
— Получается, птицам не хватает свободы?
— Вы правы. Если бы я смог растолковать вам, что такое свобода, я считал бы, что мое плавание предпринято не зря. Орехи для меня не главное, ради них не стоило отправляться за моря... Другое дело — идеал свободы.
Скунс немного помолчал и сказал самым доверительным тоном:
— Поверьте, я не самый успешный торговец, но я не самый плохой капитан. Многие считают меня романтиком, но — прах меня побери! — когда я стою на капитанском мостике, привязав себя веревкой к штурвалу, и правлю шхуной посреди разбушевавшейся водной стихии, среди огромных валов, каждый из которых в три-четыре раза больше моего корабля, а в небе рокочет гром и сверкают молнии, — поверьте, в эти мгновения я знаю, что такое свобода…
Он широко улыбнулся, обнажив четыре великолепных резца, и прибавил:
— Моя главная мечта — чтобы и вы, наши пернатые друзья, с нею познакомились… Птица, сидящая в клетке, несвободна, пусть даже эта клетка условна и стенки ее сплетены не из железных прутьев, а из почтенных обычаев и освященных временем правил.
Вскоре корабль уплыл, но разговор застрял в памяти Додо. Потом Додо не раз обсуждал проблему свободы и утопусии с членами Совета старейшин. В те времена Совет состоял из попугаев Коко и Какапо, гусыни Гааги, нелетающего баклана Гоги и братьев-пингвинов Боро и Поро, последних из некогда многочисленной колонии хохлатых пингвинов. Почти все члены Совета выступали за утопусию, кроме совиного попугая Какапо, который вечно был чем-то недоволен, и нелетающего баклана Гоги, которому грызуны во время пляски с факелами наступили на хвост.
Через несколько месяцев Скунс вернулся с неожиданной новостью. Оказывается, его земляки основали факторию на Сердитой Горе, а на острове Бери-Хватай засели представители вероломного народа мышей, с которым соплеменники Скунса находились в отношениях давней вражды. Таким образом, теперь только один остров в архипелаге Ам-Амс не имел торговой парцеллы, и Скунс просил разрешения ее основать. В ответной речи Додо в изысканных выражениях поблагодарил капитана грызунов, но тут же заметил, что земля на его острове не продается.
— Так я не смогу приобрести участок под парцеллу? — спросил Скунс.
— Нет, мой мохнатый брат, — спокойно ответил Додо. — Зато вы приобретете у нас немало друзей.
Некоторое время Скунс молча раздумывал, покусывая усы.
— Тогда почему бы нам не заключить пакт о дружбе?
Додо поинтересовался, что это будет значить. Капитан подпрыгнул.
— О, это будет означать большой плюс! Иначе говоря, мы вам — утопусию, вы нам — орехи.
Против дружбы и утопусии Додо ничего не имел. Утром следующего дня он прибыл на «Юную проказницу» для заключения пакта. Додо побывал в капитанской каюте, где на стене висела карта Южного океана, причем некоторые острова были помечены красными крестиками, а некоторые — черными (на них, как объяснил Скунс, находились базы мышиных пиратов). Он побывал в трюме, увидел бочонки с ромом и множество других предметов, которых раньше и вообразить не мог. Среди прочего ему показали большое стальное зеркало. Когда Додо увидел в зеркале себя, он в страхе шарахнулся назад, опрокинув при этом четверых матросов, боцмана, кока и второго помощника Салоеда. Ему тут же поднесли белую полотняную рубаху, красивую деревянную колотушку и оловянную ложку, после чего он поставил закорючку на договоре и был под грохот праздничных залпов отпущен на берег.
На берегу все кричали «ура», подбрасывали кверху матросов-грызунов, славили Скунса и утопусию. Правда, что такое эта самая утопусия, понимали не все. Некоторые, например, считали, что речь идет о земном рае для птиц; другие уточняли, что утопусия — это в первую очередь еда, причем вкусная, разнообразная и питательная (что-то вроде жирных личинок); третьи и вовсе утверждали, что утопусия придет после смерти, но только к тем, кто не прижимал в зарослях льна незамужних самок и не расклевывал молодые побеги сарсапарели.
(Продолжение следует)
