От редакции. Продолжаем публикацию фрагментов фантастической повести Дмитрия Орехова «Журавлики» (см. рецензию О.Б.Сокуровой «Уверовавшие в утопусию»).
Глава 4
Мир личной инициативы
В медных кружочках Скунса и в самом деле таилась великая сила. Как только жители Птичьего Двора получили свои первые фондукли и мабубы, а потом сплавали на корабль Скунса и обменяли их на товары, все изменилось. Или, можно сказать, завертелось. Потому что в трюме «Юной проказницы» таились такие сокровища, что увидеть их и не потерять покой было попросту невозможно. Здесь были ковры, подушки, цветные шелковые ткани, мебель, масляные лампы, глобусы, компасы, часы, бронзовые статуэтки, кувшины, канделябры и даже ночной горшок с красивой перламутровой ручкой.
Каждый, кто входил в эту сокровищницу, мечтал завладеть хотя бы маленькой толикой этих чудес. Но тут полагалось платить фондуклями, и птицы были готовы на все, чтобы их заполучить. Если раньше журавлик без лишних слов помогал соседу подправить изгородь или перекрыть крышу листьями кокосовой пальмы, то теперь он делал это только за деньги. Возле Одинокого утеса сам собой возник рынок, куда каждый тащил все, что мог. Когда на рынок, дымя глиняными трубками, являлись главные покупатели, грызуны, начинался отчаянный торг. Грызуны старались подешевле купить, птицы — подороже продать. К полудню рынок сворачивался. Уходя с рынка, одни торговцы тихо бранились, зато другие летели домой как на крыльях, весело позванивая фондуклями в карманах и кошельках. Своим менее удачливым соплеменникам они не сочувствовали.
— Торговать нужно уметь, — говорили они. — Меньше щелкайте клювом!
Теперь отцы семейств с раннего утра отправлялись в поле или на рыбную ловлю; самки в поисках лучших плодов забирались в самую чащу; старики плели корзины и вырезали из дерева фигурки; малыши собирали на отмели морские огурцы и лепили из глины свистульки. Другими словами, Птичий Двор переживал экономический бум. При этом каждый счастливчик, накопивший десять — пятнадцать фондуклей, получал право посетить корабль и приобщиться к богатствам трюма.
Впрочем, далеко не все товары грызунов были по карману покупателям. Поэтому некоторые просили Скунса отложить особенно полюбившуюся им вещицу, а потом начинали усердно работать, чтобы накопить необходимую сумму. Так, пингвины Боро и Поро копили на часы с маятником, старый журавлик Тюк-Тюк — на кресло-качалку, а Пшик-Пшик — на камзол с галунами.
Довольно скоро выяснилось, что грызуны — существа на редкость снисходительные. Они позволяли брать товары за одну десятую их цены. Что же касается остальной суммы, то ее разрешалось принести потом. Правда, Скунс честно предупреждал, что в этом случае денег нужно будет заплатить больше, ведь покупатель получал товар сразу, а продавцу приходилось ждать. Такое ожидание само по себе стоило денег, и в итоге покупка могла обойтись в полтора-два раза дороже. Это называлось «приобретать в кредит». Случалось, что покупатель, получив товар, терял к нему интерес. В этом случае он крайне неохотно выплачивал оставшуюся сумму, и Скунсу приходилось напоминать ему о долге. Впрочем, капитан и тут проявлял деликатность. Более того, он настолько верил в честность своих должников, что продолжал отпускать им в кредит!
По совету Скунса Додо открыл под террасой своего дворца магазин «Скобяные изделия». Он оптом закупал товары на «Юной проказнице», а потом продавал их в розницу своим соплеменникам. В розницу товары, конечно, уходили дороже, и скобяной бизнес процветал. Додо торговал не сам: за прилавком стоял журавленок Пык-Мык. Этот ловкий малый все схватывал на лету. Любо-дорого было посмотреть, как он раскладывает на прилавке скобы, петли, крючки, задвижки, замки, дверные и оконные ручки, гвозди и винтики. Глядя на это мелькание, мало кто мог удержаться, чтобы не купить какую-нибудь блестящую штучку.
Додо лично проверял кассу и забирал выручку. Подсчитывая мабубы и фондукли, он всякий раз начинал насвистывать. Как странно все-таки устроена жизнь! Сначала он сомневался: а стоит ли ему, вождю очертя голову лезть в мир личной инициативы? Для него ли торговля скобяными изделиями грызунов? Однако он не испугался, поставил на карту все (даже свою репутацию), организовал дело и — глядите-ка! — в считаные дни добился успеха. Значит, и у других должно получиться. Главное, не лениться и смело идти к поставленной цели…
Иногда Додо посещали честолюбивые мечты. Он представлял себе, как торговый дом «Скобяные изделия Додо» выходит на рынки других стран. Вот он открывает сеть магазинов на острове грызунов. Его проект кажется всем авантюрой, все отговаривают его, и даже Скунс предсказывает ему крах. Но он берет ответственность на себя и добивается успеха! Вся страна рукоплещет смелой предприимчивой птице! Благодарные грызуны признают его лучшим инвестором года, он читает лекции в переполненных актовых залах университетов Грызбурга…
Если день в его лавке выдавался особенно удачным, ноги Додо сами начинали приплясывать. В такие мгновения мир казался ему счастливым и благополучным. О, это был такой уютный и славный мир! Так приятно шумел прибой! Так сладко шуршали пальмы над головой! И поскольку сам Додо был на седьмом небе от счастья и процветал, ему казалось, что и все его соплеменники на седьмом небе от счастья и процветают.
— А знаете, Скунс, — однажды заявил он капитану, — эти ваши фондукли обладают великой, я бы даже сказал — магической силой. Как оживилась с их появлением наша жизнь! Как быстро мои подданные освобождаются от устаревших догм и обычаев! Они открыли для себя мир личной инициативы, они наконец-то стали свободными!
— Ну что же, сейчас они намного свободнее, чем раньше, — благодушно откликнулся Скунс.
— И все-таки мы еще ничего не умеем, — признал Додо. — Одно дело разбежавшиеся орехи ловить, и совсем другое — высокие технологии.
— Это правда, — согласился капитан.
— Что же нам делать?
Скунс пожал плечами.
— Выше головы не прыгнешь. И потом, когда-нибудь вас всему научит Джон Глот.
— А кто такой Джон Глот?
— Пока не важно, дорогой вождь... В свое время вы все узнаете.
Додо задумчиво чертил ногой линии на песке.
— Иногда на меня находит тревога, Скунс... В такие минуты мне кажется, что мы топчемся на месте. Сейчас наш пернатый мир как никогда нуждается в помощи просвещенных грызунов! Вы можете, например, объяснить, что происходит с нашей экономикой?
— Попробую, — вздохнул капитан, и на его рыльце появилось постное и глубокомысленное выражение, как бывало всегда, когда разговор переходил на макроэкономические темы.
Увы, по мнению Скунса, радоваться пока было решительно нечему. Экономика Птичьего Двора все еще циркулировала по кругу. Для того чтобы выйти на фазу роста, следовало мобилизовать средства населения, однако журавлики почти не имели накоплений, ведь уровень их доходов по-прежнему оставался низким. Этот уровень поддерживался низкой производительностью труда, что объяснялось отсутствием капиталов. Капиталов же не хватало потому, что не было сбережений. Таким образом, круг замыкался.
— Но как разорвать этот порочный круг?! — воскликнул Додо.
— Оживляйте предпринимательский талант, шире разворачивайте птичью инициативу…
— А что еще можно сделать?
— Привлекайте инвестиции, возьмите у нас в долг под проценты…
— Под проценты? Но я не очень-то хорошо понимаю, что это такое!
— Ничего, я объясню…
И Скунс объяснил Додо, что такое проценты. Додо подождал, пока мысленная буря в его голове уляжется, и с надеждой спросил:
— А утопусия? Мы уже для нее созрели?
Скунс рассмеялся.
— Ну-ну, не будем спешить, дорогой вождь, не будем спешить…
— Простите мне мое нетерпение, капитан Скунс, но я забочусь о лучшей доле для моего народа, — с достоинством сказал Додо. — Вы же сами говорили, что именно утопусия помогает обществу расцвести. Я, знаете ли, мечтаю о полной и безоговорочной победе утопусии на Птичьем Дворе! Я представляю себе это так... — Додо на мгновение задумался и продолжил: — Всюду каменные дома, фонтаны, бульвары... По бульварам гуляют разодетые в плюш и бархат журавлихи, а в ратуше на главной площади проходят выборы птичьего губернатора…
— И вы готовы оставить свой пост? — улыбнулся Скунс.
— Почему нет? Голодная смерть мне не грозит: в последнее время жизнь научила меня зарабатывать. Кроме того, меня будет согревать мысль, что я кое-что сделал для утопусии. Главное, чтобы выборы прошли... э-э-э... зверократично и чтобы на них победил достойнейший.
— Клянусь Шмыглом, эти чувства делают вам честь, дорогой Додо, — сказал Скунс и похлопал вождя лапкой по груди.
Додо поймал его лапку и, крепко сжимая ее, спросил:
— Как вы думаете, все это сбудется? Я увижу приход утопусии?
Скунс вытянулся столбиком и принюхался.
— Думаю, да, — не сразу ответил он. — Вы увидите приход утопусии, Додо. Хотя я бы на вашем месте не торопился.
Глава 5
День, который не задался
Додо отправился гулять на рассвете. Он любил иногда побродить в одиночестве и помечтать. Вот и сейчас он шел по берегу и думал об утопусии.
Здорово будет, когда она наконец восторжествует! Можно будет все сделать, как в Грызбурге... О, этот далекий загадочный Грызбург! Додо уже всем сердцем любил этот город. Он представлял себе аккуратно подстриженные лужайки, прохладные фонтаны, набережные, бульвары, ратушу и дворец первого канцлера, возле которого днем и ночью стоят суровые стражи в нагрудниках и касках. Когда-нибудь все это будет и на Птичьем Дворе…
Скунс говорил ему, что на главной площади столицы возвышается Железный Грызун, побеждающий Гадюку Невежества. Должно быть, это очень красивый памятник, но у Птичьего Двора своя история, и здесь нужны другие герои. Хорошо бы поставить памятник Альбатросу! Да, обязательно нужно поставить памятник Белому Альбатросу! И как знать, может быть, возле этого памятника найдется место и для него, Додо? Все-таки это он осуществил исторический переход от автократии к утопусии. А фигуры можно сделать одного роста.
Скажем, Альбатрос положил на плечо Додо правое крыло и с надеждой на него смотрит. Правда, здесь может возникнуть путаница, потому что Альбатрос прилетел при другом вожде. Поэтому лучше просто поставить на Одиноком утесе Железного Додо с надписью «ДРУГ НАРОДА». А рядом можно поместить небольшую фигурку Альбатроса…
У полосы прибоя стояла юная журавлиха Акка, жена молодого рыбака Чик-Чика. Она встречала мужа с ночного лова и пела песню о рыбаках. Додо подумал, что памятник на Одиноком утесе можно соединить с маяком. Пусть в лапе Железного Додо горит факел. Этот факел будет указывать путь скромным рыбацким лодкам и огромным кораблям грызунов…
Внезапно до него дошли слова песни, которую пела Акка, и в сердце Додо словно бы вонзилась острая колючка аралии. Он вытянул шею, переступил с ноги на ногу, но колючка никуда не делась. Акка пела о тяжкой участи рыбака — и днем и ночью он в море, борется с непогодой, а его улов скупят за гроши равнодушные жадные грызуны. «Горе рыбаку, горе бедняку, горе несчастным птицам!» — пела юная самка.
Додо свернул на тропинку, ведущую в долину. Теперь он шел вдоль поля, засеянного бататом, и думал о земледельцах. Земледельцы наверняка живут лучше, чем рыбаки. Им не нужно выходить на опасный промысел.
Он остановился возле одинокой хижины. Здесь росло высокое тыквенное дерево, с которого свешивались крупные желто-зеленые плоды. Из хижины доносились голоса:
— Вставай, пора выходить в поле!
— Еще так рано, отец. Дай мне поспать…
— Нельзя, сынок. Нужно работать. Отдохнем, когда будет собран урожай.
— Будет собран — и что толку? Все равно он пойдет в брюхо Скунсу и его шайке... Зачем попусту гнуть спину, отец? Или ты до сих пор не понял, что богачи станут еще богаче, а бедняки — беднее?..
— Сынок, а что делать? Такую жизнь уготовил нам Додо…
И здесь то же самое! Земледельцы, как и рыбаки, проклинают свою судьбу! Но может быть, у сборщиков мыслящих орехов дела идут лучше? И Додо чуть не бегом поспешил туда, где жили самые состоятельные жители Птичьего Двора. Уж они-то наверняка поминают его добрым словом!
Еще издали он услыхал голоса двух пожилых журавлих. Они стояли в тени ветвистого громкого дерева и разглядывали плоды.
— Не принесут нам добра эти орехи, — говорила одна. — С тех пор, как на острове появились грызуны, мой старик словно голову потерял. Спит и видит себ в трюме «Юной проказницы». В доме свободного угла не найти, а он все тащит и тащит…
— Мы все, все потеряли головы! — подхватила другая. — Попросишь соседей помочь, а они: сколько ты нам, голубушка, дашь? Иной раз думаешь, а птицы ли мы еще?
— А как теперь замуж выходят? Даже ощипанный подойдет, были бы деньги.
— И о чем, интересно, думает этот дронт?..
Додо повернул назад. Ему хотелось бросить все и уплыть далеко-далеко. Например, в Грызбург. Там-то он точно найдет понимание! Там-то его никто не назовет «этим дронтом»!..
А еще ему вдруг очень захотелось придумать строгий закон, который обязал бы жителей Птичьего Двора любить утопусию. Вот бы поставить журавликов в такие условия, чтобы они проявляли больше личной инициативы! Давно пора, например, прекратить бесплатную раздачу продуктов. Если все будут больше работать, меньше времени останется на глупые пересуды. Взять того же журавленка Пык-Мыка. С тех пор как он стал работать в скобяной лавке, у него даже огонек в глазах появился. Деньги зарабатывает, а тратить — не тратит, копит на что-то. Получается, паренек знает, зачем живет. Вот и остальные бы также…
У дворца его уже ждали. Попугай Какапо и баклан Гога выглядели сердитыми и нахохленными, поэтому разговор явно предстоял неприятный. Вообще-то Додо давно перестал приглашать этих двоих на заседания Совета. Причины на то у него были. Ему надоело, что советники-попугаи все время задирают друг друга. Кроме того, появление грызунов стало своего рода моментом истины, когда он начал видеть все в правильном свете. Ему открылось, например, что один его советник был старым брюзгой, а другой — закомплексованным молодым самцом с задатками хулигана. И все-таки Додо не подал виду, что не слишком-то рад видеть гостей.
— Мы пришли, чтобы открыть тебе глаза, Додо, — начал Какапо, когда все трое поднялись на террасу. — На острове происходит что-то неладное... Птицы перестали чтить заветы предков и потеряли покой. Раньше они клевали по зернышку, но были сыты. А теперь их сводят с ума греховные мысли о наживе... И все это принесли с собой грызуны-чужеземцы!
Гога привел конкретные примеры дурного влияния. Во-первых, птенцы перестали слушаться взрослых. Теперь они уважают лишь тех, у кого водятся деньги. Во-вторых, юные журавлики пристрастились к рому и устраивают безобразные кутежи. В-третьих, некоторые самки повыгоняли из дому мужей — только потому, что те, по их мнению, плохо зарабатывают. В-четвертых, несколько пожилых журавликов разодрались в пух и прах из-за спорного громкого дерева. В-пятых, на острове участились случаи попрошайничества и воровства…
— Кое-кто, конечно, извлек выгоду из новой игры в фондукли, но я бы на его месте не обольщался, — ехидно прибавил Какапо. — В деньгах и вправду скрыта великая сила, но эту силу дает им Грызбург! Что, если однажды грызуны признают нашу медь лишенной силы?.. Что, если они договорятся считать сильными золото, серебро или бумагу? Что тогда? Разве не обратятся в ничто многие месяцы упорного птичьего труда?..
Когда поток этих мрачных пророчеств наконец иссяк, Додо сам продолжил обвинительную речь. Он со знанием дела описал настроения в среде рыбаков, земледельцев и сборщиков мыслящих орехов, тем самым лишив своих оппонентов статуса единственных обличителей зла. Незаметно Додо перешел к тому, что сразу ничего не делается, от ворчливого нетерпения вода не кипит и Грызбург отстроился не в один день. Пернатым свойственно спотыкаться; не ошибается тот, кто ничего не делает; и на солнце есть пятна. Он также отметил, что свобода приходит нагая и весь вопрос в том, в какие одежды ее облечь. Грызуны дают пернатым инструменты, но любое орудие можно использовать как во благо, так и во зло. Мотыгой, например, можно возделывать землю, а можно проломить голову соседу. То же и с фондуклями: сами по себе они не могут портить птиц, поскольку безжизненны, имперсональны и лишены умысла; следовательно, плохими их делают сами журавлики. Коль скоро это так, нужно направить все силы на перевоспитание птиц в духе взаимопонимания и терпимости…
— Что же касается финансовой системы грызунов, то она принята по всему Южному океану, — напомнил он. — И грызуны, конечно же, не хотят, чтобы другие народы утратили веру в нее. Поэтому будем реалистами: фондукли свою силу не потеряют.
— А если потеряют? — спросил Какапо.
— Исключено. Впрочем, не думайте, что я склонен к беспечности и верхоглядству. Это не так. Мою особую озабоченность вызывает тот факт, что молодняк пристрастился к рому. Сегодня я лично займусь этим вопросом.
— Ром — это еще полбеды... — начал Гога.
— А вот решим эту проблему, тогда и возьмемся за все остальное!
Додо вдруг охватила жажда деятельности. В самом деле, сколько можно пропускать удары судьбы? Он все-таки вождь! Сейчас он возьмется за дело и все исправит!
— И все-таки... — начал Какапо.
— А вот тебя, Какапо, я попрошу изучить историю корабельных грызунов, — быстро сказал Додо. — Особенно все, что касается утопусии и грызунизма. Другими словами, я хочу знать: когда и при каких обстоятельствах грызуны стали утопусами, как разбогател Грызбург и все такое прочее.
— Но как же я это узнаю?
— Спроси у грызунов, изучи хроники... У Кускохвата книг сколько душе угодно. Там, наверное, написано.
— Но я же не знаю их языка!
— И очень плохо, что не знаешь! В любом случае ты у нас самая мудрая птица, вот и придумай что-нибудь…
Через каких-нибудь полчаса Додо уже стоял на палубе «Юной проказницы». Правда, трап ему долго не подавали, и, может быть, поэтому он обрушился на Скунса с излишней горячностью. Однако на капитана его наскоки никак не подействовали.
— Я не понимаю вас, Додо. Вы говорите, что мы не должны продавать молодым журавликам ром. Но почему?
— Они птенцы.
— А разве птенцы — не птицы? Разве можно отнимать у них шанс приобрести опыт, пусть даже и негативный? Разве юный возраст — это основание для поражения в правах?
— Но мы иногда вынуждены... Если хотим, например, сохранить им здоровье…
— Что за дремучий обскурантизм! Это уже не утопусия, а мрак, произвол! Думайте не о запретах, а о просвещении молодняка! Объясняйте, направляйте, советуйте, но оставьте им право выбора!
— Простите, дорогой друг, но в этом вопросе мы с вами расходимся, — с усилием проговорил Додо. — Поэтому я буду настаивать…
— Настаивать? — холодно переспросил Скунс. — Я не уверен, что вы можете на чем-то настаивать. Давайте-ка потолкуем в моей каюте…
Додо последовал за Скунсом в каюту. В каюте капитан уселся в кресло, а Додо остался стоять, потому что другого кресла не нашлось. И тут Скунс предъявил ему долговые расписки! О, это был настоящий ушат холодной воды! По всем документам выходило, что каждый третий житель Птичьего Двора задолжал грызунам. Причем цифры были немаленькие. Даже если он, Додо, отдаст свои накопления, ему не погасить и десятой части всей суммы.
— Срок по данным распискам истекает на этой неделе, — объявил Скунс.
— А если мы не заплатим? — робко спросил Додо.
— Вы обязаны заплатить.
— Но что будет, если они... если мы не заплатим?
Скунс выпучил глаза.
— Вам не стоит думать в этом направлении, Додо… И я объясню почему. Во-первых, ваш остров получит черную метку. Это значит, что к нему не подойдет ни один торговый корабль. Во-вторых, мы не продадим вам и ржавого гвоздя, не говоря уже о технологиях. В-третьих, Грызбург начнет посылать сюда боевой фрегат. В-четвертых, каждый год мы будем забирать все ваши орехи бесплатно. В-пятых…
— И сколько это будет продолжаться? — в ужасе спросил Додо.
— Семь лет, десять лет, двадцать пять... Откуда я знаю? Пока вы не сдадите орехов достаточно, чтобы погасить долги.
— Что же нам делать? — прошептал Додо. — Мой благородный друг, вы всегда были так добры! Поверьте, мои соплеменники сделали эти долги без всякого злого умысла! Они так неопытны, так наивны, так мало смыслят в экономике…
— Я все это понимаю, — хмуро ответил Скунс. — И, поверьте, лично мне их искренне жаль. Однако незнание закона не освобождает от ответственности.
— Но должен же быть какой-то выход! Мы так долго мечтали о дружбе с грызунами, об утопусии…
Скунс долго молчал.
— Я думаю, есть только один вариант, один-единственный. Но я не уверен, что он вам понравится.
— Говорите, говорите!
— Вы можете расплатиться землей, — спокойно сказал Скунс. — Помните, я хотел купить у вас землю на берегу? Прибрежная полоса — это единственный товар, который мы примем в уплату долга.
— Но у нас только одна прибрежная полоса, — сказал Додо. — Остальное — неприступные скалы, если не считать маленького пляжа на Пингвиньем мысу.
— Я это знаю.
— И вы хотите ее забрать? А как наши рыбаки будут ловить рыбу?
— Ну это мы как-нибудь уладим... Они возьмут у нас часть берега в аренду.
Да, тут было над чем подумать. Что, интересно, скажут птицы в ответ на предложение Скунса? Не приведет ли все это к открытому мятежу во главе с Какапо? В истории Птичьего Двора уже случалось, что члены Совета старейшин свергали вождей, причем чаще всего это были именно совиные попугаи…
— Хорошо, — с усилием сказал Додо. — Завтра я созову Великий Сход.
(Продолжение следует)
