К 85-летию Юнны Мориц

 

    1

Античный кот: фантастический, нелепый, заходящий в нежные, с игровым элементом стихи:

 

Диван старинный у окна,

античный кот в усах,

висит античная луна

в античных небесах.

 

Кота старинные очки

сверкают на носу,

ему античные бычки

в томате я несу…

 

В стихах Мориц много от игры, от детскости: недаром столько дивных песенок, взросло-детских, прозвучало на её произведения; в стихах – всё всерьёз: и игра, и радость, и мука.

 Из великолепного тома Катулла выходят современные стихи, чтобы, растворившись в современном сознанье, перенести царство своё на нынешнюю бумагу.

Или компьютерные поля, поскольку визуальное восприятие мира несколько изменилось.

 Обычные часы непременно должны превратиться в античные, или неинтересно будет.

Мориц – мастер поэтических трансформ.

Так, «Бабочка» её, расставшись с рифмой, срифмует жизнь со смертью, словно разводами своих узоров утверждая их тождество, их постоянное тайное союзничество (соузничество):

 

Когда за ручку мать меня вела,

на красоту ее оглядывалась улица.

Когда за ручку вел меня отец,

всегда он музыку насвистывал чудесную.

Теперь их тайна смерти обняла.

И бабочка, влетевшая ко мне

в такой холодный, снегопадный день,

она - от них, с любовью и надеждой,

с распахнутыми крыльями картины,

где сам Господь водил рукой ребенка.

 

Впрочем, в сердцевине бабочки всё же мелькнёт фонариком рифма: ничего не решая, конечно.

 Пройдут дуги и вращения балета, но если он – «искусство поз», то поэзия совсем иное…

 Что она такое?

Покой, вглядывание в себя, тишина…

 Публицистический пафос, если требуется.

Многие векторы поэзии заострены, стрелами летят, оперенные рифмами; иные линии её уводят в пейзажи, ради осмысления оных, или просто словесной живописи.

Что совсем не проста.

Многими чудесами рассыпается поэзия Мориц, многими красками расплескивается она: русская, виноградная, почтальонная, с грузинскими мотивами и морскими красками.

Богатая, как жизнь.

 

   2

…метафизика пропитывает её поэзию: Ю. Мориц словно выводит корень квадратный бытия, постигая космические законы оного:

 

А если тело ленится пахать

И, как младенец сытый, бьет баклуши, -

Душе придется с голоду сдыхать,

Отбросы жрать, другие грабить души.

Вот почему я не хожу в ряды,

Где барствует высокое паренье,

Осанка для заоблачной езды,

Ухоженное ленью оперенье.

 

В её речи есть аристократизм и артистизм – одновременно: сочетание подобных качеств определяет градус высоты, на который поднимаются стихи Мориц.

…и через поколения идёт великолепный ёжик резиновый, в шляпе малиновой, посвистывая дырочкой в правом боку.

 Но – нельзя забывать, отчего собака бывает кусачей…

Детское ли это стихотворение?

Особенно, если учесть, что взрослые, в сущности, это выросшие дети: и стихотворение Мориц поднимается вневозрастными стягами доброты и справедливости – в космос, в пространство душ…

 Хрустальная невесомость, присущая её поэзии, красиво вспыхивает манящими огнями:

 

А я, с каменами гуляя чаще многих,

не удивляюсь, что у них извечно в носке

одни и те же платья и прически,

божественно простые, как листва,

не знающая моды и фасона,

как свет, в листве скользящий невесомо...

 

И снова – духовный аристократизм словно раскрывается волшебным цветком, требующим дорастание до его созвучий…

Созвучия Мориц благородны.

 В них отражаются века, копившие смыслы: и смыслы, познанные поэтом – сквозь годы опыта, жизненную соль, и меру собственного дара, отражённого в мире.

Стихи её виртуозно огранены.

 Они вспыхивают самыми разными самоцветами, то рубиново переливаясь, то лазуритово светясь.

 История легко входит в недра её поэзии, и «Античная картинка» представлена также естественно, как был бы, скажем, исполнен портрет дождя:

 

Славно жить в Гиперборее,

Где родился Аполлон,

Там в лесу гуляют феи,

Дует ветер аквилон.

 

Спит на шее у коровы

Колокольчик тишины,

Нити мыслей так суровы,

Так незримы и нежны.

 

И вновь и вновь слышна чудесная дырочка ёжика: сквозь которую льётся неумолимый призыв быть добрее, лучше, светлее – чем мы есть.