Он был от народного корня: крепкого, сильного, смоляного; и мощь, сообщаемая образам, сотворённым Е. Матвеевым на экране и подмостках, убеждала в этом безоговорочно. В нём жил дух борьбы: неистовый, но и нежный, что лучше всего сказалось в фильмах «Любить по-русски» - именно так: с огнём и нежностью, с несгибаемостью противостояния, если того требуют обстоятельства.
А они требуют оного почти всегда…
Он и играл – казака, борца, верящего в новою жизнь, что там верящего – устанавливающего её: таков неистовый его Нагульнов, таков же персонаж «Жеребёнка» - небольшого рассказа М. Шолохова, вырастающего в полный метр, поднимающегося в полный рост.
Он пользовался разными красками – великолепный Евгений Матвеев, и иронические были столь же логичны, как бушующие: словно дающие вариант неистового расплава чувств: чтобы вернее сия лава заполняла души зрителей, вызывая сострадание, желание соучаствовать, радость и боль: всю сумму, что приводит к белому мгновению – катарсису – очищению: без которого актёрство: пшик, пустая забава: что и наблюдаем сегодня, когда знаменитыми становятся ничего не играющие участники бесконечного теле-мыла.
Матвеев был могутен.
Он был размашист и широк: ему бы пошла роль Дмитрия Карамазова: из той области, что мол-де – больно широк русский человек, я бы сузил.
Но сужение не требовалась.
Необходимы были именно те жесты, краски, голосовые модуляция, вся сумма сумм, которую предлагал зрителям Матвеев. Театральный Матвеев – особая статья: он из той когорты, когда предельность реализма, выверенность каждого жеста и слова должны быть не просто точны, но – резать по живому, или – заставлять смеяться.
…недра классического репертуара раскрывались бурями и тишиной Матвеева: и ярился шекспировский Дункан, король Шотландии, и Освальд из «Привидений» плавно сходил с ума, словно медленно растворяясь в собственной трагедии, и П. Миссарили из «Ванина Ванини» по Стендалю давал широкий спектр красок-чувств; и классические партии из Островского сверкали гранями ювелирной огранки.
Жёсткий, будто серебряным карандашом средневекового художника, сделанный очерк роли.
Плотное и полное её насыщение.
Матвеев сам был – грандиозная сумма сумм, человек-театр, человек-вино: был – и таким остался: в истории, в жизни людей и их памяти.
