Двух известных отечественных философов – Николая Александровича Бердяева (1874-1948) и Николая Сергеевича Арсеньева (1888-1977) мы вспоминаем в 2022 году в связи со 100-летием «Философского парохода», на котором покидал Россию среди многих других Николай Бердяев. Горькая юбилейная дата обращает нас к прошлому – к тому, что является хоть и недавней, но уже историей. Современная жизнь выявила проблему противоречия между огромным созданным русскими философами наследием, и далеко не полным до сих пор его осмыслением.
Но и сто лет назад непрочитанность была проклятием авторов, вызывая порой толки, недоразумения и даже конфликты, о чем пойдет речь ниже в данной статье. Скорость исторических перемен характеризуется ежедневным удвоением, утроением информации, уводящей человека как от себя, так и от осмысления судьбы своей страны и мира. В то же время видится продуктивным обращение к творчеству тех, кто, как писал Н.С. Арсеньев, посвятил свои работы: «постройке будущей, свободной, обновленной России», находясь в изгнании.
Письма Арсеньева Бердяеву, обнаруженные в РГАЛИ, их сложные взаимоотношения в понимании «нового времени» являются предметом исследования.
В документах фонда Н.А. Бердяева в РГАЛИ, поступивших в 1960 году через советское посольство в Париже от сестры жены Бердяева Е.Ю. Рапп, имеется три небольших письма Бердяеву от Н.С. Арсеньева из Кенигсберга. «С ноября 1920 года, в течение 24-х лет (до ноября 1944 г.), – писал Арсеньев, – преподавал в университете на философском факультете, в качестве лектора русского языка и приват-доцента, а потом «доцента», потом «сверхштатного профессора» (Ausserplanmassiger Professor) по русской культуре и истории русской духовной жизни (Russische Geistesgeschichte), а также по истории религии (главным образом, по истории мистики) вообще» .
Первое письмо Бердяеву без даты, относящееся к 1925 году, началу издания журнала «Путь», написано с адреса: Кронпринцштрассе, 12, 1 (в Калининграде – ул. Марины Расковой), где Арсеньев арендовал комнату.
В этом письме он отвечает на предложение Бердяева: «С величайшей радостью приму участие в библиографическом отделе Вашего журнала», сообщает о своем желании писать для журнала «статьи религиозного характера», о том, что договорился о чтении лекций в Париже, в религиозно-духовной академии, на тему: «Античный мир и раннее христианство» в «… надежде заработать 800 франков, хотя согласен и на 600». К этому времени уже была издана небольшая книга на эту тему, которая несколько раз потом переиздавалась.
Арсеньев в письме к Бердяеву очень почтителен, и дело не только в том, что Бердяев был старше Арсеньева на 14 лет, а журнал «Путь» стал одним из ведущих изданий русской эмиграции. Как писал В.С. Зенковский, «с кем бы он ни вел беседы, Николай Сергеевич был всегда одинаково мил, радушен, прост. В этом сказывался его личный шарм, аристократизм. Он всегда был полон проектов, всегда находил новые темы и новые возможности приложения своих знаний и талантов».
Второе письмо Арсеньева к Бердяеву датировано 14.3. 26 и отправлено из Кенигсберга с того же адреса, что и предыдущее. Оно содержит просьбу к Бердяеву от имени редакции написать что-то для журнала «Una Sancta»: «для сентябрьской книжки, гонорары они платят». Арсеньев просит обратить внимание на то, «что «Путь» плохо откорректирован», предлагает для публикации в журнале статью о современных религиозных движениях, «не исторического, а систематического и синтетического характера», не называя ее. Выясняя, подойдет ли это журналу «Путь», выражает надежду на встречу и пост скриптум сообщает, что пишет небольшую заметку о фон Кайзерлингах для «Современных записок». Статья «о современных религиозных движениях» была опубликована под названием: «О современном положении христианства».
Главное же содержание второго письма посвящено изложению точки зрения автора, видимо, реакция на замечание Бердяева: «Сочувствие мое или несочувствие какому-либо направлению, всегда остается в сфере относительного, ибо все это должно подлежать строгому суду Единой Высшей реальности, требование которой: все земное – прочее. О моих взглядах Вы были, скорее всего, неверно осведомлены. Меня огорчило недоразумение, будто Вы пришли к убеждению, что я «поклонник Востока».
Что касается веры, Церкви и государства, то я всегда держался и держусь того убеждения, что нельзя кесарю отдавать то, что принадлежит Богу. Для меня владычество Божье несоизмеримо ни с какой земной властью, как единое, имеющее безусловность. А все земное лишь преклонено, лишь условно и находится у Бога как нечто малое и подчиненное. Я всегда публично выступал против веры с Востока».
Письмо дышит некой неловкостью, которую испытывает Арсеньев, вынужденный в ответ на неизвестное письмо Бердяева оправдываться и подчеркивать свою верность православию. Вспоминая о своей жизни в Восточной Пруссии, Арсеньев говорил, что он жил «на отлете», поэтому на все каникулы уезжал или в Прагу, или в Лондон, но больше всего он любил Кламар. Чаще всего он бывал не у Бердяева, а в гостеприимном доме князя Григория Николаевича Трубецкого. «Огромная доброта, - вспоминал Николай Сергеевич, - живое пылание духа и чувство культурно-общественной ответственности кн. Григория Николаевича питали духовную энергию многих и сыграли большую роль в жизни Парижской русской эмиграции… Русские философы, богословы и общественно культурные деятели собирались здесь не раз по вечерам за чашкой чая. И живший в Кламаре сравнительно неподалеку Бердяев, и о. Сергий Булгаков, и Карташев, и молодой, тогда еще не священник, доцент богословия Г. Флоровский, и Вышеславцев, и Бунаков-Фундаминский, и друг русских мыслителей, руководитель ИМКА ПРЕСС, очаровательный американец д-р А. Аnderson, и профессор В.С. Зеньковский (тогда еще не протоиерей), и русские ученые из других мест зарубежья, появлявшиеся иногда в Париже – П.Б. Струве, С.Л. Франк, И.А. Ильин, всеми любимый Николай С. Трубецкой, знаток древней иконописи В.П. Рябушинский».
Как видим, у Арсеньева был огромный круг симпатичных ему людей, в то же время мнение о нем Бердяева было ему не безразлично. Что же из написанного Арсеньевым могло вызвать не понравившуюся Арсеньеву характеристику «поклонник Востока». В 1922 году в Берлине Арсеньев опубликовал две работы: «Античный мир и раннее христианство» и «Жажда подлинного бытия», посвященные истории мистических движений в язычестве и христианстве. В книге «Жажда подлинного бытия» он показал путь духовных поисков в дохристианском мире.
Среди современников Н.С. Арсеньева в русском зарубежье, которые давали ту или иную оценку его работ, выделим отзыв Л. П. Карсавина, критиковавшего книгу Н.С. Арсеньева «Жажда подлинного бытия»: «…нельзя признать достаточным то различие, которое он устанавливает, например, между мистикой поздней античности, с одной стороны, и христианской мистикой, с другой. Это различие не сводится к противоположению абстрактной идеи Бога у Платона и конкретного Бога и человека в христианстве». И все же, отмечает Карсавин, «Рецензируемая книга – сборник прекрасных текстов, изложенных компетентным автором. Трагедия всечеловеческого сиротства встает со страниц произведений, написанных Арсеньевым. Он видит выход в духовном дерзновении. Во второй главе этой книги под названием «Искание выхода - великие мистические религии» Арсеньев подробно разбирает учение Будды, что есть Нирвана, художественные книги Дхаммапад и Сутта-Ницат, тексты Упанишад и Махабхарат, позднейшие теистические культы Индии, связанные с Вишну и Шивой». Действительно, Арсеньев предстает глубоким знатоком мистических движений Востока, в этой книге с не меньшей полнотой он представляет читателю древне-еврейские, вавилонские религиозные культы и движения, а также - в древней Греции и греко-римском мире, раскрывая жажду человеком полноты мира, где жизнь предстает «не только как внешне-возрождающая, космическая сила, а прежде всего как нравственное начало – как Любовь».
В то же время слово «направление» позволяет нам предположить, что речь идет о сочувствии Арсеньева евразийскому движению, что соответствовало действительности. Н.С. Трубецкой был одним из ближайших друзей Арсеньева. Из переписки Флоровского с Трубецким известно, что Флоровский планировал привлечь Арсеньева к сотрудничеству в «Вечных устоях». Арсеньев вместе с Меллером-Закомельским составил план изданий. Это план общедоступных сборников о православии со статьями «скорее компилятивно-начинающими, нежели оригинально изыскательными». Арсеньев посчитал необходимым предложить свои темы: о мистике Запада и мистике Востока, об идеале совершенного человека по «Добротолюбию». Во втором томе «Устоев» предполагались статьи Н.С. Арсеньева: «Православный аскетизм» и «Преображение твари». В письме Флоровского к Трубецкому констатируется: «Арсеньев произвел хорошее впечатление на Савицкого, мне пишет покорные духовно письма, и полезен поэтому: он дает то, чего не хватает «ищущим», - факты».
Возвращаясь к сотрудничеству Арсеньева с журналом «Путь», обратимся к словам П.Оболенского: «С выпуском первого номера «Пути» Николай Сергеевич становится сотрудником этого журнала, в котором принимают участие С.Л. Франк, о. С. Булгаков, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, Г.П. Федотов, о. Г. Флоровский и многие другие маститые представители религиозно-философской мысли. Я перечисляю эти имена, чтобы более наглядно определить то умственное направление, к которому принадлежал Николай Сергеевич. Все эти ученые и богословы, философы были носителями истинно русского культурного предания, хотя отличались друг от друга полной независимостью и свободой богословского мнения. В отличие от тех, кому дано было пройти очистительный путь от марксизма к идеализму, Николай Сергеевич всю жизнь оставался традиционалистом. В противовес таким мыслителям, как, например, Бердяев и Булгаков, религиозные взгляды Николая Сергеевича не сталкивались с общепризнанным учением православной церкви. Его можно было бы назвать «либеральным консерватором», то есть консерватором очень умеренным и свободолюбивым. Эти представители русской духовной мысли, независимо от своих личных взглядов и мнений, разделяли ту же участь: они судьбой были поставлены в общение с западным религиозным миром. За границей на их долю выпала миссия не только сохранить родную веру, но и разъяснить ее западному миру. В то же время естественно и неизбежно возникал вопрос о сближении отдельных частей христианского мира. В существенной мере журнал «Путь» был выразителем этого направления».
В третьем письме, имеющемся в РГАЛИ, написанном 27 сентября без указания года, скорее всего, 1926, отправленном из Баден-Бадена, вилла «Меньшиков»:
«Дорогой и милый Николай Александрович!
Я посылал книжечку для передачи Вам, свою рукопись «О современном положении христианства». Я ее немного сократил. Посылаю Вам через брата моего Юрия статью по поводу некоторых высказываний Ваших взглядов. Я был бы рад, если бы Вы мне ответили на нее в ближайшем (октябрьском? декабрьском?) номере «Пути».
Я Вас люблю, но Вы бываете несправедливым в Вашей склонности обобщать.
Я мог бы поместить ее в «Возрождении», но лучше было бы, если бы она вышла в «Пути».
Помоги Вам Господи, потому что я так высоко ценю Вашу деятельность».
Статья «по поводу некоторых высказываний» Бердяева вышла в журнале «Путь» под названием «О духе времени и понимании его. (По поводу последних статей Н.А. Бердяева)». Ей предшествовала полемика, развернувшаяся после выхода книги И.А. Ильина «О сопротивлении злу силою». Бердяев ответил на нее разгромной и беспощадной статьей под названием «Кошмар злого добра», где он назвал книгу кошмарной, мучительной, удушливой, моральной инквизицией. Критически отозвались также: Ю.Айхенвальд - статьей «Злое добро», З. Гиппиус - пространным рассуждением «Меч и крест», В. Зеньковский – большой статьей «По книге И.А. Ильина «О сопротивлению злу силой», Ф.Степун - «Об общественно-политических путях «Пути».
В то же время выступил в защиту Ильина П.Струве в статье «Дневник политика», поддержал рядом писем архиепископ Иерусалимский Анастасий, А. Билимович - «Критикам И.А. Ильина».
Примечателен на эту тему рассказ С.Л. Франка о том, как в 1922 году П.Б. Струве устроил на квартире Бердяева совещание между приехавшими из России лицами и его единомышленниками по Белому движению. Разговор принял драматический характер. В резкой форме Бердяев начал упрекать сторонников Белого движения в «безбожии» и «материализме» — именно в том, что они возлагают все свои надежды на внешнее, насильственное ниспровержение большевизма, не учитывая его духовных источников и не понимая, что он может быть преодолен только медленным внутренним процессом религиозного покаяния и духовного возрождения русского народа».
Об этом эпизоде говорит и Бердяев в своей автобиографической книге «Самопознание»: «Встреча у меня на квартире с белой эмиграцией кончилась разгромом. Я был в ярости и так кричал, что хозяйка квартиры заметила, что вызовет полицию. Я относился совершенно отрицательно к свержению большевизма путем интервенции. В белое движение я не верил и не имел к нему симпатии… Я почувствовал, что эмиграция правого уклона терпеть не может свободы и ненавидит большевиков не за то, что они истребили свободу. Свобода мысли в эмигрантской среде признавалась не более, чем в большевистской России».
И. Ильин ответил статьей «Кошмар Н. А. Бердяева. Необходимая оборона», в которой подчеркнул, что никогда не был близок с Бердяевым, в недолгом общении поняв, что Бердяев ни его, ни чьей-либо мысли не слышит, что его статья говорит о том, что Бердяев не читал его книги и призвал с осторожностью подходить к его статьям.
Н.С. Арсеньев
Арсеньева и Ильина связывали духовно близкие взаимоотношения. Ильин и Арсеньев довольно часто встречались в Берлине, в Кламаре, Париже. Дважды Арсеньев принимал Ильина у себя в Кенигсберге. Это было в 1926 и 1929 году. Ильин в это время был профессором Русского научного института в Берлине. Он читал систематически и периодически курсы на русском и немецком языке и выступал с публичными лекциями перед немецкими слушателями во многих городах Германии, активно участвуя в политической жизни русской эмиграции. Ильин много писал в русской печати: в журнале Струве «Русская мысль», в белградской газете «Новое время», парижском «Возрождении». Одновременно с этим редактировал свой собственный журнал «Русский колокол» и сборник «Мир перед пропастью. Политика, хозяйство и культура в коммунистическом государстве», в котором принимал участие и Арсеньев.
Тексты лекций Ильина публиковались в виде статей в немецких изданиях или отдельных брошюрах в 30-е годы: «Коммунизм или частная собственность? Постановка проблемы», «Яд, дух и дело большевизма».
Ильин рассматривал духовный опыт в философии совести и доброты, чтобы «измерить беду современного нравственного индефферентизма, возродить в себе способность быть счастливым в доброте и быть добрым в несчастии», чтобы «стать мудрее в непосредственности, стать цельным в вещественности», чтобы «в религиозном обновлении душ возобновилось одинокое боговидение и соборное богоутверждение».
Н.А. Бердяев в работе «Новое Средневековье» увидел в Ильине лишь «правого монархиста». «Ильин в корне отвергал Бердяева с теми его мотивами, которые он именовал бердяевщиной и даже белибердяевщиной. Но и Бердяев отвергал Ильина с его христианской философией сопротивления злу силой. В этом отношении название статьи Бердяева по поводу соответствующей книги Ильина говорит само за себя: "Кошмар злого добра". Этот перечень разногласий и взаимных отталкиваний можно было бы продолжать довольно долго».
В мягкой форме, свойственной благородной личности Арсеньева, прослеживая выступления Бердяева в нескольких номерах «Пути», он заключает: «Н.А. Бердяев, писатель, глубоко согретый духом христианской свободы, глубокий христианский мыслитель, сам – одна из крупных ценностей современной нашей философской литературы, от которого мы ожидаем еще многих ценных плодов его творчества, – забывает однако об одном, и при том самом основном и самом важном: лишь глазам любви, которая проникает вглубь, раскрывается истинная духовная сущность людей и явлений». Таков был ответ Арсеньева на враждебный тон статьи Бердяева.
Бердяев опубликовал статью Арсеньева, несмотря на замечание ему «о несправдливости в склонности обобщать» и дал жесткую отповедь: «Н.С.Арсеньев не совсем понимает духа времени и отсюда возникает наш спор, который, впрочем, я считаю способствующим выяснению вопросов».
Несмотря на то, что журнал "Путь" вызывал не только диспуты, интеллектуальные поединки и даже раскол среди русской эмиграции, отражая все колебания и движения в русской эмигрантской философской, политической и религиозной мысли, все же создание и длительная жизнь журнала были весомым вкладом не только в русскую, но и общеевропейскую культуру XX века. Издание журнала было реализацией и основной задачи эмиграции – сохранение преемственности русской духовной культуры. «Путь» мысли входил в путь жизни как один из определяющих моментов.
Для Арсеньева, как и для многих российских интеллигентов, религиозных философов, считавших себя носителями и хранителями национальной культуры, главным и определяющим оставался моральный стимул поведения, осознание собственной, если не мессианской, то, несомненно, исключительной – исторической миссии, что и нашло отражение на страницах «Пути».
Бердяев заметил, что техническая цивилизация означала разрыв с миром природы, с органическим типом развития человечества. Новое время поставило человека в центр Вселенной (поэтому нововременная культура может быть рассмотрена как продолжение гуманистической культуры, сложившейся в эпоху Возрождения), освободило человека внешне, но лишило его внутренней духовной дисциплины и зависимости от всего «сверхчеловеческого». В результате к XIX веку гуманистическая культура практически исчерпала себя, развив все человеческие потенции, которым давала простор, но потеряв накопленную в предыдущие века веру в сверхзадачу человеческого существования. Наступила эпоха разочарования. Типы монаха и рыцаря с их сильной самодисциплиной уступили место типам торгаша и шофера с тем, чтобы далее уступить место типу комиссара, во имя «народа» тиранящего народ.
Гордые и смелые мечты человека не осуществились, «человек стал бескрылым», время после Средневековья было временем растраты человеческих сил. Сам гуманизм, будучи оторванным от религиозной почвы, привел к своей противоположности – к антигуманизму «мещанской цивилизации».
В этом Арсеньев разделял взгляды Бердяева. Их роднит и то, что они не замкнулись только в эмигрантской среде. Оба печатались не только на русском, но и на иностранных языках, их книги и статьи переводились на французский, английский, немецкий.
И когда Арсеньева, только что приехавшего в США в 1948 году, настигла весть о смерти Бердяева, он пишет письмо Е.Ю. Рапп:
«28 марта 1948. Union Theological Seminary. 600 West 122 Strit. Neu Jork Citi.
Дорогая и глубокоуважаемая Евгения Юдифовна! Примите от меня соболезнование и сочувствие. Господь да упокоит в Царствии Своем душу раба своего, который так благородно и ревностно служил ему и исповедовал и проповедовал имя Его!
Для знавших и любивших дорогого Николая Александровича его уход – большая потеря, но понятно, что Господь дал ему после трудов своих пристань отдыха и мира. Да утешит и подкрепит Вас Господь!
Я уже почти два месяца в Нью-Йорке, читаю лекции в православном богословском факультете вместе с Федоровым, Спекторским, Лосским (отцом), но это очень маленькое начинание, студентов только пока 8 человек. Живу в Богословском (Американском) колледже Колумбийского университета в Нью-Йорке.
По Николаю Александровичу была проведена торжественная панихида в Звонном Православном соборе. Служили ее еп. Ioann (Шаховской) в сослужении с другими священниками. Были Осдатов, Спекторский и я. И много вообще народу. Будет устроено публичное заседание по-английски с рядом докладов.
У Николая Александровича была очень горячая вера и внутренняя чистота духа. А это самое главное: чувствовать себя маленьким, чувствовать себя ребенком перед Отцом небесным, несмотря на таланты и ученость, ибо таковые есть Царствие Небесное. Да успокоит его Господь, которому он так горячо служил. Всем сердцем Вам преданный Николай Арсеньев».
Возвращаясь ко второму письму Арсеньева к Бердяеву, где он подчеркивал, что все земное для него «лишь условно и находится у Бога как нечто малое и подчиненное», нужно отметить, что его диалог с Бердяевым, его участие в Софийской полемике и поддержка С. Булгакова, говорит о том, что оба философа активно участвовали «в земном», защищая в печати то, что они сами поняли и выстрадали.
Лидия Владимировна Довыденко, секретарь Союза писателей России, член Союза журналистов России, кандидат философских наук, главный редактор художественно-публицистического журнала «Берега»
