Двадцать лет со дня ухода Виктора Петровича, и вот перечитываю его «Затеси», «Зрячий посох», и его мнения о «народе», а значит и обо мне самом. И публицистика его, задумчивость и раздумчивость Астафьева – дорогого стоит, но и внутренний протест читателя, русского и «родного» во многом Астафьеву по части печалования о родине, – неминуем. Особенно – по части эпистолярия его, поздней публицистики, и вот почему.
…Когда Виктор Петрович Астафьев дописывал заключительную главу «Вечерних раздумий», - он одновременно работал над романом «Прокляты и убиты»… Весь его «Последний поклон» замечателен тем, что каждая страница – искренний разговор с читателем. Писатель Астафьев – человек большого сердца… И все же поражает эта бездна разделяющая его творчество: «Зрячий посох», эпистолярий его, и вот это: «Печальный детектив», страницы повестей и рассказов последних лет. Кое-где с сомнением, сожалением, но уже не с восторгом читаю позднего Астафьева… Искренность – вот главное, что пронес писатель фронтовик через всю жизнь. Но и он говорит нам часто общее, «вообще» - «мы, народ, если бы…».
«Народ» - слово туманное, неопределенное, безликое. Дело в том, что «народ» никогда не жил ни плохо, ни хорошо, а скорее плохо и хорошо, смотря по тому, о ком идет речь. Даже в прошлые войны мировую, первую и вторую, - был такой народ, кому и война была «мать родна». Послушайте и сейчас еще стариков, они расскажут. Народ – от слова народиться, родиться на свет. Просто явиться в мир этот – невелика заслуга. Скорее, даже заслуга не «народившегося» - а матери и отца. Народ же понимании и «трансляции» В.П. Астафьева-писателя, движущая сила истории, – нечто совсем иное. Писатель, кажется, несомненно, прав, когда читаем: «Нет на свете ничего подлее русского тупого терпения, разгильдяйства и беспечности. Тогда, в начале тридцатых годов, сморкнись каждый русский крестьянин в сторону ретивых властей – и соплями смыло бы всю эту нечисть вместе с наседающим на народ обезьяноподобным грузином и его приспешниками. Кинь по крошке кирпича – и Кремль наш древний «с вшивотой, в нем засевшей, задавило бы, захоронило бы вместе со звереющей бандой по самые звезды. Нет, сидели, ждали, украдкой крестились и негромко с шипом воняли в валенки. И дождались!»
Слова эти грубые и откровенные. И справедливые, а … хочется спорить…
Все дело в том, что народ – явление сплочения именно народного – весьма редко. Это остро и гениально схвачено А.С. Пушкиным в его «народ безмолвствует». И этим окончена трагедия. Всё сказано. Народ – в часы и минуты единодушия, сплочения – и впрямь народ. Народ опустился на колени перед балконом Николая Александровича, молясь… Народ – поднимался на войну с фашистом. Народ проводил парад Победы. Маршировал и созерцал Победу. Народ радовался возвращению Крыма. Но – население стаскивало к Дому советов баррикады. Население, хорошо и сыто живущее – созывало и бродило на площади Сахарова… И проч., и проч… И это необходимо разделять. Ведь понятно, что - и тогда, и сейчас, если говорить вообще про «народ», - он жил и живет так, что не хотел «сморкаться». А зачем? Жили многие плохо, но не все же. И эти «не все» были у власти, хорошо кормились и одевались-обувались… Их даже и теперь, в 21- «короновирусном» году, всё никак не отпускает мысль: как они могли бы сладко жить, если бы Россия безоглядно и безраздельно поклонилась и сдалась на милость Америки… Как сказочно и в достатке жили бы все они, и дети их, и внуки их. А ведь они, эти нынешние либералы, те, которые на слуху – многие родом из «домов на набережных», предки их обижены 30-ми и 37-м годами. Это легко проследить. Чтобы не задевать «прямые фамилии», напомню, посмотрите, кем был отец В. Войновича. Посмотрите, кем был тесть Льва Разгона. Взгляните, в каком звании и на какой должности «сидел» отец приблатненного либерала М. Танича…- этого авторитета блатной романтики 90-х, самых больных и кровавых лет. Для них и семей их, было время, - за город уехать, за Москву на дачи – не вопрос, по щелчку пальца, - и ты там. И семья, если трусовата - аж в бункере укрыться имела возможность в любой отрезок времени, и ни одна «чума-грипп» или любая другая зараза не нашла бы их, не достала. К чему я это говорю, а вот к чему: ностальгия «по тому времени» - именно у этих «господ», да ещё какая! Конечно, «террор» они не принимают и крикливо, с пеной у рта осуждают. А вот когда вспоминали как сладко жили их родители до «посадок», - глаза у них загорались, и это видишь даже по телевизору. Много ли такого народа, обиженного наряду с писателем Астафьевым? Немало. (Но В.П. Астафьев, детдомовец, имел право обижаться, а они?)…
Вот и некий господин Вольтман, уже в «пандемии» - ухитряется открывать забегаловки с вызывающим названием Stali*n. Кругом, в харчевне с шаурмой, и при входе – портреты вождя, плакаты: «Жить стало лучше, стало веселее!» и прочее. Все повора-раздатчики шаурмы – в форме офицеров НКВД. Нет, это не провокация, не пиар, не расчёт «этический» на индифферентность и глухоту толпы, нет. Это тоска правнука, ностальгия по былому величию и уважаемой жизни чиновника. Тем паче – офицера, который, как пелось, многие помнят «…а ты не лётчик…». Да ведь это и не впервой, вот и в 19 году в Московском дворце молодёжи был использован плакат для рекламы всё той же шаурмы – фоторисунок: Сталин держит-подаёт блюдо, а внизу подпись: «За качество будем расстреливать». В Донецке стикеры с лозунгами: «О каждом из нас заботится Сталин в Кремле». «Вот было время…» И видит, и слышит рукопожатная либеральная общественность. И молчит. Невольно задумаешься, а что, не уж-то большевизм и либерализм, который так глянулся последние годы В.П. Астафьеву, - уж не две ли стороны одной медали. Не продолжение ли сегодня – одного и того же глобального «проекта». Богоборческого, равнодушного к «винтику» в толпе…
Понимали ли прежде смысл этого «проекта» - «мировой революции»? Понимали. И не соглашались. И «сморкались». А тех, кто сморкнулся - их мгновенно останавливали, так останавливали, что и сейчас помнят внуки и правуки. Сколько и сколькие вспоминают и сейчас те времена с восхищением. И это ведь тоже народ, да еще какой: с орденами, сединами, и не дураки. «И дождались!» - с сожалением пишет Астафьев В. П. Да, конечно, «дождались» - с большим смыслом и большим подтекстом сказано Астафьевым, если, повторяю, говорить «вообще» о народе. Большинству народа: старикам, детям, сиротам, тем, кто не умел воровать, «жить и вертеться» и т. п., - жилось плохо и тогда (…да и сейчас многим тяжело. И лучше, возможно, не будет). Теперь-то мы умники, опыт есть, «культ» пережили, а что же не живем правильно?
Чиновники, депутаты «от народа» - в упор не видят этот самый народ, «массы», «электорат». Кто они, эти массы для них? Та же «пыль лагерная»? В лучшем случае – просто «лузеры». Об этом открыто и недвусмысленно, не стесняясь, говорил первый градоначальник первой столицы. И второй столицы – так же говорил. А за ними и представители олигархата – то же повторяли и не раз, и ничтоже сумняшись: «мы- виннеры!», а вы, все остальные – «лохи, лузеры, маргиналы».
В том-то и дело, что для любого правильного суждения, оценок жизни должна быть опора. Опора эта – сверхчувствие, или сочувствие. Слово «народ» - пустой звук. Посмотрим вокруг нас: да так ли уж всем плохо? Многим ли плохо и сегодня, многим ли невыносимо тяжело (говорим о городе, по численности – в городах большинство населения теперь). Главное – ведь это для простолюдина основная беда теперь: работы нет, не найдёшь и не предвидится. А сколько тех, кто никогда с 90-х не работал, а живёт и сыто и пьяно-пьяно… Как это возможно, и возможно ли было такое в тех же тридцатых, о которых упоминает Астафьев. Пораскинем умом: могла ли быть безработица в те времена, проклятые Астафьевым? Нет, никогда. Найдут работу и даже заставят работать. Индустриализация. «Догнать Запад за 25 лет, иначе раздавят…». А сегодня? Вот на «Лексусе» катит «госпожа» лет двадцати, безработная. Студентка. И покуривает, разговаривая в мерцающий мобильник, - а там покупают дорогой «суши», рестораны – на вынос, пандемия ведь. Короновирусная. Поэтому - ананасы и дыни зимой, красное вино бургундское или «Медок» французский, белый. Многим ли дело до того, что в деревне, в глубинке не на что купить детям хлеб, леденцы… Стиральный порошок, «макарошки» пресловутые…, да тот же спиртовой состав от вируса, чтобы не погибнуть зазря.
…Мы все теперь весьма и весьма полюбили товары в импортной упаковке, в «брэндах», так сказать, разбираемся. Вот тащат из магазина «Седьмой Континент» мешки-пакеты, забивая багажники иномарок, расплачиваются - по карточкам «Виза» или «Розенкрейцер – банк», как же: пандемия, кто же таскает наличность, ведь она заразна. А доставка востребована так, как в Америке поди ж ты не задействована. И этак – в любом областном городе. Да что там, в областном, - и в моем Подмосковном. А вот - мужичонка, всегда под хмельком приходит с работы, а из кармана торчит горлышко от бутылки: виски. Удивляет остановивших его полицейских не то что «Скотч» в кармане его шестнадцатилетней выдержки, это уже не удивляет. Удивляет и печалит отсутствие маски, перчаток. Штраф. Восемь тысяч. И мужичок, хоть и огорчённо, но достаёт требуемую сумму.
А одеты – особенно молодые, сильные, с мощными локтями и плечами?.. Нет, совсем им не плохо. Меньшинству – хорошо. Особенно в больших городах. Да что уж далеко ходить: писателям нашим, «западникам», – всем ли тяжело, многим ли уж так плохо? Дачи, машины. Раскрученные тиражи пустопорожних книг. И многие понимают, что да, книги пустопорожние, ни о чём. А что: в то время, во времена славного, и «заслуженно» оплеванного теперь «соцреализма» не так было? Точно так и было. Тиражи, публикации… Смотришь: чепуха, сущая дрянь, а и в журнале, и в издательстве раскрученном, и в сборниках. И переиздаст несколько раз (кругом, в издательствах, журналах – свои люди). Переиздаст по одному стихотворению или рассказу добавляя. Переназвал сборник, книгу – и опять гонорары, да какие! И премии. И при той, при оболганной власти, и теперь - отдельными изданиями выходит. Собрания сочинений полумиллионным и миллионным тиражом… Примеры? Фамилии? Они и теперь на слуху, кто читал в то время – тот и сегодня знает их наперечёт. «Избранное»… А ведь даже и любой читатель скажет – чепуха.
Плохо жили? Нет, не плохо… И это тоже «народ», тот же народ. Более того: лучшая его половина: и даже «ин-тел-лиген-ция». Для такого «народа» та же наша теперешняя война глобализма с Россией и с православием, - это и не война – а «мать родна». Не кто-нибудь, сам «Газпром» субсидирует оппозицию. Следом – «ВТБ», всех не пересчитать. Биржи кормят их щедро: «Эхо», «Дожди», «М.К.», - вот она и демократия. А на лечение больных детей скидываемся всем миром. По Т.В. то и дело: «поможем ребёнку»… Главная задача любого правительства, именно любого – была и будет: кричать так, чтобы поверили. Поверили обещаниям, видимым делам, поблажкам. Ваучерам, льготам, ипотекам, «льготным» кредитам, сертификатам на новорожденных…
У нас особенно эти «льготы» любят. Ведь что ни говори, а слух ласкает: пусть и пустяковая, но льгота! Если бы я был в правительстве – составил бы график льгот: в июле – учителям, в августе – врачам, в сентябре – рабочим массовых профессий… Все умолкли бы и были бы довольны. Даже – самодовольны. «Льгота и у меня!», - как это тешит самолюбие. Человек, любой, кого не возьми, желает всегда не только жить и иметь, но и возвыситься над соседом. Темна природа. От бабуинов пришло. Атавизм. А не изжить никогда. Оттого и ни коммунизм ни демократия - не возможны, не способны утешить. Правды в них ни на грош. Или не понимал того В.П. Астафьев? Это с его-то опытом и печалью сердечной… Понимал, конечно. А вот читаешь его, и кажется: просто сдался на милость…
«Разгильдяйство и беспечность» – тоже ошибочное мнение Виктора Астафьева. Спроси почти каждого, нужен ли ему порядок? «Да, нужен…», - ответит каждый. А от кого требовать этот порядок? Конечно, от других. А если мы не желаем исполнять требования порядка? Ведь тогда потребуется вовремя приходить на работу, вовремя уходить, хорошо работать, на работе не пить, слушать начальство и грамотно выполнять распоряжения… Да мало ли? Нелегко… Покопайся каждый в душе своей: хотел бы он этого, порядка такого? А если хотел бы – то, что мешает?
«Народ», повторяю в понимании всеобщем, и тогда, а особенно сегодня, – путают с населением. А это для писателя такого ранга как Астафьев – непростительно. И, читая, тотчас видишь, что эта подмена – не случайна, а продуманна, намеренна. Есть отдельное лицо, личность. Должность от низа до верха (по вертикали), каждый обязан отвечать за своё. А кто у нас ответил за плохое за нерадивое, преступное и халатное на месте высокого начальства – деяние (вредительство, - как называли в тридцатых)? Даже – за трагедии-недоделки строений, обрушения, с жертвами, возгорания из-за профанации и – за симулякры сигнализации пожарной в шахте, за уворованные деньги, выделенные на выявление метана? Кто ответил за явное, по сути, выявленное и доказанное воровство из числа олигархата? Мало кто, по пальцам перечесть. Хоть один олигарх-миллиардер ответил за то, что зарвался? За те триллионы, что выводятся в оффшоры многие ответили? Не слышно. И вот – монополизм, монетаризм в самом у нас расцвете. И всем как с гуся вода. Сухие. Мы и «КПСС» будто бы осудили за «страшные преступления». А кого конкретно? Никого. Осудили и разрушение храмов. А – вернули колокола и кресты? Храмы в разоре. Какой позор – битва за то, чтобы Исакий в Питере остался музеем. Позор на всю Европу. Или собор под музей строили? А битва за сквер против строительства храма в Екатеринбурге. «Где же собачкам гулять?»… Вернули уроки Закона Божьего в школах? Взгляните, ведь что не «видный революционер» или «народник» - неуд по Закону Божьему. Или непонятно до сих пор? «У нас конфессии!»… Достойный ответ. А что Россия – многоконфессиональной и многонациональной прежде не была? Разрушали души безбожием, и уж кому-кому как не В.П., - писателю великого таланта – не знать об этом. Так отчего же он так навстречу новым и пришлым «западникам»-то ринулся?
Ульянов - (Бланк по матери) -Ленин принципиально гордился единственной тройкой и именно по тому предмету, который я упоминал («неуд» - по Закону Божьему!). И гордился тем, что великий Закон, - Божий Закон нарушал, чванился. Говорил так: «… в политике нет и не может быть понятия «совесть», есть только понятие «целесообразность»». И в Ульяновске, в Мемориале дневник его всем показывают, а гиды в советское время на это особый упор делали, потому-де, гений Ленин и в гении выбился, Личность такова была, что и сам Господь ему – не указ! Ничто не изменилось. Разве вот – центр Ленина и (чуть не сказал «и Сталина»), - переименовали в центры Ельцина и по иным городам разнесли.
Но ведь и В. П. Астафьев гордился едва ли не до самого последнего дня - тем, что не верит партиям и не верует в Бога. Фронтовик, повидавший многое, он уходил на праздник Победы в тайгу, в одиночество. Ему было что вспомнить. А какие романы и повести написаны в последние годы его жизни. А его встреча с Ельциным в родном селе, где по рюмке водки выпивали они. Закусили блинчиками, под камеру на Т.В. «Сажание рябинки», которую вскоре, по недомыслию, конечно, сломали односельчане. А его ожидание Нобелевской премии по литературе, обещанной, будто бы, ему либералами. Обманули. И в который раз. Не дали Нобелевской премии. Дело обычное, обещать дать и не дали. Получается, что использовали в своих целях. Использовали авторитет его и влияние. А не дали премии, потому что не свой… Сатана кидает десятирублевки золотые, полный мешок. Схватил, оглянулся – глина. Святые же учат нас, не слушаем, не внимаем. «Троешники» мы по Закону Божьему, вот откуда все напасти и несчастья на нас.
Мне возразят, скажут: иных премий, поскромней, удостоили. Пятнадцать томов напечатали, Астафьеву-то! Но откуда эта уверенность, и у таких людей даже, большую жизнь проживших, много испытавших фронтовиков, огромного опыта, маститых и большого ума писателей, - откуда эта уверенность, что пришли вот именно эти, те «господа» новоявленные, которые и нужны матушке-России. И все могут сделать? Могут и сделают.
Сделают… но своим. И вот здесь грань, если не тонкая, то - тончайшая, непреодолимая. Проходит интимно, сверх-тайно. Понятна лишь «просвещенным», «продвинутым». Дать что-то «не своему» у них – преступление… А по-нашему - и разрушать церкви православные – не преступление. Как же так? И на что мы, в таком случае надеемся? Вот он и «ковид» нам: одумайтесь! А снести и не вернуть кресты на могилы пращуров – преступление, или не понятно? Или Достоевский нам не объяснял, маловерам, в дневниках своих, в том месте, где о стрельбе в крест писал («Дневники»), в Святое Причастие? А так – что же, господа при власти, «обличенные» властью, - не веря, они с удовольствием и притворы церковные прикрыли: «ковид же»! Повод и на Литургии не присутствовать, не участвовать, - вот главное: с народом быть. А где народ? В храме. Не то что к Потиру святому приступить, к Причастию, а - присутствовать (хотя бы!). И никому не дают. Штрафы. В нашем храме такой приказ и висел, «указивка» «150 тыс. рублей за несанкционированное посещение храма физическим лицом, 300 тыс. руб. – юридическому лицу»… С видимым удовольствием напечатано. (И не понятно: а как придёт «юридическое лицо»? И, - сколько физических «лиц» умещается в «юридическом»?)…
А - вот на театрализованных представлениях в «Центрах» разноименных» - пожалуйста. Нет штрафа. Полтора метра дистанции, равнение на – лево, на одного – двух линейных дистанции…. Шаго-о-ом… Арш… Они и без Бога хорошо устроились, - вслух проклинают прошлое, партийное членство, а на деле… Ничего не изменилось. Ни сам Бог, ни даже и «ковид» с его страхами - не вернул им зрение. Десятерым ослепшим вернул через «брение», по Евангелию, а тут – нет, ни в какую. Вранье и двурушничество. И что, Астафьев не замечал этого? Нимало!? Всё он знал, всё понимал. Лавировал хитроумный писатель.
Помню, давно это было, читал я «Пастораль» (запутать редакторов хотел, с названием плутовал. Какая там «пастораль», трагедия эта военная, и жизни и любви… но и это не помогло), «Пастух и пастушка» В.П. Астафьева, с его правдой о войне. В 67-м только лишь опубликовали, решились… Куда он, бедный, только не стучался, в двери каких только редакций, какие пороги не обивал… «Нет, нельзя!»… Был ответ. А прочитав, под впечатлением несколько дней ходил я (да ведь и молод ещё был). «Вот это автор! Такой никогда не согнётся, не сломается!» - так думалось тогда, в 80-е...
…И простые люди давно уже не верят, ни партиям, ни политтехнологам, ни правительствам, ни «думам», ни президентам, ни их посланиям, ни референтам их. Как один умный еврей говорил со сцены: «Никому не верю и сам себе не верю» - «Отчего же так? Даже и себе не веришь? Сам себе?» - «Нет, не верю ни на копейку!» - «Как, почему?» - «Да вот, раз пукнуть хотел и… – таки обмарался». А в деревне частушку бабы поют, сам слышал:
«На ночь глядя, в дверь ко мне
Депутат стучался!
Ох, обрадовалась я…
А он воздержался…»
«…Ничего не поражает в государстве такой неразберихи, как вводимые новшества; всякие перемены выгодны лишь бесправию и тирании. Когда какая-нибудь часть займет не подобающее ей место, это дело легко поправимое; можно принимать меры к тому, чтобы повреждения или порча, естественные для любой вещи, не увели нас слишком далеко от наших начал и основ». Так писал француз Монтень в главе «О суетности», уже в середине 16 – го века. Не о революции ли это 17-го года, и не о нашем ли сегодняшнем времени? И далее: «Но браться за переплавку такой громады и менять фундамент такого огромного здания – значит уподобляться тем, кто, чтобы подчистить, начисто стирает написанное, кто хочет устранить отдельные недостатки, перевернув все на свете вверх тормашками, кто исцеляет болезни посредством смерти, стремясь не столько к изменению существующего порядка, сколько к его извращению». Всё как по нотам, вся «партия» сыграна. Считана по буквам азбуки – 16-й век!
Или вот другой философ, и вовсе ранний, Цицерон: «Мир сам себя не умеет лечить; он настолько нетерпелив ко всему, что его мучает, что помышляет только о том, как бы поскорее отделаться от недуга, не считаясь с ценой, которую необходимо за это платить». Это не понятно? И что, Виктор Петрович, с его умом, сметкой и огромным сердцем – он не знал, не догадывался о том, о чем предупреждали эти умники ровно семьдесят лет до начала «нашей эры»? Знал, конечно. И далее следует вывод от того же философа: «Мы убедились на тысяче примеров, что средства, применяемые им самим, обычно идут ему же во вред; избавиться от терзающей в данное мгновение боли - вовсе не значит окончательно выздороветь, если при этом общее состояние не улучшилось».
И вот ушли авторитеты, многие, ушли, и Астафьев ушёл. Но есть какой-то осадок, будто бы что-то ими не досказано. Не договорено. То ли не хотели они досказать, подытожить что-то важное, кардинально меняющее все тождество, равенство, - что-то такое недосказанное предполагается. Что сместило бы все приоритеты прежние, изменило бы знак нашей нынешней жизни – «полярно». То ли побоялись они, то ли подыграли намеренно (не народу), в самый важный и ответственный момент, в этот час «икс», что позволило всему тому, что пришло после них развиваться. Огонь и воду прошли, а вот медные трубы их повалили. В сон сладкий отправили. В тот самый ответственный момент именно, в «час икс». Плюс на минус поменялся, что ли у них? Имена их на слуху и поныне.
«…Никогда, никогда, никогда
Англичанин не будет рабом!», -
так пели английские матросы в «Гамбринусе» А.И. Куприна.
А что же мы, русские? Или так привлекает мировая известность, что и душу продать не жаль, и на том и на этом уже свете – и в рабство покорными головами готовы?
Но вот М. А. Шолохов – тот так и не поклонился, принимая Нобелевскую премию – он челом не бил Шведскому королю, нарушил этикет только он, и первый и последний, М. А. Шолохов. Будь он, этот король, даже и - хоть бы сам Густав Адольф шестой, со всеми его присными, нет ему поклонения. Подозреваю, что накажи он, Шолохова М. А за то «прямостояние», «не поклонение» - даже и отказом в присуждении и выдаче Нобелевской – писатель не очень печалился бы. (Тогда эта премия не была ещё так загажена, не была настолько привязана к политике «глобалистов», - не стыдно было её получать честному человеку).
Под Вёшинской ждал уже его охотничий обоз с горилкой и жареная дрофа. По Казахским степям, на охоту, вот чего он жаждал о ту пору. «Мы – казаки, мы не перед кем не кланяемся», - скажет М. А. позже. Сталинскую – отдал в 41-м в фонд обороны. Ленинскую – на восстановление школы в родной станице…
…Жаль, что рябинку в селе Овсянка, посаженную в палисаде библиотеки села Овсянка В. Астафьевым и Б. Ельциным - «народ» сломал. По недомыслию что ли, по косности своей и неаккуратности. По иной ли какой причине… Подломил «рябинку Ельцина». Народ (что ли) такой варварский, как «иноземец немирный», этот гадкий «народ», мститель. Даже и песня такая есть, правда о берёзе: «Я пойду-пойду, погуляю. Белую берёзу заломаю». Или «Ельцина березу заломаю…» Всё одно.
Варвары. Недолюбливал свой народец и Виктор Петрович, порой – ой, как недолюбливал. И Ельцин недолюбливал этот народ. Не в том ли причина их сродства? Или месть это была за «смену полюсов в самый критический момент» правд и полуправд, Бог весть… Не понял народ, недопонял что ли чего-то важного, какой-то сокровенной мысли писателя? И это, и такое - тоже возможно. Или жестокости не принял он от В. П. А. и Е. Б. Н. От представителя власти, а вместе с ним, и с его охраной, и – от писателя «народного» - ему, своему «народу». Не принял «порки на конюшнях»…
И вот, вспоминая М.А. Шолохова, с его «Казак не кланяется», думаю я, что «Последний поклон» Виктора Петровича в жизни – так и не состоялся. Нет поклона. Есть ненависть. Или состоялся поклон, но не в сторону бабушки своей, которая ноже – народ. Не в сторону народа состоялся поклон, если сказать коротко. «Весёлым солдатом», «Прокляты и убиты»… За самоволку (первую же) - там – на карантине в полигоне, молодому - вот уже и расстрел? Да, полно, так и было, Виктор Петрович? Что-то не верится. Так для кого же Вы так живо, трепетно и талантливо работали тогда, первыми своими книгами? За кого и во имя кого воевали, и за какие идеи Вас контузило? «Ай, по ошибке?» - спросил бы мой дед-фронтовик.
Трудная, грустная, мученическая, страдальческая жизнь его, Астафьева, была и остаётся не многим под силу. Бог даёт крест по силам – знаем мы от святых старцев. Да и не нам судить. Святые говорят; «Конец – жизни венец». Или ещё: «Кто всю надежду возлагает на мир сей, тот слеп» (Преп. Авва Исаия, 59, 71.)…
«Земля пухом» - так говорить, по святым отцам – грех. А желать покойному следует Царствия Небесного. Царствия Небесного, Вам, великий но «не несгибаемый» наш Виктор Петрович. А – подломили-таки Вас, дорогой наш классик, как берёзку ельцинскую в саду библиотеки села Овсянка. Подломили посулами лживыми, да тельцом золотым. Не Вы виноваты. Бесы да искушение. Царствия Вам, Небесного. Писатель и фронтовик.
