Денежная держава расправляет крылья

Пути «знающих дороги»

Денежная держава. Первые шаги. Часть 1

Денежная держава. Первые шаги. Часть 2

Петля Денежной державы

В отличие от Ромейской империи, королевства, возникшие на развалинах Западной Римской империи, с самого начала оказались должниками Денежной державы.

Жак Аттали, бывший президент Европейского банка реконструкции и развития, отмечает особое еврейское «чутье», благодаря которому с самого возникновения торговли «еврейские общины селятся вдоль силовых линий денег». По его словам: «Уже в III веке еврейские общины сильно рассеиваются по миру, обеспечивая торговые связи от севера Германии до юга Марокко, от Италии до Индии и, быть, может, даже до Японии и Кореи».

И, обладая наилучшей информацией, становятся советниками монархов; влиятельными людьми. Возникает «почти абсолютное … тысячелетнее господство евреев в международных финансах»[1].

Ситуация была более или менее под контролем, пока эти королевства признавали сюзеренитет императора Ромеи – Второго Рима.

Все изменилось в 800 году, когда римский папа Лев III короновал Римским Императором Карла Великого, сына Пиппина Короткого, свергшего Хильдерика III, последнего короля священной династии Меровингов.

Мало еще кто нанес православию и единству христиан такой удар как первый император Западной империи.

В своем историческом расследовании «Денежная держава– тайные механизмы истории» Андрей Константинович фон Мейер-Крыленко [далее ‒ А.К.М.] говорит, что коронование Карла Великого, приведшее к концу объединенной всехристианской Империи, стало для представителей Денежной державы торжеством, бóльшим, чем падение Первого Рима под ударами варваров.

Со времени Карла Великого петля Денежной державы захватила всю Западную Европу. Сеть торгово-финансовых связей охватывала, однако, не только Западную Европу, но и всю Евразию – от Кантона в Китае, до Гренады в Испании, проходя, в том числе и через Индию.

«С VII по X век разделение мира между Византией и Западной Империей дало евреям − единственному народу, имеющему право свободно пересекать границы, монополию на международную торговлю. Еврейские купцы торговали от Испании до Китая, путешествуя четырьмя основными маршрутами, три из которых пересекали мусульманские территории и один шел на Север, через Россию и Хазарию.

Они перевозили специи и восточные предметы роскоши в Европу, предлагая в обмен арабам отборные товары еврейской торговли, драгоценные металлы, оружие, евнухов и рабов. Еврейские поселения и общины располагались в различных местах вдоль торговых путей. Исфагань была основана евреями.

По пути к китайской границе в Корсуне еврейские поселения были разбросаны в разных местах: в Экбатане, Рее, Нишапуре, Бухаре и Самарканде…

Кашмир, закрытый для всех других иностранцев, принимал еврейских торговцев. Евреи контролировали ловцов жемчуга в Персидском заливе. …

Профессор Рабинович предполагает, что доходы, которые евреи получали от прибыльной торговли рабами и специями, давали им возможность финансировать экономическое оздоровление Европы начиная с XI века[2].

По мере обогащения общественное положение евреев также улучшилось. При Каролингах “они превратились из угнетенного, преследуемого элемента, делящегося своим ремеслом с сирийцами, в привилегированный, процветающий класс, пользующийся торговой монополией”[3].

При Пиппине, отце Карла Великого, они впервые получили наследуемые земли на Западе. Карл Великий благоволил им во всех отношениях. Используя еврея Исаака в качестве главы посольства … он создал прецедент, который затем стал привычным для монархов Европы...

В Нарбонне он позволил им жить в их собственном квартале под юрисдикцией их собственного князя или начи. Он даже доставил из Багдада раввина, чтобы наставлять их в религии. Людовик Благочестивый, сын Карла Великого, поселил еврея Авраама из Сиракуз в своем дворце. Он защищал перевозки евреев по морю, разрешил им торговать рабами, получая свою долю прибыли.

Он одобрил пять хартий в пользу евреев, предоставлявших им среди других привилегий право селиться повсюду в королевстве. Базарный день он перенес с субботы на воскресенье, чтобы они могли торговать с его подданными без нарушения священного для них дня…

К концу XI века евреи были самыми заметными членами торговых общин, которые в соответствии с городскими хартиями участвовали и конкурировали в городской коммерции.

Проследить на протяжении столетий продвижение еврейства по пути гегемонии посредством проникновения и затем доминирования практически во всех учреждениях западного мира, включая Церковь, означало бы переписать историю на “обратной стороне зеркала”»[4].

Язычество в христианстве?

Но коронованием Карла в императоры дело не ограничилось. Земной раскол усилился расколом духовным, а может, и затевался из-за него.

В 809 году на соборе епископов Империи в Ахене, по прямому настоянию императора, в Символ Веры был включен пресловутый и уже проанафемствованный «filioque»[5].

«Filioque», напомним, означает, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына. Вставка этого слова в Символ веры разрушало гармонию Святой Троицы, делало две первые ипостаси практически равными друг другу, а третью ипостась – Святой Дух – подчиненной им[6].

Наш выдающийся православный философ Алексей Федорович Лосев убедительно показал, что все остальные ереси католицизма, такие, как юридическая теория искупления, как догмат о непорочном зачатии Девы Марии, или догмат о непогрешимости римского папы и подобные им, имеют основанием «filioque».

«Filioque является самым основным, самым глубоким и самым первоначальным расхождением католичества с православием.

Тут именно с наибольшей принципиальностью прошла разница между

византийско-московским православием, где в общехристианском опыте духовно-личностной индивидуальности в основание, в качестве первоначала и первоистока, положена сущность, или идея, как таковая, и личностное бытие управляется тут своим наивысшим принципом, идеей, и –

римским католичеством, где в этом общем христианском опыте в основание положена не просто сущность и идея, но ее тождество с материей и телом, что и есть тут фактическое первоначало…»[7].

Внедрение Filioque произошло оттого, что римский рациональный ум оказался не в состоянии понять апофатическую природу первого лица Святой Троицы и потому постарался совместить его со второй ипостасью, имеющей земное воплощение в лице Иисуса Христа.

Предписывая же Святому Духу исходить от Богочеловека, по законам формальной логики, доводит это допущение до уровня просто человека – римского папы. При этом католическое богословие ощущает, что Троицы в такой интерпретации потеряла, если так можно выразиться «уровень святости», и стремится дополнить его, например, «непорочным зачатием Богородицы».

«Я не буду говорить тут о других догматах католической Церкви, но я настаиваю, что все они имеют своим основанием Filioque, что Filioque не есть что-то случайное, неясное, излишнее или внешнее.

Прежде всего, на основе Filioque построено католическое учение о первородном грехе, где мы находим, главным образом, две формы позитивизма – или августиновский фатализм, или ансельмо-скотовскую "юридическую" теорию.

В силу Filioque существует догмат о безпорочном зачатии Девы Марии: рождение Христа Девой от Духа Свята для католиков мало обосновано, ввиду приниженного значения Духа Святаго, для восполнения чего требуется позитивно-эмпирическое очищение человеческого естества Девы Марии (причем лжедогматическое ослепление не видит тут дурной безконечности: чтобы был вполне чист Христос, надо признать непорочное зачатие Его Матери; чтобы признать непорочное зачатие Его Матери, надо признать непорочное зачатие родителей этой Матери, и т.д. и т.д.).

На юридической теории искупления основано учение о сверхдолжных заслугах и, следовательно, об индульгенциях.

Рационалистическим синтезом отвлеченного агностицизма и формалистического позитивизма является догмат о непогрешимости римского папы:

только в порядке агностической отвлеченности можно говорить о непогрешимости кого бы то ни было из смертных людей;

относительно же юридического формализма папской власти, когда она сама себя отождествляет с государственной властью, и о позитивном инквизиционном абсолютизме ее практики, когда "цель оправдывает средства", – распространяться не приходится.

Сюда же необходимо причислить и учение о чистилище, пытающееся диалектику и антиномику вечных мук заменить формальной логикой и рационализмом всеобщего спасения»[8].

Лосев именует католицизм «язычеством в христианстве». Но скорее его можно назвать «иудаизмом в христианстве», или, во всяком случае, прививкой иудаизма к христианству. Об этом, в частности, свидетельствует происхождение Filioque. А пришло оно из Испании.

Из Испании, захваченной арабами, кроме небольшого куска испанской земли на севере, и шло тогда все западноевропейское образование. Греческая философия проникала в Европу в переводах на латынь с арабского. Богословие в университетах культурных регионов, находящихся в мавританской зоне Кордобы и Андалузии, преподавали широко образованные раввины, от которых будущие отцы Западного христианства черпали свою премудрость.

И вот здесь любопытно наложение двух типов рационального мышления: рационализма «религиозно-финансового» представителей Денежной державы и рационализма «религиозно-юридического» оставшегося от языческого Рима.

Как говорится, − они нашли друг друга.

Кстати, трудно приписать богословскую утонченность самому императору Карлу, уровень образования которого вряд ли позволил ему иметь собственное мнение о внесение изменений в Символ Веры, причем, вопреки даже протесту тогдашнего папы Льва III.

Зато достоверно известным фактом является, что с самого начала правления Карла − как короля франков, то есть с 768 года, а может и быть и раньше, представители Денежной державы щедро финансируют, в обмен на многочисленные привилегии, всю многогранную деятельность будущего императора. Отметим из этой деятельности завоевание Лангобардского Королевства в Северной Италии (773-774), присоединение герцогства Баварии (788), война с саксами (772-804)[9].

Свою роль сыграли эти представители и для коронации Карла в императоры.

«Принимая во внимание высокую оценку еврейства, данную Карлом Великим, и ущерб Христианскому миру, который мог быть нанесен посредством создания второй латинской Империи, было бы удивительно, если бы в малоизвестных переговорах между ним и Папой, предшествовавших коронации, обошлось бы без еврейских консультантов.

“Чрезвычайная способность к аферам” Карла Великого и его понимание денежной системы также предполагают еврейское руководство и могут служить основанием для мнения его сына [Людовика Благочестивого] о евреях как о незаменимых»[10].

Евреи также поддерживали и поощряли ереси, которые «в той или иной степени противоречили доктрине Святой Троицы»[11] и способствовали отделению от православия тех или иных сект.

Не будет большим преувеличением, считать, что в 809 году им удалось одержать особенно крупную победу, отколов от православия весь европейский Запад.

Введением filioque единству христианского мира был нанесен удар более сильный, чем даже коронацией Карла. Именно с ним связан печальный исторический факт, известный как раскол единого христианского суперэтноса на Западный «Христианский мир» и мир Восточного Православия. Раскол этот предшествовал формальному разделению церквей. Еще остались практически едиными мировоззрения, но изменились мироощущения!

[Строго говоря, мироощущение Востока и Запада еще единой Римской Империи стало меняться с конца IV ‒ начала V века в силу различного «прочтения» в Символе Веры слов о Царстве Христа: «Его же Царствию нет и не будет конца» ‒ в греческом Символе, и «Его же Царствию не будет конца» ‒ в латинском. А с начала VII века добавилось повсеместное распространение в Западной церкви Вульгаты бл. Иеронима, переведенной не с Септуагинты, а с масоретского текста[12]].

Со временем пропасть между православным Востоком и вставшим на путь апостасии Западом только углублялась. И не видно, чтобы она могла сомкнуться в обозримом будущем.

Пример русского Раскола XVI века, происшедшего из-за совершенно второстепенных, по сравнению с filioque, деталей единого вероучения, показывает, как тяжело лечить такие раны.

Очень похоже, кстати, что и раскол христианского суперэтноса в IX веке, и раскол русского этноса в XVII веке, организованы примерно по одной схеме.

Напомним, что «текущий» раздел нашего исследования «Денежная держава» и последующие ему, собственно и посвящены поиску людской консорции[13], в силу каких-либо особо присущих ей черт, свойств и исторического опыта, обладающей возможностью на порядок эффективнее иных консорций просчитывать долговременные последствия тех или иных исторических деяний.

Сходство же применяемых схем и моделей, объясняется тем, что гений представителей Денежной державы «схож с гением хозяина, которому они служат, и не является творческим.

Их методы следуют примерно одним и тем же моделям, которые они совершенствуют с практикой, но не меняют. Их цели также постоянны»[14].

Первый шаг к тысячелетию

Дальнейшим шагом западной цивилизации к апостасии стал протестантизм. Движение протестантизма было во многом инициировано и спонсируемо Денежной державой, стремящейся снять все ограничения и препоны к своей ростовщической деятельности[15].

Крайний же протестантизм в виде кальвинизма, по словам Вернера Зомбарта вообще явился капитуляцией христианства перед иудаизмом[16].

Письмо Кальвина 1545 года о ростовщичестве положило окончательный разрыв с христианской апостольской традицией. У ростовщиков-пуритан были полностью развязаны руки.

Жан Кальвин

И вот здесь небольшая деталь. А.К.М. в согласии с фактами истории, показывает, что Денежная держава с XIII по XVII века была практически удалена с Британских островов. Но в это время за Англией и не наблюдалось каких-либо притязаний на господство в мировом масштабе.

И только после того как Генрих VIII сделал английскую церковь вариантом протестантской, в царствование Елизаветы Тюдор и особенно при Кромвеле, во время английской революции, начинается активная амбаркация[17] Денежной державы на Английские острова.

Оливер Кромвель

«В этой связи уместно напомнить, что Кромвель, лидер радикальных пуритан-индепендентов, − под страхом смерти запрещал праздновать Рождество, сжигал церкви и убивал игуменов (избиение священников в Дрогхеде, чем он очень гордился).

Это побудило массовую иммиграцию иудеев в Англию − к “ветхозаветным христианам”, как сами себя называли пуритане.

Приверженцы Кромвеля с их лозунгом “меч и Библия” считали, что своими кровавыми делами они исполняют библейские пророчества и что возвращение евреев в Англию было первым шагом на пути к обещанному “тысячелетию”, где в хилиастическом раю на земле будут жить избранные и предназначенные ко Спасению. Кромвелю даже рекомендовали устроить его Государственный совет по образцу синедриона из 70 членов»[18].

После Реставрации наиболее непримиримые индепенденты перебрались за океан в будущие США. Вслед за ними туда устремились и все прочие, полагающие, что они становятся орудием Бога и тем вернее их избранничество, чем эффективнее они действуют в сфере мирской активности.

Н.Я. Данилевский считал большой удачей для Англии, что «самая радикальная, самая последовательная часть ее народонаселения, в лице пуритан, заблагорассудила удалиться за океан для скорейшего осуществления своих идеалов.

Это отвлечение демократических элементов надолго обезопасило Англию»[19].

Но свою роль они уже успели сыграть. По крайней мере, на два века финансовый центр Денежной державы остался в Лондоне. Конкретно, в лондонском Сити.

В настоящее время многим становится понятным, что политикой Соединенных Штатов Америки управляет Федеральная Резервная Система – частная лавочка, дающая в долг Вашингтонскому правительству. Но далеко не все знают, что прообраз ФРС был создан в 1694 году в Лондоне с образованием Банка Англии.

История эта интересна сама по себе и имеет вдобавок прямое отношение ко всему изложенному выше, а потому заслуживает некоторой подробности в изложении[20].

Как деньги стали делаться из ничего

«Первой конторой “делания денег из ничего” стал Банк Англии. Отдадим должное англичанам – именно на своей территории они создали первый частный эмиссионный центр. Это произошло почти на триста лет раньше возникновения американской Федеральной резервной системы. Своей идеей банкиры поделились с королевским домом Англии»[21]. Было так.

В результате «Славной революции»

Королевский дом Англии представлял тогда Вильгельм III Оранский, в ином произношении и правописании Вильям Оранжский, до 1688 года правитель Голландии. На английский престол взошел в результате «Славной революции», ‒ как назвали английские историки свержение с участием голландского флота и десанта короля Якова II, подозреваемого в симпатиях к католичеству.

«Будучи правителем Нидерландов, Вильгельм в 1688 году получил из Англии секретное письмо (!) с предложением свергнуть короля Якова II и занять трон.

5 ноября того же 1688 года он высадился с войском в Англии и двинулся на Лондон.^[22] Войско было наемным и состояло сплошь из иностранцев, лишь для ассортимента в нем присутствовало несколько эмигрантов-англичан.

Вильгельм III Оранский

Вильгельм III стал королем практически без борьбы. Свергнутый Яков II бежал во Францию. А новый король начал договариваться с теми, кто, вполне возможно, дал ему денег на оплату армии наемников.

И на оплату неожиданно возникшей лояльности руководителей английской армии. Потому что на сторону высадившихся войск сразу перешел господин, командовавший армией Якова II.

Далекий потомок этого человека стал одним из выдающихся политиков в мировой истории – его профиль с сигарой в зубах известен каждому. Этого “наследника и потомка” зовут сэр Уинстон Черчилль.^[23]

Сегодня никто не говорит о том, что гордо носимый современными Черчиллями титул – герцог Мальборо – был получен за предательство.

Оказывается, командовавший войсками короля Якова II товарищ Джон Черчилль перешел на сторону высадившегося Вильгельма Оранского и тем решил судьбу страны. От нового короля он и получил титул – герцог Мальборо.

Вы можете быть уверены в том, что кроме титула он ничего больше не приобрел?^[24]»[25].

Герцог, конечно, приобрел. «Как сообщается в “Еврейской Энциклопедии”, Джон Черчилль, первый герцог Мальборо, который предал Якова II голландским захватчикам, получал 6 тысяч фунтов стерлингов в год от Соломона Медины (позже Сэра Соломона в знак признания его многих услуг)»[26]. Сумма, исчисляемая ныне сотнями миллионов фунтов стерлингов.

Джон Черчилль, 1-й герцог Мальборо

У свежеиспеченного короля Вильяма были также вполне реальные обязательства перед теми, кто реально дал ему денег на приобретение английского престола. «Избранный амстердамскими евреями в качестве своего кандидата для замещения католика Джеймса [Якова] II на английском троне, он получил от торговца-еврея Антонио Лопес Суассо безпроцентный кредит в два миллиона датских гульденов для того, чтобы перевезти его через Канал»[27].

Кроме того, шла затяжная война с могучим французским королевством «короля-солнце» Людовика XIV, известная под названием Аугсбургской войны, или войны за Испанское наследство.

Когда Англия стала «Владычицей морскою»

Подчеркнем, что в XVII веке Англия отнюдь не была полновластной «Владычицей морскою».

В своей работе «Наше положение», положившей начало отечественной геополитике, генерал Алексей Ефимович Вандам дает краткий очерк превращения Англии в ведущую морскую державу мира, на примерах последовательного разгрома Англией военно-морской мощи Испании, Голландии и Франции.

Но в этом безупречном в целом, изложении есть одна неточность. Так, говоря про англо-голландское морское соперничество Вандам пишет:

«Известно, что свою блестящую карьеру завоевателей и вершителей судеб человечества англичане начали с разгрома Голландии.

Живя у большой дороги и долгое время с завистью следя за тем, как по каналу, гордо надув свою белую грудь, целыми караванами проходили нагруженные драгоценнейшими произведениями тропиков голландские “купцы”, бедный, но сильный мускулами и волей английский народ не выдержал испытания.

10 июня 1652 года Государственный Совет Англии приказал адмиралу Блэку захватить возвращавшийся из Индии голландский флот.

В эту первую войну, начатую без всякого предупреждения противника, англичане изловили 1700 плохо застрахованных голландским правительством кораблей, общей ценностью в шесть миллионов фунтов стерлингов, и этим сильно поправили свой бюджет, едва достигавший одного миллиона фунтов стерлингов^[28].

Во вторую войну они большей частью своего флота заблокировали Голландию, а меньшую отправили для хозяйничанья в голландских колониях.

С третьей же войной Голландия из первого поставщика на всю Европу колониальных товаров начала быстро превращаться в едва сводящего концы с концами табачного и кофейного лавочника».

Следует отметить, что в данном случае Вандам не точен. Даже в Первой англо-голландской войне (1652-1654) игра шла отнюдь не в одни ворота, хотя «по очкам» победа осталась за англичанами. Число захваченных голландских кораблей Вандам указывает близко к реалиям, хотя обычно сейчас указывают на цифру от 1 200 до 1 500 торговых судов. В ответ голландцы развернули программу модернизации своего флота, что сказалось во Вторую войну. Следует отметить, что суровый лорд-протектор Кромвель до конца своей жизни избегал новых конфликтов с голландцами, закрыв даже глаза на учиненный голландцами разгром его союзников шведов и португальцев.

Во время Второй англо-голландской войны (1665-1667), наряду с успехами британского флота по захвату Нового Амстердама – будущего Нью-Йорка, имело место крупнейшее поражение английского Королевского флота в так называемом Четырехдневном сражении (11.06 – 14.06.1666).

Четырёхдневное сражение. Абрахам Сторк

А в 1667 году голландцы под командованием великого адмирала Михаила де Рюйтера провели блистательный рейд на Чатем, он же – рейд на Медуэй, ворвавшись в Чатемские доки и уничтожив добрую часть английских кораблей, что стало самым тяжелым поражением в истории британского флота ‒ историки сравнивают это с падением Сингапура, захваченного в 1942 году японцами.

Карта рейда на Медуэй

«Горящие английские корабли», худ. Я. ван Лейден. В центре ‒ Royal Charles, справа Pro Patria и Schiedam атакуют Matthias и Charles V.

Рейд на Чатем завершил войну победой голландцев.

В третьей англо-голландской войне де Рюйтер разбил английский флот в битве при Солебее (восточное побережье Англии).

В 1688 году голландский флот высадил десятитысячный десант в Англии, сверг короля Якова II и возвел на трон Вильгельма Оранского, который теперь был правителем одновременно и Англии, и Голландии.

Свержение законного короля при очевидном иностранном вмешательстве в Англии называют почему-то «Славной революцией».

Но и в начале правления Оранского соединенный на сей раз англо-голландский флот ухитрился потерпеть крупнейшее поражение при мысе Бичи-Хэд, о чем чуть позже. Зато, после создания в 1694 году Банка Англии для британского флота открылась «новая эра». Об этом также речь впереди.

Знаменательно, что «в едва сводящего концы с концами табачного и кофейного лавочника» Голландия превратилась не в результате войны с Англией, а в результате союза с ней в победоносной войне против Франции, когда на Английском престоле сидел голландский же протектор.

Странно, что генерал Вандам не обратил внимания на столь блестящую и наглядную демонстрацию его максимы о том, что «плохо иметь англосакса врагом, но не дай Бог иметь его другом или союзником».

Судьба Российской Империи в феврале-марте 1917 дает еще один такой пример. Остальные примеры читатель может подобрать сам, если тема интересует.

То, что Англия до самого конца XVII века так и не стала «владычицей морскою» подтверждается, в частности тем, что французские каперы, базировавшиеся на Дюнкерк, смогли полностью разрушить английскую торговлю во время Аугсбургской войны (1688-1697) ^[29].

Кроме того, французский военно-морской флот превосходил численностью объединенный флот Англии и Голландии.

И воевать умел, что доказал 10 июля 1690 года в знаменитом сражении у потрясающе красивого мыса Бичи-Хед на южном берегу Англии в Ла-Манше (англ. Battle of Beachy Head).

Мыс Бичи-Хед

В битве при Бичи-Хед французский флот под командой адмирала графа Анн Иллариона де Турвиля (70 линейных кораблей, 4600 орудий) противостоял объединенному англо-голландскому флоту (63 линейных корабля, 3850 орудий) под командой адмирала Герберта, графа Торрингтона. И одержал над ним убедительную победу, уничтожив 12 английских кораблей. Еще 15 были взорваны и сожжены своими командами.

Анн Илларион де Турвиль

Де Турвиль не потерял ни одного корабля.

Об этой битве мало кто знает, не то что о знаменитой победе Нельсона над объединенными франко-испанцами в октябре 1805 году при Трафальгаре. Между тем в этой битве проигравшие потеряли 1 корабль и еще 17 сдались. Но Нельсона знают все, а де Турвиля – только интересующиеся морской историей.

А ее, как и прочую историю, пишут в основном победители в «битве за жизнь».

Девятилетняя Аугсбургская война между Францией и так называемой Аугсбургской лигой окончилась в 1897 году нерешительным результатом. Всего через 4 года боевые действия между старыми противниками возобновились в форме Войны за испанское наследство (1702-1714).

А вот уже в этой войне Англии удалось лишить Францию гегемонии на континенте, разорвав союз между коронами Франции и Испании, и положить начало тому самому принципу «баланса сил в Европе», о котором столь подробно говорил генерал Вандам.

Отныне Англия на два столетия стала неоспариваемой хозяйкой мирового океана. Причины этой вполне неожиданной победы также представляют интерес для мыслящих личностей, и напрямую связаны с образованием Банка Англии.

Для управления долгами Правительства

«Банк Англии был основан в 1694 году с целью представления интересов и управления долгами Правительства»^[30] – можем прочитать мы на официальном сайте Банка Англии. Произошло это следующим образом.

Банковская система Англии до 1690-х годов состояла из кредиторов-банкиров, которые предоставляли кредиты из заемных средств, и ювелиров, которые принимали золото на депозиты и затем предоставляли ссуду.

Гражданская война, шедшая до 1688 года и плавно перетекшая в войну Аугсбургскую, дорого обошлась Англии. В начале следующего десятилетия Английское правительство обнаружило, что казна истощена и денег нет.

Золотой запас истощился, а правительственные облигации отказались покупать все, кто был более или менее в здравом уме. Повышать планку налогов новый король также не рискнул.

За неимением других решений в 1693 году решили создать комитет Палаты Общин, для поиска способов получить хоть где-нибудь деньги.

Одновременно откуда-то возник некий шотландский финансист Вильям Патерсон (William Paterson), и предложил королю заем в 1 миллион 200 тысяч фунтов стерлингов. Деваться королю было некуда, по счетам надо было платить, и он уговорил Парламент принять этот заем от мистера Патерсона, выступавшего от имени некоего частного синдиката^[31].

Фишка, как ныне принято говорить, состояла в том, что частный синдикат, представляемый мистером Патерсоном, соглашался предоставить искомый заем не Парламенту и не королю, а только другой частной корпорации, которую мистер Патерсон предложил для солидности назвать Банком Англии. Корпорация, именуемая Банком Англии, должна была получить эту сумму от синдиката мистера Патерсона и предоставить ее в долг королю под 8% плюс 4 тысяч фунтов в год.

[Еще штрих ‒ в тот момент Нидерланды, где правил Вильгельм Оранский, стали центром мировой торговли и банковского дела. Не оттуда ли родом «шотландские» банкиры?

О национальности банкиров, придумавших и впервые воплотивших «печатную машинку», есть различные сведения. Они могут быть шотландцами, англичанами, голландцами, евреями − информация сильно разнится. Несомненно одно − через очень короткий промежуток времени банкиры вошли в элиту английского общества и теснейшим образом переплелись с королевской властью Великобритании[32]].

Предложение было принято.

Его учреждение было оформлено, в котором среди множества других статей говорилось и о создании банка «для улучшения сбора средств и передачи казначейству 1 200 000 фунтов стерлингов».

Банк Англии был основан Актом Парламента 27 Июля 1694 года, называемом иногда Законом Таннеджа (Tunnage Act) – (Законом Тоннажа?), поскольку он начинается с фразы:

«An Act for granting to their Majesties several Rates and Duties upon Tunnage of Ships and Vessels, and upon Beer, Ale, and other Liquors, for securing certain Recompences and Advantages in the said Act mentioned, to such Persons as shall voluntarily advance the Sum of Fifteen hundred thousand Pounds towards carrying on the War against France».

Среди многочисленных статей этого Акта, и говорится, начиная с 19-й, о создании института, известного в дальнейшем под названием «Управляющий и К^о при Банке Англии» (Governor and Company of the Bank of England) или просто Банк Англии.

Капитал Банка представлял из себя первый государственный долг Великобритании.

С этого момента, Парламент Англии был, по сути, подчинен Банку Англии, поскольку именно тот определял финансовую политику государства.

Банк получил ряд привилегий, самой значительной из которых было право выпускать бумаги с «обычной печатью» Короны и Банка на сумму займа и под гарантии Правительства.

Таким образом, когда держатель банковских бумаг предъявлял их для обналичивания, Правительство вынуждено было получать ту же сумму при обложении налогами, чтобы тем самым пополнить Банк.

Короче говоря, Банк использовал богатство нации в качестве гарантии за свои бумаги, которые, как открыто объяснял мистер Паттерсон, выпускались им без всяких затрат: «Банк получает доходы от всех денег, которые он делает из ничего».

«Личности основных инвесторов хранились в тайне»[33].

«Как видите, мимикрию и маскировку банкиры применяли с самого начала. Уже первая “контора” по деланию денег из ничего носила гордое название, которое явно намекало на государственный характер учреждения.

Но Банк Англии был частным – его акционерами стали банкиры и король^[34].

Дефицит британского бюджета погасили выпуском бумажных, а не золотых фунтов стерлингов.

“Была открыта общественная подписка на заем в 1 200 000 фунтов; подписчики на него составили привилегированную компанию, в руки которой были отданы переговоры обо всех последующих займах. Список подписчиков заполнился в десять дней”^[35].

Эта “привилегированная компания” и составила ту таинственную группу людей, которая, шаг за шагом в течение столетий, смогла навязать всему миру свои условия игры»[36].

Новым здесь было вот что.

До создания Банка Англии суверен имел право выпускать металлические или бумажные деньги в размерах, обеспечиваемых экономическими возможностями страны. И эти деньги, реально обеспеченные всем достоянием государства, пускать в оборот.

Вновь созданная с основанием Банка Англии система состояла в том, что король не только разрешал этой частной корпорации с анонимными владельцами изготовлять деньги страны, но также сам брал их под проценты для финансирования своего правления.

Процент же оплачивался налогоплательщиком.

Так как деньги, производимые Банком, обеспечивались богатствами страны, налогоплательщик выплачивал проценты из того, что в действительности было его собственностью.

Предлагаемая система,

во-первых, передавала все богатства нации банкирам,

во-вторых, она передавала банкирам, − частной корпорации − контроль над экономической политикой и,

в-третьих, денежная система, основанная на ростовщичестве, вытесняла любую возможность экономической стабильности[37].

То есть была чревата инфляцией, которая немедленно наступила.

Первые шаги

Сумма 1 миллион 200 тысяч фунтов стерлингов подписчиков нашла на редкость быстро. Банк, однако, не передал всю сумму королю наличными, то есть золотом. Было передано наличными 720 тысяч, а оставшиеся 480 тысяч фунтов − бумагами со своей «обычной печатью» − банкнотами Банка. Правительство было вынуждено пользоваться банковскими бумагами, что поднимало их престиж. Банк, со своей стороны, оставался владельцем 720 тысяч фунтов в бумагах со своей «обычной печатью» и 480 тысяч фунтов золотом.

Теперь королю Вильгельму пришлось подписывать векселя в оплату своих долгов. Банк же решил использовать свободную наличность и бумаги для покупки этих векселей со значительной скидкой, обычно в 7%[38].

Таким образом, Банк приобрел для себя без всяких затрат право на реальные богатства в сумме 480 тысяч фунтов в бумагах, данных взаймы Правительству, и на дополнительную сумму в векселях, купленных с помощью других бумаг.

Вскоре Банк стал печатать банкноты сверх дозволенной суммы в 1 миллион 200 тысяч фунтов, выпуская их за подписью кассира, а не совместно с Короной и с «обычной печатью».

В 1696 году, через два года после основания Банка, хотя король получил лишь 1 миллион 500 тысяч фунтов (первоначальные 1 миллион 200 тысяч фунтов плюс 300 тысяч фунтов, занятые в Голландии), он оказался в долгу перед Банком на сумму 3 миллиона 34 тысячи 576 фунтов 16 шиллингов и 5 центов.

Между тем в августе 1695 года, через 15 месяцев после основания Банка, индекс цен вырос от 100 до 137. К 1698 году общий национальный долг достиг 16 млн. фунтов стерлингов и продолжал расти дальше[39].

Строго, а вернее абстрактно говоря, король мог бы отменить привилегии Банка и заполнить брешь собственными бумажными деньгами.

Но… в соответствии с Биллем о Правах 1689 года ему это было запрещено делать без согласия Парламента, что означало на практике − без согласия Банка Англии[40]. Да королю-то было и незачем отменять. Он ведь попал в новую элиту.

Простым англичанам ничего хорошего создание Банка Англии не принесло. Большинство из них даже банкнот Банка Англии в глаза не видели, так долгое время номиналом меньше 20 фунтов новые дензнаки не выпускались.

А 20 фунтов был очень неплохой годовой доход очень небольшого числа жителей острова.

В Парламент же вообще допускались лучшие из лучших – те, у кого было не менее 200 фунтов в наличии или в недвижимости. Таких среди 25 млн английского населения нашелся целый 1%. Этот процент и определил на века английскую демократию и прочие конституционные блага.

Банк Англии как созидатель английской морской силы

Но вот королевству Англии, как геополитической силе, создание Банка пошло очень даже впрок. Все источники отмечают, что при короле Вильгельме Оранском в стране начался экономический подъем, а Англии в несколько лет проделала путь к Великой Британии.

Только после создания Банка Англии Вильгельмом III Оранским из тумана острова на политическую сцену явилась та Великобритания, которую мы знаем. «Великая Британия» – так правильно переводится название этой страны. [Лукавство перевода. Проглотили всего одну букву, и Альбион перестал быть империей в русском языке. Скажи «Великая Россия» и тебя упрекнут в стремлении к империи. А Великая Британия есть на карте и всегда на ней была. При этом как бы демократия. На самом деле − империя никуда не делась, а демократия − это только маска, надетая на скелет «печатной машинки»^[41]].

«Тут мы должны задать себе вопрос: почему же именно при новом монархе-путчисте начался расцвет британского народного хозяйства? Ведь и ранее англичане работали как проклятые, но уровень их жизни ничем не отличался от уровня остальной Европы.

Например, к середине XVII века в Англии производилось 4/5 всего добывавшегося в то время в Европе каменного угля. Получило широкое развитие железоплавильное дело.

Активно развивалось кораблестроение, гончарное ремесло и производство металлических изделий. Но настоящим национальным промыслом для англичан стало сукноделие. Вывоз сукна составлял примерно 80 % английского экспорта.^[42]

При этом британцы не постеснялись запретить вывоз необработанной шерсти, которую ранее экспортировали из страны, и таким образом быстро превратились в страну, которая поставляла на внешний рынок готовые шерстяные изделия^[43].

Однако эти изделия не сделали англичан богатыми. Экономика страны была “одной из” тогдашних экономик. И вдруг наступило процветание»[44].

Более того, у Англии, с ее стремительно растущим государственным долгом, появляется вдруг откуда-то масса свободных денег.

И новую войну в 1702 году за Испанское наследство она начинает так, как мы теперь привыкли, во многом чужими руками. И флот строит, за которым уже вся Европа не может угнаться.

Именно этим временем адмирал Мэхэн датирует возникновение английской морской силы. Именно во время этой войны «Англия извлекал выгоду из морской силы, превосходившую выгоды всех других государств.

И эта выгода явно связана и проистекает из Войны за испанское наследство.

До данной войны Англия была одной из морских держав, после войны она превратилась в господствующую морскую державу. Она распоряжалась морской силой сама, не деля ее с союзниками и не встречая достойного сопротивления врагов.

Она сама владела богатством и, благодаря господству на море и многочисленному торговому флоту, так распоряжалась источниками богатства, что могла не опасаться соперничества на океанских просторах»[45].

То есть только здесь и сейчас и возникла та Англия и те англосаксы, о которых пишет генерал Вандам. Что же за чудесное средство появилось у нищей Англии за какое-то неполное десятилетие?

Ответ прост.

«Первая в истории человечества частная “печатная машинка”, с помощью которой, используя ее чудесные свойства, появилась возможность покорять мир. А потом, победив, писать историю и делать ее героями тех, кто помогал созданию “печатной машинки”».

Весьма косвенно и завуалировано упоминает о финансовой подоплеке морской силы и адмирал Мэхэн, отмечая, что «годы, непосредственно предшествовавшие Войне за испанское наследство, способствовали дальнейшему процветанию Англии благодаря ряду финансовых мер.

Маколей[46] отозвался о них как о “глубоком и солидном фундаменте, на котором должно было подняться гигантское сооружение коммерческого процветания, когда-либо виденного в мире”»[47].

Томас Бабингтон Маколей (1800-1859)

Отсюда и деньги на флот, а это удовольствие очень дорогостоящее, и на любимое отныне великобританское и в целом «англосаксонское» занятие – поддержание любой оппозиционно-революционной сволочи в странах-соперниках.

А в таковых может оказаться любая – у Англии постоянны только интересы, а совесть, зато гибкая.

Это, кстати, еще один геополитический факт. Почему-то у стран «мирового острова» с совестью всегда хуже, чем у стран «суши». Отмечено даже не религиозными, а вполне прагматичными авторами.

Не тщась отгадать эту загадку, – просто довожу до сведения читателя.

Вернемся вновь к Войне за испанское наследство. Внезапно появившиеся денежные ресурсы позволяют англичанам субсидировать военные расходы не только свои, но и союзников − Германии, Дании и Австрии. И бремя этих гигантских расходов новая Англия несла бодро и весело.

А что не веселиться? Соединенными усилиями удалось, наконец, найти узду на морскую и сухопутную мощь Франции.

«Почему Франция оказалась в убогом и бедственном положении, в то время как Англия – в бодром и процветающем состоянии?

Почему Англия диктовала, а Франция принимала условия мира?

Причина заключалась в разнице материального положения и престижа. Франция одна противостояла многим врагам, и ее врагов поддерживали английские субсидии»[48].

Французам оставалось в безсильной злобе и изумлении сжимать кулаки, взирая на огромные дотации английского парламента ее врагам. Английский историк флота Джон Кэмпбелл, цитируемый адмиралом Мэхэном, гордо восклицает:

«Мы вышли в море вначале в условиях, когда французский король собрал в 1688 году мощные морские силы, а мы в то время преодолевали большие трудности. Когда мы выбрались из той тревожной войны 1688-1697 годов, то оказались перегруженными долгами, слишком большими, чтобы их сбросить в короткий промежуток времени.

Тем не менее, к 1706 году вместо того, чтобы наблюдать, как французские эскадры контролируют наше побережье, мы стали посылать каждый год против них могучий флот. Он превосходил французский флот не только в океане, но и в Средиземном море…

Таковы были плоды нашей морской мощи и того метода, который использовался для этого…»[49].

Война за испанское наследство была первой войной, которую выиграл непобедимый англосаксонский крейсер «Money enough»[50].

Английских денег хватает теперь не только на то, чтобы подрядить на войну с Францией почти всю Европу. «Теперь средства щедро выделяются на финансирование пятой колонны. Нет, тогда неправительственные некоммерческие организации (НКО) еще не были изобретены, не существовало “правозащитных организаций” и “независимых журналистов”. Приходилось пользоваться тем, что есть»[51].

И начинается стремительный мор в семье «короля-солнца», в результате которого через десять лет войны за Испанское наследство в живых остается один правнук, которому еще только предстоит после эпохи Регентства стать Людовиком XV[52].

Людовик XIV

В результате принятых мер надломленный Людовик XIV, резко осознавший, что формула «после меня – хоть потоп» красиво звучит в Версальских гостиных, но плохо подходит для эпитафии великому монарху, соглашается на фактический проигрыш войны, чтобы сохранить остаток династии.

«”Король-солнце” пошел на переговоры. В 1713 году был заключен Утрехтский мир, который обезценил одиннадцать лет борьбы Франции»[53].

Крепкая экономика или крепкая валюта?

Англия сумела ослабить Францию, но не дала усилиться и Австрии.

Главное, − согласившись с французским кандидатом на престол Испании Филиппом V, добились для него формального запрета стать в будущем королем Франции, то есть разорвала унию французской и испанской корон, убрав тем самым возможность соединиться в одну католическую сверхдержаву, которая вполне могла противостать претендентке на единоличное владение мировым океаном.

Заодно, Англия приобрела ключ от Средиземного моря – Гибралтар, чтобы знали отныне, кто в доме хозяин, а также остров Менорку и часть французских территорий в Америке. Кроме того, исключительное право на торговлю рабами.

Королевская Франция пока была далеко не сломлена. − В этой войне проявили себя и спасли Францию от поражения такие выдающиеся полководцы как маршалы Вилан и Тюренн и понадобится целая революция 1789 года, чтобы добить Французское Королевство и Французский Королевский флот.

И все же… С подписанием Утрехтского мирного договора французская гегемония в Европе, характеризовавшая Grand Siѐcle, подошла к концу.

Англия надолго установила систему «баланса сил в Европе», не зря называемую некоторыми авторами «разводкой лохов», конца краю которой не видно[54].

«Именно в эти годы выковывались основные принципы британской политики: не допускать создания сильной державы в Европе, стараться воевать чужими руками^[55].

Об этом много пишут.

Главного принципа британской политики вы в справочниках не найдете: нигде не допускать создания сильного эмиссионного центра.

Всегда следовать неизменному правилу – твоя валюта должна быть крепче, надежнее, удобнее, востребованнее, нужнее, чем все прочие деньги мира. Потому что уже в конце XVII века основатели Банка Англии поняли то, в правильности чего все человечество окончательно убедилось только сегодня.

Не крепкая экономика делает валюту страны сильнейшей в мире, а наоборот – крепкая валюта делает экономику страны сильнейшей на планете.

Сделайте свои деньги главными деньгами мира, и все остальное перетечет к вам само. Вывод напрашивается простой – ослабление конкурирующих: стран необходимо для ослабления конкурирующих валют»[56].

Так рождался симбиоз Денежной державы и «англосаксов». Пока преимущественно английских.

Машинка должна быть одна!

И еще один любопытный момент. Оправившаяся от Утрехтского мира Франция, осознавшая все преимущества наличия собственной «печатной машинки» так ловко заменяющей трудно доступное золото, попыталась сконструировать собственную. Конструктором вновь оказался шотландец.

Тенденция, однако?

«Преимущества и гениальная простота были налицо. Вместо сложной процедуры добычи золота и серебра – простой процесс печатания денег. Франция, потерпевшая поражение в войне из-за “недостаточности кредита”, решила открыть свою “печатную машинку”.

В 1716 году шотландец Джон Лоу, [которого в справочниках и посвященных ему трудах чаще именуют Джон Ло], получил патент на открытие частного банка с правом выпуска обмениваемых на металл банковских билетов^[57].

Король Франции Людовик XV в тот момент был малышом и, понятное дело, вопросами финансирования не интересовался. Зато регент, герцог Филипп Орлеанский, с радостью ухватился за прекрасную идею. Он повелевает, чтобы банковские билеты стали приниматься в уплату податей наравне со звонкой монетой.

Филипп II Орлеанский ‒ регент Французского королевства при малолетнем короле Людовике XV с 1715 по 1723 годы, племянник Людовика XIV

В 1718 году банк Лоу был переименован в Государственный банк.^[58]

Хотя по сути это было такое же “совместное предприятие”, где доли между собой поделили хитрые банкиры и королевская власть. Теперь военное и дипломатическое соперничество Англии и Франции приняло и тайный финансовый оборот. Две группы банкиров, получившие две разные государственные “крыши”, сражались между собой за право бесконтрольно печатать пустые деньги.

И тем самым получить власть над миром»[59].

«История быстрого расцвета Англии под скипетром Вильгельма начала повторяться во Франции. Ничего удивительного в этом нет – ваша персональная экономика тоже разом расцветет, если вы найдете на улице чемодан с деньгами.

Государственный банк Франции был очень успешен. Джон Лоу, словно добрый волшебник, разом решает финансовые проблемы королевской власти: он дает правительству в долг 100 млн. ливров под 3 % годовых. Для сравнения: на момент смерти «короля-солнца» в казне имелось лишь 700 тыс. ливров.^[60] А в конце 1716 года, когда Джон Лоу включил свою “печатную машинку”, дефицит бюджета достиг 140 млн. ливров^[61]. …

Но успехи будут недолги, просто удивительно недолги.

Кредитно-денежный базис расширения Французской империи будет уничтожен буквально за несколько месяцев. Вот хронология расцвета и моментальной гибели дублера Банка Англии на французской земле.

В январе 1720 года банкир Джон Лоу на волне феноменального успеха «лавочки» становится генеральным контролером финансов Франции,^[62] ведь только что руководимый им Банк ссудил Франции 100 млн ливров.

И в этот момент происходит нечто страшное.

“Тут же с невероятной быстротой распространились тревожные слухи, и весь Париж оказался во власти чудовищной паники” – пишет французский писатель Ги Бретон в своей книге “Истории любви в истории Франции^[63]”.

И уже в начале 1720 года начался массовый напор на банк тех, кто желал обменять бумажные банковские билеты на монеты.

Обмен сначала был замедлен, а потом и вовсе приостановлен.^[64]

Когда это случилось?

В феврале-марте 1720 года.

За давностью лет сложно проследить, как была организована «паника вкладчиков», но думаю, что технологии ничуть не отличаются от сегодняшних.

Обратите внимание, что произошло это через три года работы Государственного банка Франции. Значит, поначалу его дела шли в гору.

И вдруг резко покатились вниз – после “рекордного” займа в 100 млн. ливров, полученного правительством. Совпадение?

Судите сами – удар был нанесен быстрый и безжалостный.

Банк, выпустивший 3 млрд. бумажных денег под гарантию 700 млн. наличных монет, оказался не в состоянии платить»[65].

В ноябре 1720 года Государственный банк обанкротился [сильно, а может и навсегда подпортив имидж королевского правительства], «а его основатель через месяц был вынужден бежать из Франции. Интересно только узнать – КУДА? Это многое бы прояснило…»[66].

На последний вопрос ответить нетрудно, − Джону Ло посвящена обширная литература[67].

В середине декабря 1720 года Джон Ло с сыном, оставив в Париже жену, дочь и брата, тайно выехал в Брюссель. Все его имущество было вскоре конфисковано и использовано для удовлетворения кредиторов. После своего бегства из Парижа Ло прожил восемь лет.

Из них он четыре года прожил в Лондоне. Английское правительство сочло его достаточно влиятельным и ловким человеком, чтобы послать с каким-то секретным поручением в Германию. Около года прожил он в Ахене и Мюнхене.

Он получал от Франции пенсию в 12 тыс. ливров, во всяком случае до 1723 года, пока был жив его покровитель Филипп Орлеанский, который не оставлял мысли возобновить деятельность Ло в более осторожном варианте.

Известно, что его приглашал в Россию Петр I – для передачи опыта. Однако в Россию Ло ехать не захотел. На жизнь он добывал игрой, в чем ему до конца везло. Но повторить свою французскую «большую игру» ему больше не удалось. Скончался Ло в Венеции от воспаления легких.

Но гораздо более удивительной, чем во многом предвидимая судьба Джона Ло представляется судьба основателя Банка Англии Вильгельма III Оранского, короля Англии.

Мы помним, что именно он договорился с банкирами, и договоренностей своих не нарушил. Но, похоже, что для окончательного закрепления результатов договоренностей, «было принято решение», что слишком долго нести бремя явных и секретных переговоров, королю тяжело. И сравнительно молодой и здоровый король скончался в марте 1702 года он в Кенсингтонском дворце, от последствий падения с лошади, которое внезапно перешло в воспаление легких, как и в случае вышеупомянутого Джона Ло.

О чем не любят говорить и писать

Однако в истории с французским вариантом «печатной машинки» интересно другое.

То, что по ней нанесла удар Денежная Держава – более или менее очевидно. Причем, похоже, не прибегая к помощи масонов, которые появились во Франции на несколько лет позже краха Французского банка.

Последнее подтверждает предположение, что именно Денежная Держава стоит и за масонами и многим другим таинственным и интересным, а если надо может обойтись и без них.

Это также говорит о том, что Денежная Держава, говоря в геополитических терминах, твердо решила связать судьбу своей «штаб-квартиры» с «мировым островом».

Этому решению она остается верна до сих пор.

Удивительно другое.

О Джоне Ло, и его затее с малообеспеченными бумажными деньгами, действительно написано масса литературы. О нем писали все экономисты, включая Маркса, в основном упирая на авантюризм его проекта.

Но!!!

Никто не говорит в таком роде и ключе о соотечественнике Ло, скромном шотландском финансисте Уильяме Патерсоне, которому такой проект удалось осуществить вполне.

И Англия не только не рухнула, но, напротив, на несколько столетий стала «владычицей морей» и богатств, что лежат на них.

При этом, повторимся, простым англичанам новая политика английской «печатной машинки» ничего хорошего не принесла.

А.К. фон Мейер-Крыленко, проживший всю жизнь в Англии, хорошо знающий рядового англичанина и симпатизирующий ему, показывает, что возвышенный образ человека «высшей английской расы», который невольно создает генерал Вандам в своих работах, далек от действительности.

А.К.М. напротив, говорит, что Англия избежала того, что случилось в Париже в 1720 году «из-за исключительно мученической и законопослушной природы» английского народа, а также из-за того, что за внешней демократией для 1%, был режим террора для всех несогласных.

«Одиннадцать миллионов граждан Британских островов, которые эмигрировали в Австралию и другие колонии в течение первой половины XIX века, были свидетелями нахлынувшей нищеты, испытываемой массами на родине благодаря системе, навязанной Славной Революцией»[68].

Но для представителей Денежной Державы, «Английский Банк стал базой, из которой они осуществляли свой контроль над остальным миром»[69].

Из методов, используемых Денежной Державой для достижения мирового господства, фон Мейер выделяет отдельной строкой: войны, коррекцию мировоззрения в масштабе всей христианской Европы и тайные общества.

Но это мы уже, в общем-то, поняли и сами.

В организуемых войнах представители Денежной Державы обычно ухитряются получать дивиденды с обеих воюющих сторон, как той, которая обречена на победу, так и наоборот. Секретные службы и общества, контролируемые Денежной Державой, помогают проводить ей свою политику в каждой из этих войн.

«Методы, используемые для того чтобы погубить Наполеона в начале XIX века, были использованы, чтобы принести поражение Русской Армии в … 1904 году.

И вновь для организации мятежа в Русской Армии в 1917-м и мятежа в Германской Армии и на Германском Флоте в 1918-м.

В письме Ллойду Джорджу Бернард Парес (позже Сэр Бернард) писал:

“Ружья и амуниция, обещанные Российскому Имперскому Правительству, были преднамеренно задержаны для создания условий, благоприятных условий для революции, планировавшейся тогда в Женеве и Нью-Йорке международными банкирами”»[70].

В свете того, что стало известно о связи Англии и Денежной Державы, легко объяснима и единственная неудача Англии в ее двухсотлетнем неостановимом захвате мирового океана – потеря ею североамериканских колоний.

Захваченный плацдарм стал «запасным окопом» Державы, и лишним свидетельством полезности принципа «не класть все яйца в одну корзину».