БАБУШКА О ВНУЧКЕ: Это такая ли модница-сковородница, такая ли тряпочница! Ещё титешницей была, кормят её¸ она за пуговку кофты у матери ухватится и грудь бросает. Та кофточку переодела – хнычет, требует ляльку обратно. Где что ярконькое, весёленькое, только то и надо. Вот как. Сейчас в магазин приходим – сразу к платьям. А дома всё материно надевает, всё перемеряет. Накинет платок на плечи и – п-пашла, п-пашла, пальцы веером. И где ей будет такого богатого мужа найти?
- Да ты что! Именно таких-то с руками оторвут, модных-то. С лапочками.
- У ВАС НЕТ ТАКОГО деда, у нас есть такой дедок – ему семьдесят три года, девок любит как медок.
Было милочки четыре, остаются только две: одна милочка на вилочке, другая на ноже.
- У нас с тобой разделение труда: я курю - ты кашляешь.
- СВОИ ЖЕ РАСКУЛАЧИВАЛИ, с детства знались. Велят имущество на телеги грузить. Я не стал, отошёл к дровам, сел. Сами таскают, сортируют. Я отвернулся. Скорей бы, думаю, милиция. А её уже вызвали. Милиционеру потом говорю: «Надо было мне не собирать хозяйство, а пропивать, да в начальство идти». Не местный, молчит. С семи лет вкалывал, на сапоги зарабатывал, печничал, потом механизмы пошли. Любой трактор осваивал. Девушку любил. Говорит: «Я бы за тебя пошла, но очень бензином пахнет, не могу. То есть пробрезговала. А красивая. Да и недолго красовалась: приехал из области щелкопёр, соблазнил. Потом приходила: возьми, глупая была. А как возьму, уже у ней сын от того, из области. Оно бы хорошо – парень, помощник, да понаблюдал: нет, не будет работник, весь в папашу. А её всю жизнь жалко. - Задумался. – Теперь уж жалей не жалей, теперь главная жалость: крыса вставную челюсть стащила, где-то в подполье спрятала и по ночам грызёт. Днём лазил – не могу найти. Ночь пришла – опять грызёт. Вот какие нынче стоматологи – крысам не по зубам. Мне-то крепко протезы забабахали, а одной девушке так себе. Все равно не зря: хоть на свадьбе поулыбалась.
ЗАВСЕГДАТАЙ ДОМА ЛИТЕРАТОРОВ Яша: - «Роман-с пишете? А? Поняли амбивалентность: романс для голоса с гитарой или роман словоерс? А нет там у вас такого изображения героя в родной палестине: он идёт и лицом задевает плетень?»
Хохмочками кормился. Почему-то все считали обязанностью ему налить, поднести. «Я еврей, но пью как чеховский чиновник», «Вчера случайно прочёл любопытную книжечку. Называется «Библия».
ПЕРЕЖИВАНИЕ НАСТУПАЕТ после проживания. Вначале надо просто жить. Но что-то же опережает наши не только проживания, но и переживания. Как понять, ч т о подняло меня в рань-раннюю в Севастополе, в гостинице над городом, далеко от моря, ч т о заставило радостно и поспешно проскочить мимо спящего швейцара и бежать всё вниз и вниз, к морю. Тут и дороги не надо было выбирать, спрашивать, где море: море - вот оно! Море, в которое я вбегал в любую погоду, море, обнимавшее меня сильнее и внезапнее любых объятий.
Почему, всегда спрашиваю я себя, откуда в вятском мальчишке зародилась мучительная любовь к морю? Это, конечно, от наших лесов, идущих по горизонту и похожих на морские дали. Я сидел летом на пожарной вышке лесхоза, смотрел слева направо и справа налево на леса, взгляд мой качался на волнистой их линии, и всё было очень похожим на море. И так и сбылось.
Я проживал, жил торопливой жизнью, но она не исчезала, а потом благодатно и медленно переживалась.
Это Господь, это Его милость. И моя только вина, что не мог иногда откреститься «от многих и лютых воспоминаний».
И в самом деле, как я, выросший под завывание метели, гудение хвойных лесов, к а к я полюбил море до того, что не могу без него совершенно. Вдали мечтаю о нём, вблизи млею и отдаюсь на его волю. Как изъяснить счастье - заплыть в синие воды, лечь на спину и замереть, ощущая ласковую вздымающую силу его волн. А лунные ночи! С ума сойти. Сидишь на носу корабля и говоришь себе, что надо пойти спать, что с утра тяжелая программа, всякие дела, но как, как уйти от этой золотой лунной дороги, которую корабль своим движением превращает в серебряную. Как оставить, осиротить звёзды и созвездия, этот ветер, этих проносящихся из темноты в темноту ночных птиц, как перестать слушать эти непонятные звуки морской бездны?
Ведь я не просто стараюсь вспомнить побольше родных, близких, любимых, я говорю им: это не только моё, но и ваше. Эта уходящая в бездну вечности ночь, она и ваша.
А ГОВОРИЛИ: ЦЕНЗУРЫ нет. «Вечерний клуб» - газета престижная. Приставали с просьбой дать интервью. Дурак, согласился. Но пришёл такой культурный корр, так хорошо мои труды знающий, такие умные вопросы задающий. Интервью взял, унёс, принёс назавтра машинописный текст. Я вычитал, подписал. Всё прилично. Но так долго не печатали, что я ждать перестал.
Звонят: напечатали. Заголовок «К счастью, наш народ мало читает». Да, так я говорил, но только в отношении того, к а к и е книги не читает. То есть это лаковое развратное дерьмо о жизни убийц, банкиров, проституток. Всё это из интервью вырезано. Вырезано и то, что всё больше появляется спасительного духовного чтения. Что спасает только любовь к Отечеству, Родине, Державе. Всё убрано. Словом, спасибо, опозорили. К счастью, наш народ «Вечерний клуб» не читает.
Независимостью гордятся. А уж вот это полнейшая брехня, головы морочат. Все они, до одного, зависимы: от издателей, от совести, от Марьи Алексеевны, от денег, от мнения начальства, от всего. Вычеркнем из этого ряда совесть, которой у демократов нет, и получим зависимость полнейшую. А ещё зависимость от всё подавляющей трусости. Вот вам портрет демократического издания.
ВИДЕЛ ВО СНЕ с субботы на воскресенье отца. До этого был в церкви. Так ясно и так отчётливо, так спокойно. Но о чём говорили, не помню. Потом перерыв во сне, выходил во двор, радовался сну, вернулся в дом, снова лёг и увидел во сне уже не отца, но тоже умершего уже друга Васю, разбившегося на машине.
ПРАВДА БЕЗ ЛЮБВИ – жестокость. Это о позднем Астафьеве.
ХРАМ СОЛОМОНОВ, золотой пол, достигнуто величие, мало вам? Счастлив народ? И давно ли страдания Иова? И что, снова доказывать сатане, что Бог поругаем не бывает?
ТАИНСТВЕННО, ОГРОМНО назначение человека. Ведь это только подумать – «сотворены по образу и подобию». И как низменно, растительно и безполезно пребывание на земле того, кто ведёт свою родословную от инфузории да ещё и от туфельки. От обезъяны! Ну, Дарвин! У многих ещё, видно, хвосты не отпали.
ЖДАЛИ ХРУЩЁВА, поили свежими сливками поросят, клали для показухи початки кукурузы. Приехал в украинской вышиванке. Показывают ему розовых поросят: «Выращены на кукурузе». – Он: - «Ну я же говорил!»
МНЕ УЧЁНЫЙ: «Надо вас энергетически подкачать. Болезнь нарушает симфонию миров».
ВСЕХ ТРУСЛИВЕЕ, как всегда, интеллигенция. Она и есть мелкая буржуазия, с которой якобы борется. Самое смешное, что интеллигенция воображает, что движет историю извержениями своих словес. Эти извержения – эксременты словесного поноса болтологии. Ещё и за собою зовёт. Ещё и обижается, что массы за ней не идут. Тут сбывается изречение: русских обманывать можно, но обмануть нельзя.
МАЛЬЧИК СЕРЁЖА болел ножками, ходил с костыликами. Ребята над ним иногда подшучивали. Он, конечно, страдал, но отмалчивался. Однажды класс повели в музей. А экскурсовод Людмила Вячеславовна была верующей. Она узнала его имя и, когда они подошли к иконе Божией Матери, всех остановила и сказала: «Вы верите, что Господь может сотворить чудо? Вы умеете креститься? Показываю: три пальца, щепотку, ко лбу, на грудь и на плечи. Вы хотите, чтобы Серёжа выздоровел? Ведь каждый из вас мог бы оказаться в его положении. Сейчас мы перекрестимся. Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Я прочитаю молитву Божией Матери, а потом мы все, кто как может, будем молиться Ей. Кто не хочет, может не молиться.
Все посерьёзнели. Людмила Вячеславовна обратилась к иконе, прочла «Богородица Дево, радуйся». Стояло молчание. У Серёжи потекли слёзы, он стискивал перекладинки костыликов. Прошло минуты четыре.
- Идёмте дальше, - сказала Людмила Вячеславовна.
А ещё через три месяца Серёжа пришёл в музей сам. Принёс два букета. Один подарил Людмиле Вячеславовне, а другой положил у иконы.
РАЗЛИВАЕТ ПОСЛЕДНИЕ капли на двоих: «Тебе пол-овина и мне пол-овина».
- КАКАЯ РАЗНИЦА, какой сторож на башне: плохой, хороший, хромой, косой, главное, сообщает об опасности.
- ДАНИЛЕВСКИЙ, ЛЕОНТЬЕВ, Тихомиров, Ильин, Солоневич… Хватит уже нам о национальном. И об интернациональном хватит. Мы уже не только начитанные, мы переначитанные. Читайте, кто вослед идёт: полезно, а нам, умным, остаётся последняя крепость для спасения, обороны и вылазок – Православие. На всю оставшуюся жизнь хватит. Наговорились, написались, наубеждались, к молчанию пора идти.
Авва Дорофей, помоги!
- ДЛЯ КОГО ЧТО В ЖИЗНИ основное? Кто говорит: для меня главное семья, другой: работа, третий: дом, дача, деньги там… Вроде всё важное. Но это всё второстепенное. Да-да, и семья, и дом и капиталы – всё неважное. Думай, думай, выстраивай приоритеты. Главное – Господь. Господь, в руках у Него всё наше достояние. Идите к Господу, и всё у вас будет. Яхты не будет, дачи трёхэтажной? Значит, оно вам и не надо. Душа будет! Ты для тела живёшь? Оно сгниёт. Видел черепа, скелеты видел? Твой такой же будет, может, чуть покрасивее. Пощупай кожу на лбу, поёрзай ею. Она отгниёт, кость останется. Для костей жить?
ИСКУШЕНИЕ: ОБМАНЧИВАЯ возможность близкого, быстрого спасения. Какое близкое, оно за горизонтами горизонтов. Какое быстрое, глянь на Украину, когда какими молитвами спасётся? Если Шевченку считают великим, а он сравнивал русскую церковь с прыщём, то эта болезнь отторжения от русских надолго. А Бродский сравнил церковь с графином.
РЕДИГИЯ НЕ ЧАСТЬ культуры, религия – вера, облагораживающая культуру и определяющая ей сроки жизни.
НИКОЛАЙ РАЗУМОВ: - В сенокос на лугах так завыли волки, что не только бабы, мужики поползли из шалашей к костру. Это лаптёнковский бригадир Гриша должен помнить. Лесники утащили волчат из гнезда, пришла в деревню их мать, во всей деревне порвала овец. Даже не ела, просто резала.
- НАКОРМИЛИ МЫ ВАС, за это будем оскотинивать. Чего же сами-то себя не прокормили? – Вы же не давали. – А вы хуже баб, покорились. (Запад нам в середине 90-х).
А чем накормили? Своей «просрочкой»? То есть тем, что уже все равно надо было выбрасывать. А спиртное готовили для России специальное – отраву. Массовые смертельные исходы были от этого питья. Спирт «ройял».
ПИСАТЬ О СВЯЩЕННОМ почти невозможно. Великий пост. Важны не внешние события, а то, что во мне. Писать, не перечувствовав, как? Это вымысел, враньё. А перечувствовав, чувствуешь, что перечувствовал неполно, не надо передавать неполный опыт. И всегда, в любом храме есть кто-то, кто сильнее тебя, больше любит Бога, до слёз переживает. А я вот дерзаю писать. Да не дерзаю, пишу. И такой грешный, ещё и учу. Чуточку подбадривает Пушкин, когда у него крестьяне упрекают батюшку, что он не очень следует морали, он отвечает: «Как в церкви вас учу, вы так и поступайте, живите хорошо, а мне не подражайте».
И КРИТИКИ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЫ - все топчутся на понятиях: образ, герой литературы. Конечно, чацкие, онегины, печорины, чичиковы, базаровы, арбенины, обломовы, рахметовы, корчагины, мелеховы, арсеньевы, все они, конечно, интересны, что-то выражают и что-то отображают, ну и что? И спасают Россию?
Нет, братья и сестры, спасут Россию не литературные герои, а Господь Бог. И никого кроме. И самый необходимейший для спасения России герой теперешней письменности - это человек, приходящий к Богу.
Это ещё диво дивное, что не перестали люди читать книги. Всё ещё держит нас, писателей, инерция ожидания слова истины от печатного слова.
Слава России!
Меня изумляют и трогают почти до слёз читательские письма. Я был избалован ими в 70-80-е годы. Наивно полагал это естественным: я же всех люблю, я же такой хороший. А всё вдруг оборвалось. У Распутина было много договоров на переводы на Востоке и Западе, все расторгли. Зачем нужны стали врагам России русские писатели, если Россия оккупирована чужебесным нашествием. А ведь мы им помогали: мы с болью писали о гибнущих деревнях, о старухах, о пьянстве, а на Западе нас переводили и злорадно печатали: вот она, Россия, она пропадёт без нашей демократии. И, воспитав общественное мнение в любви к западным ценностям и обработав начальство страны, которое уже было воспитано в Англии и Штатах, легко заразили Россию измерением жизни на деньги. Потом всё провалилось в серые дыры неопределённости.
И вот – всплывание интереса к русскому слову. Спасибо либералам – им нечего сказать русским. Вся телевизионная шатия выносит на прилавок экрана пищу нелюбви к России. «А пипл хавает»! – радостно говорят димы быковы. А зачем хавать? Зачем смотреть на их рожи? Вот я совсем не смотрю на этот сильно голубой экран, только иногда взглядываю, чтобы убедиться: враги России стали ещё хамоватей. Не смотрю, и не глупею от этого, напротив.
А этот соловьёв, так смешно, так изысканно изображает нейтралитет, понимает, что год-два, и его смоет в чёрную дыру забвения. Другие соловьи придут, ещё позаливистей. Жалко их, этих дроздов, малахов, кукушек, трикахамад.
Но все наши расчёты уже у престола Царя Небесного.
