Моя новая книга «Крестный ход над Невой» — это повесть для подростков про Новомучеников про страшную страницу истории нашей страны, и про силу и чудо святости и любви человека к Богу.
Эта книга — совместное издание православного издательства «Сатисъ» и прихода храма преподобного Серафима Саровского в посёлке Песочный, Санкт-Петербург[1].
На сайте ЛитРес уже доступна электронная версия книги, там же опубликован большой ознакомительный фрагмент текста.
***
Десять лет назад я начала учиться писательскому мастерству только с одной целью — я хотела написать книгу про Новомучеников Петербурга, про Левашовскую пустошь — место, которое и свято, и страшно, и бесконечно дорого моему сердцу!
Левашовская пустошь, мемориальное кладбище жертв сталинских репрессий, в 1937–1938 годах было тайным могильником НКВД, куда на грузовиках ночами привозили из Ленинграда тела расстрелянных людей и закапывали в ямах[2].
Сюда, среди прочих безвинно убитых, были привезены и тайно, под покровом ночи, захоронены в мягкой левашовской земле тела тех, о ком моя книга — тела замученных и расстрелянных священников, игумена и игумении, которых теперь Православная Церковь прославила в лике святых Новомучеников: священномученика Карпа (Эльба), священномученика Иоанна (Сарва), преподобномученика Арсения (Дмитриева), преподобномученицы Иоанникии (Кожевниковой), священномученика Василия (Канделяброва), священномученика Николая (Покровского), священномученика Емилиана (Панасевича), священномученика Николая (Дворицкого), священномученика Николая (Кулигина. Вошли в книгу и жизнеописания протоиерея Стефана Черняева, настоятеля Спасо-Парголовского храма, протоиерея Николая Меринова, настоятеля храма преподобного Серафима Саровского в Песочном, и других священников, пострадавших за веру и преданность Богу.
Я знаю, есть родители, которые считают, что детям не нужно знать про сталинские репрессии, но, стараясь уберечь, мы искажаем действительность и смещаем фокус: и наши дети начинают говорить, что Сталин — герой! И не знают своих святых, чей подвиг и чья жизнь прошла в их городе, может быть, на соседней улице, в храме, куда они ходят по воскресеньям — а ведь это тот подвиг и та жизнь, которые должны были бы стать истинными примерами для подражания!
Писать о Боге и о святости сложно. Писать о Боге для подростков — и сложно, и страшно. Страшно навредить, отпугнуть, надоесть, неумело повторив то, что они много раз слышали с раннего детства и дома, и в храме. Наверное, я бы ещё долго и училась, и откладывала написание этой книги, если бы для неё вдруг не пришло время. Получив благословение, я приступила к работе.
Чтобы не сбиться на агиографическое изложение, чтобы избежать нравоучений, в повести много метафор и притч, а самое важное рассказывает не автор, а старичок-художник, юродивый или городской сумасшедший, чей язык ещё нужно понять и разгадать, как своеобразный шифр.
Легенды Петербурга о Литейном мосте и жертвенном камне Атакане переплетаются с историческими фактами и художественной историей мальчика-подростка, который забыл, что такое любовь. Затравленный и загнанный, он считает, что другого выхода для него не существует — только Литейный мост, трамплин в вечную смерть и забвение.
В душе подростка осталась лишь ненависть и только одно желание: отомстить всем и всё поскорее закончить. Но, едва ступив на набережную, Степан наткнулся на старичка, который вдруг повернулся к нему и сказал: «Ты пришёл, радость моя! Ну, слава Богу! А я тебя жду…» И небесно-чистые глаза этого человека сияли любовью и радостью.
Из-за большой смысловой напряжённости, сюжет развивается линейно и не пестрит внешними событиями. Основа повести «Крестный ход над Невой» — это беседы Петруши, старичка-юродивого, и мальчика на берегу строптивой Невы, совсем рядом с Литейным мостом. До самого конца повести Степан не понимает, кто его собеседник на самом деле.
Петруша — это тот герой, о котором я могу рассказывать бесконечно! Когда я закончила книгу, первой мыслью было: как же мне теперь жить-то без моего Петруши?!
Чтобы познакомить вас с ним и передать вам хоть чуточку его сердечной любви ко всем нам, я приведу небольшой фрагмент повести.
***
…Мольберт стоял на месте. Вокруг него, как группа дошколят возле воспитателя, выстроились на набережной рамы с разноцветными, яркими рисунками.
— О! Ты пришёл, радость моя! — окликнул Степана Петруша, выглянув из-за мольберта. — Как раз вовремя! Как раз вовремя! Ещё и кипяточек не успел совсем простыть, и хлебушек — в самый раз будет…
— Как я рад, что вы здесь! — искренне сказал Стёпа, вглядываясь в ласковое, доброе лицо старика. — Я уж боялся, что вы не придёте…
— Да как же это возможно? Я же тебя покормить обещал! А это дело святое… Обязательности требует. Нешто ребёнок должен голодать, оттого что одному дураку лень на прогулку выйти, воздуха глотнуть?!
Старичок сидел на ящике и сосредоточенно готовил обещанную похлёбку. На коленях у него стояла подозрительного вида кастрюля, из которой, как джинн, валил густой пар. Петруша мелко, как птицам, крошил туда корку скрипучего, давно лежалого хлеба.
— Сейчас-сейчас… Минуточка — и всё будет готово… — приговаривал он. — А лучку добавлю, так и вообще — высший сорт получится.
— Это как раз тюря? — решил уточнить Стёпа для завязки разговора. — Стойте! Там же п-плесень! — запнулся он, увидев, как в кастрюльку упал позеленевший с бочка кусок хлеба.
— Ничего, так ещё полезнее будет, — беззаботно пожал плечами Петруша. — Пенициллин! Слыхал о таком? Его из плесени добывают. Это вещь полезная, а значит, и нам не навредит… Только желудок крепче станет. Ах да! Я же про лучок-острячок чуть не забыл!..
Петруша полез в карман и долго, будто в лабиринте, искал там луковицу. Наконец нашёл, не торопясь, очистил кожицу и сунул мусор обратно в пальто.
«Мама говорила, что плесень — это убийца, — с тоской вспомнил Стёпа, но потом ободрился, на ум пришла любимая поговорка: — Что нас не убьёт, то сделает сильнее…»
— Да ты не бойся, радость моя, — улыбнулся Петруша, шинкуя на ладони луковицу. — Помолившись, можно и яду выпить, и ничего не будет. А это — тюря. Суп бедняков. Ещё недавно весь народ только так и обедал. Это теперь все привыкли разносолы изысканные вкушать, а раньше покрошил хлебца в воду, посолил — и сыт. А если ещё маслицем полить удалось — так вообще не еда, а праздник! Бери ящик, а я тюрю нашу понесу — и будем мы с тобой ложками стучать и лясы точить и на прекрасный вид любоваться. Вот какой у нас с тобой ресторан сейчас будет!
Старичок энергично сбежал по ступенькам к самой воде, Стёпа едва поспевал за ним. Поставив кастрюлю на ящик, Петруша снял шапку сначала с мальчика, потом с себя, широко перекрестился на купола Петропавловской крепости, в пояс поклонился и проговорил:
— Едят убозии и насытятся, и восхвалят Господа взыскающие Его, жива будут сердца их во век. Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу. Аминь! Вот и хорошо! — добавил он после короткой паузы. — Теперь приземляемся!
И Петруша сел на краешек ящика, так чтобы места хватило и Степану, и поставил кастрюльку себе на колени.
— В тесноте, да не в обиде! — звонко рассмеялся, будто рассыпал копеечки, старик. — Я тебя не обижу, а ты меня. Вот такая дружба у нас крепкая с тобой завяжется. Нынче и на всю жизнь! Ложка тебе, ложка мне — и тюря поровну!
Снова закопавшись в карман, Петруша выудил оттуда две деревянные ложки. Ту, что была поновее, с орнаментом, отдал Степану, потёртую, с щербинами по краю — взял себе.
Проглотить первую порцию воды с разбухшим хлебом оказалось делом не простым. Но и отказаться было нельзя: Петруша с детским, восторженным интересом следил за тем, как Стёпа будет пробовать то, что он приготовил.
Поборов себя, мальчик засунул ложку в рот. На вкус тюря была странной, кисловатой и пустой, хлеб — скользким. К такой еде надо иметь привычку. Сильно портило впечатление и воспоминание о малахитовом, пушистом налёте плесени.
— Теперь, радость моя, черёд за мной. Вот такое равенство у нас будет и братство… Хорошо ведь?
— Ага! — искренне кивнул Стёпа.
Сидеть вот так, совсем рядом с Петрушей было большой радостью. От старичка веяло теплом, особенно от его огромного, летнего, небесно-голубого взгляда.
Тюря с каждой ложкой казалась всё вкуснее, а вскоре — и вовсе закончилась.
Нева будто дремала, дышала спокойно и ровно, по её поверхности лениво и плавно перекатывались круглые, словно обтёсанные волны.
— Ну вот и слава Богу! — улыбнулся Петруша. — Сыты, а значит, живы и довольны!
— А там почему-то водоворот… — торопливо проговорил Стёпа, боясь, что Петруша сейчас встанет и уйдёт куда-нибудь, и указал на тяжёлую, чёрную воронку, которая штопором въедалась в Неву возле Литейного моста. — Там ещё всегда шум стоит, будто кто-то рычит и ворочается на дне. Я в детстве этого места очень боялся! Знаете, мне даже казалось, что вот-вот оттуда какое-нибудь чудовище выберется… Здесь как раз… по этим ступенькам выползет на набережную… Я даже однажды на лестнице мокрый след видел, будто от широченного брюха и хвоста. А потом по Литейному поползёт и будет всех подряд ловить и проглатывать, а когда наестся — обратно, в Неву уберётся, отлёживаться…
— Ой ли? — вздохнул горестно Петруша и покачал головой. — Не наестся. Никогда оно не насытится… Сколько бы не нахватало себе хороших жизней. Тьма очень прожорливая, ей всегда всего мало будет…
Реакция старика очень напугала Степана. Значит, правда, что там, совсем рядом с ними, под мостом, в глубине реки сидит чудовище?! Настоящее… К тому же ненасытное… Мальчик уставился на воронку и стал с замиранием сердца ждать, что будет дальше.
Петруша молчал, вздыхал, шептал что-то одними губами. Сначала Степану показалось, что старик молится, но потом он понял, что тот перечисляет имена людей, он даже смог разобрать знакомое имя «батюшка Стефан Черняев» и, прислушавшись, несколько других: «батюшка Николай Меринов, батюшка Пётр Ревенко…» Список, кого помнил и поминал Петруша, был такой длинный, что чем дольше он шептал их имена, тем больший ужас овладевал мальчиком: «Сколько их… И я должен быть там…»
Кружение воды завораживало и затягивало взгляд.
«А не увидел бы Петрушу, и я бы уже был на дне. Тащило бы меня сейчас по песку течение, сдирая кожу… Или нет… Может, сразу в пасть бы попал… И тогда уже точно не выплыть… Не передумать…»
Петруша в этот момент резко поднялся, снял шапку, перекрестился и поклонился не то на мост, не то дальше, туда, где стояла тюрьма «Кресты», красная, как губка, напитанная кровью. Потом вдруг обернулся к Степану, посмотрел на него и подмигнул.
— Вот мы какие нерадивые с тобой! Что Господь нам дал, проглотили, а Хозяина всех этих благ поблагодарить забыли. Негоже… Давай-ка, радость моя, молиться.
И едва мальчик поднялся, начал читать молитву.
Степан был крещён в младенчестве, как и все его братья и сёстры. Но ходить в церковь у них было не принято, или просто для этого никогда не находилось времени. Мальчик едва помнил, как надо креститься, и не знал ни одной молитвы. Пока Петруша нараспев читал благодарственную молитву, Стёпа сильно конфузился, не понимая ни одного слова, будто старичок произносил какое-то древнее заклятие, и украдкой посматривал по сторонам, ему казалось, что на набережной столпились прохожие и неотрывно смотрят на них.
— Я, знаешь, одного в толк никак не возьму, — потрясённо протянул Петруша, усаживаясь обратно на ящик и натягивая свою шапку. — Как это возможно?! А ну как, радость моя, прямо сейчас выскочит из Невы чудище страшное, пасть на тебя свою поганющую разинет: неужели ты и тогда Богу не взмолишься?! Единственного Спасителя о помощи не попросишь?! Что, просто ручки сложишь и на обед пойдёшь? Удивительное дело! Прям, даже не верится, что такое возможно…
— Я не знаю никаких молитв… — честно признался Стёпа.
— А чего тут знать-то? — ещё больше удивился Петруша. — Перед лицом смерти не важно, какими словами, красивыми или не очень, ты о помощи просить станешь. Крикнул, что есть голоса: «Господи, Боженька, помилуй! Господи, Боженька, родненький, спаси меня, погибаю!» Вот и молитва. А главное, сразу ведь и помощь подоспела, моргнуть не успел. Бог-то всегда рядом, всегда поможет, всегда утешит. Жалеет Он нас всех шибко… Понимаешь? И уж какой дурак Его о помощи просит, на то Он не смотрит и высших образований ни с кого не спрашивает.
Вот представь, проплывает сейчас мимо нас человек. А сам тонет, из воды один нос только и торчит, а он говорит таково: «Простите за беспокойство! Простите, что вашу беседу светскую прервать осмелился. Я к вежливости с детства приучен, но мои исключительные обстоятельства не позволяют сейчас ею воспользоваться! Не соблаговолите ли вы, милостивые государи, меня спасти, из пучины сей холодной да стремительной вытащить?»
Таким стилем он бы уже давно утоп! А мы бы так и сидели тут на ящике и глазами хлопали, всё пытаясь понять, чего он, собственно, от нас хотел?!
Вообразив эту сцену, Стёпа громко рассмеялся. Хотя тема была не очень-то смешной, а главное, и это мальчик прекрасно понимал, тонул здесь и не просил о помощи именно он — Степан. Хорошо, что Петруша вовремя подоспел… Слава Богу!
***
Ключевая часть повести — паломничество Петруши и Степана. Вдвоём они прошли по последнему земному, очень краткому пути Новомучеников — от Большого дома на Литейном проспекте, в подвалах которого репрессированных подвергали пыткам и допросам, и дальше, через Литейный мост, до красных стен тюрьмы «Кресты», где приговорённых расстреливали.
Символично и страшно, что именно тюрьма под названием «Кресты» стала голгофой для Новомучеников, которые прошли вслед за Христом до самого конца.
…С каждым шагом, приближающим его к «Крестам», Петруша становился всё слабее, будто это он, а не Симон Киринеянин нёс сейчас тяжёлый крест Господень на Голгофу.
Литейный мост, запруженный машинами, толпы людей, переходящих Неву, толкающих, спешащих, кричащих что-то, не развеивали впечатления, а только усугубляли его, нагнетали страшные ассоциации.
Осенний день с промозглым ветром, чёрные тучи, сгустившиеся над Невой, и скорбное трепетание сердца оживляли для Степана самые трагичные страницы Евангелия.
До «Крестов» дошли по набережной, а не тем путём, которым к тюремным воротам привозили заключённых. Фасад тюрьмы из красного кирпича выглядел буднично и ничем не отличался от других домов, которые стояли рядом с ним и глядели затуманенными окнами на Неву.
Корпуса для заключённых, построенные в форме двух крестов, находились в глубине территории.
Петруша провёл своей сухонькой сморщенной ладонью по пыльной стене, снял шапку и встал на колени, прижавшись лбом к кирпичам. Он горько плакал и шептал молитвы.
Степан присел на корточки и тоже прислонился к стене. Он не знал, как и о чём нужно молиться, в мыслях была растерянность и сумятица, сердце щемило от сочувствия к старичку, видеть его слёзы было так же больно, как слёзы матери. Стёпа не понимал, что делать: хотелось успокоить Петрушу, но одновременно мальчик чувствовал, что сейчас они находятся в самой главной точке их паломничества. У Голгофы. Перед этой болью все слова меркнут и обесцениваются.
«Дальше только небо, — подумал мальчик, прочувствовав всем своим существом промозглую холодность стены. — Не это, не чёрное. А бесконечное. С солнцем…»
И потом он понял, что тюремные кресты видели только те заключённые, которых здесь расстреляли. Которые, пройдя туннель, дошли до света и, простившись со своим истерзанным телом, вознеслись на небо.
***
Последние главы книги я дописывала на Страстной седмице Великого поста. Когда я сопереживала земным страданиям во имя Божие людей, живших в нашем городе чуть раньше, чем здесь стали жить мы, молившихся в храмах, в которых теперь молимся мы, наших соседей, наших единомышленников, мне стала ближе и понятнее Великая Тайна евангельских событий. И сколь тяжела была скорбь, столь же и безгранична радость от Воскресения Христова!
Несмотря на карантин и на то, что пришлось отказаться от драгоценного ночного богослужения, то была несравненная, самая счастливая Пасха в моей жизни!
— Иисус Христос, промучившись несколько часов, испустил дух, умер. Только вообрази этот ужас! Эту абсолютную скорбь и абсолютное отчаяние. Всё! Казалось, тьма победила. Всё! Надежды наши рухнули.
И вот, идём мы сейчас с тобой, а Литейный мост и дальше весь путь до «Крестов» — и есть крестный путь, Голгофа для многих мучеников, которые до конца за Христом пошли. Это на святой-то Руси такое случилось! Столько мучеников за святую православную веру кровь свою пролили! Казалось, что всё! Конец! Тьма победила.
Ан, нет! Воскрес Иисус Христос и смерть и тьму победил! Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?!
Такие невиданные до сей поры на Руси гонения на Православие: храмы разрушены, монастыри закрыты и разогнаны, священники и клирики сосланы, в лагерях умучены, убиты.
Казалось бы, что Православная Церковь растоптана, ан нет! Святые мученики в ризах, обновлённых своим подвигом, засияли ещё ярче, чем купола на храмах. И такой свет уже никакая власть земная погасить не в силах. Столько молитвенников у Престола Божия собралось и за Россию взмолилось! Это такая силища богатырская! Такая мощь! Такое войско Христово! За ним уже ничего не страшно!
