Сподвижники Ермака и их потомки на «государевой» службе в Сибири в XVII в.

Вопрос о судьбе ермаковских соратников- атаманов и казаков, ветеранов «сибирского взятия» до сих пор вызывает большой интерес и споры среди историков. Во многом это объясняется ограниченностью и отрывочностью сведений в сохранившихся до наших дней письменных актовых источников и преобладанием летописных и фольклорных материалов, в которых, главное место принадлежало преимущественно Ермаку. На это обстоятельство обратил внимание почти полвека назад видный ученый-сибиревед А.А. Преображенский, который справедливо заметил, что «Фигура бесстрашного атамана, наделяемого летописями выдающимися человеческими качествами, как-то заслонила собой его сподвижников … на чьи плечи легли неимоверно тяжелые ратные труды зауральского похода и первые шаги мирного освоения Сибири» [1].

С тех пор исследователи Сибири немало сделали по выявлению оставшихся в Сибири соратников похода Ермака и их потомков, участия их в событиях Смуты, изучению роли и вклада в последующий процесс присоединения и освоения громадного Сибирского региона. Сведение воедино, уже имеющихся и полученных новых данных, о пребывании ермаковских казаков в Сибири позволяет составить более полное представление об их составе, служебной деятельности, социальном положении, семейных связях и определить их место в сословно-социальной структуре формирующего сибирского общества и истории России в целом.

Обращение к указанной теме и рассмотрение поставленных вопросов приобретает особое значение в условиях непрекращающихся атак на Ермака и его сообщников, которые вопреки исторической правде и истине обвиняются в захвате чужих земель, истреблении коренных народов, насаждении чуждых российских порядков и других смертных грехах.

. Как уже установлено историками, большая часть дружины Ермака погибла в сражениях с отрядами Кучума, а также от голода и холода во время осады их в Кашлыке. Оставшиеся в живых, казаки вернулись на Русь, но часть их вскоре вновь прибыла в Сибирь уже в качестве служилых людей «по прибору» в составе правительственных отрядов под началом воевод В. Сукина и И. Мясного и других военачальников. Среди них был один из самых известных атаманов Ермака Иван Гроза, конные казаки, ставшие позднее сибирскими начальными людьми: голова тобольских служилых татар Черкас (Иван) Александров, прозвище Корсак, атаман пеших казаков Гаврила Ильин, тюменский атаман Гаврила Иванов, берёзовский атаман Алексей Галкин и другие «государевы» служилые люди.

О социальном и этническом происхождении их, как и самом Ермаке, и его дружинниках, можно лишь только догадываться и высказывать разные предположения, не отличающиеся, впрочем, большой достоверностью. Как известно, в «войске» прославленного атамана был весьма пёстрый, разнородный люд, именовавший себя вольными казаками, за которыми могли угадываться самые разные сословные и зтнические группы. Наряду с явным преобладанием в нем русских (великорусских) имен, встречались названия «черкас» и «корсак», которые имели как украинские, так и белорусские корни, выходцы из Литвы и даже Центральной Европы (Матьяш Угренин – венгр).

Более полно и достоверно в документальных источниках нашла отражение служебная деятельность ермаковских соратников, в судьбах которых нередко переплеталась борьба за установление русской государственности в Сибири, участие в бурных событиях Смутного времени и последующая служба в сибирской «государевой вотчине».

Особенно насыщенным разными событиями был послужной список казачьего атамана Ивана Грозы (Гроза Иванов), которого наряду с другим атаманом Иваном Кольцо, Г. Миллер называет «самыми видными» друзьями Ермака. По утверждению историка, они не только вместе участвовали во многих казачьих походах и сражениях, но и с известием о победе над Кучумом совершили поездку в Москву, где согласно летописному преданию, И. Гроза был даже пожалован шубой с царского плеча [2].

По возвращению в Сибирь, согласно челобитной его сына Гаврилы Грозина, подтверждаемой другими источниками, его отец атаман Иван Гроза, продолжил нести свою прежнюю службу. В составе правительственных войск с первыми сибирскими воеводами соратник Ермака участвовал в новых походах против хана Кучума и его многочисленных потомков, в результате которых, Кучума «погромил», городки его «взял», царевичей поймал и доставил в Москву. Наряду с этим ермаковский атаман «ставил» первые русские города: Тюмень, Тобольск, Тару, Томск и занимался их обустройством [3]. Известно, что в 1600 он вновь был в Москве, откуда привез с тобольским сыном боярским Василием Тырковым в Туринск для нового храма Бориса и Глеба «церковное строение всякое» [4].

В завершающий период смуты И. Гроза был направлен со станицей, состоящнй из 300 казаков для защиты Москвы от поляков и тушинского «вора». Его казаки отличились в походе молодого, но уже прославившегося полководца, боярина М.В. Скопина-Шуйского из Новгорода в Москву, сражались под Торжком, Переяславлем-Залесским, Александровской слободой. За взятие Стромынского острога в октябре 1609 г. и разгроме «воров и литовцев» под Москвой грозинские казаки заслужили особую благодарность воевод М. Скопина-Шуйского и Ф. Леонтьева. Вместе с атаманом сражался и туринский пушкарь Алексей Фролов, который в 1644 г. подтвердил участие Грозы в указанных боях [5]. В конце февраля 1610 г. казачий предводитель был направлен из Москвы в Верхотурье с грамотой В. Шуйского о поиске в Сибири беглых людей и возвращении их прежним владельцам. Как показали историки, этот весьма непопулярный указ не был реализован в сибирских условиях, где, как и на Дону, существовало негласное правило о невыдачи беглых своим хозяевам.

Возвратившись после окончания Смуты в Сибирь И. Гроза продолжил нести казачью службу головой конных казаков в Тобольске. В 1623 г. он проживал недалеко от Вознесенского храма на небольшой Никольской улице, населенной людьми различного статуса и занимал высокое служебное и имущественное положение в тобольском гарнизоне, о чем свидетельствует его значительный оклад жалования - 17 руб. 22 чети ржи, 3 пуда соли [6]. Однако в результате преобразований воеводы-реформатора Ю. Сулешева его хлебное жалование резко сократилось до 3 четей ржи. Причиной тому стало владение головой деревней-однодворкой и значительными сельскохозяйственными угодьями. В 1623 г. в его хозяйстве, расположенном на р. Башначе, имелось 12 десятин в поле, 2 десятины «средней» земли, 20 десятин перелога, 4 десятины «поскотиной» дубравной земли, «сенных покосов» на 300 копён за рекой. На его земле трудился половник Фёдор Павлов с женой, которые для работы нанимали ещё двух безземельных крестьян [7]. Наряду с пашней голова имел и «рыбные ловли» в указанной местности [8].

В источниках сохранились сведения о выполнении И. Грозой отдельных ответственных поручений. 10 мая 1624 г. с группой служилых он сопровождал с Тобольска в Тару ссыльных людей- шведа Павлика и немца Карабаима [9]. В мае 1626 г. вместе с тобольским сыном боярским Дмитрием Черкасовым руководил большой экспедицией служилых и торговых людей (600 чел.), с которой ходил на Ямыш-озеро, которое долгое время являлось главным центром соледобычи в Западной Сибири и важнейшим пунктом торговли с калмыками и другими народами. Наряду со сбором самосадочной соли он также получил наказ изучить вопрос о возможности строительства там постоянного острога и заведения пашни. Результаты исследования были представлены воеводе А.А. Хованскому и отправлены в Москву [10]. Атаман скончался в зрелом возрасте в 1635 г.[11]

Указанный выше его сын Гаврила Иванов Грозин начинал свою службу уже в Сибири. Согласно дозорной книге Тюмени 1624 г. Г. Грозин проживал вместе с другими жилецкими людьми на посаде и служил, очевидно, в этот период без пашни, поскольку сведения о занятии его земледелием в источниках не отмечены [12]. В 1623 г. им была подана челобитная на имя царя о назначении его атаманом конных казаков. В ней претендент сообщил, что служил в Сибири 42 года: «А преже до того он служил нам на поле у Ермака в станице с ыными атаманы». После «взятия» Сибирского ханства, по его словам, состоял в отряде тарского воеводы Андрея Воейкова, с которым «Кучюма на Обе реке погромили и его убили, и жены его и дети взяли» [13]. Как уже установлено, служилые люди нередко преувеличивали свои ратные заслуги, известно, что сам Кучум спасся, но его многочисленные жены, дети были пленены и в качестве знатных пленников отправлены в Москву, где с почетом были приняты царем Борисом Годуновым, одарившего их дорогими одеждами [14]. В правление тобольского воеводы М.М. Годунова Г. Грозин участвовал в походе на сына Кучума царевича Алея, который также потерпел поражение, а его семейство попало в плен [15].

Наряду с воинскими делами кандидат на атаманский чин указал на своё участие в строительстве Томска, Тюмени, Тобольска, Тары Пелыма, сборе первого ясака с кузнецких татар [16]. Как уже обращали внимание исследователи, приведенная им в челобитной последовательность в возведении сибирских городов не соответствует дате их возникновения [17]. Но точное название имен и фамилий воевод-градостроителей свидетельствует о достоверности указанных им сведений.

С учетом его ратных достижений царской грамотой от 27 февраля 1623 г просьба Г. Грозина была удовлетворена и он был назначен атаманом конных казаков с окладом 11 руб., 13 четвертей ржи и овса [18]. В новой грамоте от 23 января 1625 г. ему была дана прибавка к жалованию за его заслуги [19]. В окладных книгах 1630, 1641 гг. наряду с атаманским чином он был отмечен и как сын боярский с прежним окладом [20].

В 1630-1640 - е годы вместе с детьми боярскими Б. Аршинским и Д. Черкасовым атаман входил в число наиболее влиятельных представителей тобольской служилой верхушки. Подъячий Савин Кляпиков в своих изветах называл Г. Грозина и его товарищей «ушниками» воеводы П.И. Пронского, находившегося на воеводстве в 1639-1643 г., и не без оснований обвинял их в укрывательстве разного рода воеводских махинаций, в частности в фальсификации выборов атаманов [21].

Как и другие начальные лица Г. Грозин выполнял различные административные поручения. В 1630 г. он отвозил с группой ратных людей с Тобольска на Тару хлебное и денежное жалование служилым людям, 23 июня на пути следования на излучине Иртыша один из дощаников был разбит [22].

С его именем также связаны судебные дела сибирских воевод и других известных опальных лиц. 29 ноября 1645 г. с отрядом казаков атаман догнал сбежавшего из под стражи, замешанного в разных злоупотреблениях, бывшего нарымского воеводу И. Скобельцына, и вернул его назад. При этом вступил в конфликт с поддержавшим воеводу ссыльным дворянином Л. Плещеевым, будущим руководителем Земского приказа и, по словам последнего, якобы стрелял в него из пищали [23]. 25 июня 1650 г. по распоряжению тобольского воеводы был направлен на Самаровский ям для конфискации имущества жены томского второго воеводы И. Бунакова [24].

Атаман проявил себя и на дипломатическом поприще. В 1616 г. будучи ещё конным казаком он сообщил тобольским воеводам о приезде в Тюмень «калмацких» послов Четана и Байбагши. При этом указал, что тюменский воевода Федор Коркодинов этих послов «грабил и насилствовал» и поэтому Гаврила боясь «убойства» не поехал «в калмыки» вместе с оскорбленными посланниками [25]. В 1646-1647 гг. находясь уже в чине головы конных казаков, возглавил посольство к внукам Кучума царевичам Бугаю и Девлеткирею, постоянно совершающим набеги на русские владения. Не смотря на холодный прием русских послов им были собраны ценные сведения о положении в улусах Кучумовичей, численности подвластных людей, особенностях их кочевой жизни, торговле с бухарцами. Особенно важной была информация о снабжении царевичей оружием и боеприпасами, которыми, по мнению Грозина, снабжают кочевников бухарские купцы, а также о намерении Бугая вместе с калмыками и татарами воевать Тюмень, Туринск и их слободы [26].

И. Грозин, как и другие начальные лица, занимался земледелием, имел пашню на р. Курдюмке, которую к концу жизни передал Тобольскому Софийскому дому [27].

Ратную службу Г. Грозина продолжили его сыновья Иван, Борис, Василий и внуки. Сведений о их жизни и деятельности, в отличие от отца, сохранилось немного. Грозин Иван Гаврилов, очевидно, старший сын, в 1653 был верстан в место своего отца [28]. В 1659 г. он указан как сын боярский, который подписался под «сказкой» о службе «опальных» детей боярских Шульгиных, потомков известного казанского правителя Никанора Шульгина, сосланного в 1613 г. в Тобольск. В окладной книге денежного жалования1680 г. голова конных казаков Иван Грозин указан уже как умерший. Его сын Грозин Степан Иванов упоминается в 1696 г. среди детей боярских тобольского гарнизона с окладом 7 руб. [29].

Другой представитель этой династии Грозин Борис Гаврилов также служил в Тобольске сыном боярским, был головой конных казаков. В 1669 г. был послан в Бергамацкую (Красноярскую) слободу Тарского уезда на помощь тобольскому сыну боярскому Степану Кобылянскому. В 1670 г. сменив его на посту приказчика немало сделал по организации и устройству новой слободы на Иртыше. При нем был построен острог с башнями и надолбами, приказная изба, караульня, крестьянские дворы, заведена государева десятинная пашня [30]. В 1696 его оклад 4 руб., считался уже «выбылым» [31].

Третий сын Грозин Василий Гаврилов, как и его братья, имел чин сына боярского с окладом 8 руб. О нём известно, что 26 сентября 1672 г. он продал «скотину на убой» за 2 руб., 21 августа 1673 г. продал также «скотину на убой» за 2 руб. [32]. Его имя упоминается в окладной книге 1696 г. в том же чине и окладе [33].

Близким соратником Ермака был атаман Черкас Александров, (Иван Александров сын Корсак), имевший прозвище «Черкас». Его служебная деятельность также нашла достаточно полное отражение в летописных и других источниках. По мнению Р.Г. Скрынникова, именно Ермак послал Черкаса с 25 казаками с ясаком и вестью о победе над Кучумом и «сибирском взятии» в Москву, где царь Федор наградил казаков жалованием: «деньгами и кормом и выходными сукнами», а пленного татарского военачальника Маметкула удостоил торжественной встречей. Ч. Александров находился в Москве с лета 1583 г. по весну 1586 г., когда шло формирование новой экспедиции в Сибирь. Затем уже в качестве «государева служилого атамана» вновь отправился в Сибирь, с которой окончательно связал свою дальнейшую судьбу [34]. Покидая Москву, им был сделан вклад 80 соболей для поминания своих родителей в Чудов монастырь, которых позднее монахи продали за 50 руб.[35]

Черкасу со своими подчиненными довелось участвовать в строительстве ряда сибирских городов. В 1586 г. под руководством, посланных Москвой, воевод В. Сукина, И. Мясного и письменного головы Д. Чулкова, с оставшимися ермаковскими казаками он возводил первый город в Сибири –Тюмень [36]. В 1594 г. в составе большой экспедиции (1500 чел.) под началом воеводы князя А.Ф. Елецкого был направлен на строительство Тары, где руководил командой из 100 тобольских служилых татар [37]. Осенью 1595 г. с отрядом служилых татар прибыл в Берёзов и снял полугодовую осаду города от восставших остяков и самоедов[38]. В 1597 г. в составе сводного отряда служилых людей Тобольска, Берёзова и Сургута под руководством сургутского атамана Тугарина Федорова участвовал в строительстве Нарымского острога [39].

Атаман принимал активное участие в окончательном разгроме Кучума летом 1598 г. В ходе исторического похода воеводы А. Воейкова вместе с сыном боярским И. Беклемишевым и командой конных казаков осуществлял поиск поверженного правителя Сибири, и с помощью языков (проводников) ясачных волостей, обнаружил местонахождение Кучума. 20 августа участвовал с отрядом в решающем сражении с войском сибирского хана на р. Ирмени. 4 сентября вместе с тарским сыном боярским М. Глебовым был послан в Москву с отпиской А. Воейкова о победе над Кучумом [40]. Следующая служебная поездка в Москву состоялась зимой 1601 г., 29 мая с «литвином» Войтехом Кривитцким, стрельцами Петром Вятчанином, Заворохой Ивановым и двумя служилыми татарами был отпущен из Москвы с партией колодников, прибыл на Верхотурье 29 июля, наряду с ссыльными привез в Тобольск три государевы грамоты [41].

В конце XVI в. Черкас Александров упоминается как тобольский голова служилых татар с самым высоким среди начальных людей Сибири жалованием - 30 руб. деньгами и по 30 четей ржи и овса [42]. Назначению на этот пост он, очевидно, был обязан знанию татарского языка и опыту общения с коренными народами. В отличие от других начальных лиц тобольского гарнизона, Черкас обладал большей самостоятельностью и властными полномочиями: имел свой аппарат управления – татарскую съезжую избу с подьячими, толмачами, приставами. По этому поводу воевода Е. Бутурлин, не без преувеличения жаловался, что атаман «татар у него отнял и слушать его не велел, ибо Черкас принимал от него челобитную на воеводу и письменного головы» [43]. На своём посту голова находился не менее четверти века. Умер он не позднее конца первой четверти XVII в., поскольку в 1626/1627. на его месте указан Константин Частой [44]

Исследователи Е.К.Ромодановская и А.Т. Шашков выдвинули смелую обоснованную гипотезу о принадлежности Черкаса к первым создателям истории «Сибирского взятия». На основе текстологического анализа сибирских летописей они предположили, что он является автором казачьего «Написания како приидоша в Сибирь», переданного первому тобольскому архиепископу Киприану, на основании которого им был составлен Синодик для поминовения Ермака и казаков, «пострадавших за православие». Указывая на ценность этого источника А. Шашков заявил, что тобольский голова «изложил в целостном виде на бумаге историю сибирского похода Ермака и последовавших за этим событий, доведя их до 1587-1588 гг., когда по его мнению, завершилось покорение Сибирского «царства» [45].

Службу Ч. Александрова в Тобольске продолжили сыновья Дмитрий, Афанасий Ивановы Черкасовы, поверстанные в дети боярские; в 1640 г. оклад Дмитрия составлял 12 руб., Бориса - 10 руб. [46]. В 1630-начале 1640-х гг. братья Черкасовы входили в состав служилой аристократии, тесно сотрудничали с воеводами, выполняли важные поручения, связанные с посольскими и ясачными делами, обеспечением служилых людей жизненно важными «запасами», совершали дальние поездки. Нередко эти «посылки» были сопряжены с разными угрозами и большим риском для жизни.

В 1622-1623 гг. Дмитрий Черкасов возглавил посольство к калмыцким тайшам, его сопровождали тобольские служилые татары - «вож» и два «кашевара», и трое тюменских служилых людей. Цель миссии заключалась в «призыве» калмыцких тайшей «на государеве... земле не кочевати, и на государевы волости с войною не приходити», никого из российских подданных «не побивати и не грабити», и на том дать присягу. Успеха эта дипломатическая акция не имела: русские посланники были ограблены и не убиты лишь благодаря заступничеству одного из калмыцких правителей (тайши Зенгула, давшего шерть), о чем Дмитрий Черкасов и его товарищи поведали, добравшись до Тюмени в апреле 1623 г.[47].

В 1626 г. Дмитрий Черкасов с указанным выше атаманом Г. Ивановым руководил большой экспедицией, отправленной за солью на Ямыщ-озеро. По её завершению подал подробный «доезд» (описание) природной среды близ озера: состояния почвы, растительного и животного мира, т.е. условий необходимых для строительства там «жилого острога». Учитывая удаленность озера, расположенном в самом центре калмыцких владений, и сложную обстановку в этом крае в приказе Казанского дворца решено было острог на Ямыш-озере не ставить [48].

В следующем году Д. Черкасов ходил в «Киргизскую землю» для переговоров к воинственному князцу Ишею, где убеждал киргизских владетелей жить в мире, принять подданство московского государя и платить ясак, но его предложения были отвергнуты. Набеги енисейских киргизов на русские владения продолжались до начала нового столетия [49]. Во время восстания барабинских татар в 1628 г. атаман с посольством был послан воеводой А. Трубецким в «верхние волости» Тарского уезда приводить «изменников татар» к шерти. Ему удалось добиться у местного князца Когутая признания своих «вин и шатости» и вновь привести его людей под «высокую государеву руку» [50].

Служба Дмитрия Черкасова, очевидно, завершилась после необычайно тяжелого и во многом трагического похода в Мангазею. 13 июля 1643 г. он вместе с дьяком Григорием Теряевым с семьей, служилыми и торговыми людьми с хлебными запасами и промысловыми товарами был направлен морским путем в Мангазею на двух кочах, мало приспособленных для плавания по «Большому морю» [51]. Проложенный ещё в конце XVI столетия речной и морской ход от Тобольска в Мангазею составлял от двух до четырёх месяцев и был сопряжен с большими трудностями, опасностями и нередко жестокими испытаниями, которые не обошли стороной и экспедицию Теряева.

В Обской губе из-за сильной бури кочи потерпели крушение, но, не взирая на потерю судна, спасшиеся люди (около 70 чел.) на уцелевшем коче продолжили опасное плавание. «Против Черных гор у Столбовой реки» коч вновь попал в шторм и его выбросило на берег, где пострадавших ждали новые испытания. Местные жители – «самоеды» (ненцы) восемь недель осаждали отряд Теряева-Черкасова, который с трудом сумел отбить у них запасы продовольствия и часть сохранившихся товаров. 4 ноября участники экспедиции вынуждены были продолжить чрезвычайно тяжелый и опасный путь на нартах с собачьими упряжками. Через девять недель странствия по зимней студеной тундре, путники с большим трудом достигли устья р. Таз, где у них закончилось продовольствие: «стало нечего ни пить, ни есть». От голода и холода умерло человек «с пятдесят», в том числе, две дочери, племянник и дворовые люди дьяка. Совершив ещё с большим трудом изнурительный десятидневный поход вверх по Тазу, дьяк и его спутники не в силах идти дальше вынуждены были совершить стоянку против «Леденкина шара».

Движение в Мангазею продолжили самые закаленные и выносливые - Черкасов с небольшой группой казаков. Преодолевая огромные трудности и лишения, от голода, дорогой «ели ременья и камасы» (шкуры с оленьих ног), а затем и ездовых собак, потеряв трёх товарищей, спустя шесть дней они сумели достичь промыслового Сухарева зимовья. Крайне оголодавшие и изнеможенные люди лежали в нём трое суток. Здесь их нашел, высланный мангазейским воеводой князем П.М. Ухтомским на выручку, отряд служилых людей, во главе с сыном воеводы Федором.

Пришедшим на помощь спасателям удалось также найти у Леденкина шара оставшихся живых людей дьяка, который по дороге умер, его жену и шесть человек. Последние, находясь на открытой зимней стоянке, в ожидание помощи, чтобы не умереть от голода вынуждены были питаться телами умерших, по их словам, «от великой нужи постели (оленьи шкуры) и ременье и испод лыж-камасы и собак, и людей мертвых ели». Лишь 14 января (т.е. спустя полгода!) с большими усилиями остатки отряда Теряева – Черкасова добрались до Мангазеи [52]. Так завершился тяжелейший, полный драматизма арктический переход в «златокипящую государеву вотчину».

Неизвестно как сложилась дальнейшая судьба Д. Черкасова, в имеющихся в нашем распоряжении окладных книгах Тобольска его имя не прослеживается. В именной книге тобольских служилых людей 1651 г. указан конный казак Василий Дмитриев сын Черкасов с окладом 5 руб., который, по видимому, являлся его сыном [53].

Брат Дмитрия Черкасова Афанасий Черкасов состоял в Тобольске атаманом новокрещенных татар, он также участвовал в нескольких походах. В 1640 г. был приставом при послах калмыцких контайши Урускае и Ноеде [54].

Третий брат Борис Черкасов известен как приказчик верхотурских пашенных слобод. 4 ноября 1642, находясь на приказе в Тарханском остроге сообщил в Тобольск воеводе Г.П. Борятинскому о появлении «колмацких воинских людях» на р. Емуртлы с неизвестными ему намерениях [55]. В 1652-1653 гг. будучи приказчиком Мурзинской слободы, выступил с предложением о строительстве новой слободы на землях соседней Краснопольской слободы и начал её возведение. По этому поводу верхотурский воевод Л.И. Измаилов жаловался в Тобольск, что Б. Черкасов не дожидаясь государева указа «своим самоволством» сманивает из других слобод крестьян, в том числе и беглых, из Тагильской слободы и заселяет их по рекам Сапе и Реж [56].

Продолжительным, наполненным разными событиями был жизненный и ратный путь возможного сподвижника Ермака тобольского казачьего атамана Ивана Дурыни. Его служба в Сибири в составе стрелецкого войска отмечена источниками в самом начале XVII в. В грамоте Бориса Годунова от 21 ноября 1601 г. верхотурскому воеводе князю М.Д Львову и письменному голове У.В. Новосильцеву сообщалось, что с Москвы на Верхотурье отпущен тобольский стрелец Ивашко Дурыня, находившийся в столице с каким-то поручением [57]. 6 апреля 1604 г. он также привез грамоту с Москвы на Верхотурье о «выборе» (наборе) охочих людей в сургутские стрельцы и казаки [58]. В 1610 г. И. Дурыня со служилым И. Пошехонцем «с товарищи» вез с Соли Вычегодской 7500 руб. для закупки хлеба «на Верхотурье» и отправлении его в Тобольск [59]. Выполнение такой ответственной миссии могло быть поручено лишь начальным людям, очевидно, к этому времени он был уже атаманом стрельцов или казаков.

Иван Дурыня, как и Иван Гроза, и другие ермаковцы, принимал непосредственное участие в освобождении Москвы от польских захватчиков и других «воровских людей». В 1612 г. во главе челобитчиков он обратился в 1612 г. к руководителям Второго ополчения с просьбой предоставить Успенскому (Знаменскому) монастырю земли близ Бегишевых гор и на р. Вагае, в том числе и свою землю. В своей челобитной казаки указали, что «служили под Москвою и всякую нужу терпели с боляры и со князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким с товарищи тобольского города атаман Дурыня с товарищи, чтоб их боляры пожаловали для их старости за их службы и за раны, где б при смертном часу головы свои преклонить к монастырю» [60]. По просьбе казаков монастырю были выделены жалованные грамоты на землю, 20 руб. денег и «государева» денежная руга для 12 казаков [61]. Сам атаман имел заимку на р. Вагае и на озере Бегишево с островом в 50-ти верстах от города, которая по его «даче» отошла к монастырю.

Сохранились другие сведения об его долгой службе и жизни в Сибири. 30 июня 1618 г. он привез с Москвы грамоту в Тобольск о принятии мер, запрещавших русским торговым людям и иностранным купцам вести торговлю с Мангазеей морским путём [62]. В возрасте около 100 лет атаман постригся в монахи в Тобольский Знаменский монастырь. Умер бывший атаман, очевидно, в начале 1620- х годов. В 1624 упоминается его жена, вдова Марьица, которая жила «позади Новой улицы против острога» [63].

Иван Дурыня явился основателем большого рода тобольских служилых людей, оставивших свой след в истории Сибири и России. Его преемником стал казачий атаман Корнило Дурынин. О нем известно, что в 1623 г. с посольством уфимского сына боярского В. Волкова он отвозил «шертовальную запись» (присягу на верность русскому царю) калмыцкому тайше Мангиту [64]. В 1626 г. вместе с другими начальными людьми был расспрошен в тобольской съезжей избе о возможности строительства на озере Ямыш постоянного острога, заведения там пашни и торговли с калмыками [65]. В 1636 с дьяками Саввой Есиповым и Никитой Леонтьевым дал «дачу» соборной церкви Софийского дома - украшение («цата чеканная меншая позолочена») к чудотворной иконе София Премудрость Божья [66].

Сыновья атамана - Василий и Михаил Корниловы в 1649/1650 и последующие годы служили в Тобольске конными казаками с хлебным окладом 6 четей с осминой ржи, 4 чети овса, 2 пуда соли, в 1668 г. они упоминаются как рейтары [67].

Несомненным авторитетом в тобольском гарнизоне пользовался сподвижник Ермака, атаман пеших казаков Гаврила Ильин. В 1626 г. старые казаки его сотни выступили против назначения у них головой сына боярского Богдана Аршинского и добились того, чтобы во главе их по прежнему оставался атаманом Гаврила Ильин. В своей челобитной на имя царя они сообщали, что «служат в Сибири в Тобольску от Ермакова взятья лет по сороку и по пятидесяти с атаманы, а не с головою» и «их де о том , что ведать Богдану Аршинскому челобитья не было»[68]. Правительство пошло навстречу их просьбе, казаки этой станицы перешли под управление Б. Аршинского лишь через 13 лет, после смерти Г. Ильина [69].

Не взирая на преклонный возраст, атаман Ильин участвовал в походах против воинственных соседей, посольствах к их правителям и совершал дальние поездки в Москву. В 1635 его сотня разгромило ойратов и сняло осаду с Тары. В 1636 г. был послан к калмыцкому князю Талай-тайше, чтобы решить вопрос о тюменском полоне. Желая показать свою силу, Талай взял его в поход против кочевников Казачьей орды. После их разгрома правитель хвастался, что может набрать 200 тыс. воинов и пойти войной на русские города. На что Гаврила якобы ответил, что его войско, не доходя до государевых городов, «пропадет как мошка». Рассердившись на дерзкий ответ атамана, Талай приказал «разметать» предоставленную ему избу [70]. 4 октября 1639 г. атаман прибыл в Москву и подал воеводскую отписку в Сибирский приказ о текущих делах и результатах посольства калмыцкого посланника Уруская [71]. После его смерти (около 1639) атаманом был назначен Остафий Антонов.

До глубокой старости находился на «государевой» службе (лет с 80 и болши») один из участников похода Ермака Никита Брянцев [72]. В 1625 он указан сыном боярским в «литовском» списке в Тобольске с окладом 8 руб. [73]. В 1659 г. находился в «посылке» в Москве, 11 августа подал в Сибирский приказ воеводскую «отписку» о ссылке тобольского стрелецкого и казачьего головы Я. Шульгина с семьёй в Якутск [74]. По словам его сына Василия, Никита Брянцев умер глубоким стариком в Тобольске в 1666/67 г. [75] .

Василий Никитич Брянцев продолжил службу своего отца. В 1668 г. он упомянут среди тобольских рейтар «нового строя», в последующие годы указан как сын боярский. В 1672/1673 г. находясь «на приказе» Нижней Ницынской слободы получил «памяти» (предписания) о сыске каких-то «воров и зажигальщиков» и учинении допроса ницынских пашенных крестьян, обвиненных в самовольном заселении Угецкой слободы [76]. В апреле 1673, очевидно, с родственником Гаврилой Брянцевым явил в тобольской таможне 15 четей ржи на 15 руб., предназначенные для продажи в слободе [77].

Другой представитель этой династии Лев Васильев Брянцев – возможно, сын Василия Никитича, также состоял на службе сыном боярским в Тобольске с окладом 13 руб. (1696) [78] .

Немало потомков соратников Ермака сохранили память о жизни и деятельности своих предшественников, которая передавалась из поколения в поколение. 14 июня 1681 г. кузнецкий конный казак Кирилов Алексей сообщил на «розборе» (военном смотре) что «прадед мой был новгородец посадник, а из Новагорода от гнева сошел на Великий Устюг, а с Устюга в Пермь Великую и как шел с Волги атаман Ермак Тимофеевич и деда моего взял собою в Сибир и с помощие божею Ермак Тимофеевич Сибир с ратными людьми взял и служил дед мой на Верхотурье и в Туринском и на Тюмени и в Тобольском двенадцат лет и по челобитью томских служилых и всяких чинов людей за малолюдство взят в священство, а отец мой Кирило Меркурьев служит великому государь со 149 году (1641) в таможне в приказе в Томском и в Нарыме и в Кузнецком, а я Алешка верстан в 188 году (1680) на выбылое место Андрея Вертелецкого и верстал меня столник и воевода Иван Ильич Давыдов» [79].

Приведенная выше «сказка» А. Кириллова подтверждается рядом других документальных источников. Известный сибирский историк Д.Я. Резун на основе изучения томских окладных книг выдвинул предположение не лишенное оснований, что прадед А. Кириллова бежал из Новгорода из-за опричного похода Ивана Грозного в 1571 г, его возможное имя Мишка Андреев Новгородец, который в 1624 г. упоминается пешим казаком в Томске с окладом 4 руб. с четью [80]. Его близкий родственник Меркурий Левонтьев в окладной книге 1630/31 г. значился попом Богоявленской церкви, получал 8 руб. годового жалования [81]. Установлено также, что в 1631 г. Меркурий был послан с воеводой, князем И.М. Волконским в Кузнецкий острог, где стал священником местной Преображенской церкви. В кузнецких окладных книгах М. Левонтьев указан среди ружников с окладом 8 руб., 6 четей ржи, 4 чети овса, пуд соли [82]. Его сын Кирилл Меркуров с 1640 г. служил подьячим в таможне Томска и Нарыма, а в 1670-е годы состоял подъячим съезжей избы в Кузнецке; в 1673, 1680 г. его оклад составлял 16 руб., 16 четей ржи, 16 четей овса, 4 пуда соли [83]. Вместе с ним указан, очевидно, его брат - пушкарь Ивашка Меркурьев, оклад которого составлял в 1673 г. 4 руб., 5 четей с осминой ржи, 4 чети овса, 2 пуда соли, в 1680 г. - 5 руб., 3 чети с осминой ржи, 4 чети овса, пуд соли [84].

Соратники Ермака и их потомки встречаются и в других городах Сибири. В 1703 г. в челобитной, поданной по поводу поверстания в дети боярские, енисейский служилый человек Василий Галкин утверждал, что его прадед Алексей Галкин служил с Ермаком, затем после «сибирского взятия» более 30 лет был казачьим атаманом в Березове и погиб в Мангазейском уезде в бою с «иноземцами», а его дед Иван и отец Алексей Галкины служили по Енисейску в детях боярских. Ту же родословную и потому же поводу приводил и недоросль Никита Алексеев Галкин в 1690-х гг. [85].

Использование новых архивных данных и литературы позволяют не только подтвердить приведенные в челобитной свидетельства о близких родственниках Василия Галкина, но и значительно расширить представления об их служебной деятельности в Сибири.

О прадеде Алексее Галкине известно, лишь то, что в мае 1610 г. с сыном боярским Петром Албычевым он сопровождал из Москвы в Верхотурье ссыльного Федора Старово и «литву» Станислава Гронского «с товарищи», всего 9 человек, которых велено было затем доставить в Тобольск [86].

Дед Василия Галкина Иван Алексеев Галкин, начинал свой ратный путь в Берёзове конным казаком, за «отцову службу» был поверстан в атаманы и переведен в Енисейск, где указан сыном боярским и атаманом в конце 20-х годов XVII в. Известно, что 25 сентября 1629 г. атаман с будущим известным землепроходцем Петром Бекетовым подал челобитную о трудностях несения службы в Енисейском крае и освобождении их от дополнительной повинности - перевозки хлебных запасов из Маковского острожка в Енисейск, предназначенных для экспедиции воеводы Я. Хрипунова и Красноярска. [87].

Источники сохранили немало свидетельств несения его нелегкой государевой службы на Енисее и других реках Сибири. В феврале 1629 г. он возглавил поход служилых людей (40 чел.) на тубинского князца Сойта, люди которого убили трёх казаков и отказались платить ясак. Совершив полуторамесячный поход на лыжах отряд И. Галкина обнаружил кочевья Сойота и его союзника Кояна. По словам Г. Миллера, возвеличивавшего нередко успехи русских в Сибири, безуспешные переговоры с ними завершились столкновением сторон. В ходе боя стрельцы одержали победу, захватили много пленных, но десять человек получили тяжёлые ранения. На обратном пути объединенные силы Кояна и Сойота пытались снова разгромить русских пришельцев. Но стрельцы вновь дали отпор. Соорудив из нарт и лыж круг, они пять дней отражали их приступы и не потеряв, и не бросив при этом ни одного человека, по словам Г. Миллера, «возвратились с большой славой в Енисейск» [88].

Летом 1630 г. атаман Галкин с десятником Михаилом Шориным и служилыми людьми совершил поход в Канскую землю, уже объясаченную красноярцами, где по словам, подавшего на них жалобу красноярского воеводы А. Акинфова, они без его ведома «самоволством» «ясачных людей побили и пограбили, и жен и детей их в полон поимали» и «государев недоборной ясак пять сороков взяли» [89].

Зимой 1630 г. И. Галкин был послан со стрельцами «нартным ходом» на Ленский волок, где на р. Куте поставил острожек, весной его казаки спустились на стругах на р. Лену и поставили первый в Якутии Ленский острог, ставший со временем центром обширного разряда [90]. Летом и осенью 1631 г. его отряд совершил новый поход в Якутскую землю, откуда вернулся с огромным количеством ясачной пушнины (2600 соболей), собранных на р. Лене и Алдане.

За открытие «новой землицы» и первый сбор ясака с якутов (на 258 руб. по енисейской оценке и 716 руб. 28 алтын по московской) был награждён «сукном англицким», десятью рублями и повышением денежного жалования [91]. В 1630 г. его оклад составлял 16 руб., 14 четей ржи, 8 четей овса, 2 пуда соли, в 1632, 1636 гг. - 18 руб. 14 четей ржи, 8 четей овса, 2 пуда соли, в 1643 г.- 20 руб., 16 четей ржи, 10 четей овса, 2 пуда соли и был самым высоким среди служилых людей енисейского гарнизона [92].

В 1632-1636 г. действуя совместно с отрядом П. Бекетова атаман сумел объясачить основную часть Центральной Якутии и собрать сведения о населении и природных ресурсах края [93]. В 1648 г., получив жалование на два года вперёд, был направлен с отрядом в Ангарский острожек для сбора ясака поиска драгоценных металлов, а также проведать путь «до монгольского царя Цысана [94]. Под его руководством служилые люди возвели на р. Баргузин одноимённый острог и собрали первый ясак с бурят; часть казаков была направлена на р. Селенгу у для поисков отряда пропавшего отряда сына боярского И. Похабова [95].

И. Галкин не только успешно занимался сбором «государевой» ясачной пушнины и возводил новые остроги, но и был в числе крупных промышленников-предпринимателей, снаряжавших за свои средства экспедиции промышленных людей в охотничьи угодья. По данным П.Н. Павлова в 1635 г. нанятые им люди (покрученники) добыли ему 630 соболей. В июне 1638 г. пинежанин, предприниматель Сухан Иванов взял у него 6 покрученников с ужинами (снасть и продукты питания), с обещанием отдать часть добытой пушнины. В этом же году он приобрел у якутов 1162 соболя, соболью пластину, 11 шуб, 65 лисиц и 2 лисьи шубы на деньги, товары и муку, выделенную для питания аманатов (заложников) [96].

Наряду пушной торговлей И. Галкин занимался сельскохозяйственным производством. В его хозяйстве, ведущим, очевидно, с братом Осипом, в 1639 г. было шесть лошадей, 240 десятин земли, но не все они были заняты посевами. В 1685 г. были засеяны озимыми и яровыми 21 десятина и 16 десятин рожью [97].

Блестящий знаток истории колонизации Сибири С.В. Бахрушин с присущим ему литературным талантом дал яркую характеристику атаману, назвал его «одним из самых выдающихся енисейских служилых людей … Иван Галкин, предпримчивый, смелый, жадный до наживы, неутомимый исследователь и завоеватель «новых землиц», типичный русский Писарро…» [98].

И. Галкин проявил себя не только как опытный администратор, удачливый «государевый прибыльщик» и хищный частный предприниматель, но и ловкий и хитрый делец, умело устраняющий своих конкурентов и устраивающих на их места своих родственников. Он немало содействовал назначению атаманом по Енисейску своего брата Осипа Галкина, бывшего гулящего человека. Не взирая на его неслужилый статус и отсутствие определенных заслуг в 1634 г. последовал указ о верстании Осипа в атаманы на место авторитетного в гарнизоне Максима Перфильева, что вызвало недовольство енисейских ратников, породившее коллективную челобитную. В ней служилые люди справедливо указали, что ему «государевы службы не за обычай» и что он «не в котором городе в стрелцахи в казаках не бывал и никаких государевых служеб не служивал» [99]. Однако их жалобы в Москву были умело дезавуированы действиями обеих братьев путем получения новой «прибыли» и подкупа московских приказных лиц. В 1636/1637 г. О. Галкин привез в Москву ясачной пушнины на сумму 1 038 руб. 23 алтына 2 денги, кроме того он собрал десятинной пошлины и приобретенных в казну мехов на сумму 7 803 руб. по сибирской оценке, благодаря чему сумел сохранить незаконно полученный атаманский чин [100]. В 1640-1641 О. Галкин был уже приказчиком Ленского (Якутского) острога, где вскоре был убит восставшими якутами-кангаласцами.

О своей преемственности и причастности к ермаковским казакам - «покорителям Сибири» заявляли и другие служилые люди. Нередко это использовалось в целях удовлетворения своего материального положения и повышения социального и военного статуса. В 1640 сургутский атаман Кузьма Васильев Горбунов находясь в Москве с ясачной казной подал челобитную в Сибирский приказ о передаче ему денежного и хлебного оклада умершего атамана Т. Федорова. В ней он сообщил, что «служил … отец мой в Сибири с Ермаком с тех мест, как бог поручил Сибирь под твою государеву руку» [101]. Сам Кузьма нес конную казачью службу в Таре с 1614 г. и неоднократно участвовал в стычках с калмыками [102]. Как свидетельствуют окладные книги жалования в 1625/26, 1630 г. он состоял в «литовском списке» с окладом 7 руб. с четью, 5 четей ржи, 1 четью круп и толокна [103]. В 1633/34 г. был переведён в Сургут на «выбылое место» атамана Зубакина, которое составляло 7 руб., 8 четей с полуосминой ржи, чети круп, чети толокна и 2 пудов соли, что, явно не устраивало Кузьму. Он небезуспешно добивался назначения на место атамана Т. Фёдорова, получавшего 15 руб., 13 четей ржи, 3 пуда соли. В своей челобитной Кузьма указал, что ввиду болезни Федорова он исполнял его обязанности в течении пяти лет с прежним окладом и потому «обнищал и задолжал великим долгом», в связи с чем просил увеличить ему жалование. Его просьба, после проверки указанных им сведений, была удовлетворена [104].

В апреле 1647 г. бил челом царю с просьбой о верстании его казаком в конную службу по «литовскому списку» тобольский отставной певчий дьячок Ульян Казьмин (Кузьмин). Он также сообщил, что его дед - Шемелин Семен Федоров «служил тебе государю из давних лет. А пришел в Сибирь с атаманьями с Ермаком Тимофеевым с товарыщи в казаках, и Сибирь тебе, государю очистил и кровью своею взял за саблею»[105]. По данным выдающегося археографа, обозревателя Сибирского приказа Н.Н. Оглоблина Семен Шемелин достиг звания атамана, принимал участие в событиях Смуты на стороне на царя Василия Шуйского и был убит «на приступе» Тулы, где был осажден И. Болотников со своей армией [106]. Просьба Кузьмина была учтена, в 1648 г. он значился в тобольском гарнизоне конным казаком с окладом 7 руб., 6 четей ржи, 4 чети овса, 2 пуда соли [107].

В 1668 г. тобольский рейтар Иван Ясырев подал челобитную, где утверждал, что его дед Григорий Ясырь «служил … с Ермаком вместе конную службу, а отец мой Федор Ясырев служил … после деда моего лет с 70 и болши в конной же службе» [108]. Прозвище Ясырь указывает, что Григорий до Сибири побывал, очевидно, в каком-то плену. Григорий Ясырь впервые упоминается в 1599 г. в Тобольске конным казаком [109]. В 1623 г. вместе с сыном Федором владел двором, пахотной землей, поскотиной и сенокосами в районе озера Абалак (1623). Умер Григорий после 1627/28 г. [110]. Его возможный родственник Федор Ясырь упоминается в исторической литературе как казачий сотник Исетского острога, который в 1671 г. был бит кнутом как бунтовщик [111]

К ермаковским соратникам возможно принадлежал сургутский казачий атаман Тугарин Федоров. По данным В.А. Александрова, в 1626 г. он просил отставки из-за полученных ран и увечий, а на свой оклад, составлявший 15 руб., 15 четвертей хлеба, просил приверстать двадцатилетнего сына Петра. О себе сообщил, что службу в Сибири начал в 1591 г., вместе с другими служилыми людьми принимал участие в строительстве Пелыма в 1593 г., в следующем году - Сургута, где был атаманом конных казаков. В 1598/99 г. ходил за ясаком на р. Томь, в 1599-1601 − на р. Енисей, разведывал «новые землицы», взимал ясак с селькупов и енисейских остяков, основал Кунгопский (Кетский) острог. Известно также, что в 1602 г. он был первым приказным в Кетском остроге.

После 1604 г. атаман был послан с ясачной казной Москву, где стал участником многих событий Смутного времени, борьбы царя Василия Шуйского с восстанием И. Болотникова, сражений с польским войском. В составе полка М.В. Скопина –Шуйского сражался в 1607 г. под Калугой, затем в полку И. В. Бутурлина – «на Лихвинской засеке», под Москвой бился с «польскими и литовскими людьми и русскими воры бился явственно и многижды был ранен» [112].

На заключительном этапе смуты атаман был вновь направлен в Сибирь и продолжил службу в Сургуте. В 1611 г. находясь вновь в Москве вместе с казаком П. Колпашником, предложил снести Нарымский и Кетский остроги, и «поставить город» на более высоком месте у устья р. Кети, где «место угоже, и крепко и рыбно и пашенка невелика есть и лугов много». Однако его инициатива не нашла поддержки у сургутского воеводы, заявившего на основании проведения новой разведки, что это место «поимает водою» [113].

Атаман пользовался авторитетом и уважением в Сургуте, в 1626 г. он входил в состав комиссии, расследовавшей возникший конфликт между воеводами Н.Е. Пушкиным и Б.И. Белкиным, завершившийся заменой обоих наместников. В 1630 г. Т. Федоров по-прежнему упомянут как сургутский казачий атаман с прежним окладом.

В числе ермаковских казаков источники упоминают Козарина Тарха, Леонтьева Юрия, Болдыря Савву, Вышата Льва и других соратников. В 1586 г. находясь в Москве, указанные лица внесли в Чудов монастырь денежный вклад в разных суммах и соболей для поминовения своих родителей и «убиенных (ермаковских) казаков» [114]. Но они, по видимому, не вернулись обратно в Сибирь, поскольку их имена не упоминаются в именных списках и других делопроизводственных материалах сибирских городов.

Таким образом, войдя в состав правительственных войск, и связав свою дальнейшую судьбу с Сибирью, бывшие соратники Ермака не растворились в ней бесследно, а стали заметными фигурами в сибирском служилом мире, а их потомки заняли почетное место в среде местной служилой аристократии. Их высокое положение в сибирском «войске» во многом было обусловлено не только наличием боевого опыта, полученного в борьбе с Кучумом, участием в Смуте и освобождении страны от врагов, но и упорной созидательной деятельностью в процессе открытия, присоединения и начального хозяйственного освоения необъятных просторов будущей Азиатской России.

Являясь надежными проводниками правительственных указов они немало сделали в деле возведения первых городов и острогов за Уралом, заведении пашни, организации промыслов, обороны новых русских владений, установлении контактов с коренными жителями и посольских связей с другими народами. Многие из них стали основателями сибирских служилых династий, представители которых продолжили их нелегкую службу и внесли немалую лепту не только в дальнейшее развитие Сибири, но и в сохранение исторической памяти в освещении событий «сибирского взятия», дошедшую до наших дней.

Каменецкий Иван Павлович, кандидат исторических наук

---