Как появились оккупанты
Перед войной Коля Пушкин окончил шестой класс Замятинской неполной средней школы. Из троих братьев был младшим. Старшего, Василия, после окончания Ржевского техникума товароведения льна, призвали в армию. Средний, Константин, окончивший Калининский пединститут, учительствовал в Рождественской средней школе.
Отца, участника Первой мировой войны, в армию не взяли. У него была «бронь». На станции Осуга Павел Иванович заведовал льняными складами, они относились к оборонной отрасли. Мама Евдокия Дмитриевна работала в колхозе.
Война дала знать налетами вражеских самолетов, проводами парней и мужчин на фронт. В третьей декаде июля 1941 года в Осугу приехала группа чекистов из Калинина. Стали формировать истребительный отряд. Записались 23-25 человек. Павла Ивановича назначили заместителем командира, Николая зачислили в разведчики. Кроме него, из мальчишек в отряде оказалось еще пятеро.
- Каждому выделили по канадской винтовке и по двадцать пять патронов, - вспоминал Николай Павлович. - Часть винтовок оказалась неисправной. Их отдали в ремонт специалистам станции военно-технического поезда. Чекисты успокаивали: «На передовой вам воевать не придется. Ваша главная задача ловить диверсантов»…
28 сентября немецкая авиация разбомбила на станции несколько эшелонов с красноармейцами. А 30-го бомбы попали в дом Пушкиных (третья у крыльца зарылась в землю, не взорвавшись), и винтовки «погибли» вместе с домом. 4 октября отряд раздробился на мелкие группы. Предписывалось рассредоточиться в местах проживания или у родственников. Семья Пушкиных, отец, мать, Николай, а также еще один человек, фамилию которого он забыл, отправилась на повозке в Голышкино.
- Двадцать пять километров мы ехали пять суток. Мирное население через ржевский мост военные не пропускали. По нему сплошным потоком двигалась наша отступающая армия. Люди, повозки, машины, орудия, танки…
Отец сказал: «Надо ехать правым берегом Волги». Остановились напротив деревни Горчаково. В ней жили две родные сестры моей мамы. Стали громко их звать, они нас услышали. Телегу переправили на лодке, лошадь Волгу переплыла. Немного отдохнув, пешком отправились в Голышкино. В этой деревне я родился, в ней жили, по линии отца, дедушка Иван и бабушка Татьяна. До переезда в Осугу я учился здесь, в начальной Першинской школе. Работая на станции, отец построил в Голышкине дом. В нем мы и поселились. Отдыхать не пришлось. Часть наших бойцов и командиров скопились у Горчакова. Я и отец перевозили их на лодках. Голышкинские женщины варили им картошку, а отец давал ориентировку, как выходить из окружения. Безопасный путь лежал через военный аэродром, что был в трехстах метрах от деревни, и дальше, через Опекаловский лес и Клемовское болото, в сторону Луковникова. На аэродроме, в земляных капонирах, оставались наши самолеты. «Надо их сжечь, чтобы не достались врагу», - решил отец. Три исправных И-16, прозванных летчиками «ишачками», мы сожгли. Неисправные бомбардировщики ТБ-7 не тронули.
Немцы появились в Голышкине 14 октября. Первый отряд - на мотоциклах. Солдаты в плащах грязно-зеленого цвета, касках, с автоматами на шее. Наглые, самоуверенные. Некоторые без остановки проследовали на Першино. Те, что остановились в Голышкине, забегали по дворам, отстреливая живность. Развели костры, стали варить мясо, пить шнапс. Один, достав из кармана губную гармошку, заиграл и запел: «Вольга, Вольга, мутэр майнэ!». Отец возмутился: «Какой негодяй! Чужую реку считает матерью…».
Тут же он предупредил односельчан, что оккупанты начнут искать продукты. Картошка была зарыта на огородах. Забегая вперед, скажу: зимой она не даст помереть нам от голода. В Голышкине появился староста, местный житель Илья Матвеевич Лебедев. Он не выдал ни одного односельчанина, сочувствующего советской власти, предупреждал о возможных обысках. Видимо, ощутив это, немцы назначили другого старосту. Тот изо всех сил выслуживался перед оккупантами. После освобождения района арестуют обоих. Потом всю жизнь я буду ощущать, что с Лебедевым обошлись несправедливо.
В разведке
Николай Павлович долго молчал, собираясь с мыслями.
- Отец начал посылать меня в разведку. Маршруты были разные: Ржев, Осуга, Сычевка… До Ржева от Голышкина два километра. На стенах домов объявления: «Кто укроет у себя красноармейца или партизана или снабдит его продуктами, или чем-либо поможет, карается смертной казнью через повешение…» В кармане у меня аусвайс с отметкой, что я направляюсь для обмена вещей на продукты. Я запоминал, где немецкие укрепления, пушки, танки. Поменяв на рынке домашнюю одежду на соль, пешком возвращался в Голышкино. А до Сычевки и обратно добирался товарным поездом. Оккупанты дозволяли мирному населению такие поездки, но, опять же, при наличии аусвайса и отметки в нем. После войны, отец мне сказал, что в Быховой Слободе, находился наш радист с рацией, имевший связь с разведотделом армии. К нему, как я сообразил, и ходил отец.
8-9 января 1942 года наши 39-я и 33-я армии приблизилась к Ржеву. Переправившись по льду через Волгу, двинулись к Вязьме, дойдя почти до Сухиничей. В тылу, возле Ржева, осталась 4-х километровая дыра. Ее немцы быстро «заткнули».
Еще в октябре 1941 года на «ветке» Ржев-Вязьма наши, отступая, бросили несколько бронепоездов. Враг начал их использовать. Разведать, где они находятся, предстояло мне и Саше Купцову, который жил на станции Осуга. Саша был на два года старше меня и, как я потом узнал, приходился племянником Зое Иосифовне Михайловой. В семидесятые годы станет первым секретарем Старицкого райкома партии…
С Сашей мы прошли по маршруту: Осуга, деревни Рогчево, Петраково, Пашки до разъезда Помельница. Помню, большую помощь оказал нам Михаил Сахаров из деревни Рогачево. До оккупации он был начальников водозаборной станции на реке Осуе. Сахаров рассказал, как обойти вражеские посты. На разъезде мы обнаружили сдвоенный бронепоезд, из него немцы обстреливали наши части. Возвращаясь через совхоз «Вораксино» Смоленской области, зашли в деревню Вашутино, где жил отцовский приятель и связной Петр Калистратов. Он дал мне салазки, привязал на них заднюю часть туши немецкой лошади, предупредив: «В мясе две гильзы с донесениями». После этого Саша направился в Осугу, а я взял курс на Ржев.
В деревне Шеломово меня остановили два полицая. «Что везешь?» «Да вот, - говорю, - немного ржи и конину». Кусок мяса показался им тяжелым, они его не тронули, а на мои валенки обратили внимание, приказав их снять. Мороз стоял градусов двадцать пять. На мне были взрослые кальсоны. Я опустил их ниже стоп, завязал внизу тесемками и побежал, волоча за собой салазки. Бежал семь километров до деревни Дубакино. Постучал в окно крайней избы. Салазки втащил в коридор, чтобы собаки не съели мясо. Хозяйка растерла мои ступни, смазала их салом, дала мне валенки-опорки, накормила меня щами и предложила: «Оставайся ночевать». Я отказался - к вечеру заканчивался срок отметки в аусвайсе. 11 километров до Голышкина, я одолел без приключений. Отец дожидался меня на берегу Волги. Я рассказал ему о гильзах в конине, он осерчал: «Предупреждал же - никаких письменных донесений!»
В июне 1942 года мне и Купцову поручили добраться поездом от Осуги до Ново-Дугина. Там предстояла встреча с человеком, занимавшимся поиском следов оказавшегося в окружении командарма 33-й армии генерала Ефремова. Подпольщик сказал: «Передайте товарищам: армия разгромлена, командующий застрелился». После этого в Ново-Дугино я ездил связным несколько раз.
В Голышкино доносились взрывы и стрельба. Жители думали, вот-вот придет Красная Армия. Но наши войска остановились на Собакинской речке, в стороне от Зубцова. Каждую ночь наши самолеты бомбили Ржев, в основном - станцию Ржев-2, аэродром, другие точки. Где-то в районе деревень Глебово, Успенское, Плешки, что на левом берегу речки Бойни, по ночам высвечивались зарева пожарищ. В нашей деревне квартировала аэродромная обслуга, техники, зенитчики. Оккупанты вели себя, как господа. Заставляли хозяев делать в домах уборку, после чего выгоняли их на улицу. Люди ютились в сараях, подсобках, банях. Ощущалось приближение решающих событий. Наступление наших войск началось 30 июля 1942 года. Этот день мне запомнился тем, что шел сильный дождь. Поля превратились в топь. «Илы», которых немцы страшно боялись, летали над самой землей.
В середине августа я отправился в Рождествено. Первое, что бросилось мне в глаза, - передвижение немецких войск в направлении Ржева. Считал подводы, автомашины, орудия, запоминал номера на броне танков. Возвращаясь, неподалеку от родных мест попал под плотный минометный обстрел. Контуженный, с сочащейся из ушей и носа кровью, почти двое суток пролежал я на обочине дороги. Очнулся от слов: « Это Колька, внук деда Ивана». Открыл глаза и увидел знакомых ребят из деревни Пестриково. Пошарив по моей одежде, они извлекли аусвайс: «Точно, Колька!» Покричали деда Ивана, тот вышел к Волге…
Радость освобождения
21 августа Голышкино освободили наши войска. Деревня сохранилась полностью, все 98 домов. Сгорел лишь один сарай. Настроение царило приподнятое. Верилось, наши продолжат наступать и дальше. Но скоро случилась беда. 26 августа с противоположной стороны Волги немцы начали расстрел нашей деревни. Осталось 12 домов, в том числе наш дом. А 28 августа враг расстрелял и эти дома. Много погибло жителей, но мы спаслись. Перешли в Мосягино, за три километра от Голышкина, стали жить в сушилке сгоревшего овина. Отец попытался разыскать районное начальство, чтобы решить вопрос об эвакуации семьи. Но это ему не удалось. Питались кое-как. Я убегал иногда к солдатской полевой кухне. Ее повар подкармливал меня и других местных мальчишек. Родители с наступлением сумерек уходили на голышкинские огороды, чтобы выкопать картошку или кое-какие овощи. Там, в блиндаже, лежал больной дед Иван, за которым ухаживала его жена, а также их беременная сноха, оставшаяся с двухлетней дочерью.
Во второй половине сентября, ко мне подошел солдат-почтальон и спросил, как пройти в Голышкино. Объяснил, что должен доставить письмо Ивану Самуйловичу Пушкину. «Я его внук. Можете оставить письмо мне», - сказал я. Брат Костя, проживавший в Рождствено, спрашивал в письме, правда ли, что нашему отцу оторвало ногу, и он умер. Брат также интересовался судьбой матери, других родственников. Я тут же написал ответ, рассказав, о нашей жизни и сообщив, что ногу оторвало не отцу, а двоюродному дяде Илье Александровичу Дроздову.
Перед уходом почтальон оставил два десятка солдатских «треугольников», на которых значился ленинградский адрес его семьи (Ленинград находился в блокаде) и адрес его полевой почты. Он попросил меня отправить их, что я и сделал. Сам того не думая, этот человек сыграл важную роль в воссоединении нашего семейства. Оказалось, что Константин встретил в Калинине дядю Федора Ивановича, брата отца, моего крестного. Он был начальником комитета заготовок по Калининской области (позже эта должность стала называться уполномоченный министерства заготовок). Федор Иванович связался каким-то образом с заместителем командира 274-й стрелковой дивизии, располагавшейся рядом с Мосягиным, и переправил ему письмо Константина. Из дивизии письмо попало в Мосягино. После моего ответа Константину родня по «цепочке» узнала о судьбе членов нашего семейства. Вскоре дедушка Иван умер. Похоронили его в Голышкине, на огороде родного дома. В 1956 году прах Ивана Самуйловича был перевезен на старое Смоленское кладбище в Ржеве.
Помню, над позициями наших войск к северо-востоку от Ржева зависла огромная «рама» - так назывался немецкий разведывательный самолет «Дорнье». В этот момент откуда-то справа ударила залпом наша «Катюша». Возможно, она была замаскирована в сохранившейся до наших дней березовой роще. Спустя всего несколько секунд «рама» превратилась в рваное черное облако. Возможно, это был единственный случай на войне, когда немецкий самолет сбили реактивным снарядом с земли.
Жить в сушилке овина из-за заморозков стало невозможно. К тому же, согласно приказу Главкома, гражданское население подлежало эвакуации за тридцать километров от передовой. На солдатских фурах мы добрались до Плешков, остановившись у знакомых. Отец пошел договориться о нашем дальнейшем передвижении, а я вижу в окно: едет легковая автомашина, а в ней вроде бы сидит Федор Иванович. Потом выяснится, что я не ошибся. В обкоме партии дяде дали машину, чтобы он вывез из Мосягина свою мать (мою бабушку) и сноху. Забегая вперед, скажу, что в 1944 году дядю перевели в Калугу, где он работал, как и в Калинине, уполминзагом… После ночлега удалось остановить «студебеккер», который доставил нас в Бороздино. В Бороздине у отца тоже были знакомые. Здесь произошла другая неожиданная встреча. Открывается дверь, вижу почтальона, что принес в Мосягино письмо от Константина. «Николай, ты?», - сделал он удивленные глаза. «Я.. А вы как сюда попали?». «Дивизию нашу отвели сюда на отдых перед наступлением»… Я рассказал ему, что ответа из Ленинграда не пришло, и он погрустнел. Настроение почтальону подняли мои родители. Они накрыли в его честь стол, на котором было даже немного выпивки.
Поскольку зашла речь о моей родне, уместно вспомнить о моих братьях. Василий, 1920 года рождения, окончил в Ново-Узинске Саратовской области летную школу и получил направление в Барнаул для зачисления в формирующуюся Польскую Армию. Часть ее контингента составляли русские. С 1943 года брат находился на действующем фронте, доставляя на легкомоторных самолетах приказы командования. Победу он встретил в Берлине. После демобилизации поступил в институт экономики министерства заготовок. Работал в «Заготльне» в Твери. Затем его направили заместителем директора «Заготльна» в Горький. Константин, 1922 года рождения, с должности директора Рождественской средней школы Оршинского района в 1941 году был призван в действующую армию. Воевал недолго, его «комиссовали» по состоянию здоровья. Константин Павлович стал первым директором школы-интерната в Эммаусе, а завершил свою деятельность директором средней школы в Васильевском мхе. Обоих моих братьев давно нет в живых…
Но вернусь в осень 1942-го года. У Бороздино мы остановились у тети Поли Базановой, добрейшей души человека. Отец пошел в райвоенкомат. Райвоенком Василий Миронов вызвал старшего сортировщика Михаила Петровича Соколова. Тот был с предвоенных лет хорошо знаком с отцом, и предложил ему заведовать складами Заготльна на Набережной Волги. Через месяц мы переехали из Бороздина в Коньково, откуда отцу, матери и мне было ближе ходить на склад, где мы, все трое, стали работать. Только через два года я начал учиться в седьмом классе Старицкой средней школы. Ну, а затем, сами понимаете, пришла мирная жизнь, и стало всем нам намного легче.
На ниве медицины
В 1948-м году выпускник Старицкой средней школы Николай Пушкин поступил в Смоленский государственный мединститут. Окончил его с отличием в 1954 году. Ко времени получения в 1954 году диплома уже год, как был женат - избранницей стала девушка, с которой сидел за одной партой в школе (после окончания Калининского учительского института Валентина Ивановна преподавала некоторое время в Калининграде). Поскольку диплом у Пушкина был с отличием, он имел право выбора места работы. Далеко отрываться от родных мест не хотелось. Выбор пал на поселок Емельяново.
- Начал я там работать хирургом, но вскоре меня вызывает первый секретарь райкома Николай Яковлевич Кербунов: «Доктор Штефанек уехал к себе в Чехословакию, есть предложение назначить на его место вас.- Так я стал главным врачом Емельяновской больницы. Медперсонал не был укомплектован, приходилось полагаться в основном на старшую операционную сестру Екатерину Леонидовну Мелих. Раньше она работала в эвакогоспитале и могла спокойно заменить врача, провести хирургическую операцию. Мне же приходилось быть в одном лице хирургом, терапевтом, гинекологом, то есть быть настоящим земским врачом, к которому можно обратиться за помощью в любое время суток и по разным вопросам. В 1954-м у нас родился сын Николай. Сейчас заведует рентгенкабинетом в Старице…
В 1962-м Николая Павловича назначили главным врачом Старицкой районной больницы. Как раз ту пору были ликвидированы райздравотделы, и в подчинении Пушкина оказалось огромное хозяйство - 7 участковых больниц и 29 фельдшерских участков. В 1963-м у молодой четы рождается дочь Татьяна…
В 1972-м неожиданно умерла Валентина Ивановна. Чтобы заглушить боль переживания, Николай Павлович, награжденный к тому времени орденом Трудового Красного Знамени, попросил руководство облздравотделом о переводе в другое место. Подходящей замены ему не нашлось, мысль о переводе пришлось отложить. В Старице трудился до 1979 года, после чего получил назначение заведующим поликлиникой второй (позже ее переименовали в пятую) областной больницы, оставаясь практикующим, на полставки, хирургом.
Отыскались свидетельства, подтверждавший, что в годы оккупации юный Коля Пушкин находился в составе Осугугского истребительного отряда, ходил на разведку немецких позиций. Николай Павлович официально состоял в рядах ветеранов партизанского движения и бывших подпольщиков Тверской области. В конце 2015 года Н.П. Пушкин скончался. Похоронен в Старице.
Валерий Яковлевич Кириллов,
Тверская область
Николай Пушкин (в центре) с родными братьями Константином (слева) и Василием. 1939 г.;
Родители Н.П.Пушкин (предвоенный снимок);
Н.П.Пушкин - главный врач Старицкой районной больницы. Начало 70-х гг.;
С ржевским краеведом О. Кондратьевым. 2007 г.
