«Как грыжа?! У Вас уже была операция по ее удалению!» - воскликнул благочинный Данилова монастыря, услышав, что я госпитализирован в больницу. «Есть ли опасность рецидивов?» - спрашивал я оперировавшего меня врача в 1994-95 годах. «Нет, все, забудьте. Прочные нити все удержат». И вот рецидив. Поистине, нет ничего на земле постоянного и надежного - все зыбко.
В отличие от середины девяностых, когда я делал подобную операцию (она вообще была первой в моей жизни), сейчас я тянуть не стал. А смысл? Все равно операция неизбежна, есть опасность защемления. Нет смысла и делать ее сначала с правой стороны, потом с левой. И не надо искушать анестезиолога своей мнительностью, чтобы он не назначил тебе общий наркоз вместо более щадящего спинального, при котором отключается только часть тела. В случае рецидива общий наркоз неизбежен, тем более что стали ставить защитные сетки (после них рецидив составляет не более одного процента.) Кстати, нынешний наркоз не тот, что был в середине девяностых – тогда он не только отключал нервную систему, но еще и сильно расслаблял мышцы во всем организме. После этого надо было делать специальные упражнения, долго приходить в себя, восстанавливаться. Сейчас же буквально после перевода в палату ты можешь уже встать и пройтись. Конечно же, все это желательно подробно объяснять больному, ведь его воображение рисует страшные картины процесса операции, трудностей восстановительного процесса. Предварительное разложение всего по полочкам очень помогает ему справиться с психологическими трудностями.
…Отдельная небольшая палата. Прекрасный вид из окна. Справа виднеется деревянный храм. Телевизор: новости, программа из мира животных и урывками сериал о Магомаеве.
Неожиданности: в смежной комнате - женщины, общий туалет (изнутри он не закрывался, нужно было постоянно передвигать таблички «занято»-«свободно»). Одна из женщин сильно кашляет. Беспокоит мысль, а вдруг заразишься, и это помешает операции. Другая после операции стонет и плачет. Психологический момент: во время трехдневного обследования постоянно думаешь: скорее бы операция, а как только ее назначили, сразу возникло напряжение, стал отсчитывать часы, остававшиеся до нее. Пораньше лег, но после двенадцати начались какие-то стуки, грохот. Сон как рукой сняло, пришлось принимать снотворное. Утром, кроме утренних молитв, прочитал все, что можно было найти в молитвослове о болящих. Спрашиваю медсестру: «Во сколько выезд в операционную?» Она: «Станет известно в начале девятого после врачебного обхода». Прилег – вдруг без десяти восемь врывается медсестра: «Как? Вы еще лежите! Срочно готовьтесь – Вас будут оперировать первым». Примерно то же нервно произносит мужчина средних лет, с грохотом завезший каталку в прихожую палаты. Я вскакиваю, влетаю в санузел. Крики в дверь: «Вам помочь? Надо быстрее!» Мужчина громко объясняет: «Раздевайтесь до «в чем мать родила», одевайте распашонку». Насчет присутствия крестика на теле во время операции мнения медиков разделились примерно поровну. Недолго думая, в последний момент резной деревянный крестик я завернул за плечо. На всякий случай нарисовал восьмиконечный крест на правой ладони - «как у коптов». «Последний путь» - знакомые передвижения каталажки с «бездыханным» телом по длинному коридору больницы с постоянными постукиваниями по плитке. Долгое ожидание лифта в холодном предбаннике, лежа только под простыней. Спуск «в преисподняя земли» - на второй этаж в операционный блок. Минут двадцать ждем и здесь. Для сотрудников все привычно, буднично – поток, конвейер, а для тебя - «частный суд», решение твоей судьбы. Ассоциация с моргом, в котором изредка происходят ЧП, когда вдруг оживает очевидный мертвец, приводя в шок заматеревших в монотонности сотрудников. Операционный стол оказался неожиданно узким, подумалось: а как же на нем помещаются более крупные люди? Болезненная постановка катетера в правую руку (с ним пришлось служить Литургию через день). Анестезиолог с кислородной маской: «Подышите, чувствуете шум в голове?» Полагая, что это только прелюдия, жду, как было в девяностые, трубку в трахею. Но сразу проваливаюсь и через три часа операции и два часа пребывания в реабилитационной палате чувствую удары по щекам: «Александр Сергеевич, просыпайтесь!» Открываю глаза - вижу медсестру и рядом с ней священника больничного храма. Узнаю от него, что уже половина второго. Надо же, как долго, оказывается, все было! В 16 часов пришел врач, который сказал, что вставать и есть уже можно. Один из врачей спрашивал: «Вам что-нибудь снилось во время действия анестезии? (знакомый священник рассказал, что во время сложной операции видел Жену в белом, которая, взяв за руку, вывела его на тропу). У меня, как и во время предыдущих операций, только черная полоса. Зато в ночь после операции очень яркая картина: как будто я взволновано выступаю на важном совещании в Казани, говорю об опасности сепаратизма в самом центре России, угрозе ее развала. Запомнились легкие саркастические улыбки членов руководства республики...
Еще одно рассуждение: нужны ли сиделки у одра болящих? Безусловно, да. В идеале никакая, даже супер современная больница с очень компетентным персоналом, не сможет покрыть на сто процентов все проблемы и трудности пациентов после операции. Ты один в палате - упала таблетка на пол, распахнулась коридорная дверь, громко тикает будильник, не приходит на четвертый сигнал медсестра. Все это создает определенные трудности, отягощающие положение больного.
Уже на следующий день в субботу вечером сослужу в больничном храме. Священник заметно нервничает, ектеньи и возгласы дает произносить по минимуму. Умоляет не трезвонить по «Ныне отпущаеши», чтобы не привлекать излишнее внимание. После службы звонит мне: «Я так и знал, что это случится!» Оказывается, что позвонил староста храма, к которому приписан больничный храм (до этого почти четверть века опекала больницу и созидала здесь храм наша община). Староста посетовал, что я, мол, нарушаю этикет, надо было звонить настоятелю и все с ним согласовывать. Я крепко задумался - вот три варианта: звонить новому настоятелю, чтобы согласовать мое сослужение на Литургии, ограничиться только причащением или ехать служить в свой храм. Позвонил духовнику - он советует ехать в свой храм. Пришлось ехать в центр Москвы через день после операции (она была в четырех местах), чтобы служить Литургию, а потом еще проводить ежегодное Приходское собрание. Порываюсь сообщить о произошедшем благочинному, но духовник умеряет мой пыл: только молитва.
Для меня одной из главных трудностей пребывания в больнице было то, что несмотря неоднократные просьбы закрывать общую дверь в палату и на мои усилия самому ее закрывать, она в основном оставалась открытой. Перекличка медсестер в коридоре, смех студентов-медиков неподалеку от двери, шарканье ног и разговоры пациентов – все это постоянно будоражило, мешало расслабиться и отключиться. Очевидно, что эта проблема может быть решена только с помощью установки доводчиков на дверях.
Несмотря на все трудности, недельное пребывание в больнице было очень плодотворным. Наряду со множеством материалов с интернета прочитал избранное у о. Андрея Ткачева («Богу не с кем поговорить!»). Запомнилось: «Я и грешу потому, что грехи исходят от меня так же естественно, как исходит смрад от разлагающегося трупа. Но худшее падение - это полюбить свое падение, согласиться с ним и придумать ему оправдание». «Европейцы умудрились нарушить все заповеди, не нарушая при этом приличий. Этим-то они и привлекательны миру. Называя аборт прерыванием беременности, воровство - восстановлением справедливости, а разврат – уступкой требованиям организма, они стали центром притяжения для всех, кто ненавидит Бога, полюбит личину приличий».
Еще больше запомнилось из «Духовной азбуки» по творениям святителя Иоанна Златоуста «Человек ли ты?»: «Кто строго расследует чужие проступки, тот не получит никакого снисхождения к своим собственным»; «Лучше остаться больным, нежели для освобождения от болезни впасть в нечестие (прибегая к заговорам). Демон, если и уврачует, больше повредит, нежели принесет пользы: доставит пользу телу, которое спустя немного непременно умрет и сгниет, а повредит он бессмертной душе»; «Кто, однажды освободившись от зла, не сделается благоразумнее, тот подвергнется наказаниям, которые гораздо тягостнее прежних»; «Устыдимся поступать вопреки заповеди Христовой и нападать на врагов, как волки. Доколе мы будем овцами, дотоле будем побеждать; хотя бы и бесчисленное множество волков нас окружало, но мы их преодолеем и победим. Если же будем волками – будем побеждены, потому что отступит от нас помощь Пастыря (Он пасет не волков, а овец); Он оставит и удалится от тебя, потому что ты не дашь открыться Его силе»; «Кто строго взыскивает со своего собрата, с того гораздо строже взыщет Бог»; «Как туда, где грязь, бегут, свиньи, так и туда, где развратные песни, собираются бесы».
На обратном пути попали в двух с половиной часовой затор. С одной стороны досадно, а с другой была возможность дочитать «Жизнеописание воспитанника Даниловских новомучеников архимандрита Даниила (Сарычева) и его рассказы о чудесах и подвижниках ХХ-го века».
P.S. Вечером узнал, что день моей выписки из больницы был последним, когда допускались посетители в нее.
.jpg)
