В конце мая 45-го года, прежде чем уйти на каникулы, мы всем классом пошли за деревню Поповскую. Это в двух километрах от Тотьмы. Высаживать там, на колхозном поле картошку. Кто-то из нас эту картошку сортировал, кто-то вёз на тележке в сторону поля, кто-то ее раскладывал вдоль бороздки.
День был солнечный. Калина, гнедая лошадь с белыми, как в чулочках, ногами, в сверкающей сбруе, ремнях и туго затянутом хомуте, на котором сидела парочка трясогузок, выглядела чудесно. Коричневые, в длинных ресницах глаза её были бодры, словно видели впереди не обычное поле, а большой лошадиный рай.
Такой же бодрой была и тётя Наташа, склонившаяся над плугом с мягкой полуулыбкой, словно пахота поля была для неё не работой, а резвой игрой. Время от времени она оборачивалась на кепочки и платочки. Любо ей, что ребятки стараются, что-то шепчут между собой и норовят от неё не отстать. Клубни все, как одно, укладываются по строчке. Там и сям расстилается веер золы. Дело идёт. Никого не надо и поправлять. Чего-чего, а сажать картошку умеют и девочки, и парнишки. Всё это пройдено, как уроки, в собственных огородах, где первой учительницей была родимая мать.
Время от времени тётя Наташа останавливает Калину. Жалеет ребят, словно все они для нее - доченьки и сыночки. Собственно, так всё и есть. И она, и ребята были равными по судьбе. Волей-неволей, но всех их объединяла где-то вдали бушующая война. Там у Наташи любимый супруг. У ребяток – отцы, у кого-то даже ещё и деды. Опираясь на ручки плуга, видит женщина детские пальчики. Быстрые, они так и бегают по дну борозды, укладывая в неё бугорчатую картошку. Все понимают, картошка сегодня – это не только еда, но и жизнь, а может быть, даже и будущая победа.
С непривычки у нас подустали спины. Но мы не жалуемся на это. На тётю Наташу глядим, чуть ли не с обожанием. Белокурая, с нежным овалом лица, такая вся юная. А вот ведь взялась за мужскую работу. Пашет колхозное поле. Хотя могла бы и не пахать. Кто сегодня она? Бригадир. И за ручки плуга взялся было вначале дедушка Веня которому за 80 годков. Но Наташа ему:
- Нет! Нет! Я сама…
Отвела от старенького Корону. И куда теперь? За деревню! Как и не с лошадью, и не полем. А спокойной рекой, по которой плывёт не тяжелый железный плуг, а кораблик, матросы которого где-то рядом. И все, как один, заряжены на желание – от тёти Наташи не отставать.
Наконец, клубни все оказались в земле. Поле вспахано. Поглаженное лучами солнца оно, поблескивая, дымится. Летают парами трясогузки. Одна из пар усаживается на лошадь. Корона их не стряхивает с себя. Любит птичек, особенно тех, которые ее в работе сопровождают. Все они для нее, как крохотные подружки, кого она готова и покатать. Идёт работница в поводу у тети Наташи. Идет к реке, в сторону водопоя. Вид у Короны немножко гордый. Немножко и величавый.
Кажется, мы расходимся по домам. Однако не сразу. Дедушка Веня с крыльца своего пятистенка взмахивает рукой. Приглашает к себе. Только что он сходил в заулочные березы. Принес оттуда бадейку свежего сока. Надоил его у берёз.
Большой деревянный ковш никого не обходит. Всем достается по несколько крупных глотков.
Утоляя жажду, мы улыбаемся, благо видим в ковше шаловливое солнце. Его веселая рожица купается в светлом соке. И ведь не только купается, но и пьет. Пьёт березовый сок вместе с нами. Наперегонки.
