Объяснение молитв и песнопений праздника Рождества Христова

Второй канон Рождества Христова, творение преподобного Иоанна Дамаскина, (ок. 675-ок. 749), - высший образец византийской литургической поэзии, - «иамвический», т. е. ямбический, написанный ямбическим триметром, состоящим из шести стоп. Вместо ямба иногда встречается спондей, трибрахий и анапест. Имеется сложнейший акростих. В греческой Минее и по сей день этот Рождественский канон прп. Иоанна, так же, как и его каноны Пятидесятнице и Богоявлению, разбиты на колоны и печатаются как бы стихотворной строфой. В церковнославянском переводе, к какому бы времени он ни принадлежал, вряд ли удалось в полной мере передать стихотворный размер этого творения, зато переводчики всегда старались как можно точнее сохранить тот неповторимый символический и звуковой орнамент, который является особенностью каждого выдающегося гимнографического творения.

Задостойник имеет особую судьбу. Он считается самым «непонятным» церковнославянским богослужебным текстом, что, в частности, является аргументом для сторонников всяческого упрощения церковнославянского богослужения и его русификации. С другой стороны, еще в XIX веке звучали мнения, что именно Задостойник Рождества Христова - текст, принципиально не поддающийся переводу на русский язык, ибо принадлежит к вершинам византийско-славянской духовной поэзии. Такое мнение было высказано К.П. Победоносцевым.

Нам представляется, что эта чрезмерная непонятность и сложность Задостойника является своеобразной мифологемой, ибо только в иамвических канонах прп. Иоанна имеются, без сомнения, гораздо более трудные для понимания стихи. Более того, в таковом чрезмерном внимании в Задостойнику можно усмотреть его некую исключительность в ряду других творений гимнографов, какую-то странную непохожесть на все другие творения. Эта непохожесть заключается в том, что Задостойник представляет собою своеобразный трактакт о сущности и принципах гимнографической поэзии. Можно утверждать, что Задостойник как никакое другое творение гимнографии подлежит более истолкованию и объяснению, чем переводу на какой бы то ни было разговорный язык.

Прежде всего, это первое слово «любити», которое в данном случае означает скорее не «любить», а «довольствоваться». Антитеза основана на смысловом противопоставлении того, чтό мы любим: легче было бы нам любить молчание, а любим мы Пресвятую Богородицу и желаем Ее воспеть. Вторая антитеза построена на формальном отрицании с помощью приставки «не»: «удобее», т. е. «легче» и «неудобно», т. е. «нелегко». Третья антитеза опять смысловая. Она основана на противоположных значениях слова «есть», в зависимости от того, в какие словосочетания оно входит. «Неудобно есть» (нелегко) воспевать нам Пресвятую Деву, опираясь только на свои силы, даже несмотря на то, что мы движимы любовию к Ней. Однако у нас «есть произволение» Ее воспеть, и мы просим, чтобы, соразмерно этому нашему произволению, Она Сама даровала нам силу. В Задостойнике имеется и еще одна пара антитез, которая есть и в греческом оригинале, и в тексте древнеславянском дониконовском, - страхом / любовию (φόβω / πόθω). В отличие от вышеупомянутых, эти лексемы уже не имеют корневой общности.  

«Страх побуждает нас к молчанию, чтобы не сотворить нам беззакония и нечестивого дела, дерзая нечистыми устами воспеть Твою чистоту и непорочность. <...> Напротив, любовь движет нами, чтобы Тебя восхвалить, хотя мы и нечисты. Легче же, чтобы мы повиновались страху и чтобы возлюбили молчание как никакой опасности не представляющее, ибо никакое дело не бывает более безопасно, чем молчание. <...> Ибо величие Твое превосходит всякую песнь и хвалу. <...> Но хотя наша любовь к Тебе и наше произволение одерживают над страхом победу, они не имеют силы, поэтому Ты, Богородице, в той мере, насколько существует наше произволение, дай нам Твою силу, чтобы мы, вооруженные этими двумя, хоть в малой степени смогли воспеть Тебя, Достопеваемую и Препетую» (Прп. Никодим Святогорец. Эортодромион. Толкование второго канона Рождества Христова. Венеция, 1836. С. 121).

В таком структурированном виде явственно виден параллелизм противопоставлений, как бы «замаскированный» в поэтической ткани Задостойника свободным порядком слов внутри каждого кόлона, и потому прикровенно изящный.

Однако, этот учебный перевод, так же, как и измененный порядок слов в церковнославянском тексте, полностью разрушает поэтическую структуру ирмоса 9-й песни второго Рождественского канона, уничтожает не только ритмический рисунок, но прежде всего символико-смысловой и звуковой орнамент его словесной ткани.

Анализ перевода греческих лексем σύντονος, συντόνως, συντονία (в различных грамматических формах) в дониконовских рукописях славянских Миней показывает, что в славянских переводах эти лексемы явно имеют значение силы. Это понимали и дониконовские и никоновские переводчики, чаще всего переводя это слово в разных контекстах лексемой «крепость», «твердость», «сила», а также словами, передающими некую силу внутренней энергии (прилежный, скорый, усердный). В дониконовском Задостойнике вместо нынешнего «спротяженно сложенные» мы видим перевод «силою обостреною», что соотносится с прошением «силу даждь».

И все-таки переводчики всех эпох, как только встречали эту греческую лексему, постоянно вставали в тупик. Трудность состояла в том, что понятие «сила», образующее семантику греческого σύντονος, συντονία - это не сила крепости и не сила твердости, и не сила державы-власти, а сила натянутого каната, сила туго натянутой струны, даже - точнее - многих нитей или струн в сплетении ткани или согласии звуков (о чем свидетельствует приставка σύν-). Об этом роде силы в свое время написал замечательный русский славист М.Ф. Мурьянов (См.: Мурьянов М.Ф. Сила (понятие и слово). - В кн. Мурьянов М.Ф. История книжной культуры России. Очерки. Ч. 1. Спб., 2007. С. 330).

И в этом смысле перевод Епифания Славинецкого как нельзя более точно выражает семантику греческого слова, и именно благодаря тому, что переводчик опирается на этимологию греческого корня, подбирая соответствующий ему корень славянский. Не говоря уже о том, что словосочетание «спротяженно сложенные» создает очень звучную аллитерацию, ничуть не худшую, чем греческое συντόνως τεθειμένους.

Древнеславянское «съпротягнути» - означает «протянуть, простерть», а «съпротязати» - «растягивать, растянуть, протягивать». (А.В. Старчевский. Словарь Древнего Славянского языка, сост. по Остромирову Евангелию, Миклошичу, Востокову, Бередникову и Кочетову).

В древнеславянском (старославянском) языке слово: «протяжьно», соответствующее греческому ευτόνως, значило: «напряженно, усердно» (Словарь старославянского языка, изд. Чешской Академией наук. В 4 т. Репр. изд. Т. 3. Спб., 2006. С. 392).

Итак слово «спротяженно» означает не пространно, в смысле длинно, а нечто совсем иное, - некое символическое сакральное пространство, образуемое с силою натянутыми словесными нитями. Слово «спротяженно» неразрывно связано еще с одним словом, которое употребил в переводе Задостойника именно Епифаний, - «песни ткати».

Действительно, даже для того, чтобы воспринять антитезу как антитезу, т. е. в совокупности обеих ее частей, нужно мысленным взором посмотреть на нее не во времени, не как на текущую реку, но пространственно, вне линейности временнόй категории, т.е. в вечности. Поэтому в корне неверен подход к гимнографии, этой словесной иконе, просто как к звучащей речи. Мистическая ткань гимнографии представляет собою некое священное пространство, среду нашего богообщения и обóжения. Духовная песнь, - гимн, - не звучащая речь, утекающая, как струящаяся вода, в небытие, а строго организованное - «спротяженно сложенное» - вневременнόе словесное пространство, хотя и видимое и слышимое земными чувствами человека, но уходящее своей вершиной в невидимую земным чувствам духовную, - «умную» - высоту. Богослужебный гимн - это «спротяженно-сложенная» словесная ткань, преиспещренная и преукрашéнная дивными узорами звуков и смыслов, протяженность пространства которой, напряженная, как туго натянутая струна, простирается от земли к Небу.