К 200-летию со дня рождения (29 марта / 11 апреля 1817) выдающегося русского православного мыслителя, филолога, историка, поэта, публициста, драматурга, переводчика, критика, виднейшего представителя «классического славянофильства», Константина Сергеевича Аксакова (1817-1860) (См. о нем: «...А с Константином Сергеичем, я боюсь, мы никогда не сойдемся». Краткий очерк толкований и понимания жизни и наследия К.С. Аксакова. Статья 1-я; «Пора домой!»: «Русским надо быть русскими...». К.С. Аксаков и его наследие. Статья 2) мы помещаем передовые статьи из издававшейся им газеты «Молва» (1857) (по изданию: Учение славянофилов // Русский архив. 1890. №11.- С.371-407).
Публикацию, специально для Русской Народной Линии, подготовил профессор А.Д. Каплин. Название - составителя.
+ + +
Москва, 26 апреля
Просвещение - вот цель человека. Самое слово: просвещение, - объясняет его смысл. Это озарение, проникновение светом. Возвышенное стремление к свету из мрака есть свойство нравственной природы человеческой, есть жажда безсмертной души. Кто захочет незнания, кто захочет тьмы!.. Точно так же, как солнце есть общее достояние, так точно просвещение есть достояние всех людей.
Непонятен страх просвещения. Это то же, что страх света. Но света истина не боится: только ложь ищет тьмы. Тот слабо верит, кто думает, что вера крепка невежеством. Шатко то убеждение, которое боится гласности, ищет опоры для себя в устранении противоречий. Истина сама есть свет; она, как солнце, не требует для себя света. Пусть рассеются только туманы, ее облегающие, и солнце истины засияет всеми лучами своими.
Но что же значит озариться светом? Что значит просвещение?
Просвещение не есть лишь одно приобретение добытых другими сведений и знаний. Можно ли назвать человека, наполнившего свою голову одними сведениями, человеком просвещенным? Нет, этого еще мало; это еще не просвещение. Человек похож тогда на шкап с книгами; но какая польза шкапу от того, что в нем стоят ученые, исполненные истин книги? Можно ли назвать шкап - просвещенным?
Итак, мало одного простого приобретения знаний. Нужно, чтобы от того произошла перемена в самом человеке; необходима его собственная деятельность, приемлющая, ценящая и владеющая этими знаниями; нужна производительная сила ума; нужно, чтоб знания лежали не как зерна на песке, но привели бы в движение почву и дали плод.
Эта производительная сила ума есть его главная сила; без нее ум - одно вместилище знаний, неподвижно лежащих в нем, знаний, которые можно показывать как библиотеку, но не более. Такое просвещение безсильно. Рядом с таким просвещением невежество (не по убеждению, но по случайным обстоятельствам), исполненное производительной самородной силы и только ждущее, чтоб плодотворно ороситься благодатным дождем духовного посева, - радует более душу.
+ + +
Москва, 14 июня
Наука постигает предмет в его внутренней целости; стройность системы непременно присутствует в науке, ибо эта стройность лежит уже в предмете самом. Как идея, как разумное явление, предмет становится собственностию разума человеческого.
Наука есть то оружие, с которым человек ведет благородную войну с природою, покоряя ее своему знанию. Наука освобождает в то же время его собственный дух от тесноты и темноты. «Невежда - несвободен», - сказал великий мыслитель Германии.
Много сделал старый сосед наш, Запад, на поприще науки. Изумительные, титанические работы уже свершены им. Но жар его не остывает; с удвоенною силою напрягает он свои мышцы. Взрывая горы, пролагая новые пути водам, луч солнечный обращая в кисть живописца, он вооружился против времени и пространства, и эти древние силы отступают перед ним. Пар мчит человека с необычайною быстротою по железному пути; в одно мгновение слово, как электрическая искра, пробегает тысячеверстное пространство. То волшебство, которое в сказках тешило детское воображение, становится теперь действительностью. Уж не выражалось ли в этих сказках предчувствие будущих дел человека?
И все это совершается силою науки... Не закопал Запад в землю талантов, данных ему от Бога! Россия признает это, как и всегда признавала. И сохрани нас Боже от умаления заслуг другого! Это - худое чувство; в нем выражается внутреннее сознание собственной несостоятельности.
Россия чужда этому чувству и свободно отдает всю справедливость Западу.
Но она не истощится в одном безплодном удивлении, не обоготворит никого и ничего, кроме Бога. Отдавая справедливость Западу, она не отказывается от собственного взгляда, от собственного подвига. Искренно сочувствуя всему хорошему, она не закроет подобострастно глаз своих на то, что дурно. Она не отдает никому свободы своего суждения.
Кто более уважает науку? Тот ли, кто принимает ее от другого, - в известную эпоху и в известной форме, как закон к точному исполнению, - или тот, кто в мыслях о науке вообще подвергает науку (сообщаемую ему в известную эпоху и в известной форме) испытующему взгляду, ничего в области разума не хочет принять без поверки разума и надеется сам сделать что-нибудь? Собственная деятельность должна возбуждаться в человеке при виде деятельности другого человека.
Вот что сказал русский поэт:
Так гений радостно трепещет,
Свое величье познает,
Когда пред ним гремит и блещет
Иного гения полет.
Что скажут западным народам их покорные подражатели? Западные народы не имеют никакой нужды в собственном бледном списке. Им нужен народ, который скажет им свое слово, для них новое.
Запад и самостоятельная Россия могут спорить, соглашаться, беседовать друг с другом. Но о чем будет Запад говорить с Россиею подражательной? Даже удивление ее не имеет для него цены.
Россия уже полтораста лет исполняла, относительно Запада, роль переписчика и рабского переводчика на свой язык. Но это списыванье прописей, надеюсь, должно было наконец надоесть русскому уму, не лишенному самостоятельности.
Думаем, что у России есть что сказать человечеству в свой черед, что у нее есть свое слово.
+ + +
Москва, 21 июня
Изящное искусство есть деятельность духа человеческого, представляющая истину в образе; или, другими словами, - деятельность художественная. В искусстве мысль является не как мысль, постигаемая лишь умом (принимаем это слово в смысле формы), но как образ, видимый очами, доступный слуху, наружно или внутренно: в поэзии, например, мы видим описываемые предметы и звуки в воображении. Задача искусства состоит в том, что образ, в котором выражается мысль, был вполне достоин этого высокого содержания: не настолько веществен, что присутствие заключающейся в нем мысли не чувствуется, и не настолько прозрачен, что мысль сквозит сквозь него как мысль и образ самый почти исчезает из глаз. А если исчезнет образ, то исчезнет и искусство. Только тогда, когда соблюдена середина между тусклою вещественностью и прозрачною тонкостью формы, создание искусства может быть художественным.
Итак, искусство имеет дело с образами, с внешним миром. Обращаясь к миру внешнему, оно встречает в нем яркие краски, в которых отпечатываются и природа, и народность.
Если и в науке элемент народный неизбежен и составляет необходимое условие для того, чтоб сделать что-нибудь в области общей истины, то в искусстве, имеющем дело с внешним миром, с наружными красками, элемент народный есть часть самой задачи, необходимо входит в каждое истинное его создание.
Художественная деятельность человека выражается в разных видах. Архитектура, скульптура, живопись, музыка и, наконец, поэзия - вот известные виды искусства. Поэзия есть искусство в слове и, конечно, самое высшее из всех-искусств, ибо здесь материал самый есть создание духа человеческого. Слово всегда и везде у человека под рукою, не требует никаких тяжелых наружных усилий и, уже по существу своему, всегда готово стать соразмерным художественным образом для истины, лишь бы художник коснулся его. Слово простирается над всеми веками и народами, и поэзия, или искусство в слове, не исчезнет, пока не исчезнет в человечестве художественная сила.
Но слово, при всей своей духовной природе, есть тоже внешний мир; оно носит на себе выражение времени, места и, наконец, всего более - народа. Человечество говорит не одним языком: состоя из народов, оно говорит языками народов. Слово есть по преимуществу народное явление. Народ говорит одним языком. Единство языка есть связь народная; по языку узнается, к какому народу принадлежит человек. Язык и народ так тесно связаны между собою, что язык есть синоним народа и собственно в церковнославянской речи язык употребляется в смысле народа. Каждому из нас знакомо выражение «нашествие дванадесяти язык».
В слове всего более выражается необходимое соединение общечеловеческого с народным. Общечеловеческого слова нет, а есть слово народное; но слово народное может быть понятным всякому человеку в силу общечеловеческого своего значения.
Итак, слово непременно народно; а, следовательно, и высшее искусство, искусство в слове, поэзия, для которого слово не есть средство, но часть самого его творческого создания, необходимо соединено с народностью.
Так оно и есть. Все безсмертные создания поэзии, доступные всему человечеству, носят на себе живую печать народности. Великая, ни с чем не сравнимая «Илиада» Гомера, три тысячи лет дающая наслаждение всему роду человеческому, есть вполне народное создание, носящее на себе все живые краски народности, и эпохи тех времен, и природы тех мест.
Истинная поэзия (как и всякое изящное искусство) народна, но это не значит, чтоб предметом поэзии должно быть только народное. Напротив: предметом поэзии может быть весь мир, все человечество. Народность заключается в самом созерцании, в самом создании поэзии. Народность поэзии распределяется, конечно, не по предметам. Все произведения Шекспира вполне народны, хотя предметы его поэзии разнообразны в высшей степени; никто не скажет, например, что трагедия «Отелло» есть произведение африканской народности, «Гамлет» - датской и т. д. Все они суть создания Шекспира и английской народной поэзии, созерцающей весь Божий мир. На все смотрит и должен смотреть человек, но пусть не перестает он быть самим собою: иначе он ничего не увидит.
Народна ли наша поэзия? Мы говорим здесь о поэзии, явившейся после Петровского переворота. Народна ли она? К сожалению, мы должны отвечать: нет. Она представляет такое же подражательное явление, такое же отражение чужих мыслей и образов, так же чужда народа своего, как и всякая наша деятельность. Личных талантов встречается у нас довольно, между ними есть великие таланты; но создания их народу чужды и суть большею частию пересоздания иных народных созданий, подогретые блюда, приготовленные чужими руками. Народ не знает их и не признает, конечно, разве как в науке, в истории литературы.
Истинное произведение поэзии, непременно народное, должно быть таково, чтоб оно могло нравиться не некоторым только, а всему народу, который чувствует, что он в нем выражается.
Теперь же, когда в духе русском проснулось стремление к самостоятельности, так удивляющее большинство нашего общества, которое стоит еще на подражательном пути, когда началась самостоятельная работа мысли (ибо ей, светлой по существу, подобает первой начинать дело), работа, преследуемая бранью и всякими насмешками со стороны людей, стоящих еще на прежней дороге; теперь - почему не думать, что и поэзия наша ступит на дорогу народную, на которой вполне будет она истинною поэзиею и общечеловеческим достоянием?
Повторяем: истинное, общечеловеческое создание поэзии, как и всякого искусства, необходимо народно.
