itemscope itemtype="http://schema.org/Article">

«Украинская публика, як бы зисталась без письменства российского, то була б глуха и слипа»

«Драма жизни» М.П. Драгоманова (1841–1895)

Александр Сергеевич Пушкин 
0
445
Время на чтение 27 минут

3 июля 2015 г. исполнилось 120 лет со дня кончины известного малороссийского историка, публициста, фольклориста, общественного деятеля, «основателя украинского социализма» Михаила Петровича Драгоманова (1841-1895).

В контексте сегодняшних событий на Украине есть смысл обратиться к его жизни и наследию.

Ниже мы публикуем о М.П. Драгоманове статью известного русского историка, писателя Николая Ивановича Ульянова (1904-1985),

Публикация специально подготовлена для Русской Народной Линии (по изданию: Ульянов Н. Спуск флага. Нью-Хэйвен: Изд. автора, 1979. - С.99-121).

Название - редакции.

+ + +

Один из забытых

Насколько могу судить, очерк «Жизнь и деятельность Мих. Драгоманова», напечатанный в 71 книге «Нового Журнала», - едва ли не единственный за последние двадцать пять лет, посвященный памяти человека, которого П. Б. Струве назвал когда-то «подлинно научным социалистом». Самостийничество давно наложило на него опалу, а в социалистическом лагере имя его не положено упоминать. И это не потому только, что он не марксист, а скорей лассальянец, но потому, что уравновешенная, высококультурная личность руководителя «Громады» представляла контраст с господствовавшим на Руси психологическим типом социалиста и революционера.

Ни «фанатик», ни «маньяк», ни «доктринер» решительно не подходят к нему. Среди тогдашней политической интеллигенции вряд ли можно найти человека, отличавшегося большей умственной и духовной свободой. Все фальшивое, «злоумышленное», в каком бы лагере ни обнаруживалось, находило в нем своего врага.

Мне уже приходилось писать, как он счистил грубую позолоту с иконы, именуемой «Шевченко». Он же первый из русских социалистов разоблачил ложный характер революционной польской шумихи в Европе. Запад, по его словам, знал лишь одно обращенное к нему скорбное лицо угнетенной Польши, но не видел и не хотел видеть другого, угнетательского, обращенного на Восток, где она столетиями душила четыре народности и, уже расчлененная, думала только о том, как бы не выпустить их из когтей. Заигрывая с русскими террористами, с германскими социал-демократами, строя глазки социалистам всего мира, она у себя дома грозила смертью каждому ненациональному социалисту.

Надобно вспомнить всеевропейское покровительство полякам, восторженную герценовскую любовь к ним, парижскую речь Бакунина и традиционный союз с Польшей русской революции, чтобы понять, какой силой и независимостью надо было обладать, чтобы восстать против этого божка.

Не меньшее мужество требовалось для защиты России от расчленительских призывов К. Маркса. Это почти фантастический случай. Можно ли представить сейчас самостийника, не приветствующего идеи раздела России, откуда бы она ни исходила? Между тем, из всех социалистов того времени один Драгоманов, «украинский националист», выразил возмущение выходкой Маркса, потребовавшего в 1864 г. включения в число задач Международного товарищества рабочих, наряду с вопросами о труде и капитале, о рабочем дне, о женском труде и проч. - частной политико-национальной задачи: «о необходимости уничтожить влияние русского деспотизма в Европе посредством приложения права народов располагать самими собою и посредством восстановления Польши».

Даже французы (прудонисты), доказывавшие, что дело рабочего интернационала - одинаково добиваться свободы во всех странах, а не объявлять войны одному какому-нибудь государству - были шокированы низведением идеи самоопределения народов до простого практического средства разрушения неугодного государства.

Что касается русских социалистов, следивших за женевскими дебатами, то их симпатии были, конечно, на стороне Маркса. Да они и без Маркса ни о чем так не думали, как о всемерном уничтожении России. Группа студентов и курсисток (к ним принадлежала и Вера Фигнер) писала в начале 70-х годов в своем женевском листке: «нужно приняться за дело великое - разрушить государство русское и устроить свой вольный союз рабочих общин».

* * *

Автор очерка В. Дорошенко, рисуя Драгоманова исключительно деятелем украинского националистического движения, почти забывает о его социализме. Между тем Драгоманов больше всего ценил в себе именно социалиста и был противником выведения общественных и государственных идей «з почуття национального, з души этнографичной». Потому украинские националистические круги и отшатнулись от него, а в Галиции откровенно преследовали, как опасную москальскую заразу.

В самом деле, в социалистической своей ипостаси он принадлежит истории русской интеллигенции: сложился и воспитался на декабристах, на Герцене, на шестидесятниках. Учителей своих не особенно любил и не уважал, больше отталкивался от них в своей деятельности, чем брал за образец, но генетически связан с ними, и в этом смысле имеет все права считаться «русским».

Но это был не тот русский бунтарь, напичканный чужой мудростью, проникнутый бессмысленной страстью к разрушению во что бы то ни стало, противопоставивший либеральным реформам Александра Второго кровавый кошмар террора и революций. «Революция», «ниспровержение», «уничтожение» отсутствуют в его словаре; всегда - «реформа» и «преобразование». Нет у него и роковой черты русской интеллигенции - «перепрыгивания через непройденные этапы». Не по этой ли причине он так мало говорит о своем социализме? Он как бы держит его про себя, не торопясь с пропагандой. Трезвый, не затуманенный утопиями и политическими фантазиями, ум его ясно видел, что мечтать о социализме в России можно после того, как там появится соответствующая гражданственность, экономика и просвещение, а до тех пор надо работать над скорейшим появлением этих условий. В этом случае он сильно напоминает Н. И. Тургенева, единственного декабриста, возражавшего против бредовых проектов военного переворота и настаивавшего на освобождении крестьян, как первой и главной задачи деятельности тайных обществ.

* * *

«Подлинно научным социалистом» назвал его П. Б. Струве, конечно, в пику марксистам, претендующим на отождествление своей доктрины с научной истиной. Научность Драгоманова не в партийной талмудической учености людей типа Плеханова, а в дисциплине мышления, в умственной культуре, в широте взглядов, в эрудиции и разумном пользовании плодами науки. Этими чисто интеллектуальными свойствами определялось и отношение его к русскому государству.

В. Дорошенко скрыл от читателя, что Драгоманов не только не проповедовал ниспровержения государственного строя революционным путем, но и сепаратистом никогда не был. Право на отделение он признавал в принципе за каждым племенем, «за каждым селом», но был противником бессмысленного, никакими реальными потребностями не вызванного отделения одного народа от другого. Прогрессивное значение исторически сложившихся великих европейских государств было ясно ему в полной мере; раздробление их он считал культурным и политическим бедствием. В малороссийском крае, по его словам, и не было тенденций к отделению от России; народ об этом не помышлял, если же какая-то кучка питала подобные намерения, то это до того ничтожное меньшинство, что его и во внимание принимать не приходится.

«Отделение украинского населения от других областей России в особое государство, - по мнению Драгоманова, - есть вещь не только, во всяком случае, очень трудная, если не невозможная, но при известных условиях вовсе ненужная для каких бы то ни было интересов украинского народа». Национальных свобод полнее и успешнее можно добиться не на путях сепаратизма, а в недрах российского государства. Под «освобождением украинского народа» он разумеет общероссийские реформы и преобразования. Достаточно добиться прав человека и гражданина, чтобы тем самым оказалась приобретенной большая часть прав национальных. Если же к этому прибавить широкое самоуправление - общинное, уездное и губернское, то никакого другого ограждения неприкосновенности местных обычаев, языка, школьного обучения и всей национальной культуры не приходится искать. «Политическая свобода есть замена национальной независимости». Этим лозунгом проникнут весь его «Опыт украинской политико-социальной программы».

* * *

В. Дорошенко поднес нам не портрет Драгоманова, а чью-то тусклую, бесцветную и донельзя замазанную физиономию. Тема, которая могла бы быть озаглавлена как «драма жизни» М. П. Драгоманова, обойдена совершенно. Нам ни одним намеком не постарались объяснить, почему этот человек, именовавший себя социалистом, не сошелся ни с одной тогдашней социалистической группой, был украинским националистом, но едва ли не больше всех воевал как раз с украинскими националистами? При всем том ничего «тяжелого» в его характере не было, человек был обаятельный. Трагизм его заключался в непривычном для того времени понимании национального вопроса. В какой-то мере он может считаться предшественником Отто Бауэра. Правда, никогда он не считал национальность высшей категорией и не шел далеко подобно Бауэру в отождествлении социализма с национальным развитием, но это национальное развитие представлялось ему залогом успеха социалистического движения. Хранителем духовного типа каждой нации он считал простой народ - крестьян и рабочих; они же представлялись необходимым условием и социалистического движения.

Пробуждение национальных чувств казалось прекрасным средством для вовлечения широких масс в политическую активность, а участие трудящихся в политике всюду означало одно и то же - требование обеспечения труда и пользования его результатами. Особенно важно всколыхнуть крестьян. «Рабочее сословие уже вошло в сферу международной жизни, - писал он, - выступление на политическую сцену просвещенного крестьянства только усилит движение, начатое рабочим классом».

Украинский национализм, в его представлении, должен начинаться не с воспевания галушек, а с «просвещения» мужика и с привлечения его к общественной деятельности.

На каком языке просвещать, это в значительной степени безразлично; если существует тяготение к русскому или к польскому, то можно и на них. Драгоманов все же убежден был, что для просвещения малороссийского крестьянина наиболее подходящ местный разговорный язык. Работа в деревне представлялась не националистической, а политической пропагандой, и главной темой разговора на «ридной мове» должно быть правовое и экономическое положение мужика. Конечная цель - превращение крестьян в «европейцев украинской национальности».

Царское правительство лучше всех поняло смысл такого учения. Когда говорят, будто оно боялось украинского сепаратизма, это неверно, оно боялось мужицких бунтов. Хуже обстояло по части понимания в самой «Громаде». Там были хорошие филологи и историки, вроде Житецкого, Лазаревского, Антоновича, этнографы и статистики, вроде Чубинского, писатели, музыканты, собиратели народных песен, но там не было политически образованных и политически мыслящих людей. Если они шли за Драгомановым, слепо подчиняясь его авторитету, то вряд ли разбирались в его воззрениях. Стоило ему уехать, и весь социалистический флер как ветром сдуло. Под ним обнаружился самый вульгарный «формальный» национализм. Но если в Киеве, в приятельской среде, Драгоманов не чувствовал себя окончательно одиноким, то с переездом в Галицию начались подлинно трагические испытания.

Не знаю, на чем основывается Дорошенко, утверждая, будто «участие в жизни Галиции сделалось душевной потребностью Драгоманова», будто «Галиция стала для него второй родиной, не менее дорогой, чем его родная Полтавщина». Если это не насмешка, то явное искажение фактов. Не успел он появиться в Галиции, как был до того дружно взят в штыки тамошними националистами, что в том же 1877 г. бежал в Женеву, чтобы не попасть под арест. По прошествии 13 лет, в 1889 г., снова едет во Львов редактировать «Батькивщину» и снова его сотрудничество с народовцами длится всего несколько месяцев, после чего он окончательно покидает Галицию. Когда это она успела сделаться для него «второй родиной»? «Мне пришлось претерпеть ужасные муки в борьбе с народовцами», - признавался впоследствии Драгоманов.

Это не первый случай сотрудничества с «закордонными братьями». В начале 80-х годов П. А. Кулиш, проживший в Галиции несколько лет, с отчаянием восклицал: «О рибалди флагитиоси! Я приехал в вашу подгорную Украину оттого, что на днепровской Украине не дают свободно проговорить человеческого слова, а тут мне пришлось толковать с телятами. Надеюсь, что, констатируя факты способом широкой исторической критики, я увижу перед собой аудиторию получше. С вами же, кажется, и сам Бог ничего не сделает, такие уж вам забиты гвозди в голову».

Гвозди были крепко забиты, но в роли «телят» выступали сам Кулиш и ему подобные. Это они не знали, что делали, а народовцы свое дело знали. Днепровским мечтателям в голову не приходило, что во Львове их встречали не «братья», а хорошо подобранная и хорошо вытренированная группа прямых предшественников современных бандеровцев, на которую возложена была важная задача - охранять край от москвофильства и социализма. Не трудно представить реакцию этого детища польских аграриев и австрийского чиновничества на драгомановский «национализм», понимаемый, как борьба галицийского крестьянства с польскими помещиками. Он был немедленно объявлен агентом царского правительства, задумавшего отторжение Галиции от Австрии с помощью революционной пропаганды.

Непонятно, как мог пройти мимо драгомановской характеристики народовства, как «австро-польской победоносцевщины». Эта замечательная характеристика, подтвержденная всей последующей историей, - замята, замолчана и до сего дня скрывается от широкой публики.

Ни Пыпин, ни Чернышевский, просвещавшийся по части галицийских дел своими друзьями-поляками, ни тем более, днепровские громадяне, вся услада которых была - «спивать про Сагайдачного» - понятия не имели об истинном лице народовства. Только Драгоманову сразу стало ясно, что порождена эта группа не естественным развитием местного общества, а сфабрикована врагами галицийского народа, и убеждать ее «способом широкой исторической критики», дело безнадежное. Он первый в русской и украинской публицистике разоблачил реакционную природу галицийского национализма.

* * *

Но почему он, враждебный с самого начала русской победоносцевщине, прилагал так много усилий и доброй воли для сотрудничества с победоносцевщиной австро-польской? Почему, убежав от нее в Женеву, продолжает следить за львовскими делами, поддерживает переписку, вербует сторонников и тратит усилия, чтобы создать свою фракцию в народовском лагере? Виктор Шкловский как-то сравнил генерала Корнилова, принявшего командование над развалившейся русской армией, с шофером, у которого вышел весь бензин и он увлекся идеей пустить машину на скипидаре.

Что-то похожее было в поведении Драгоманова. Заведомо зная, с кем имеет дело, он упрямо старался высечь из реакционного народовского кремня социалистическую искру. Под конец ему и удалось кое-что; во Львове образовалась радикальная группа. Но что за успех?! Группа состояла из такого негодного материала, так бледна была во всех своих проявлениях, что после смерти Драгоманова легко сведена на нет оппортунистом Грушевским. Никаким серьезным вкладом в галицийскую общественную жизнь ее нельзя признать. Не стоило родиться Драгомановым, чтобы украсить свою биографию таким достижением.

По уму и по дарованиям он имел все права стать деятелем всероссийского масштаба; вместо этого громадный талант, ученость и силы растрачены были на ниве провинциальной, с почвой, на которой ни одно из брошенных им семян не дало всходов.

Но почву эту он избрал сознательно и сознательно отказался от всероссийской роли. В этом объяснение всей его судьбы.

Что представлял собой украинизм до 1917 г.? Простой народ его не понимал. Интеллигенция же на 99 процентов состояла из людей, не отделявших себя от общерусской интеллигенции. Та ее часть, что увлеклась революционными настроениями, шла не в «громады» и «спилки», а в тот же лавризм, в нечаевщину, в землевольчество, народовольчество, в черные переделы. Общероссийское революционное движение как магнит втягивало в свое поле все частицы металла, оставляя украинским группировкам шлак и аморфные породы. Об этих людях, шедших в русскую революцию, но не удостаивавших вниманием украинофильские кружки, Драгоманов с горечью писал: «Они-то сделали украинскую интеллигенцию иностранцами дома, они-то и лишают социалистов и даже народников из украинцев всех необходимых знаний и вообще способов к тому, как подойти к украинскому населению. Небольшое же количество специализировавшихся социалистов-украинцев бессильно в практическом отношении».

Драма этого человека заключалась прежде всего в сознании непопулярности и неуспеха украинского движения «у себя дома». Украинцы типа Желябова и Кибальчича, не обладавшие и четвертой долей ума и дарований Драгоманова, давили своей популярностью на Украине все «громады» вместе взятые. И это благодаря общероссийскому характеру своей деятельности. Крестьяне не хотели «хлопского» образования на украинской мове, требуя себе такого же «панского», какое получали помещики и горожане - по-русски. Казалось бы, сама история подсказывала кратчайший путь к формированию «европейцев украинской национальности». Но Драгоманов упорно не вступал на него, желая остаться «специализировавшимся социалистом-украинцем».

То же продолжалось по отъезде в Галицию.

* * *

Со словом «галичанин» у нас в эмиграции связывается нечто до того русофобское, что многие, вероятно, с недоверием отнесутся к рассказу о прорусских симпатиях в Галиции, неизменно возраставших вплоть до 1914 г. Но ими был захвачен как простой народ, так и большинство галицийской интеллигенции. После «Русалки Днестровой» - первого опыта национального пробуждения на местном русинском наречии, многие поняли тщетность и ненужность таких попыток. Особенно проникся этими убеждениями главный составитель сборника - Яков Головацкий. Пришли к заключению, что при наличии развитых польского и русского языков, галичанам нет необходимости создавать свой особый литературный язык. Надо выбирать между этими двумя. Вспомнили, что Галиция коренная область древнего русского государства, и что галицкая культура была культурой общерусской. Началась тяга к русскому языку и к русской литературе, возникли русские журналы и газеты. Сам Головацкий редактировал «Слово», сделавшееся главным органом русофильского движения. Конечно, русский язык этих изданий оставлял желать лучшего, но важна была сама тенденция. Здесь не место давать очерк галицкого москвофильства; абсолютное его преобладание над австро-польским народовством неоднократно отмечалось в писаниях Драгоманова. «Сам» Грушевский не мог замолчать этого факта и вынужден был признать, что «москвофильство охватило почти всю тогдашнюю интеллигенцию Галиции, Буковины и Закарпатской Украины», что «в руках москвофилов находились все национальные организации и в Галиции, и на Буковине, не говоря уже о Закарпатской Украине, а «народовство» конца 1860 и затем 1870 годов представлено было небольшими лишь кружками». Позднее, как при выборах в Райхстаг, так и на местных выборах, москвофильский лагерь имел постоянное преобладание над народовцами.

Неизвестно, чем бы кончилась эта борьба партий, если бы не Первая мировая война. Москвофильство подверглось уничтожению в первые же дни августа 1914 г. Что не было расстреляно в это время и не умерло в лагерях - было добито в 1915 г., после отступления из Галиции русской армии. Окончательный удар нанесен ему приходом к власти большевиков в России - давнишних союзников народовства, а потом арестами и ссылками в Сибирь в 1939-1941 гг. Постепенно выясняется, что первыми жертвами НКВД в эти годы сделались остатки москвофилов.

Невозможно допустить, чтобы Драгоманов не понимал, на каком языке успешнее могло пойти пробуждение галичан к гражданской, политической жизни. Он и писал об этом откровенно; впоследствии признавался: «ни один московский славянофил не распространил в Галиции столько русских книг, сколько я, «украинский сепаратист»».

И все-таки связей искал и политику делать хотел не в лагере, желавшем говорить по-русски, а среди народовцев. Как на Украине, так и здесь, он шел к своей социалистической, «космополитической» цели не простым и кратчайшим путем, а наиболее затрудненным, наименее успешным. Это был неудачник в политике и, конечно, больно переживал свое неудачничество.

Биографы, конечно, выяснят сокровенные причины его драмы.

В статье В. Дорошенко много умолчаний, но много и неточностей. Говорится, будто журнал «Громада», выходивший в Женеве, печатался наполовину по-русски, тогда как он полностью издавался по-украински. Неверно и о постановлении комиссии 1876 г., якобы «запретившей печатание каких бы то ни было произведений на украинском языке». На самом деле запрет не распространялся ни на стихи, ни на беллетристику, ни на исторические памятники. Все это могло печататься по-украински, как прежде. Преувеличивается и влияние постановлений комиссии 1876 г. на отъезд Драгоманова. «Громада», по словам Дорошенко, «решила послать Драгоманова за границу, чтобы защищать украинское дело», которому в России чинили препятствия.

Сам Драгоманов дает иное объяснение. Конечно, украинское дело он продолжал и за границей, но сокровенные мотивы эмиграции вытекали из «космополитических» побуждений. Как ни странно, угрозу для социалистического дела он видел в либеральных реформах Александра II. «Практическая будущность на ближайшее время, - писал он, - принадлежит в России тем своего рода политическо-социальным оппортунистам, которые не замедлят в ней появиться среди земств и для которых теперешние социалисты-революционеры только расчищают дорогу». Он предлагал всем «чистым» социалистам «теперь же перенести свою деятельность в страны, где предстоящий России политический вопрос так или иначе уже решен».

В национальном плане его отъезд может рассматриваться, как констатация неудачи украинофильского движения, оказавшегося неспособным увлечь ни народ, ни интеллигенцию. Безучастной осталась Украина и к новому «письменству», - читала Гоголя, Тургенева, Достоевского, но в руки не брала Чайченко, Конисского, Левицкого-Нечуя. При таком положении единственной надеждой оставалась Галиция. Быть может, там удастся возжечь священный огонь украинизма. Запреты 1876 г. послужили хорошим предлогом для перенесения деятельности «за кордон», но они вовсе не были ее истинной причиной. Поездки в Галицию и сотрудничество в тамошней печати начались задолго до 1876 г., даже до валуевского запрета 1863 г. И начала печататься там как раз та категория «письменников», которая никаким запретам в России не подвергалась, - беллетристы. Драгоманов объясняет этот факт единственно бесталанностью оных беллетристов. Потерпев фиаско у себя дома, они захотели блеснуть в Галиции. Сам он, человек серьезный и скромный, ехал туда не для «блеска», но у него, как у писателей, главной задачей было обретение аудитории и благодарного поля деятельности.

* * *

Что же до комиссии 1876 г., то инициативу ее Дорошенко напрасно приписывает Александру II и правительственным верхам. Верхи действовали вяло, медленно и согласились на образование комиссии, главным образом, под влиянием тревоги, поднятой в Киеве. Инициатива исходила от самих украинцев. В самостийнической печати обычно представляют их, если не откровенными москалями, то «карьеристами», «реакционерами». Между тем, любовь их к малороссийскому краю, к его старине, слишком хорошо известна. М. В. Юзефович, главный заводчик всему делу, был даже причастен к «Громаде», к ученым и литературным начинаниям киевского отдела Географического общества. Под его редакцией вышло несколько томов Актов Южной и Юго-Западной России. И в карьеризм его плохо верится. Когда-то, в 1840 г., он занимал должность помощника попечителя учебного округа, но к началу 70-х годов жил на покое в отставке и вряд ли искал чинов и служеб.

Причина аларма, поднятого им в Киеве в 1875 г., заключалась в том, что он до смерти боялся расчленения России. Он принадлежал к числу тех, которые не отделяли малороссийского патриотизма от патриотизма общерусского.

Это он автор знаменитого выражения «Единая Неделимая Россия», написанного по его предложению на памятнике Богдану Хмельницкому. Нападая с такой злобой на этот лозунг, самостийники, видимо, не подозревают о его украинском происхождении, так же как их противникам часто невдомек, что «реакционер» Юзефович заимствовал его у французских якобинцев: «La republique est une et indivisee»

В изображении Грушевского дело выглядит так: Юзефович, рассорившись со своими коллегами громадянами, побежал к властям с доносом и не успокаивался до тех пор, пока те не учредили комиссию. Ссора, действительно, имела место, но прежде чем бежать к властям, Юзефович долго полемизировал с друзьями, писал статьи, разоблачая неблаговидные приемы их пропаганды. Это благодаря ему обнаружился скандал с переводом «Тараса Бульбы» на украинский язык, где переводчик Лобода позволил себе вставить в текст слова и фразы политического характера, не принадлежащие Гоголю. За внешне невинной культурнической деятельностью Громады Юзефович усмотрел призрак отделения Малороссии от России. Страхи его вряд ли имели серьезные основания, но верно и то, что тогдашняя обстановка способна была перепугать не одного Юзефовича.

В Вене, по словам Драгоманова, начали примеривать к Украине корону св. Стефана Угорского, заводили речь о «Киевском королевстве». В заседаниях галицийского Сейма открыто говорили «про можливисть Ukrainian conventere политычно до Австрии, як религийно до Рыму». Народовская, польская и австрийская печать запестрела сообщениями о народном недовольстве и о тайной австро-фильской партии на Украине. Хоть мы теперь знаем, что такой партии не существовало, но какие-то политические авантюристы в Громаде были. Намек на это находим у того же Драгоманова, признававшего наличие «двух-трех масок, размахивавших картонными мечами». Если прибавить к этому установленный факт ввоза из Галиции литературы, призывавшей к отделению от России, то причин для страхов было достаточно.

За Юзефовичем и Ригельманом стоял целый слой таких же, как они, украинских охранителей целостности России. Разбирая представленный им материал и вынося запретительный указ, комиссия считалась с господствовавшим на Украине общественным мнением, которое не только не воспринимало этот указ как «национальное угнетение», но желало его и одобряло.

***

Указ 1876 г. никому кроме самодержавия вреда не принес. Для украинского движения он был манной небесной, так как, не причиняя никакого реального ущерба, давал ему долгожданный венец мученичества.

Чуть не на другой день началось постепенное аннулирование указа по ходатайству харьковской и киевской администрации.На практике он почти не соблюдался; спектакли устраивались под носом у полиции без всякого разрешения, листки и брошюры печатались и распространялись открыто, власти на все смотрели сквозь пальцы.

Столь же мало вреда принес украинскому печатному слову знаменитый указ Валуева 1863 года. Сейчас, в столетнюю годовщину, уместно было бы поговорить о нем. Скорей можно встретить людей, не знающих, что такое Украина, чем таких, которые бы не слыхали про циркуляр Валуева «знищившего украиньску мову». Без ссылок на него не обходится ни один самостийнический либо советский учебник истории. При этом не только читателям, но и авторам, не всегда бывает известно, кто такой Валуев. Не знает, кажется, и В. Дорошенко, называющий его министром народного просвещения, тогда как он был министром внутренних дел. В силу этого, Дорошенко вряд ли знает, что подлинный министр народного просвещения А. В. Головин был противником валуевского мероприятия и возражал против ограничений украинской печати.

Именно к этому Головину обратился П. А. Валуев с «отношением» 18 июля 1863 г., уведомляя своего коллегу, что он признал необходимым временно дозволять к печати только те произведения на малороссийском языке, «которые принадлежат к области изящной литературы», но ни книг духовного содержания, ни учебников, ни «вообще назначаемых для первоначального чтения народа» - не допускать.

Действие его распоряжений было кратковременно, да вряд ли они и соблюдались строго. Но «отношение» приобрело необычайную популярность по причине слов: «малороссийского языка не было, нет и быть не может», употребленных Валуевым. Выхваченные и контекста и разнесенные пропагандой по всему свету, слова эти послужили доказательством презрения и ненависти правящей России к украинскому языку. На людей, никогда не читавших самого документа, подобный прием мог бы произвести впечатление, между тем как простое знакомство с ним устраняет всякие домыслы. У Валуева не только не видно презрения к малороссийскому языку, но он признает ряд писателей на этом языке, «отличившихся более или менее замечательным талантом». Он хорошо осведомлен о спорах, ведущихся в печати относительно возможности существования самостоятельной малороссийской литературы, но сразу же предупреждает, что его интересует не эта сторона проблемы, а исключительно соображения государственной безопасности. «В последнее время, - по его словам, - вопрос о малороссийской литературе получил иной характер вследствие обстоятельств чисто политических, не имеющих никакого отношения к интересам собственно литературным». Министра беспокоило не малороссийское слово само по себе, а боязнь антиправительственной пропаганды среди крестьян. «Приверженцы малороссийской народности обратили свои виды на массу непросвещенную, и те из них, которые стремятся к осуществлению своих политических замыслов, принялись под предлогом распространения грамотности и просвещения, за издание книг для первоначального чтения, букварей, грамматик, географий и т. п. В числе подобных деятелей находилось множество лиц, о преступных действиях которых производилось следственное дело в особой комиссии».

Не надо забывать, что выступление Валуева предпринято было под впечатлением волны крестьянских бунтов на юге России и в разгар польского восстания. Его и пугает активность поляков, которым он приписывает идею и практику революционной пропаганды среди малороссийских крестьян. «Большая часть малороссийских сочинений, - по его уверению, - действительно, поступает от поляков».

* * *

Будь петербургская бюрократия не столь ленивой и малоподвижной, ей бы известно было, что не составленные поляками малороссийские книжицы, а русский язык представлял гораздо большую опасность на Украине. Чигиринское дело состряпано было по-русски, рабочее и социал-демократическое движение тоже шло на русском языке, да и для пробуждения украинского национализма поэмы Рылеева сыграли большую роль, чем стихи Шевченко.

Специальное исследование выяснит когда-нибудь, чего стоили эти «книжки для народа» и «учебники». Вероятно, это было нечто весьма убогое по той причине, что в XIX веке украинского языка, на котором можно было бы учить в школах, основывать прессу и писать что-либо кроме стихов, действительно, не существовало. Он представлял простонародное наречие «патуа», словарный состав которого не превышал мужицкого лексикона. Не кто иной, как Драгоманов, дал устрашающий образец применения его в научной речи, переведя известное выражение Аристотеля «человек - животное общественное», как «людина есть звир громадский».

Ни орфография, ни морфология, ни синтаксис не были разработаны, имелся всего один опыт составления малороссийской грамматики, предпринятый в 1819 г. великоруссом Павловским, по его собственному признанию, для того, чтобы спасти кое-что из этого языка, клонившегося к полному исчезновению. Не следует забывать, что и галицийское наречие, объявленное тоже «украинским», было отвергнуто австрийской правительственной комиссией в 1816 г., как непригодное для преподавания в школах, «где должно подготовлять людей образованных». Ни народовцы, ни громадяне, ни теперешние самостийники с их друзьями ни одного худого слова не сказали об этом австрийском запрете, даже не вспоминают о нем, тогда как валуевский запрет и запрет 1876 г. сделаны притчей во языцех.

Их встретила протестами не столько украинофильская, сколько русская интеллигенция, протестовавшая не из любви к малороссийскому языку, а для поддержки «прогрессивного фактора», каковым считала всякое националистическое движение (кроме русского). Текстологический анализ документа, конечно, не входил в ее планы. Но пора бы широкой публике познакомиться хоть с той частью «отношения», где приведены знаменитые слова о судьбах малороссийского языка. Принадлежат они, оказывается, не столько Валуеву, сколько самим малороссам. Ссылаясь на затруднения цензурных комитетов, боящихся пропускать книги «для народа» и учебники, поскольку нет еще разрешения преподавать в училищах на местном наречии, министр отмечает: «Самый вопрос о пользе и возможности употребления в школах этого наречия не только не решен, но даже возбуждание этого вопроса принято большинством малороссиян с негодованием, часто высказывающимся в печати. Они весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может, и то наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши; что общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян, и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами и в особенности поляками так называемый украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказывать противное, большинство самых малороссов упрекает в сепаратистических замыслах, враждебных России и гибельных для Малороссии».

* * *

В самостийнической печати принято не упоминать об этом «большинстве малороссиян» либо объявлять его «прихильниками» царского правительства. Но еще старательнее затемняется то обстоятельство, что противниками выработки нового литературного языка заявили себя многие украинофилы. Знаменитый историк Н. И. Костомаров, посвятивший украинскому движению всю жизнь, отбывавший некогда ссылку за свои республиканско-федералистические убеждения, пробовавший в молодости писать по-украински, занял весьма критическую позицию в отношении искусственно создавшегося нового литературного языка. Он боялся, что такой язык задержит культурное развитие народа и души народной выражать не будет.

Он писал: «Наша малорусская литература есть исключительно мужицкая. Чем по языку ближе малороссийские писатели будут к простому народу, чем менее станут от него отдаляться, тем успех их в будущем будет вернее». По его мнению, языком этим определен успех Квитки, Марко Вовчка, но на нем невозможны ни Шекспир, ни Байрон. Переводы их на украинский язык он считает недостойной претензией. Интеллигентному слою такие переводы не нужны, «потому что со всем этим он может познакомиться или в подлинниках или в переводах на общерусский язык, который ему так же хорошо знаком, как и родное малорусское наречие», простой же мужик не дорос до чтения Шекспира и Байрона. Для перевода таких авторов, да и вообще для литературы, рассчитанной на высокообразованного читателя, необходимо прибегать к обильному сочинительству новых слов, а в этом случае неизбежен отход от народного языка, его искажение и умерщвление. «Любя малороссийское слово и сочувствуя его развитию, - говорил Костомаров, - мы не можем, однако, не выразить нашего несогласия со взглядом, господствующим, как видно, у некоторых малорусских писателей. Они думают, что при недостаточности способов выражения высших понятий и предметов культурного мира, надлежит для успеха родной словесности вымышлять слова и обороты и тем обогащать язык и литературу. У пишущего на простонародном наречии такой взгляд обличает гордыню, часто суетную и неуместную. Создавать новые слова и обороты - вовсе не безделица, если только их создавать с надеждой, что народ введет их в употребление. Такое создание всегда почти было достоянием великих дарований, как это можно проследить на ходе русской литературы. Много слов и оборотов вошли во всеобщее употребление, но они почти всегда появлялись вначале на страницах наших лучших писателей, которых произведения и по своему содержанию оставили по себе бессмертную память. Так много слов и оборотов созданы Ломоносовым, Карамзиным, Жуковским, Пушкиным, Гоголем... Но что сталось с такими, на живую нитку измышленными словами, как «мокроступы», «шарокаталище», «краткоодежие», «четвероплясие» и т. п.? Ничего кроме позорного бессмертия, как образчика неудачных попыток бездарностей! С сожалением должны мы признаться, что современное малорусское писательство стало страдать именно этой болезнью». Нельзя, по мнению Костомарова, закрывать народу путь к развитию во имя отвлеченной национальной идеи; тяготение к более высокой культуре и образованности он считал законным, неотъемлемым правом человека и общества. Если украинское наречие останется мужицким и не успеет нормальным гармоническим путем развиться до уровня других литературных языков, то никто не смеет упрекать малоросса за обращение к развитым и родственным культурным языкам, вроде польского или русского. Такое обращение представляется нашему историку более достойным, чем путь создания кабинетным порядком доморощенного языка. «Если малорусскому наречию суждено испариться и исчезнуть, то пусть так будет, лишь бы это произошло по истинному влечению народа без всякого внешнего давления и принудительных способов. Высокий смысл протестов против указов 1863 и 1876 гг. мог бы заключаться как раз в этом ограждении «истинного влечения народа» от принудительных способов. Но русской интеллигенции чуждо было такое понятие свободы; своими протестами она ограждала происки кучки националистов против влечений народа. По этой же причине она не проронила ни одного протестующего слова, когда советская власть в начале 20-х годов учинила величайшее насилие над народом в виде принудительной украинизации.

* * *

Суждения Костомарова вполне разделялись М. П. Драгомановым. Оба горячо протестовали против запретов и ограничений, но оба могли бы подписаться и фактически подписались под словами Валуева: «общерусский язык так же понятен для малоросов, как и для великороссиян». Превосходно рассказал об этом Драгоманов в «Листах до надднепрянской Украины».

В Киеве, в середине 70-х годов, задумано было издание серии популярных брошюр энциклопедического характера на украинском языке. За дело принялись горячо, и на квартире у Драгоманова происходили каждую неделю совещания участников предприятия. Затея, однако, провалилась самым комичным образом, - никто почти из собиравшихся не умел писать по-украински. Первые опыты публицистической прозы предприняты были Драгомановым только через три года, в Женеве, где он стал издавать журнал «Громаду».

По его собственному признанию, он совсем не собирался выпускать его по-украински и должен был переменить намерение лишь под давлением «дуже горячих украинцев». «И что же? Как только дошло до распределения статей для первых книг «Громады», сразу же послышались голоса, чтоб допустить не только украинский, но и русский язык». Драгоманов опять признается, что издание журнала по-русски было бы самым разумным делом, но захотел поставить вопрос «принципиально». Одной из причин его упорства было желание «спробувати силу щирости и энергии украинских прихильникив Громады». И вот как только удалось настоять на печатании по-украински, началось остывание «дуже горячих». Десять из двенадцати главных сотрудников журнала «не написали в нем ни одного слова, и даже заметки против космополитизма были мне присланы одним украинофилом по-русски. Из двух десятков людей, обещавших сотрудничать в «Громаде» и кричащих, что надо отомстить правительству за запрещение украинской печати в России, осталось при Громаде только четыре. Двум из них пришлось импровизированным способом превратиться в украинских писателей».

Шум в защиту украинского языка поднят был людьми, не знавшими его, не пользовавшимися и, по-видимому, не собиравшимися пользоваться им. «Нас не читали даже ближайшие друзья, - признается Драгоманов. - За все время существования женевского издательства я получил от самых горячих украинофилов советы писать по-украински только про специальные краевые дела, а все вообще вопросы освещать по-русски». Эти друзья, читавшие русские журналы «Вперед» и «Набат», не читали в «Громаде» даже таких статей, которые, по мнению Драгоманова, стояли значительно выше того, что печаталось в «Набате» и «Вперед» - статей Подолинского, например. «Для них просто тяжело было прочесть по-украински целую книжку, да еще написанную прозой, и они не печатали своих статей по-украински ни в «Громаде», ни где бы то ни было, тогда как часто печатались по-русски». Такое положение характерно не для одних только 60-70-х гг., но для всего XIX века. По свидетельству Драгоманова, ни один из украинских ученых, избранных в почетные члены галицких народовских обществ в 80-90 годах, не писал ни строчки по-украински. В 1893 году он констатировал, что научного и публицистического языка на Украине до сих пор не существует, «украинская письменность и до сих пор, как тридцать лет назад, остается достоянием одной беллетристики и поэзии».

Значит, преобладание русского литературного языка на Украине меньше всего объяснимо действием правительственных указов. Истинную его причину Драгоманов усматривает в том, что «для украинской интеллигенции, как и для украинофилов, русский язык еще и теперь является родным и природным».

От себя мы можем прибавить, что он и не мог не быть таковым, поскольку на протяжении тысячи лет создавался и совершенствовался малороссами и великороссами вместе. Бывали времена, когда роль украинцев в его формировании оказывалась значительнее, чем великороссов. Самостийнический отказ от него означает духовное ограбление своего народа. «Украинская публика, - замечает Драгоманов, - як бы зисталась без письменства российского, то була б глуха и слипа».

Несмотря на протесты левого русского и украинофильского лагерей, указы 1863 и 1876 годов не только не вызвали недовольства на Украине, но не были даже замечены сколько-нибудь значительным числом народа. Валуев, безусловно, не выдумал того «большинства малороссиян», что возражали против украинизации школы и печати. В своих, пусть грубых и неумных запретных действиях, правительство имело на своей стороне сочувствие подавляющего количества украинского населения.

Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите "Ctrl+Enter".
Подписывайте на телеграмм-канал Русская народная линия
РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям.
Комментарии
Оставлять комментарии незарегистрированным пользователям запрещено,
или зарегистрируйтесь, чтобы продолжить

Сообщение для редакции

Фрагмент статьи, содержащий ошибку:

Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta

Полный список организаций, запрещенных на территории РФ, см. по ссылкам:
http://nac.gov.ru/terroristicheskie-i-ekstremistskie-organizacii-i-materialy.html

Иностранные агенты: «Голос Америки»; «Idel.Реалии»; «Кавказ.Реалии»; «Крым.Реалии»; «Телеканал Настоящее Время»; Татаро-башкирская служба Радио Свобода (Azatliq Radiosi); Радио Свободная Европа/Радио Свобода (PCE/PC); «Сибирь.Реалии»; «Фактограф»; «Север.Реалии»; Общество с ограниченной ответственностью «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»; Чешское информационное агентство «MEDIUM-ORIENT»; Пономарев Лев Александрович; Савицкая Людмила Алексеевна; Маркелов Сергей Евгеньевич; Камалягин Денис Николаевич; Апахончич Дарья Александровна; Понасенков Евгений Николаевич; Альбац; «Центр по работе с проблемой насилия "Насилию.нет"»; межрегиональная общественная организация реализации социально-просветительских инициатив и образовательных проектов «Открытый Петербург»; Санкт-Петербургский благотворительный фонд «Гуманитарное действие»; Мирон Федоров; (Oxxxymiron); активистка Ирина Сторожева; правозащитник Алена Попова; Социально-ориентированная автономная некоммерческая организация содействия профилактике и охране здоровья граждан «Феникс плюс»; автономная некоммерческая организация социально-правовых услуг «Акцент»; некоммерческая организация «Фонд борьбы с коррупцией»; программно-целевой Благотворительный Фонд «СВЕЧА»; Красноярская региональная общественная организация «Мы против СПИДа»; некоммерческая организация «Фонд защиты прав граждан»; интернет-издание «Медуза»; «Аналитический центр Юрия Левады» (Левада-центр); ООО «Альтаир 2021»; ООО «Вега 2021»; ООО «Главный редактор 2021»; ООО «Ромашки монолит»; M.News World — общественно-политическое медиа;Bellingcat — авторы многих расследований на основе открытых данных, в том числе про участие России в войне на Украине; МЕМО — юридическое лицо главреда издания «Кавказский узел», которое пишет в том числе о Чечне; Артемий Троицкий; Артур Смолянинов; Сергей Кирсанов; Анатолий Фурсов; Сергей Ухов; Александр Шелест; ООО "ТЕНЕС"; Гырдымова Елизавета (певица Монеточка); Осечкин Владимир Валерьевич (Гулагу.нет); Устимов Антон Михайлович; Яганов Ибрагим Хасанбиевич; Харченко Вадим Михайлович; Беседина Дарья Станиславовна; Проект «T9 NSK»; Илья Прусикин (Little Big); Дарья Серенко (фемактивистка); Фидель Агумава; Эрдни Омбадыков (официальный представитель Далай-ламы XIV в России); Рафис Кашапов; ООО "Философия ненасилия"; Фонд развития цифровых прав; Блогер Николай Соболев; Ведущий Александр Макашенц; Писатель Елена Прокашева; Екатерина Дудко; Политолог Павел Мезерин; Рамазанова Земфира Талгатовна (певица Земфира); Гудков Дмитрий Геннадьевич; Галлямов Аббас Радикович; Намазбаева Татьяна Валерьевна; Асланян Сергей Степанович; Шпилькин Сергей Александрович; Казанцева Александра Николаевна; Ривина Анна Валерьевна

Списки организаций и лиц, признанных в России иностранными агентами, см. по ссылкам:
https://minjust.gov.ru/uploaded/files/reestr-inostrannyih-agentov-10022023.pdf

Николай Ульянов
«Басманный философ»
Мысли о Чаадаеве
26.02.2016
Замолчанный Маркс
Взгляды апостола коммунизма на национальный вопрос
19.02.2016
«Поверим же в чудо русской истории!»
Исторический опыт России
11.06.2015
Захват Украины казачьей старшиной
Из истории украинского сепаратизма
22.12.2011
Все статьи Николай Ульянов
Александр Сергеевич Пушкин
Ноль часов
Вне времени и пространства
22.03.2024
Сокровенная глубинка
Рецензия на фильм политолога Л.В. Савина «Глубинка»
21.03.2024
Праздник Курско-Коренной иконы Божией Матери
Сегодня мы также вспоминаем Ивана Сусанина, архиепископа Виталия (Максименко), поэта А.Н.Майкова, художника И.И.Шишкина, композитора А.К.Глазунова, балерину Г.С.Уланову и генерала В.Я.Петренко
21.03.2024
День памяти князя Петра Горчакова
Сегодня мы также вспоминаем сенатора кн. Ю.А.Долгорукова, министра В.Н.Ламсдорфа, художника В.И.Сурикова, конструктора А.Д.Швецова и маршала Л.А.Говорова
19.03.2024
Все статьи темы
Последние комментарии
Молчать нельзя осаживать
Новый комментарий от С. Югов
28.03.2024 20:07
Прежней «половинчатой» жизни больше не будет
Новый комментарий от С. Югов
28.03.2024 20:04
«Такого маршала я не знаю!»
Новый комментарий от Р.Б.Павел
28.03.2024 18:10
«Не плачь, палач», или Ритуальный сатанизм
Новый комментарий от Валерий
28.03.2024 16:24
В чём смысл этой бойни?
Новый комментарий от АБС
28.03.2024 16:13
Нож в спину воюющей России
Новый комментарий от учитель
28.03.2024 15:51
К 25-летию смерти Ф. Чуева
Новый комментарий от Владимир Николаев
28.03.2024 15:44