О христианском подвижничестве в современном мире

1 часть

2 часть

3 часть

Духовная автобиография

Продолжение

Как я уже сказал, за меня молились мои верующие родственники, особенно бабушка и тетя по отцовской линии: Екатерина и Евдокия. Вот с последней у меня, уже в пору обучения в советской средней школе, возникали острые споры, причиной которых было желании моей глубоко верующей родственницы обратить меня из атеизма в христианство. Хорошо помню, что она почему-то приводила мне примеры из Ветхого Завета, когда жестоковыйные иудеи не исполняли заповеди Божии, грешили, поклоняясь идолам. Возможно, раба Божия Евдокия таким образом хотела намекнуть мне на мое собственное противление Богу? Но у меня, думаю, не без помощи бесов, тут же нашелся контраргумент: если Бог всемогущ, как учила меня тетя, то почему же Он не заставил грешных людей исполнять Свои заповеди, - тут же нашелся я, и... остался при своем неверии. Как видим, враг моего спасения ловко замутил мне голову сложнейшим вопросом о соотношении свободы человека и действии Божественной благодати, вопросом, решение которого было совершенно непосильно для моего детского ума. Я и понятие «свобода» представлял тогда себе совершенно в другом аспекте.

Свободой без Бога казалось делать все, что хочешь, точнее, все, что позволяла делать моя начинающаяся жизнь, которая, казалось, расстилала предо мною свои почти безграничные просторы. Но однажды (мне тогда было лет 10 или 11) я, проснувшись утром в начале солнечного весеннего дня и еще лежа в постели, вдруг четко и до глубины души понял то, чему учит атеизм о загробной участи человека. Я вдруг четко и ясно осознал, что рано или поздно наступит день, когда я умру. А поскольку по этому учению атеизма, в которое я тогда верил, никакой загробной жизни у человека нет, то я понял, что не просто умру, а навсегда исчезну из бытия. Весна будет снова и снова наступать, солнце будет по прежнему ярко светить, травка зеленеть, другие люди будут жить, а меня уже никогда и навсегда нигде не будет! И самое страшное, что это - неминуемо; это обязательно, рано или поздно, со мной произойдет!!! Мне стало очень страшно. Правда, для моего детского мышления оставался еще маленький, прямо скажем, эфемерный шанс на спасение, и я позднее спросил отца: «Папа, а люди, умерев, по смерти видят сны?», - заранее догадываясь, какой будет ответ, и очень сильно желая ошибиться в этой своей догадке. «Нет, снов мертвецы не видят», - буркнул отец, враз похоронив мою последнюю надежду. Было очень страшно, но затем жизнь постепенно затягивала. «Что с того, что я когда-то умру и навсегда исчезну, - говорил я себе, - пока живу, надо жить»; да и атеистическая пропаганда в этом отношении «помогала». Страх смерти, который, как говорят святые отцы, соделывает спасение, уменьшился, но он до конца не прошел, хранясь где-то в тайниках души, чтобы в свое время стать еще одним очень важным побудительным мотивом для меня чрез покаяние вернуться ко Христу.

Однако мне хотелось бы немного отвлечься от этих воспоминаний и на данном примере высказать некоторые теоретические соображения по поводу соотношения учений христианства и атеизма о загробной участи человека. Как всем известно, эти учения полярно противоположны, но никаких решающих доказательств своей правоты ни та, ни другая сторона не имеют. Пока еще никому не удалось со всей очевидностью доказать, что загробная жизнь есть, или, что ее нет. Все попытки атеистов утверждать, что они в этом вопросе правы, например, на основании научных данных, мягко говоря, несерьезны, а, попросту говоря, лживы. Никаких доказательств в пользу отсутствия загробной жизни наука не привела и принципиально не может их привести - это не входит в сферу того, что она изучает. Не привел этих доказательств и никто другой. В отличие от атеистов христиане, однако, имеют множество свидетельств существования загробной жизни души, которые в изобилии содержатся в Св.Писании и Св.Предании, а также известны из других источников. Повторяю, это именно свидетельства, которым христианин верит, а не несомненные доказательства, являющиеся предметом знания, а не веры. В общем, можно констатировать, что и христиане, и атеисты именно ВЕРЯТ в свое учение о загробной участи человека, сомневаясь при этом в учении своих оппонентов. Причем если христиане верят в это, сомневаясь в противном, - осознанно, т.к. имеют подтверждение своей веры в вышеуказанных многочисленных свидетельствах, то атеисты слепо верят в свое учение о полном уничтожении человека после его смерти. Если же отвлечься от веры и оценивать то и другое учение (христианства и атеизма) рационально, с позиций чистого разума, то окажется, что то и другое - сомнительны, т.к. не имеют несомненных рациональных доказательств. Для нас, православных христиан это не страшно, т.к. мы принимаем наше православное учение преимущественно верой, а не рациональным знанием, и не скрываем этого. А для атеиста это крайне неприятно, поскольку он все время утверждает, что основывается именно на знании, а не на вере.

Но давайте сделаем вид, что и мы, православные, на некоторое время отвлеклись от веры и стали на позиции чистого разума, сомневающегося как в нашем учении, так и в учении наших противников. Ведь большинство наших соотечественников и других людей верой как раз и не обладают, но зато чрезмерно доверяют доводам этого самого рационального мышления. Тогда зададимся вопросом: на основании последнего какое же учение о загробной участи человека (христианское или атеистическое) им и нам следует избрать? Итак, с одной стороны сомнительное учение, утверждающее страшную для человека вещь: утверждающее, что после своей неминуемой смерти он навсегда исчезнет. С другой, - также, скажем так для неверующих, «сомнительное» христианское учение, утверждающее о том, что и за гробом душа живет и попадает в те или иные места, в зависимости от ее нравственной жизни на земле. Так какое из этих двух учений нам избрать, даже предполагая, что и то, и другой сомнительны? Очевидно, избрать следует христианское учение, которое даже в своем «сомнительном» варианте дает человеку надежду на будущее вечное бытие, в отличие от атеизма, который, даже и именно будучи «несомненным» учением, никакой надежды человеку не дает, заставляя его жить в этой страшной безнадежности всю жизнь!!!

Это можно проиллюстрировать на таком простом примере. Предположим, мы идем по дороге и доходим до места, где она разделяется на два пути. Указатель первого из них вещает: «Идя по нему, ты, несомненно, погибнешь!». На указателе второго начертано: «Идя по нему, ты, может быть, погибнешь, а может быть и спасешься!». Какой же путь изберет здравый умом путник, если вернуться назад невозможно?! Вопрос, конечно, риторический, но не в нашей реальности, где большинство избирает именно путь погибельный, как и Господь об этом сказал: «Широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф.7,13). Вот уж действительно, безумный сказал, что нет ни Бога, ни загробной жизни, и безумцы же в это верят (ср.Пс.13,1; 52,2)!

Но вернусь к своим школьным воспоминаниям. Хорошо помню, что еще в начальных классах школы меня одолевали раздумья на тему, что избрать в жизни - добро или зло? Иногда на меня находил злой дух, и я, казалось, избирал зло. Иногда это проходило, и я избирал добро, короче говоря, в моей душе шла нравственная борьба. Смешно и стыдно вспоминать такую деталь: в то время на школьных партах были углубления специально для того, чтоб класть в них перьевые ручки. Когда на меня находил оный злой дух, я, как какая-то фурия, проходя мимо парт, сбрасывал эти ручки на пол. Когда же приходило желание делать добро, то, наоборот, аккуратно подымал с пола случайно упавшие ручки и клал их на место. Наконец, доброе начало победило окончательно, и я решил в будущей своей жизни делать только добро. Надо сказать, что этот исход нравственной борьбы вовсе не тривиальный для тогдашнего и, тем более, нынешнего школьника. Дело том, что как старая советская школа, так и, тем более, сегодняшняя «демократическая» учат ребенка математике, физике, химии и прочей ерунде, которая, как правило, на 99 процентов ему в его будущей жизни не понадобится. А вот единому на потребу, т.е. здравой нравственности, которая крайне необходима каждому человеку, школа не учит. Мне приходилось много раз говорить на эту тему с учителями, и на мой вопрос: какой же предмет в вашей школе учит этой самой здравой нравственности? - не один из них не смог дать ответа. На самом деле, конечно, и старая советская школа, и нынешняя нравственно развращают ребенка, причем последняя делает это гораздо сильнее. Вот почему ребенок-школьник в лучшем случае предоставленный сам себе, а в худшем - еще и испытывающий развращающее влияние школы, очень часто избирает зло. Этим и объясняется весьма, к сожалению, распространенный «феномен», когда родители отдают в школу своих ангелочков, а обратно получают из нее уже демонов!

Впрочем, меня, видно, по молитвам моих верующих родственников хранил Господь, и я, поэтому, избрал правильный и благой путь, но ловушки современного мира на этом, конечно же, отнюдь не закончились. Ведь для ученика советской школы того времени «благим» путем выглядел путь следования коммунистической идеологии и морали - как раз в то время был обнародован так называемый «моральный кодекс строителя коммунизма». И надо сказать, что я также на длительное время попался на эту удочку, под влиянием советского прокоммунистического школьного воспитания постепенно становясь идейно убежденным коммунистом. Но что интересно, эта любовь к коммунизму носила, также видно по молитвам моих сродников, чисто платонический характер. Ведь в то время, «правильно» ориентировав свою жизнь в этом направлении, можно было сделать блестящую карьеру! А я этого, к счастью, не понимал, хотя все кругом это, так или иначе, осознавали!!! Помню забавный факт: когда в 14 лет нам разрешили вступать в ВЛКСМ, то в нашем 7-м «в» классе развернулась лихорадочная деятельность. Весь класс почти поголовно, по-видимому, чувствуя запах возможной будущей карьеры, писал заявления на поступление в комсомол, который большинству из них нужен был также, как собаке пятое колесо или мертвому - припарки. Писали мальчики, которые потом стали наркоманами и уже давным-давно умерли, не дожив до тридцати; писали девочки, ставшие потом проститутками, и лишь ненамного пережившие этих мальчиков, но также рано умершие от венерических заболеваний - вот такая была у них карьера; и, ни коммунизм, ни его комсомол здесь нисколько им не помогли, да и не могли помочь! Но я, один из немногих в нашем классе, заявления на поступление в комсомол не писал, причем, не только не сочувствовал этой лихорадочной деятельности своих одноклассников «карьеристов», но по действию в моей душе благодати Божией даже как будто и предчувствовал вышеозначенное печальное завершение этой мнимой «карьеры» многих из них. Так что на год-два я остался мне «ленинского коммунистического союза молодежи».

Может так бы «беспартийным» и досиделся до конца школы, да враг не спит. С 9-го класса у нас появилась новая учительница истории Роза Израилевна (фамилию не помню), - завзятая коммунистка, бывшая когда-то до этого, как она сама говорила, не то комсоргом, не то парторгом на линкоре «Парижская коммуна». Как раз в это время надо было избрать нового комсорга нашего класса, а я, как назло, историю знал отлично, да еще к тому же выдавал все идеологические вещи «как надо», ведь в душе был уже убежденный коммунист. Поэтому когда на собрании, которое вела вышеупомянутая наша учительница истории, ребята начали высказываться то за одну, то за другую кандидатуру комсомольского руководителя, она сидела себе на уме, и вдруг заявила: «А я считаю, что избрать надо Юру Городенцева!». На что я даже с каким-то удовольствием заявил: «А я не комсомолец!». От этих слов Роза Израилевна чуть не упала со стула, но быстро нашлась и приказала: «Немедленно вступить в комсомол!». Поскольку такие приказы старших партийных товарищей следовало исполнять всем сторонам, меня форсировано приняли в ВЛКСМ, несмотря на мое плохое знание устава этой организации и, вытекающие отсюда, сомнения некоторых членов приемной комиссии на мой счет. Так я стал комсомольцем, но соблазн партийной карьеры на этом не закончился.

Тогда (во второй половине 60-х годов прошлого века) по указанию партии (КПСС) при райкомах комсомола стали создавать так называемые «Клубы старшеклассников». Эта организация имела две основные цели своей деятельности. Во-первых, она должна была увлечь молодежь, которая уже тогда начинала дуреть от пьянки, блуда и наркотиков, в какие-то здравые мероприятия, например, в спортивные, но обязательно с соответствующим идеологическим подтекстом. Второй же целью этой организации было выявление толковых ребят, проникнутых коммунистически духом, для их дальнейшего продвижения (если, конечно, они хорошо зарекомендуют себя в этом клубе) сначала по комсомольской, а затем и по партийной линии. С подачи, по-видимому, все той же Розы Израилевны и я (соответствуя вышеозначенным параметрам - «толковый и проникнутый духом») оказался в этом «Клубе старшеклассников», но отнюдь не оправдал ни ее, ни руководства этого клуба надежд, слишком уж был ленив к комсомольской работе, от которой меня, по промыслительному действию Божию, просто тошнило! Вот так и закончилась моя «партийная карьера», не успев начаться. И слава Богу, а то бы скурвился и стал бы комунякой, а потом приспособленинцем, да Господь не допустил! Не оправдал я ожиданий вышестоящих товарищей, не оправдал первый, но далеко не последний раз в своей жизни. Ничего не попишешь: у людей свои пути, а у Бога - Свои!

Но хотя партийную карьеру я не сделал, однако в душе оставался убежденным сторонником коммунистической идеологии, которая отождествлялось у меня с добром. Для дальнейшего преуспеяния в духовной жизни надо было этот стереотип разрушить. И Господь премудро вел меня к сему. До 9-го класса я учился с ленцой, но еще в конце 8-го меня взяла зависть по отношению к одному моему однокласснику, который успевал лучше меня. Поэтому последние два года десятилетки я уже учился усердно и почти на «отлично», закончив школу в 1967 году почти с одними «пятерками». Но в ВУЗ в этом году, по смотрению Божию, не поступил, провалив на приемных экзаменах физику. И вот что интересно: после этого я год работал столяром на мебельной фабрике, одновременно два или три раза в неделю неукоснительно посещая подготовительные курсы при ВУЗе, а также занимаясь с двумя репетиторами (по физике и математике). И при такой нагрузке мне казалось, после нашей школы мне, что я отдыхаю на курорте! И действительно, в ее 9-10-м классах я должен был не просто отсидеть, а реально отзаниматься, отработать (ведь, как я уже сказал, с усердием занимался эти годы) 6-7 часов в ней самой, а затем дома еще готовил домашнее задание по 4-5 учебным предметам, которое у меня, как у способного мальчика, отнимало еще каких-то 3-4 часа. Суммируем, получается 9-11 часов напряженной умственной работы! И это для подростка при категорическом запрете КЗОТа на более чем 8-й часовой рабочий день для взрослого! И это еще в относительно щадящей ребенка советской школе, и это еще у довольно способного ученика; а если учащийся не очень способный, но усердный?! Отсюда очевиден основной изъян нашей школы, особенно современной, не щадящей ученика, который, если он честно пытается изучить все то, что она заставляет его изучать, рискует вследствие переутомления подорвать свое здоровье. Если же он, интуитивно предчувствуя эту опасность, будет бить баклуши, как это и делает большинство наших школьников, в мое время 10, а сейчас 11-12 лет просто протирающих там штаны, то зачем эта школа нужна?! Все, чему она учит в таком случае, - это умение сидеть на шее родителей, дармоедствуя не только эти 11-12 лет, но и в дальнейшем!

Вернусь, однако, к своим воспоминанием. Весной 1968 года, перед вторичными экзаменами на химфак Одесского государственного университета у моих родителей появилась идея с помощью репетитора подтянуть мои знания не только по физике и математике, но и по русскому языку. С этой целью они обратились к моему бывшему школьному учителю Исидору Моисеевичу Гольденбергу, о котором я уже упоминал в одной из своих прошлых публикаций, как об очень умном и завзятом антикоммунисте и антисоветчике. Вот он-то и сумел за пару другую месяцев наших уроков научить меня не только русскому языку, но и этим «предметам», поэтому я под его чрезвычайно чутким и обаятельным руководством и влиянием также стал завзятым антикоммунистом и антисоветчиком. Таким образом, премудрым действием Промысла Божия прошлый стереотип отождествления коммунизма с добром был полностью разрушен. Поскольку же антикоммунизм, будучи лишь отрицанием, сам по себе не представляет какую-то определенную положительную идеологию, а моя душа требовала именно ее, причем такую, чтобы с ней можно было отождествить и в ней реализовать значительно ранее победившее в душе (как я уже писал) стремление ее к добру, то в рамках этого антикоммунизма у меня начался поиск соответствующей положительной идеологии и соответствующего духовного пути.

Надо, однако, сказать, что тогда у меня еще сохранялось резко отрицательное отношение к религии вообще и к христианству, в частности. Ведь мое прошлое атеистическое воспитание было пополнено лекциями «научного атеизма» в рамках вышеупомянутого советского университетского курса - на химфак ОГУ я поступил в 1968 году. Помню в связи с этим один трагикомический случай. Однажды (это было, кажется, перед самой Пасхой) некий сокурсник предложил мне из любопытства зайти в храм, мимо которого мы случайно проходили. Зачем, - с каким-то странным испугом спросил его я?! Но, несмотря на мое сопротивление, он почти насильно затащил меня в церковь, где все мне показалось страшно чужим и далеким. И это было в св.Успенском кафедральном соборе нашего города, в котором впоследствии все стало мне таким родным и близким! Что же послужило такой чудесной перемене, какое чудо?!

Сейчас, анализируя свою прошлую жизнь, я не могу найти никакого объяснения своему феноменальному обращению к вере, кроме одного. Смутно помню, что на 3-м или 4-м курсе университета (т.е. в 1970 или 71-м году) меня вместе с моим научным руководителем Александром Пуричем командировали в Екатеринбург (тогда он назывался Свердловском) для работы по хозтеме. Командировка была довольно длительной, около 2 недель, поэтому кроме работы в химической лаборатории была предусмотрена и некая, так сказать, культурная программа. Симпатичная девушка лаборантка сопровождала нас в экскурсиях по достопримечательным местам своего города. Одним из таких мест был Ипатьевский дом. На тот момент он «заботами» будущего всероссийского разрушителя Ельцина был готов к сносу, но, смотрением Божиим, еще не был полностью разрушен. Еще оставалась коробка опустевшего здания, зияющая пустыми провалами окон. К одному из таких провалов, (который, как объяснила нам девушка, вел в подвал, где и совершилось, как я сейчас понимаю, злодейское ритуальное убийство) подошли и мы. И вот тут произошла одна очень важная вещь... Ведь я до этого воспитывался в «совковом» презрении к пресловутому «царизму», и когда мы еще шли к Ипатьевскому дому, то думал, что там все вместе еще раз посмеемся и поиздеваемся над последними атрибутами оного «царизма». Но когда мы подошли к этому окну в подвал, что-то благодатное коснулось наших сердец, том числе и моего, - я это почувствовал явственно. И мы постояли у этого оконного проема молча, сосредоточенно и даже как-то благоговейно, как бы отдавая дань памяти убиенным. Вот с этого времени у меня и появился интерес к религии, к христианству, и начала зарождаться вера. Думаю и верю, что все это произошло по молитвам Царя-мученика Николая II и его мученически убиенной августейшей Семьи. И так думать и верить меня заставляют не только мои личные воспоминания и чувства, но и учение о нашей общей ответственности за предание Царя-мученика и его Семьи на ритуальное заклание, учение, которое я изложил в своей брошюре «О ритуальных преступлениях» и в соответствующей публикации на РНЛ. Если бы мы действительно, как я думал вначале, стоя у стен Ипатьевского дома, посмеялись и поиздевались бы над «последним атрибутом царизма», то этим мы как бы подтвердили свое соучастие в этом ритуальном преступлении со всеми вытекающими отсюда последствиями. Из которых одним из самых существенных является невозможность для человека вести духовную жизнь, в частности (причем эта частность в наше время самая распространенная), коснея в атеизме. Поскольку же мы, в том числе и я, совершили нечто совершенно противоположное сему, то в этой мрачной атеистической стене, напрочь отгораживающей меня от Бога и в очень большой степени являющейся следствием нашего отпадения не только от Царя Небесного, но и от Царя земного, появилась брешь. Чрез которую в душу излилась благодать, призывающая меня к вере, и именно к вере православной. Это-то, думаю, и стало основной причиной, побудившей меня обратиться ко Христу.

(Продолжение следует)