Подвиг монаршего служения как главная составляющая святости Царя-мученика Николая II

И сказал Господь Самуилу: послушай голоса

народа во всем, что они говорят тебе,

ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня,

чтобы Я не царствовал над ними.

(1 Цар. 8:7).

Если бы русский царь Николай II стремился к царству земному,

царству мелких личных расчетов, себялюбия, он и по сей день

сидел бы на престоле в Петрограде. Но он выбрал Небесное Царство,

царство жертвы во имя Господне, царство евангельской

духовности, за что и сложил свою голову, за что

сложили головы его чада и миллионы подданных[1].

Святитель Николай Сербский, 1932

В существующей разнообразной литературе о святом Царе-мученике Николае II до настоящего времени остается один чрезвычайно существенный пробел, вследствие которого как на уровне массового сознания, так и среди ученых (историков, богословов и др.) нет полного понимания масштабности этой личности. С одной стороны, давно уже (начиная с монографии академика С. С. Ольденбурга) существуют солидные академические исследования, камня на камне не оставляющие от той изначально лживой мифологии о последнем Царе, которая еще при его жизни сложилась среди так называемой «либеральной интеллигенции», а затем уже была доведена до откровенно патологических форм в историографии советского периода. Впрочем, рецидивы этой идеологии, к сожалению, до сих пор переполняют школьные и вузовские учебники в России (об Украине вообще умолчим - здесь раскавыченные высказывания Ленина и К° о Царе и его правлении по прежнему процветают даже на академическом уровне, как и пятьдесят лет назад).

С другой стороны, существуют написанные уже в наше время глубокие историософские работы, в которых точно проясняется антихристианский смысл свержения православной Монархии, а тем самым, и особый смысл мученичества последнего Царя. Среди авторов таких работ наиболее известны протоиерей Александр Шаргунов и Олег Платонов. Соответственно, именно эти два аспекта - праведность личной жизни Царя и его мученическая смерть - и были главными аргументами его канонизации (помимо мироточения икон, молитвенной помощи и других чудесных явлений). Они же и наиболее распространены в массовом сознании верующих.

Вместе с тем, и среди православных людей, и тем более среди неправославных (особенно тех, кто до сих пор одурманен либеральными и советскими псевдоисторическими мифами) по-прежнему возникает вопросы о тех или иных сторонах деятельности Царя, которые могут представляться якобы «ошибочными» или, во всяком случае, никак не связанными с его личной праведностью. Тем самым, в сфере своей главной - государственной - деятельности монаршего служения Николай II многим православным людям представляется лишь в качестве честного «самого большого чиновника» и не более того. Такой совершенно ошибочный взгляд основан на недоразумениях двух видов: 1) на незнании целого ряда исторических фактов и обстоятельств; 2) на незнании экклезиологического смысла монаршего служения, который определяет совершенно особый тип деятельности и государственного правления православного Царя, в корне отличающий его от деятельности светских правителей: президентов, премьер-министров и т.д. Недоразумения относительно деятельности святого Николая II, весьма распространенные даже среди широко эрудированных православных людей, связаны с тем, что они не особенно сведущи в самой природе царской власти и по наивности рассматривают Царя лишь как своего рода «президента с православным вероисповеданием». Все эти недоразумения весьма ослабляют позицию православных в диалоге с современным обществом по историческим и политическим вопросам, и поэтому требуют незамедлительного исправления.

В этом анализе будет рассмотрен ряд ключевых аспектов и событий в деятельности святого Николая II, указывающих на особый характер его правления, строго соответствующий экклезиологическим определениям сущности власти Православного Монарха. Часть из этих аспектов и событий широко известны, но подвергаются систематическому оболганию, начало которому положили антирусские СМИ еще при жизни Царя. Другие, наоборот, остаются малоизвестными именно потому, что оболгать их было бы намного труднее ввиду очевидной праведности (например, как заявил один из членов Временного правительства, переписку Царя и Царицы опубликовать нельзя, т.к. народ, прочтя это, станет почитать их как святых[2]). Обобщая сущность всей государственной деятельности Царя, академик С.С. Ольденбург писал: «Вера в Бога и в свой долг царского служения были основой всех взглядов императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на нем, что он отвечает за них перед престолом Всевышнего»[3]. Но для того чтобы показать, как различные действия и связанные с ними события выражали праведность служения Николая II как Православного Царя, следует напомнить основные экклезиологические определения царской власти.

Институт Православной Монархии, как известно, сложился в Византии и там же получил свое богословское обоснование. Здесь Император был не простым мирянином, хотя бы и облеченным высшей политической властью, но был лицом, получившим и особый литургический статус. Он должен был, как и священники, входить в алтарь через царские врата и причащаться в алтаре. (Именно потому, что здесь некогда входил сам Император, центральный вход в алтарь и получил название «Царские врата», о чем ныне уже мало кто знает). Но что это означает? Это означает, что Императору как мирянину было самой Церковью поручено такое особое служение, которое делало его, подобно священнослужителям, предстоящим пред Богом в особой ответственности за свой народ. Именно отсюда - указанные особенности его статуса в Церкви и в богослужении. «Надо снова и снова подчеркнуть, - писал протопресвитер Александр Шмеман, - что в византийском «видении» Церковь и государство связаны не юридическим определением и разграничением сфер деятельности, а Православием: верою или доктриной Церкви, которую Империя принимает как свою веру. «Источник» же этой доктрины, ее хранительница и толковательница - Церковь, а не Империя. Но, освященная Православием, Империя уже, конечно, не безразлична для Церкви, и ее особое, священное назначение выражается в том месте, которое, со своей стороны, император имеет в Церкви. Это «символизируется» в чине венчания Царя («Хрисма»), которое, начиная с девятого века, может считаться своего рода литургическим выражением византийской теократии. Существенным моментом в нем является исповедание императором веры и присяга на сохранение ее в целости: царская власть окончательно перестала быть единственным «отражением» в мире власти Божественной, но сама подчинена теперь Истине, хранимой Церковью. Затем - чин миропомазания, тоже, по всей вероятности, именно с IX века становящийся основным и конститутивным моментом венчания на царство. Это дарование Церковью императору особой «харизмы» (особого дара) на управление Империей, знаменующее не «огосударствливание» Церкви, а, пусть и «символическое», но все же воцерковление Империи. Император склонял голову, и патриарх собственноручно возлагал корону на него, произнося: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа», - на что народ отвечал: «Свят, Свят, Свят. Слава в Вышних Богу, и на земли мир...»[4]. [Подчеркнуто нами - В.Д.].

Как пишет известный современный богослов митрополит Георгий (Ходр), на христианском Востоке «во многих молитвах до сих пор поминается византийский император... Со многих точек зрения каноническая структура Православия предполагает наличие Империи. Политической философии Византии был чужд национализм современных революций. Византия представляла собой общину православных христиан, временное руководство которой осуществлял император. Христиане молились о своем Императоре, даже находясь в арабо-мусульманской империи. У Византии не было границ. Это была община, а не пространство... На мозаике Святой Софии мы до сих пор можем видеть, как Юстиниан посвящает Константинополь Богородице. Без Христа и его Матери город не имел никакого значения. Византия была, таким образом, местом богоявления»[5]. Именно поэтому «средневековая Византия, - писал протопресвитер Иоанн Мейендорф, - воспринимала свою христианскую цивилизацию как высшее осуществление истории. Считалось, что основав «новый Рим» на Босфоре, император Константин осуществил божественный, включенный в само Боговоплощение, замысел - насадить начатки Царства Божия на земле»[6]. Таким образом, византийское воцерковление статуса Монарха находится в полной преемственности с пониманием царя Божьего народа, которое сложилось в Ветхом Завете.

Это обстоятельство, в свою очередь, давно уже обросло множеством различных недоразумений, а также сознательных фальсификаций исторической истины, примером которых является миф о византийском «цезарепапизме». «Многие западные историки, - писал, в частности, протопресвитер Иоанн Мейендорф, - усматривают в византийской системе взаимоотношений между Церковью и государством совершенный образец «цезарепапизма» Такое заключение, однако, совершенно неверно. Оно предполагает, что византийцы признавали существование абсолютно непогрешимой власти - личности императора. Но такого признания никогда не было... богослужебные тексты и многие агиографические тексты многажды и определенно говорят о фактах впадения императоров в ересь... что делало их «тиранами» (τύραννόι). Конечно, Божественный «дар», полученный императором, предполагал восприятие им харизматического служения во вселенском христианском обществе в целом, включая сюда и дела вселенской Церкви. Но власть эта, однако, обуславливалась его православием... От императора требовалось следование церковной дисциплине в личной жизни, и ему грозило отлучение, если он ее нарушал, как это случилось с императором Львом (886 - 912) и Иоанном Цимисхием (969 - 976)»[7]. Можно добавить к этому, что в русской истории мы встречаем ту же закономерность: все монархи, отступавшие от главного смысла своего царского служения - защиты и развития Православной Церкви, - неизменно были свергаемы, а некоторые даже и казнены. Таковы, например, «самозванцы» времен Смуты, муж Екатерины Великой Петр III и Павел I. Тем самым, приведенный вывод полностью касается и русской истории. Отличие же понимания природы монаршей власти на Руси от византийского, как отмечал протопресвитер Иоанн Мейендорф в цитированных работах, состояло в том, что русский Царь уже не мыслился как вселенский покровитель всех православных христиан, но в первую очередь, только как покровитель своей поместной Церкви. Идеология «Третьего Рима», вопреки распространенным ныне мифам, никогда не была широко известна и тем более никогда не могла служить основой государственной политики России.

С другой стороны, в русском богословии произошло важное развитие и углубление православного понимания сущности монаршей власти, в частности, в трудах св.Филарета Московского (Дроздова). Святитель писал: «Народ, благоугождающий Богу, - достоин иметь благословенного Богом царя. Народ, чтущий царя, - благоугождает чрез сие Богу: потому что царь есть устроение Божие... Согласно с сим Бог, по образу Своего Небесного единоначалия, устроил на земле царя, по образу Своего вседержительства - царя самодержавного, по образу Своего Царства непреходящего продолжающегося от века и до века, - царя наследственного... О, если бы все народы довольно разумели небесное достоинство царя и устроение царства земного по обра­зу небесному..! Простираясь от известного к тому, что, может быть, менее усмотрено и понято в слове апостольском, обращаю ваше внима­ние на то, что апостол, уча страху Божию, почтению к царю, повиновению начальствам, с тем вместе учит свободе. Повинитеся, - говорит, - всякому человечу начальству Господа ради; аще царю, яко преобладающу; аще ли же князем, яко от него посланным, - яко свободни. Повинуйтесь, как свободные»[8].

В приведенных рассуждениях Святителя следует особо выделить две важнейшие мысли. Первая состоит в том, что можно назвать иконическим смыслом царской власти: а именно, Бог устанавливает царскую власть по образу Своего Небесного единоначалия, вседержительства и непреходящести. Тем самым, видя на земле самодержавное устроение власти, человеческий ум естественным образом упражняется видеть и самодержавное устроение всего бытия его Творцом. Для сравнения: видя «демократическое» устроение человеческого сообщества, состоящее в борьбе самочинных эгоистических интересов (единоличных и групповых) и отсутствии всякой подлинной иерархии, человеческий ум склонен переносить эту картину и на мир в целом. В этом случае мир предстает как борьба самочинных демонических сил, за которой уже не видно никакого Вседержителя. Совершенно очевидно, что «демократическое» устроение является зеркальным отражением языческого космоса, а сам термин «демократический» с богословской точки зрения полностью эквивалентен термину «демонократический».

Вторая важнейшая мысль Святителя состоит в том, что именно Царю возможно только свободное повиновение. Эта мысль очень непривычна для современного мирского сознания, а вместе с тем она на самом деле очень проста. Действительно, подобно тому, как невозможно заставить человека поверить в Бога, вера есть акт свободы, - точно так же невозможно заставить повиноваться царю по совести именно как Царю, поставленному от Бога, а не просто как случайному обладателю единоличной власти. В обоих случаях фундаментальным является акт свободной веры. Но когда сознание человека полностью порабощено корыстными страстями, то он видит лишь явления материального мира, но не видит Бога духовными очами; и точно так же он не может видеть Царя, а видит лишь «тирана», непонятно почему владеющего самодержавной властью. Для сравнения: «демократия», вопреки внушаемым ныне предрассудкам, вовсе не требует никакого усилия свободы: но как раз наоборот, она требует от человека полностью поработиться своим корыстным побуждениям и бороться с теми, кто препятствует их реализации.

Естественно, христиане вполне могут жить и живут и в демократических государствах, которые, во всяком случае, намного предпочтительнее стран с тоталитарным атеизмом, в которых их просто уничтожали физически. Однако сложившаяся ныне привычка сопоставлять демократию исключительно с тоталитарным атеизмом - так, как будто бы никаких других альтернатив демократии вообще не существует! - очевидно, является большим лукавством. К сожалению, эта привычка свойственна ныне едва ли не большинству церковных людей. На самом же деле, демократия как языческое по смыслу учреждение сама по себе разрушительна для христианского мировосприятия, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что на демократическом Западе ныне христианство - без каких-либо притеснений и гонений! - на массовом уровне утрачено даже в большей степени, чем это было в СССР. Именно демократия с ее культом эгоистических, в первую очередь чисто материальных, интересов истребляет христианское мировоззрение и способ жизни, а затем уже и саму христианскую веру намного эффективнее, чем сталинский ГУЛАГ.

Третья важнейшая мысль святителя Филарета состоит в том, что царская власть является естественным продолжением власти отцовской, по отношению к которой существует заповедь почитания еще со скрижалей Моисеевых. Поэтому, как пишет Святитель, «когда сыны сынов разродились в народ и в народы и из семейства возросло государство, необъят­ное для естественной власти отца, - Бог дал этой власти новый, искусственный образ и новое имя в лице царя, и таким образом - Его премудростию царие царствуют» (Притч., 8, 15)[9]. Это означает, что когда народ именовал своего царя «батюшкой», то это было проявлением не «отсталости», а глубокой духовной мудрости.

Не можем не отметить тот отрадный факт, что столь глубокое понимание сущности монархической власти, которое содержится в трудах Святителя, в наше время нашло свое продолжение в работах светских исследователей в Украине. Так, в монографии известного киевского философа М.Ю. Савельевой «Монархия как форма самоопределения личности» (2007) сформулирован иконический принцип царской власти: «отношение к светской власти всегда было отражением представлений о Божественной власти... И, возможно, именно мирская монархическая власть выступает недостающим звеном в логической цепи Богопознания»[10]. Действительно, земная монархия как «икона» устройства мира сего, находящегося под десницей Вседержителя, есть то «звено в логической цепи Богопознания», которого явно недостает многим современным людям. Кроме того, философ обращается и к анализу библейской истории Божественного установления царской власти, во многом объясняющей ее природу. Речь идет о том, что Господь через пророка Самуила сначала указал на то, что требование избрать царя является отступлением от желания жить непосредственно по воле Божией, являемой в заповедях и через Пророков. Однако затем Господь по милости Своей соглашается с этим и благословляет Царя в особом таинстве помазания на царство. Поэтому, как справедливо пишет М.Ю. Савельева, «воля народа в ставленничестве монарха сыграла исторически решающую роль, хотя и не была богоугодной... Очевидно, у царя всё же была одна самостоятельная и оправдывающая его миссия: необходимость однажды взять на себя грехи своего народа. Неограниченная земная власть возлагается на одного человека, чтобы быть принесённой в жертву власти Божественной как свидетельство покаяния, признания людьми собствен­ной греховности, то есть слабости, ограниченности и смертности и невозможности достичь совершенства и гармонии на Земле. Очевидно, именно поэтому Господь удовлетворил-таки желание народа иметь царя: в этом предзаданность Пришествия Сына Божия как Царя Не­бесного на заклание людьми в подтверждение Славы Божьей»[11]. Высказанная автором мысль является достаточно смелой и дерзновенной, однако она имеет истоки в святоотеческой традиции, в частности, в часто цитируемой мысли святителя Иоанна Златоуста о том, что только царь может умереть за свой народ. Смысл этих рассуждений в том, что народу Божьему позволено иметь своего земного владыку для того, чтобы он как единое лицо отвечал перед Богом за весь народ. Это тоже иконическая функция царской власти - но в данном случае царь выступает образом единой совести всего народа, заключившего завет с Богом (соответственно, в новозаветную эпоху - народа, принявшего крещение). Видя такого человека - царя, берущего на себя перед Богом грехи своего народа, - сам народ готовился узнать Христа как Царя, берущего на себя грехи мира. Земной же царь, таким образом, иконически готовил ум людей к узнаванию истинного Мессии. Но ветхозаветный народ, как известно, в своем основном большинстве именно этот - самый главный! - смысл земного царства забыл, и ожидал Мессию под видом самого могущественного земного владыки.

Этот самый глубокий смысл земного царства стал менее актуален для народов христианских, узнавших истинного Мессию. В этот период на первый план вышел другой смысл царства, также имеющий иконическую природу - образ земного царя как носителя сверхзаконной правды, как милующего судии. Именно этот смысл, в частности, хорошо понимал А.С.Пушкин. Н.В. Гоголь восхищался, «как умно определял Пушкин значение полномощного монарха», передавая следующие слова великого поэта: «Зачем нужно, - говорил он, - чтобы один из нас стал выше всех и даже выше самого закона? Затем, что закон - дерево; в законе слышит человек что-то жестокое и небратское. С одним буквальным исполнением закона недалеко уйдешь; нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полно­мощной власти. Государство без полномощного монарха - автомат»[12].

И такое понимание, надо сказать, вполне соответствует исторической реальности. Русская Православная Монархия, основанная на строгих нравственных принципах правления, при всей своей твердости в защите священных начал православной жизни была, тем не менее, самым мягким и человеколюбивым государством в Европе. Для сравнения можно привести хотя бы тот факт, что царь Иван Грозный, в борьбе с крамолой явно перешагнувший границу приемлемых средств и совершивший злодеяния против народа и Церкви, в России всегда осуждался и был отрицательным примером. Но в Западной Европе его современники - короли Англии, Франции и Испании, погубившие во много раз больше безвинных людей - и поныне считаются образцами «христианнейших правителей»! А уже в ХІХ веке выступление предателей, именуемых «декабристами», против священных основ жизни Русского государства закончилось казнью лишь нескольких из них. Но всего через несколько лет после этого в «свободной» Франции за подобное же выступление без суда и следствия было казнено одиннадцать тысяч человек! Мало известный факт: с середины XVIII в. Российская Империя была единственной в мире страной, в которой практически отсутствовала смертная казнь: иногда она была вообще отменена, а иногда, существуя по закону, все равно отменялась царской милостью (из наиболее известных примеров - судьба Ф.М. Достоевского). А так называемая «цивилизованная Европа» пришла к этому лишь в конце ХХ века - на два с половиной века позже!

Но главнейшая функция царской власти в России, обусловившая само христианское воспитание народа, состояла именно в том, что Царь всегда воспринимался народом как защитник истинной веры - то есть в полном соответствии с тем экклезиологическим определением царской власти, которое сформировалось еще в Византии. В последнем вы­пуске своего «Дневника писателя» Ф.М.Достоевский проникновенно говорил о единстве Царя и народа: «Царь для народа - не внешняя сила, не си­ла какого-нибудь победителя..., а всенародная, всеединящая сила, которую народ сам восхотел... Для народа Царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его...»; и поэтому «тут-то раз­ница во взглядах русских-иностранцев и русских-русских, по-иностранному - это тирания, а по-русски - источник всех свобод»[13]. Царь «есть источник всех свобод» поскольку он защитник самой души народа.

Поэтому, наконец, царская власть была и основной исторической силой народа на протяжении многих веков, не позволившей народу распадаться на уделы на основе лишь групповых эгоистических интересов, но неизменно объединявшей его для подвига созидания великого Православного государства. «Монархическое начало, - писал классик русской исторической науки, кстати, относимый и к первым «русским либералам», Т.Н. Грановс­кий, - лежит в основании всех великих явлений русской исто­рии; оно есть корень, из которого выросла наша государственная жизнь, наше политическое значение в Европе. Это начало должно быть достойным образом раскрыто и объяснено в наших учебных заведениях. Дело науки и преподавания показать, что русское самодержавие много отличается от тех форм, в которых монархичес­кая идея облеклась в других странах. Между тем как развитие западных народов совершалось во многих отношениях не только независимо от монархического начала, но даже наперекор ему, у нас самодержавие положило свою печать на все важные явления русской жизни»[14].

Царь Ни­колай II не только по всем своим делам, но и по множеству свидетельств близко знавших его современников, глубочайшим образом понимал самую сущность власти православного монарха. Так, например, французский посол Морис Палеолог писал об этом: «Царь, как я уже часто замечал это, не любит на де­ле своей власти. Если он ревниво защищает свои самодержавные прерогативы, то это исключительно по причинам мистическим. Он никогда не забывает, что получил власть от Самого Бога, и постоянно думает об отчете, который он должен будет отдать в доли­не Иосафата. Добросовестность, человечность, кротость, честь - таковы, кажется мне, выдающиеся достоинства Ни­колая II»[15].

Среди особо «проблемных» аспектов и событий правления святого Николая II, чаще всего вызывающих недоразумения и требующих четкого понимания, в первую очередь необходимо рассмотреть следующие.

1) События на Ходынском поле. Катастрофа, произошедшая во время народных гуляний по случаю коронации Николая II 18 мая 1896 года, стала страшным символом того духовного падения народа в пучину жадности и корыстолюбия, которое и привело затем уже к страшным событиям ХХ века. Впервые празднования коронации были сделаны общенародными, охватывая практически всех жителей Москвы. И вот, люди бросились к приготовленным для всех подаркам (а это значит, что торопиться не нужно, каждый все равно бы свое получил) - и в результате получилась давка, унесшая жизнь 1282 человек. Мало известен факт, что Царь лично из своих собственных средств выделил по 1000 рублей (очень большие по тем временам деньги - достаточно сказать, что в то время взрослая лошадь стоила в среднем 3 рубля) на каждую пострадавшую семью[16]. Естественно, что в «благодарность» за это либеральная и революционная «общественность» во всем обвинила самого же Царя! Не здесь ли уже начинается его мученический путь?

2) События русско-японской войны. К началу ХХ века мировые «темные силы» стали достаточно могущественными для того, чтобы приступить к своей главной цели - уничтожению Православной России как основного препятствия для достижения ими власти над миром. Для этого сначала руками и на средства Британской Империи была вооружена Япония, которая подло и неожиданно напала на русские гарнизоны Дальнего Востока. Николай II еще до начала своего царствования прилагал все усилия для налаживания дружественных отношений с Японией. Как известно, именно в Японии впервые пролилась царская кровь при нападении самурая-террориста. Когда началась война, Царь лично инспектировал и отправлял войска, по нескольку месяцев живя в своем походном вагоне. Когда велись переговоры, то только по настоянию Царя были достигнуты самые благоприятные для России условия окончания войны - без контрибуций и практически без потерь территории. С другой стороны, именно Царь остудил горячие головы, предлагавшие вести войну до победного конца - ведь в этом случае в 1914 году Россия получила бы еще один фронт на Дальнем Востоке. Зато либеральная и революционная «общественность» тогда уже бесстыдным и лживым образом «обвиняла» Царя в том, что это ему якобы нужна была «маленькая победоносная война». Каково было Царю, страдавшему и изо всех сил трудившемуся для победы, слышать о таких «мнениях» среди своих подданных? Не здесь ли уже начинается его мученический путь?

3) События «кровавого воскресенья». После того как основная часть русской армии была отправлена на Дальний Восток, в европейской части страны заранее подготовленные и вооруженные на деньги дома Ротшильдов «революционные» банды внезапно начали организованные беспорядки, предварительно подкупив представителей власти на местах с целью их нейтрализации. Вследствие этого к началу 1905 года во многих важнейших регионах страны наступил полный хаос, беззаконие и безвластие. Перестали работать железная дорога и большинство заводов - так что даже к самому Императору в Царское село можно было добраться только на лошадях. По законам военного времени зачинщиков забастовок и митингов следовало арестовывать и даже казнить, но местные власти, подкупленные и не имевшие реальной силы, плевали на закон и полностью бездействовали. Полицейские, которых в России на душу населения и так было меньше всех в Европе (и в 10 раз меньше, чем в США!), многие были убиты и ранены в первые же дни «революционного» беснования, а остальные не могли даже выйти на улицу. Особой подлостью и лживостью отличалась провокация, организованная «революционерами» 9 января в Петербурге в виде так называемого «шествия к Царю». Прекрасно зная, что Царя в городе нет, а многотысячное шествие по законам военного времени запрещено, они организовали шествие рабочих в сторону Зимнего дворца. Когда военные патрули пытались их остановить, «революционеры» из гущи толпы стали обстреливать солдат из револьверов, а те по уставу вынуждены были открыть ответный огонь. В результате - около сотни убитых с обеих сторон. «Революционный» священник Гапон (вскоре убитый другими «революционерами»), обманывая и Царя, и народ, скрывал от них ту подрывную работу, которая велась его окружением за их спиной. Он обещал Царю неприкосновенность, но сам прекрасно знал, что так называемые «революционеры», которые и заказали «шествие», выйдут с лозунгами «Долой Самодержа­вие», «Да здравствует революция», а в карманах их будут лежать бомбы и пистолеты. Гапон и преступные силы, стоявшие за его спиной, готовились убить самого Царя. Шествие имело все черты крестного хода. В первых рядах несли иконы, хоругви и царские портреты. Но это, как оказалось, было лишь той частью акции, которая выполняла функцию «прикрытия» основных действий, которые уже готовились. Еще задолго до первых выстрелов в дру­гих концах города, на Васильевском острове и в некоторых других местах, группы рабочих во главе с революционными провокатора­ми сооружали баррикады из телеграфных столбов и проволоки, водружали красные флаги. Еще не было выстрелов, а какие-то люди распускали самые неве­роятные слухи о массовых расстрелах. Попытки властей ввести шествие в рамки порядка получали отпор специально организо­ванных групп. Наконец, уже после того, как войска остановили шествие с помощью нескольких залпов, после этого по всему городу были произведены заранее организованные нападения вооруженных революционеров на полицию, склады и магазины, - и уже от их рук погибло не намного меньше неповинных людей, чем от вынужденных действий войск. Позднее, уже после событий 9 января, Гапона спросили в узком кругу: «- Ну, отче Георгий, теперь мы одни и бояться, что сор из избы вынесут, нечего, да и дело-то прошлое. Вы знаете, как много говорили о событии 9 января и как часто можно было слышать суждение, что прими Государь депутацию честь-чес­тью, выслушай депутатов ласково, все обошлось бы по-хороше­му. Ну, как вы полагаете о. Георгий, что было бы, если бы Госу­дарь вышел к народу? Совершенно неожиданно, но искренним тоном, Гапон отве­тил: - Убили бы в пол минут, пол секунд!»[17]. Таким образом, сам Царь дал совершенно точную оценку случившемуся в своем обращении к рабочим, говоря, что они «дали себя вовлечь в заблуждение и обман».

4) Дарование Конституции. Высочайший Манифест от 6 августа 1905 г. создал в ряду других русских высших государственных учреждений также и Государственную Думу из «выборных людей» или представителей народа. Там было сказано от лица Царя: «Сохраняя неприкосновенным основной закон Российской Империи о существе самодержавной власти [Статья 1-я первого раздела Основных Законов гласит: «Император Всероссийский есть Монарх Самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной Его власти не токмо за страх, нон за совесть Сам Бог повелевает»], признали Мы за благо учредить Государственную Думу» и т. д. Присяга членов Думы также гласит: «Мы, нижепоименованные, обещаем перед Всемогущим Богом исполнять возложенные на нас обязанности членов Государственной Думы по крайнему нашему разумению и силам, храня верность Его Императорскому Величеству Государю Императору и Самодержцу Всероссийскому» и т. д. Исходя, таким образом, из идеи незыблемости монархического самодержавия, Манифест 6 августа 1905 г. раскрывает намерения законодателя, упоминая, что, во-первых, еще в 1903 году Высочайшая мысль была озабочена «согласованием выборных общественных учреждений с правительственными властями»; во-вторых, как было сказано в этом документе, Высочайшая воля решила теперь «призвать выборных людей от всей земли русской к постоянному деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов». В самом «Учреждении» (то есть уставе) Государственной Думы ей предоставлена еще более широкая компетенция. По статьям 34, 54, 55, 56, 57 ей открыты пути законодательной инициативы, по статьям 35, 58, 59, 60, 61 дано право запросов министрам, т. е. контроля за действиями исполнительной власти.

Таким образом, как писал в своем исследовании «Монархическая государственность» (1907) Л.А. Тихомиров, «эта широкая компетенция нового учреждения сама по себе нимало не противоречит монархической идее. Как сказано в главе XL, общественные силы в высшем государственном управлении полезны именно среди функций законодательных и контрольных. Таким образом, всю эту сторону нового учреждения должно признать строго выдержанной с точки зрения монархической идеи, приступившей к созданию сочетанной системы управления»[18]. [Подчеркнуто нами. - В.Д.]. К этому следует также добавить, что поскольку этим введением нового государственного органа принцип самодержавия сохранялся в полной силе, то это также и не было нарушением тех положений канонического права Православной церкви, которые касались полномочий Православного Монарха. Впрочем, этот аспект проблемы требует специального рассмотрения и обоснования, которое выходит за рамки целей настоящей работы.

На сомнения по поводу сохранения принципа самодержавия после дарования Конституции, которые возникли сразу же после начала работы Думы, хорошо ответил один из известных тогдашних депутатов-монархистов Е.Н. Марков. «Когда нас уверяют, - говорил он с трибуны, - что Монарх потерял свою власть только потому, что Он доверил нам частицу своей власти, то мы говорим: постойте, это что-то не так. Нам Монарх дал действительно часть своей власти, даровал возможность ею пользоваться на благо народу, как суду присяжных, несомненно, даровано Монархом право судить и ссылать даже в ка­торгу. Но разве суд присяжных ограничивает власть Монарха? (Воз­гласы: «Браво, браво!») Нет, присяжные только пользуются доверен­ной им частицей Монаршей власти и в силу этого, по указу его Императорского Величества, посылают виновного в Сибирь. Но, ко­нечно, суд присяжных нисколько не умаляет и не ограничивает влас­ти Государя Императора, Власть Царская пребывает только еще выс­шей, еще более мощной, ибо через суд она делается способной наблю­дать за правдой и законом. Этот пример мы приводим и к данному случаю. Мы, члены Государственной Думы, не что иное, как суд народ­ной совести, те же присяжные» (речь 13 ноября 1907 года)[19].

Известный профессор-юрист Н.А. Захаров в своей монографии «Система русской государственной власти» (1912) разъяснял эту проблему следующим образом: «Понятие о верховном главенстве царской власти росло веками, вот почему самодержавие можно вычеркнуть из основных зако­нов, самодержец может от него отречься сам, но это будет актом односторонним; чтобы это понятие исчезло, необходимо изгла­дить еще его и из сознания народного, так как сознание народное в своем правообразующем движении всегда может восстановить пропущенное в тексте законов понятие. Лишь двусторонний отказ может изгладить понятие самодержавия в основном его смысле без всех атрибутов, приписываемых ему теорий, подчиненной идее западного абсолютизма. Вот почему ныне едва ли может быть речь о том, что после манифеста 17 октября 1905 года самодержавия на Руси не существует, что оно заменено дуалистическим строем... самодержавие и конституция - по­нятия нисколько друг друга не исключающие, вместе с тем поня­тие самодержавия не исчезло в народном сознании, основные за­коны, как мы указывали, признают его существование в целом ряде статей»[20].

В рескрипте на имя министра внутренних дел Царь со­общил о своем «намерении привлекать достойных, облеченных народным доверием людей к участию в предварительной разра­ботке и обсуждении законодательных предположений»[21]. Царь с от­крытым сердцем шел навстречу народу, понимая, что для преодо­ления смуты, руководимой враждебными России силами, необхо­димо объединение всех честных русских людей. Но как ответил на это если не сам народ, то, во всяком случае, та «прогрессивная» общественность, которая прорвалась к власти и присвоила себе право говорить от его имени? Великий русский писатель И.А. Бунин вспоминал, как издатель Гржебин, «начавший еще до восстания изда­вать в Петербурге иллюстрированный сатирический жур­нал, первый выпуск его украсив обложкой с нарисован­ным на ней во всю страницу голым человеческим задом под императорской короной, даже и не бежал никуда, и никто его пальцем не тронул»[22]. Заметим, что в «цивилизованной Европе» того времени строго по закону за такое оскорбление монаршей особы в большинстве стран полагалась смертная казнь. Но вот в «деспотической» России этого как-то никто просто не заметил. Вот такова была пресловутая «царская тирания»! Многие современники Царя в один голос пишут о той мучительной скорби, которая была на его лице на протяжении многих месяцев 1905 года - года первой антирусской революции. Не здесь ли уже начинается его мученический путь?

5) Отношения Царя с Г. Распутиным. Эта тема, как известно, до сих пор очень активно используется для дискредитации Царя-мученика. И именно здесь обычное невежество и тогдашней, и нынешней так наз. «прогрессивной» общественности достигает максимальной степени. «Распутинский миф» целенаправленно создавался антирусскими СМИ с целью такой дискредитации потому, что на него был соответствующий «заказ», и если бы не существовало самого Г. Распутина, то такой же миф был бы создан из кого-то другого - все равно из кого именно. Вместе с тем Св. Церковь имеет свои достоверные свидетельства, касающиеся этого вопроса. В частности, это свидетельства тогдашнего архиепископа Феофана Полтавского, бывшего духовника Царской семьи, а позднее известного подвижника, канонизированного под именем Нового Затворника. В частности, святитель так свидетельствовал Чрезвычайной комиссии Временного правительства: «У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Евфимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, гово­рящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Феодоровне».

Кроме того, святитель Феофан свидетельствовал и следующее: «Он (Распутин) не был ни лицемером, ни негодяем. Он был истинным человеком Божиим, явившимся из простого народа. Но под влиянием высшего общества, которое не могло понять этого простого человека, произошла ужасная духовная катастрофа, и он пал. Окружение, которое хотело, чтобы это случилось, оставалось равнодушным и считало все происшедшее чем-то несерьезным»[23]. Но каковы бы ни были личные грехи народного целителя Григория, все это не имело ни малейшего отношения к его общению с Царской семьей. Более того, зная о тех разговорах, которые ведутся по поводу жизни Григория, Царь не прекратил с ним общения, но смиренно принимал его таким, каким он был, видя в нем представителя народа. Как об этом точно сказано в «Житии» святителя Феофана Полтавского (Нового Затворника), Санкт-Петербургское высшее общество «окружило сибирского крестьянина всевозможными соблазнами, сопротивляться которым ему было очень трудно», используя его с целью приблизиться к Царской Семье, а главное, опорочить ее с корыстными целями[24]. Царь, зная о распространяющихся гнусных сплетнях, естественно, не мог бы вступать в мелочное преследование тех, кто их инициирует и распространяет. Не здесь ли уже начинается его мученический путь?

6) Инициатива Царя уйти в монашество и стать Патриархом. Именно в силу глубины понимания сущности своего служения у Государя сложился замысл восстановления патриаршества и выбора Патриарха. После глубоких размышлений он решил возложить, если Богу будет угодно, тяжелое бремя Патриаршего служения на себя, приняв монашество и священный сан. Царский Пре­стол он полагал оставить своему сыну, назначив регента­ми при нем Императрицу и брата Михаила. В марте 1905 года Государь встретился с членами Святейшего Синода и сообщил им о своем намерении. В ответ последовало мол­чание. Как сказано в «Житии», «великий момент был упущен - Иерусалим «не уз­нал времени посещения своего» (Лк. 19,44)»[25]. Что значит этот шаг? По нашему мнению, Царь, помимо выражения своей личной склонности к аскетической, монашеской жизни, в этих действиях выразился также и как мудрый государственный деятель, испытывая, готовы ли иерархи Церкви к подлинному восстановлению патриаршества. Ведь если бы они согласились избрать в качестве нового Патриарха бывшего Царя - то только это и свидетельствовало бы о том, что Патриарху воздается подобающее ему достоинство. В противном случае, избрание Патриарха во многом оставалось бы появлением еще одного высшего иерарха Церкви без изменения самого достоинства церковной власти. Таким образом, именно Царь лучше всех понимал, что означает восстановление патриаршества для Церкви, понимал подлинную масштабность этого шага. Но и здесь Царь снова не был понят и более того даже обвиняется и поныне якобы в «незаконном вмешательстве» в дела Церкви. (Между тем инициатива восстановления патриаршества все равно осталась за Царем, а вовсе не за Собором 1918 года, поскольку именно с 1905 года по указанию Царя работала специальная комиссия, подготовившая этот акт). Не здесь ли уже начинается его мученический путь?

7) Государственная деятельность Царя. Объективные факты говорят о том, что масштабность государственного строительства при Николае II может быть сопоставима только с деятельностью Петра Великого и Екатерины Великой. Известно, например, что общая интенсивность экономического развития страны при Николае II была самой высокой в мире. К 1913 году Российская Империя имела самую гуманную систему трудового и уголовного законодательства, делила с Германией 3-4 места в мировом рейтинге экономического развития. Чрезвычайные темпы развития в 1930-е - 1960-е годы, которыми любят похваляться апологеты советского периода, - отнюдь не выше, чем они были в эпоху Николая II. Этот факт весьма непопулярен до сих пор. Кроме того, совершенно очевидно, что без потрясений революции и гражданской войны, при сохранении мирной Царской власти страна в этот период развивалась бы еще быстрее - но уже без ГУЛАГов, Голодоморов и Великих чисток. Сохранилось бы как минимум двадцать миллионов погубленных человеческих жизней! Даже этого аргумента более чем достаточно для того, чтобы понять, насколько лицемерны заявления яростного врага России У. Черчилля о том, что «Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». Сталин «принял» Россию с Королевым и Курчатовым - питомцами Императорских университетов, - а оставил «коллективизирован-ную» деревню обезлюдневшей и более бедной, чем она были при «сохе».

На международной арене дипломатия Царя совершила настоящий подвиг, сумев накануне неизбежной мировой войны заручиться поддержкой союзников. Причем, нужно знать, что ими стали еще недавно враждебные страны - в частности, союз России с ее главным конкурентом на мировой арене Британской Империей в те времена казался буквально каким-то чудом. При этом для Царя и его семьи такой союз был также очень тяжел с душевной точки зрения, поскольку был направлен против своих же кровных родственников - правителей Германской Империи. И вот в «благодарность» за такую жертвенность и постоянное душевное страдание так наз. «общественность» саму Царицу постоянно подозревала в «измене». Царь, прекрасно зная, что война неизбежна, потому что ее главной целью является уничтожение России, тем не менее, до конца боролся за ее предотвращение. Ему принадлежит уникальная для того времени инициатива всеобщего разоружения, которая оказалась настолько непонятна якобы «христианскому» Западу, что ее просто высмеивали. Не здесь ли уже начинается его мученический путь?

8) Вступление в войну и «сухой закон» 1914 года. Как видим, вступление в войну, которая готовилась для уничтожения России, не зависело от воли Царя, он мог лишь вступить в нее чуть раньше и чуть позже. И он, к полной неожиданности Германии, бросил в бой свои еще рассредоточенные войска, фактически жертвуя ими ради спасения союзников. Благодаря решительности Царя устоял Париж, и это спасло Францию от разгрома. Благодаря совести и решительности Царя не сдалась Сербия и тем самым сохранила свою национальную честь и государственность. «Русский царь и русский народ, вступая в войну в защиту Сербии, будучи к ней не подготовленными, знали, что идут на верную гибель. Любовь русских к своим сербским братьям не убоялась смерти, не отступила перед ней... Разве можем мы не признать пред Небом и землей, что наша свобода и государственность стоят России больше, чем нам?» - писал св. Николай Сербский[26]. И Царь сделал это, не считаясь с тем, что его в очередной раз обвинят в «кровавости», а Россия потеряет десятки тысяч своих солдат. Но эти тысячи спасли целые миллионы, которые погибли бы, если бы пришлось сражаться с Германией в одиночку, как это было потом в 1941 году!

Особо следует отметить также одно мало известное, но немаловажное обстоятельство - а именно введение указом Царя «сухого закона» для солдат на весь период войны. Иногда говорят даже, что если бы не «сухой закон», армия в 1917 году была бы спокойнее, потому что война не так была бы в тягость (при этом приводят в пример доступность спирта в Великую Отечественную). Что ж, это возможно. Но при этом упускают из внимания тот мотив, по которому Царь пошел на эту меру. А именно, Царь понимал Отечественную войну как период предельной трезвенности, когда свершается священный долг защиты Отечества. Это было глубоко православное понимание войны.

9) Принятие верховного командования в 1915 году. Этот очередной жертвенный подвиг Царя, взявшего на себя прямую и непосредственную ответственность за ход военных действий в самый критический и тяжелый момент войны, также стараются изобразить чем-то ошибочным. Это тем более странно, что командование Царя было на редкость удачным - скорее всего, он вообще был самым успешным главнокомандующим Первой мировой войны. В этом не только раскрылся личный талант Царя, но и действие благодатной помощи свыше. Особой чертой действий Царя как военачальника было его редкостное умение максимально экономить силы и избегать потерь. Но и это также в конце концов оказалось соблазном для армии и народа - отвыкнув от тяжелых сражений, почти «скучая» на войне, они легче поддавались «революционной» пропаганде. Царь избегал ненужных боев, зато создал такие запасы средств для будущего решающего наступления, на использовании которых потом еще три года длилась Гражданская война. Именно удачливость Царя как военачальника вызывала открытую зависть многих генералов (достаточно почитать мемуары А. Брусилова), ставших затем на путь заговора.

Даже такой закоренелый ненавистник России, как У. Черчилль, будучи грамотным политиком, вынужден был признать: «Представление о царском режиме как об узкосер­дечном и гнилом отвечает поверхностным утвержде­ниям наших дней. Но один только взгляд на тридцатимесячную войну против Германии и Австрии дол­жен изменить это представление и установить основные факты. По тем ударам, которые Российская империя пережила, по катастрофам, которые на нее свалились, мы можем судить о ее силе. Почему мы можем отрицать, что Николай II выдержал это страшное испытание?.. Жертвенное наступление русских в 1914 го­ду, которое спасло Париж, упорядоченный отход, без снарядов, и снова медленно нарастающая сила. Победы Брусилова - начало нового русского на­ступления в 1916 году, более мощного и непобеди­мого, чем когда бы то ни было. Несмотря на боль­шие и страшные ошибки, тот строй, который был в нем воплощен, которому он давал жизненный им­пульс, к этому моменту уже выиграл войну для Рос­сии. Пусть его усилия преуменьшают. Пусть чернят его действия и оскорбляют его память, но пусть скажут: кто же другой оказался более пригодным?»[27]. Как видим, даже разделяя хитрый миф о якобы «боль­ших и страшных ошибках» Царя (миф, придуманный на Западе еще в период Гражданской войны для «оправдания» своей корыстной безучастности к судьбе России), У. Черчилль все равно не может не признавать величия того, что им было сделано. К сожалению, этого никто не хотел призвать и даже до сих пор не признает на Родине, ради которой Царь был готов жертвовать и действительно пожертвовал всем. Именно на войне уже стал совершенно явным его мученический путь.

10) Принятие решения об отречении в пользу Михаила. Обстоятельства, при которых Император Николай Александро­вич подписал отречение от престола в пользу брата Михаила Александровича, до сих пор мало известны и поэтому не дают многим людям возможности понять суть того подвига, который совершил Царь, отрекаясь от престола пользу брата Михаила. До сих пор недоброжелатели Николая II и даже многие, ему сочувствующие, ставят в вину последнему Царю сам факт «отречения». Это результат невежества.

Причины отречения были следующие. Правящие круги Англии и Франции были крайне недовольны и обеспокоены тем, что Императорская Россия, которая, как им каза­лось, была настолько ослаблена в 1915 году, что только и могла слу­жить Антанте пушечным мясом и оттягивать с Западного фронта германские дивизии, оправилась от поражений и в кампании 1916 года взяла инициативу в свои руки. Становилось ясно, что 1917 год станет годом новых русских побед. А это, в свою очередь, означало конец победоносный войны, в которой главным победителем станет Россия. Главным гарантом этой победы был Император Николай II, не очень обольщавшийся истинными намерениями своих союзни­ков. В январе 1917 года в Петроград на открывавшуюся здесь со­юзническую конференцию прибыла комиссия в лице представи­телей Англии, Франции и Италии. Английскую делегацию воз­главлял лорд А. Мильнер. Премьер-министр Великобритании Д. Ллойд-Джордж не скрывал своих надежд, что конференция «мо­жет привести к какому-нибудь соглашению, которое поможет выслать Николая и его жену из России и возложить управление страной на регента». Во время своего визита А. Мильнер встретился с председателем Военно-промышленного комитета Думы А.И. Гучковым, князем Г.Е. Львовым, председателем Государственной Думы М.В. Родзянко, генералом А.А. Поливановым, бывшим министром иностран­ных дел С.Д. Сазоновым, английским послом Дж. Бьюкененом, лидером кадетов П.Н. Милюковым. В результате Царю фактически был предъявлен ультиматум, в соответствии с которым он должен был отдать контроль над армией представителям союзников, а власть в стране - представителям Думы и высшего генералитета. Отрицательный ответ Николая II на ультиматум «союзников» привел к тому, что в правящих кругах Антанты было решено оставить путь дипломатического давления и перейти к от­крытой поддержке заговора против Царя, который было поручено возглавить А. Гучкову[28].

События заговора развивались следующим образом. 28 февраля был отдан приказ двум бригадам, одной снятой с Северного фронта, другой - с Западного, двинуться на усмирение Петрограда. Генерал-адъютанту Иванову было приказано принять командование над этими частями. Он должен был оставаться в окрестностях Петрограда, но не предпринимать решительных дейст­вий до особого распоряжения. Для непосредственного окружения ему были даны два батальона георгиевских кавалеров, составлявших личную охрану Государя в Ставке. С Северного фронта двинулись два полка 38-й пехотной дивизии, которые считались лучшими на фрон­те. Но где-то между Лугой и Гатчиной эти полки взбун­товались и отказались идти на Петроград. Бригада, взятая с Западного фронта, тоже не дошла. Наконец, и два батальона георгиевцев тоже вышли из повиновения. Обычно считается, что отказ войск обусловлен революционной пропагандой - в советское время, например, эту особую «заслугу» себе приписывали большевики. На самом же деле, все революционные партии в тот момент находились в глубоком подполье, а их главари - в эмиграции, поэтому никакую серьезную пропаганду они тогда вести не могли. На самом деле, войска якобы «вышли из повиновения» по приказу самих генералов - участников заговора. Но генералы, действительно, никак не ожидали, что очень быстро, буквально в течение нескольких недель, войска перестанут подчиняться уже и им. Здесь проявился особый духовный закон: тот, кто разбудит спящие демонические силы, очень скоро теряет над ними контроль, сам становится их жертвой. Вот так и произошло.

Как и следовало по плану заговора, первого марта генерал Алексеев (начальник главного штаба) запросил телеграм­мой всех главнокомандующих фронтами. Телеграммы эти запрашивали у главнокомандующих их мнение о же­лательности при данных обстоятельствах отречения Го­сударя Императора от престола в пользу его сына. К часу дня второго марта все ответы главнокомандующих были получены и сосредоточились в руках генерала Рузского. Ответы эти были: от великого князя Николая Николаевича - главнокомандующего Кавказским фронтом; от генерала Сахарова - фактического главноко­мандующего Румынским фронтом (здесь формально главнокомандующим был король Румынии, а Сахаров был его начальником штаба); от генерала Брусилова - главнокомандующего Юго-Западным фронтом; от генерала Эверта - главнокомандующего За­падным фронтом; от генерала Рузского - главнокомандующего Се­верным фронтом. Все пять главнокомандующих фронтами и генерал Алексеев высказались за отречение Государя Императора от престола. Сам А. Брусилов, всемирно известный герой наступления 1916 года, впервые в истории современных войн сумевший проломить эшелонированную оборону немцев и «австрияков» - даже этот военный гений не только был «за», но и вообще оказался одним из главных вдохновителей и «гарантов» заговора. Итак, предательство было полное.

Сложилась ситуация, когда даже многие убежденные монархисты, лично абсолютно преданные Царю, пришли к выводу, что в сложившейся ситуации именно для спасения монархии следует пожертвовать слишком сильным Царем, которого не могут терпеть заговорщики, и передать власть другому. Так, известный политический деятель и публицист, монархист по убеждениям и тогдашний член Государственной Думы, командированный Думой вместе с А. Гучковым для принятия Манифеста об отречении в пользу Михаила, В.В. Шульгин позднее описал свои собственные размышления и впечатления в решающие дни февраля 1917 года следующим образом: «Я отчетливо понимал и тогда, как и теперь, как и всегда, сколько я себя помню, что без монархии не быть России. И мысль вертелась: как спасти монархию... И должно быть, в эту бессонную ночь пришла мысль, которая, правильная или нет - об этом будет су­дить история, - свелась к следующему: «Быть может, пожертвовав монархом, удастся спас­ти монархию...» Так, бесформенная, еще сама себя не сознающая, родилась мысль об отречении императора Николая II в по­льзу малолетнего наследника... Разумеется, родилась не у одного меня...»[29]. Сам Царь, принимая решение об отречении, мыслил иначе, но он был понят своими сторонниками.

И вот мы подходим к ключевому моменту: каковы причины отречения? Выделим две важнейшие. Первая причина - прагматическая, основанная на надежде Царя, что заговорщики на этом успокоятся и ничто не повлияет на благополучный исход войны. Царь безусловно жертвует своим достоинством, терпит вопиющую неблагодарность и несправедливость, но благодаря этому спасает Отечество от смуты и нестроений. Именно этой мыслью проникнут и Манифест об отречении. И когда Царь узнает об отречении Михаила - главном предательстве, означавшем успех заговора, он снова в полноте своей власти и передает трон в пользу сына. Узнав об отречении Великого князя Михаила, Государь записал в своем дневнике: «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест конча­ется четыреххвосткой для выборов через шесть меся­цев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надо­умил его подписать такую гадость». Вечером 3 марта, вслед за полученным известием «об отказе от престола» Михаила Александровича, император прибыл в Ставку в Могилев и отдал гене­ралу Алексееву новую телеграмму: «Председателю госуд. думы. Петр. Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой Ма­тушки-России. Посему Я готов отречься от Престо­ла в пользу моего Сына, чтобы он остался при нас до совершеннолетия при регентстве брата моего вели­кого князя Михаила Александровича. Николай». Но изменник Алексеев не послал телеграммы, «чтобы не смущать умы», и никому не показывал ее, держал в своем бумажнике. Лишь в мае 1917 года, ос­тавляя верховное командование армией, с которого его выкинуло Временное правительство, он передал этот величайший по значению документ генералу Де­никину. Как пишет святитель Иоанн Шанхайский (Максимович), «этот документ, не обнародованный тогда, но он существует и свидетельствует о неотмененности царского самодержавия в России по сей день»[30].

Царь не просто «подал в отставку», подчиняясь малодушному давлению своего окружения, он понимал, что отречение от Престола было последним шагом на пути служения народу, который он обе­щал защищать. Государь предпочел отойти и не быть дополнительной причиной раздоров в уже и без того истерзанной войной страны. Высший генералитет изолировал Государя не только от народа, но даже и от его Семьи. Го­сударь не знал, что делается с его семьею, а семья не знала, что делается с ним. Среди «сво­их» он был как пленник. Ему обманом внушали, что отречение якобы повелительно диктуется отрицательным отношением «народа» лично к нему и что он является причиной всех беспорядков в стра­не, что его отречение от Престола желательно «народу», и только в этом случае можно ожи­дать светлого будущего родины... И он сказал: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага России и для спа­сения ее». И он отрекся от Царского Престола за себя и за своего малолетнего сына, Наслед­ника Алексея Николаевича, предоставляя тем самым своему родному брату, Великому кня­зю Михаилу Александровичу, вступить на Пре­стол. Но Великий князь Михаил Александрович также отрекся, предоставляя официально «на­роду», а фактически улице и толпе решать вопрос, который раз навсегда уже был решен клятвенно «Утвержденной Грамотой» Всерос­сийского Собора 1613 года.

Как проницательно пишет современный историк П.В. Мультатули, «поведение Николая II удивительным образом напоминает о евангельских событиях»[31]. Об этом пишет один из свидетелей событий, С. Позднышев: «На Гучкова с ненавистью смотрел стоявший у дверей молодой офицер Лейб-гвардии Московского полка. Вот он схватил шашку, может сейчас блеснет сталь. Государь заметил движение руки, быстро сказал: «Соловьев, успокойся, выйди в соседнее помещение. Я не хочу ничьей крови...» Как будто в глубине двух тысячелетий воз­никла другая картина, и ветер веков донес из тьмы Гефсиманского сада: «Петр, вложи меч твой»». Как справедливо пишет этот историк, «вся логика поведения Императора Николая II как христиан­ского государя свидетельствует, что Царь приносил жертву во имя России, а не отрекался от нее»[32]. Такова вторая - чисто духовная причина отречения - выполнение Царем своего священного долга быть образцом христианской души для всего своего народа. Отрекаясь, Царь давал народу пример кротости и жертвенности, который должен был заставить народ ужаснуться своему предательству и нравственным примером усмирить страсти начинающейся смуты. Не многим Царям земным предоставлялась такая возможность явить самый глубокий, священный смысл своего служения, но Царь Николай сделал это, явив свою святость.

Выдающийся русский философ Иван Ильин писал: «Вот откуда это историческое событие: Династия в лице двух Государей не стала напрягать Своей воли и власти, отошла от Престола и решила не бороться за Него. Она выбрала путь непротивления и, страшно сказать, пошла на смерть для того, чтобы не вызвать гражданской войны, которую пришлось вести одному народу без Царя и не за Царя... Когда созерцаешь эту живую трагедию нашей Династии, то сердце останавливается и говорить о ней становится трудно. Только молча, про себя, вспоминаешь слова Писания: «яко овча на заклание ведеся и яко агнец непорочен прямо стригущего его безгласен...» Все это есть не осуждение и не обвинение; но лишь признание юридической, исторической и религиозной правды. Народ был освобожден от присяги и предоставлен на волю своих соблазнителей. В открытую дверь хлынул поток окаяннейшего в истории напористого соблазна»[33].

Как видим, и прагматическая, и духовная причины отречения тесно связаны между собой, имея одну и ту же цель. Более того, некоторое время после отречения эта цель даже была достигнута. Как пишет уже цитированный нами Н.Е. Марков, «отречение Государя Императора за Себя и за законного Наследника, отречение Великого князя Михаила Александровича за Себя и за весь Царствующий Дом, призыв Государя Императора к пови­новению Временному правительству, а Великого князя Михаила Александровича к повиновению Учредительному собранию - все это создавало на грозном фоне возможного нашествия неприятеля такую обстановку, что за первые месяцы революции даже и помыс­лить было нельзя о начинании гражданской войны»[34]. Но что же произошло потом? А потом оказалось, что народ не захотел жить без Царя, утратив всякое чувство долга по отношению к обезглавленному государству! Как это ни парадоксально, но именно отношение к царской власти как к подлинно священному установлению, вопреки всему сохранявшееся у большинства народа, оказалось и чрезвычайно удобным для проведения революционных переворотов. Ведь исчезновение Царской власти в массовом сознании воспринималось как крушение богоустановленного миропорядка, которое освобождало людей от всякой моральной обязанности перед государством. Поэтому попытка построения парламентского режима по «европейским образцам» деятелями февральской революции провалилась из-за тотального саботажа во всех слоях населения, что немедленно привело к социальному хаосу и развалу государственности как таковой. Последняя могла быть восстановлена только либо путем восстановления законной царской власти, либо путем самой жестокой диктатуры. Заблокировав первый вариант, деятели «февраля» сделали второй неизбежным и единственно возможным. В свою очередь, в будущем отношение народа к Сталину стало выражением народной души, веками воспитанной в священном Царстве. Духовный смысл «сталинизма» в том, что Господь попустил народу почитать тирана для того, чтобы он через мучения и смерти понял наконец, что и кого он предал.

Духовный смысл отречения Николая II давно стал предметом глубокого осмысления православными богословами. В частности, впервые он был четко сформулирован в работах архимандрита Константина (Зайцева). «Есть соблазн, - писал это автор, - рассматривать отречение Государя, как проявление его слабости, тем самым, делая его в какой-то мере ответственным за все последующее. Такое отношение к акту отречения возмож­но только для сознания уже в какой-то мере духом апостасии проникнутого. Если же объективно оценить действия Госуда­ря, то, напротив, нельзя не придти к выводу, что его поведе­ние было максимально способствующим тому, чтобы остава­лись какие-то шансы преодоления возникшей апостасии - что возможно только в образе покаянного возрождения человече­ства, подлинно-христианского. Непротивление Государя было именно тем непротивлени­ем злу, которое свидетельствовало о предельной высоте подлинно-христианского его сознания. Государь, как известно, был очень кроток, но это ни в какой мере не отражалось на его поведении, как военачальника и главы Империи, поскольку дело шло о реальной борьбе со злом. Тут же он ока­зался пред лицом сплоченной среды ближайших его сотруд­ников, которые все, в той или иной мере, были уже соглаша­телями со злом - принципиальными. Они воплощали собою апостасию! Остаться с ними означало возложить на себя клеймо соглашательства, тем самым засвидетельствовав ду­ховное самоупразднение Самодержавия. Оставаясь же духов­но-квалифицированным воплощением монархической власти, он как бы подсказывал путь восстановления России в таком ее качестве, которое бы знаменовало и преодоление апостасии»[35].

Протоиерей Александр Шаргунов в работе со знаменательным названием «Подвиг исповедничества Царя-мученика Николая II в его отречении от престола» углубляет мысли архимандрита Константина. Он пишет о замысле заговорщиков: «Им нужно было показать, что вся власть принадлежит им, вне зависимости от какого-то Бога, а благодать и истина Помазанника Божия нужны только для украшения того, что им принадлежит. Это означало бы, что любое беззаконие, которое совершит эта власть, будет совершатся как бы по прямому благословению Божию. Это был сатанинский замысел - осквернить благодать, смешать истину с ложью, сделать бессмысленным, де­коративным помазание Христово. Создалась бы та «внешняя видимость», в которой, по слову святителя Феофана Затворника, раскрывается тайна беззакония. Если Бог становится внешним, то и православная мо­нархия, в конце концов, становится только украшением нового мирового поряд­ка, переходящего в царство антихриста»[36]. Тем самым, если бы Царь каким-то образом и нашел возможность остаться у власти, то это уже все равно была бы не власть Православного Монарха, но лишь внешняя власть ставленника тех же самых заговорщиков, отныне решавших бы судьбы страны.

Поэтому, как справедливо пишет протоиерей Александр Шаргунов, подлинный «смысл отре­чения Государя - спасение идеи христиан­ской власти, и потому в нем надежда на спасе­ние России, через отделение тех, кто верен данным Богом принципам жизни, от тех, кто неверен, через очищение, которое наступает в последующих событиях. Подвигом Царя в отречении, таким образом, развенчиваются все ложные устремления тогдашних и нынеш­них устроителей земного царства, отвергаю­щих Царство Небесное. Утверждается высшая духовная реальность, определяющая все сфе­ры жизни: первое должно стать на первом ме­сте, и только тогда все остальное займет свое должное место. На первом месте Бог и правда Его, на втором - все остальное, в том числе православная монархия»[37]. [Подчеркнуто мной - В.Д.].

Эти размышления возвращают нас к древней истории установления Самим Богом земного царства над народом Завета. «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе, ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними». (1 Цар. 8: 7). Не сразу может человеческий разум понять смысл этих парадоксальных слов: действительно, Господь говорит о том, что народ Его отвергает, требуя себе земного царя, но одновременно с этим и повелевает Пророку послушаться народа. Что это значит? Это значит, очевидно, то, что народ должен сам пройти испытание собственной гордыней и научиться покоряться земному царю для того, чтобы вновь быть покорным Самому Богу. Это значит, что народ сам выбрал себе послушание и аскезу для вразумления. И это повеление Божие продолжает действовать и поныне: теперь уже и Царь должен послушать голоса своего народа, которому снова нужно пройти горький и страшный опыт земного послушания ради смирения своей гордыни. Но теперь уже - опыт послушания не у Царя, благословенного Самим Богом, но опыт страшного терпения богоборческой власти! Таков смысл новейшей русской истории.

Сколь велико и свято призвание Православного народа, столь же велики искушения, испытания и скорби его. Народам, отпавшим от истинной Церкви Христовой, и другим, никогда не знавшим Её, Господь попускает жить в погоне за земным благополучием, удовлетворением всяческих похотей - и даже временно преуспевать в этом. Так ныне и живет уже почти весь мир. Но Православная Русь, едва лишь отступит от своего святого призвания быть Народом Божиим и хранить истинную Веру, сразу же познает на себе действия святого гнева Господня. Едва лишь отступит от своего узкого пути, ведущего ко спасению, соблазнится земным преуспеянием и мишурными «благами» безбожной «цивилизации», захочет «жить, как люди», устраиваясь на земле без Бога, - как тотчас настигают её всевозможные кары для вразумления.

Но вместе с тем Господь неизменно посылает и праведников для указания истинного пути. Таков был святой Царь-мученик. Чаемая нами Новая Русь, крепкая своей Православной верой и праведностью народа, о которой много пророчествовали великие старцы и святые ХХ века, будет стоять на костях новомучеников и на памяти о подвиге последнего Царя.

Виталий Юрьевич Даренский, кандидат философских наук

г.Луганск, Украина