История киргизского мятежа 1916 года в описании семиреченского духовенства

От редакции. Предлагаем читателям очерк по истории Иссык-Кульского монастыря с описанием кровавого погрома, устроенного в 1916 году мусульманскими экстремистами русскому населению южного Семиречья и Средней Азии. Несмотря на разницу исторических условий нельзя не провести параллели с теми событиями, которые потрясают мирное население Киргизии сейчас. Автор очерка пишет в сопроводительном письме в редакцию РНЛ:

«Несколько лет тому назад я, работая в Российском Государственном Историческом Архиве в Петербурге, нашла очень интересные документы, касающиеся киргизского мятежа 1916 года. И, составляя очерк по истории Иссык-Кульского Свято-Троицкого монастыря, я включила в очерк эти документы. До настоящего времени этот материал я нигде не публиковала, чтобы не повлиять на обострение межнациональных отношений. Но то, что происходит сейчас в Киргизии, напоминает 1916 год (правда, тогда все было намного масштабнее). Одно понятно, что и тогда и сейчас в тени стоят антигосударственные силы - дирижеры этих событий. Не знаю, стоит ли публиковать этот материал? Но, если посчитаете, что материал публиковать не нужно, тогда пусть то, что происходило в Киргизии в 1916 году, будет известно вам и вашим коллегам».

Мы считаем, что публиковать очерк обязательно стоит, и как долг памяти перед нашими невинно убиенными соотечественниками, и как материал для анализа событий современных.

 В 1882 году, с целью распространения Православной веры в Туркестанском крае и духовного просвещения азиатских кочевников, св. Синод предложил Православному Миссионерскому Обществу рассмотреть дело об открытии в районе озера Иссык-Куль православной миссии. Миссионерское Общество, в свою очередь, обратилось с этим вопросом к Туркестанскому преосвященному Александру (Кульчицкому), который с живейшим сочувствием отнесся к предложению об основании миссионерства в пределах его епархии и употребил все свое старание, чтобы возбудить такое же сочувствие к этому доброму предприятию в местной высшей власти. В обширной записке по этому предмету, препровожденной им к Туркестанскому генерал-губернатору, епископ Александр указывал на то переходное состояние, в каком находились киргизы, доказывая, что в религиозном отношении они представляют богатую, восприимчивую и благодатную почву, которая быстро возрастит живое семя, и самым лучшим средством для успеха Христовой проповеди между инородцами находил устройство миссионерского монастыря на берегу озера Иссык-Куль.[1]

Получив от св. Синода благословение на учреждение монастыря, а от Миссионерского Общества значительную сумму на предварительные расходы, преосвященный Александр, не теряя времени, тогда же, в первых числах мая 1882 года, отправился на Иссык-Куль в местность, называемую Курмекты. Жители села Преображенского (ныне село Тюп) указали ему самое лучшее место для монастыря. Оно было, во-первых, вблизи озера, затем заливы, входившие в участок этой земли, особенно обильны были рыбой, а самое главное - пахотная земля не нуждалась в искусственном орошении. Преосвященный лично верхом объехал урочище и тщательно осмотрел все места, удобные для устройства обители. Целую неделю он постился, в твердом уповании, что Господь поможет ему в нелегких трудах. И вот, озаренный свыше, он избрал место для храма и монастыря на северо-восточном берегу озера.

Впоследствии, в 1904 году его преемник по Туркестанской кафедре епископ Паисий (Виноградов), посетив эту местность, писал о своих впечатлениях: «...С последней станции Кутемелды я выехал ранним утром и не отъехав 6 верст был поражен чудной картиной, которая была перед моими глазами. Передо мной расстилалось во всей своей красоте Иссык-Кульское озеро. На гладкой изумрудной поверхности играло солнце, переливаясь во все цвета радуги, вдали, как в дымке, выступает Тянь-Шаньский хребет с едва заметными очертаниями леса и над всем этим царствуют ослепительной белизны снеговые вершины отдельных пик. Это чудное соединение громадного озера, окруженного со всех сторон цепями белоснежных гор с здоровым воздухом, делают Иссык-Кульскую долину санаторией для больных. Озеро так прельстило меня, что я долго не мог оторвать глаз от созерцания такого дивного дара Творца». [2]

Итак, 21 мая 1882 года, в день свв. Царя Константина и матери его Елены, преосвященный Александр приступил к освящению избранного места. При громадном стечении народа, после молебствия, архипастырь благоговейно окропил святой водой избранную местность и водрузил деревянный крест на том месте, где предположено быть храму во имя Живоначальной Троицы.

Так, по милости Божией, положено было основание Свято-Троицкому миссионерскому монастырю в Туркестанском крае, на берегах величественного Иссык-Кульского озера, там, где в древности был христианский монастырь с мощами апостола и евангелиста Матфея.[3]

Первые насельники монастыря приложили немало трудов для устроения монашеской жизни, возведения монастырских стен и зданий и укрепления хозяйства. Но далекий от миссионерских центров и духовных оазисов России Иссык-Кульский монастырь не мог выполнять своих основных миссионерских функций. Для успеха нужны были умные сеятели - образованные монахи, но таких в Туркестане не было.

Преосвященный Александр и его преемники по кафедре неоднократно обращались в Священный Синод с просьбой о назначении в монастырь настоятеля и увеличении числа братии. Однако просьбам долгое время суждено было оставаться неудовлетворенными. Синод сносился с некоторыми епархиальными преосвященными по этому предмету, охотников же отправиться в полудикий в то время Туркестанский край не находилось.

Радостное умножение братии последовало в 1886 году, когда в монастырь приехали одиннадцать иноков из Свято-Михайловской Закубанской пустыни.

11 января 1887 года в обители была освящена Свято-Троицкая церковь, а 13 марта того же года Государь Император Высочайше соизволил укрепление за монастырем обширного участка земли с тремя заливами - Долгим, Узким и Песочным с прилегающим к последнему заливу озерком Садко с отведением места под мельницу на восточной стороне реки Курмектинки.

Но в этом же году Господь скорбью испытал своих рабов. 30 июня их постигло страшное бедствие - землетрясение. Сколько печальных последствий повлекла за собой эта необузданная стихия! У местного населения, как у кочевников, так и у православных поселенцев, были разрушены дома, погиб и искалечен скот, но самое главное - повсюду было множество человеческих жертв. Только Иссык-Кульская братия, по милости Божией, осталась цела и невредима. Но всего удивительнее, что по причине того, что стены рухнувшего монастырского корпуса упали не внутрь помещения, а наружу, церковная утварь, престол и жертвенник, образа, сосуды остались неповрежденными.

И вновь монастырская братия, поставив для своего временного проживания киргизские юрты, стала возводить стены и здания разрушенного монастыря.

Посетивший Иссык-Кульский монастырь летом следующего года Преосвященный Туркестанской епархии епископ Неофит (Неводчиков) не только воодушевлял братию своим архипастырским словом и практическими указаниями, но и помогал восстанавливать монастырь своим трудом. «Тиха мне показалась, - говорит преосвященный, описывая свои впечатления, - монастырская жизнь, шедшая без строгого монашеского устава, но одушевленная о Христе любовью, и проявлявшаяся общими посильными трудами с раннего утра до ночи, согласно апостольской заповеди: друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов. Невольно мне припомнилась притча о горушном зерне, маленьком, но живом и способном к сильному развитию. И монастырский участок по прежнему мне сулил такое развитие; вместо стен огражденный с одной стороны горным высоким хребтом, а с другой широким озером, он словно ждет, когда Бог его благословит».

И снова услышал Господь мольбы и просьбы своих избранных. Летом 1894 года на берега величественного Иссык-Кульского озера прибыли с не менее грандиозного озера, с острова Валаама, восемь иноков во главе с игуменом Севастианом, внося с собой дух Валаамской обители. [4]

В 1895 году были восстановлены и освящены братский корпус и малый храм, в том же году был заложен, а в 1897 году уже освящен новый обширный на 400 человек храм во имя Живоначальной Троицы (архитектор С.Г.Тропаревский), срубленный из брусьев, на каменном фундаменте, с колокольней, куполами и пятью главами наверху. В 1894 - 95 годах на средства Православного Миссионерского общества построены дом для общежития, дом для трапезы и службы, рабочий дом и амбар. На средства монастыря сделан погреб для льда, мельница, скотный двор, дом на пасеке, кузница, лесопилка, дом для плотничьей мастерской, дом, в котором разместились братские мастерские - портных и сапожников, баня, на ближней пасеке дом из брусьев в 2 этажа, построен дом на дальней пасеке, окончен постройкою гостиный дом.

Из местночтимых святынь в монастыре имелся присланный всероссийским молитвенником Святым праведным протоиереем Иоанном Кронштадтским им самим освященный образ Феодоровской Божией Матери со следующей надписью: "В Семиреченскую область в Святотроицкий монастырь в благословение жертвую сию икону. Протоиерей Иоанн Сергиев из Кронштадта 4 января 1896 года". Также в монастыре находилась чудотворная Тихвинская икона Божией Матери, и особенно большое стечение богомольцев (до 5.000 человек) в монастырь стекалось 26 июня - в день празднования этой иконы.

В 1905 году в монастырь были приглашены из прославленной старцами Рождество-Богородицкой Глинской пустыни Курской епархии иеромонах Порфирий, возведенный Туркестанским Преосвященным в сан игумена и назначенный наместником монастыря, и несколько послушников, в числе которых были будущие иеромонахи Феогност (Пивоваров), Серафим (Богословский) и Анатолий (Смирнов). Двое последних недолго оставались в монастыре, и были призваны преосвященнейшим Димитрием (Абашидзе), епископом Туркестанским и Ташкентским в кафедральный город Верный, где приняли священный сан и подвизались в горных ущельях близ города. Туда же в 1916 году, уже после разорения Иссык-Кульского монастыря восставшими киргизами, пришел иеромонах Феогност. В то же время в монастыре подвизались монах (впоследствии иеромонах) Пахомий (Русин) и монах Ириней (Мотях), впоследствии принявший схиму с именем Ираклий.[5]

Посетивший в 1908 году Иссык-Кульский монастырь преосвященный епископ Димитрий пишет следующие впечатления о нем:

«Религиозно-нравственная жизнь в монастыре стоит на такой высоте, которая доступна простецу-простолюдину, теперь почти исключительно наполняющему наши русские монастыри; она трезва, трудолюбива, строго монашеская. За отчетные 1908-1909 годы ни один монах не был судим за какие-либо проступки против благоповедения. Да и в обществе нет никаких нареканий по отношению к монастырю и его насельникам. Причиною, почему в монастыре идет нормальная жизнь, служит, по моему мнению, с одной стороны, то, что насельниками его являются простецы, которых еще не коснулась грязная жизнь, а с другой, что монастырь удален не только от города, но и от селений, что ограждает его от тлетворного влияния развратной жизни. Твердо нравственной жизни в монастыре способствует и то обстоятельство, что почти всем насельникам монастыря приходится добывать себе пропитание тяжелым трудом, - заниматься даже хлебопашеством или не менее трудными работами... Помимо земледелия монастырь занимается пчеловодством, скотоводством, отчасти ремеслами, но не для сбыта, а для себя.

...Но в монастыре нет образованных монахов, а так же и денежных средств, чтобы заняться миссионерской деятельностью среди некрещеных туземцев. Имеющаяся в Иссык-Кульском монастыре школа грамоты едва влачит свое существование».[6]

И вновь великое испытание Божие постигло Туркестанский край, а с ним и Иссык-Кульский монастырь. 22 декабря 1910 года произошло страшное землетрясение, по силе своей не уступающее землетрясению 1887 года. Землетрясение не ограничилось одним ударом, а продолжалось долгое время почти беспрерывно. Погибло немало людей, неописуемы ужас и смятение, охватившие население пострадавших местностей. Но все же новая стихия не повлекла за собой столь страшных разрушений и жертв, какие были прежде, благодаря тому, что теперь большинство строений были деревянными. В Иссык-Кульском монастыре разрушены глинобитные постройки и нанесен значительный материальный ущерб, но снова никто из братии серьезно не пострадал.

К началу 1916 года монастырь имел 35 человек братии (1 архимандрит, 11 иеромонахов, 3 иеродиакона, 1 схимник, 9 монахов и 10 послушников). Монастырю принадлежало 2,500 десятин земли, 3 затона на озере (65 десятин). Некоторые из иеромонахов, как, напимер, Рафаил и Мелетий,[7] находились в командировках, исполняя пастырские обязанности в переселенческих приходах и военных гарнизонах, куда по малообеспеченности и другим неудобствам, нельзя было назначить семейного священника. В самом монастыре не отказывались крестить младенцев, погребать усопших, принимать на исповедь и причастие Святых Таин. Два благолепных храма и ежедневное богослужение в них, в свою очередь, служили к утешению и назиданию поселившегося здесь православного населения, привыкшего на своей родине к святым обителям.

Монастырское хозяйство точно так же имело для крестьян показательное значение, так как последние могли видеть здесь механические сельскохозяйственные орудия, которых, по бедности, сами не могли приобрести.

Площадь монастыря была обнесена кирпичной оградой на каменном фундаменте, покрытой железом, повсюду множество зелени, фруктов, строевых деревьев и кустарников. К главному братскому корпусу примыкал большой сад за которым был расположен огород и службы: кузнечная и столярные мастерские, баня, скотный двор, конюшни, сеновалы и т. д.

При главных монастырских воротах имелась небольшая странноприимница, где в течении года выдавалось до 5.000 бесплатных обедов богомольцам и вообще приезжающим людям.

«Монастырская жизнь, в общем, протекает нормально и благополучно - пишет в своем отчете в Святейший Синод преосвященный Иннокений - но нужно сознаться, что главная цель, которая была положена в основу этой обители, т. е. миссионерская, до настоящего времени так и не достигается в надлежащей мере. Регулярных собеседований с кочевниками не ведется, крещения мусульман за истекший год ни одного случая не было. Даже миссионерская школа с интернатом для киргизских мальчиков, закрытая после землетрясения 1910 года, до сих пор не может надлежащим образом возродиться.

Правда, некоторой компенсацией в этой области могли бы служить для нас... окончание постройки нового прекрасного здания для миссионерской школы.

Но неожиданно возникшие в августе 1916 года киргизские беспорядки, причиной которых послужила насильственная мобилизация инородцев на тыловые работы, охватили весь Пржевальский уезд и вновь в корне нарушили правильную жизнь и работу монастыря».[8]

Иссык-Кульскому монастырю так и не суждено было воспитать в своих стенах славных миссионеров и стать светочем просвещения Туркестанского края. Но не пропали понапрасну труды и молитвы его зачинателей, строителей и смиренных сердцем молитвенников. Господь дал монастырю иную славу и благоволил простосердечным насельникам его, как невинным агнцам, пролить в Семиреченском крае кровь свою за веру Христову и святую Православную Церковь.

ОТЧЕТ ПРЕОСВЯЩЕННОГО ИННОКЕНТИЯ, ЕПИСКОПА ТАШКЕНТСКОГО ТУРКЕСТАНСКОГО. Г. ВЕРНЫЙ. 1916 ГОД.[9]

Минувшим летом горы и степи Туркестана видели в своих пределах повторение кровавых походов Тамерлана. Начиная с половины июля туземцы, пользуясь ослаблением русского населения, стали нападать на железную дорогу, жечь и грабить русские города и деревни, разрушать телеграф, почтовые станции, церкви, школы, убивать людей, захватывать скот и всякое имущество, оставляя после себя груды пепла и трупов. Седьмого сентября, когда в Верном были получены более или менее верные сведения из пострадавших местностей, я поспешил телеграфировать Святейшему Синоду следующее донесение: «Иссык-Кульский монастырь разграблен туземцами, семь монахов убиты, архимандрит с прочими иноками приютился в соседнем приходе. Десять приходских церквей, двадцать пять селений вокруг озера Иссык-Куль сожжены, несколько тысяч человек убито, остальные вывезены в Пржевальск. Скот уведен в горы, все имущество погибло. Войска восстанавливают помощь беженцам. Почтовое и телеграфное сообщение с Пржевальском прервано».

В настоящее время, когда порядок повсюду уже восстановлен, я имею возможность изложить дело гораздо пространнее, заимствуя материал непосредственно из донесений духовенства.

Так, настоятель градо-Джизакской церкви (Сыр-Дарьинская область) Дмитрий Морозов сообщил следующее:

«Туземцы г. Джизак (город в современном Узбекистане - РНЛ) и всего Джизакского уезда в июле взбунтовались, восстание это подготовлялось, по-видимому, давно и по всему Туркестану, при участии посторонней агитации и было ускорено в Джизаке[10] призывом рабочих из туземного населения на тыловые военные работы. Впервые восстание началось в г. Джизаке в назначенный день набора рабочих, а именно 13 июля 1916 года. Туземцы, не пожелав дать рабочих, перестав повиноваться русским властям и Государственному строю, отделившись от русского государства, объявили Джизакский уезд независимым Джизакским ханством. Учредив свое правительство, избрав себе хана и министров, организовали свое войско, или, вернее, банды из туземцев, объявив священную войну и тут же убив три человека русских, возвращавшихся из соленого озера Тускана, где они лечились, и пошли войной на русский город Джизак. По пути толпа туземцев повстречалась с начальником Джизакского уезда, который в сопровождении полицейского пристава, двух туземцев - переводчика и полицейского чина, выехал в туземный город Джизак, на место возникновения бунта.

Как только они въехали в толпу туземцев, то сейчас же были окружены толпой и все четверо зверски убиты. Сделав начало злодеяния, банда туземцев, около 4 тысяч человек, двинулась на русский город с намерением так же расправиться и с русским населением г. Джизака. Но, пройдя немного толпа повстречалась с отрядом солдат местной караульной команды в количестве 29 человек, который следовал за уездным начальником. С неистовыми криками, вооруженная палками, кетменями, шашками, ножами, приделанными к палкам вроде пик, и другим туземным оружием, толпа стала напирать на команду, стараясь окружить ее. Не желая быть окруженными и подавленными толпой, команда дала залп по толпе и, отстреливаясь, стала отступать к казармам, расположенным в крепости между русским и сартовским городами (сарты - общее именование, в дореволюционной России, малых оседлых племен Средней Азии, служившее для отделения их от кочевых тюркоязычных племен и ираноязычных таджиков, употреблялся параллельно с термином «узбеки», ныне отдельно не выделяются, слились с узбеки - РНЛ).

Возле казармы толпа почти вплотную подошла к команде. На предложения начальника караульной команды разойтись, туземцы ответили, что они не разойдутся до тех пор, пока не уничтожат солдат и русских жителей города. Тогда командой было дано несколько залпов по толпе. Толпа, не выдержав огня, или, вернее, порешив расправиться с гарнизоном и русским городом потом, когда к ним прибудет с уезда подкрепление, разделилась на две толпы. Одна направилась на вокзал, зажгла там нефтяной бак, который и послужил сигналом восстания для всего уезда. Избив несколько человек-стрелочников, туземцы попортили телеграф и местами путь, намереваясь также поджечь и станцию Джизак. Но это не удалось, благодаря находчивости служащих и своевременно принятым мерам начальником караульной команды, который успел послать на станцию несколько человек солдат, пять запасных винтовок и 200 патронов. Вооружившись винтовками и своими дробовиками, служащие и солдаты сели на паровозы и, маневрируя по путям, стреляя с паровозов по нападавшим сартам, обдавая их контрпаром, чем и спасли станцию от поджега, а женщин и детей от неминуемой резни.

Видя свой неуспех на станции, толпа двинулась вдоль дороги по направлению Ташкента, разрушая и сожигая все по пути; на ближайших казармах, полуказармах и будках вырезав всех служащих, главным образом женщин и детей. К этой толпе присоединились также туземцы с ближайших кишлаков, разрушив во многих местах путь, повалив телеграфные столбы, порвав провода. Сожгли станцию Ломакино и Обручево и 18 небольших деревянных мостов. Но служащим станции Ломакино и Обручево удалось спастись на проходившем поезде, который следовал в Джизак, но от станции Джизак, подобрав служащих, поезд пошел задним ходом обратно, так как дальше путь был попорчен, горели мосты. Обратно поезду пришлось двигаться уже по горевшим мостам и пробиваться сквозь сартов, которые усиленно портили путь, желая задержать поезд. Но поезду удалось добраться до станции Черняево благополучно.

Другая толпа от казарм направилась по загородом и поравнявшись с противоположной стороны в конце города с казармами военно-пленных офицеров, которых было около 10 человек, стала спускаться к ним. При военно-пленных офицерах караул был усиленный и состоял из 20 человек солдат. Подпустив на 50 шагов толпу, караул открыл по толпе залпами огонь. Толпа, не выдержав и здесь огня, повернула обратно и пошла тоже на путь железной дороги, и стала так же портить путь, повалив телеграфные столбы и порвав провода, но не все, убив несколько женщин и детей железнодорожных служащих. Но здесь толпа большего разрушения не успела сделать, благодаря маневрирующим поездам, вооруженным служащими и солдатами, а большой мост окарауливался всегда солдатами из 12 человек, которые также залпами отражали сартов.

Главная цель первой и второй толпы была прервать сообщение с Джизаком, чтобы не дать возможности получить подкрепление со стороны Ташкента и Самарканда. И действительно, с Ташкентом телеграф не работал, и сообщение было прервано, а с Самаркандом, хотя с перерывами, телеграф работал, и движение поездов после небольшого исправления пути было восстановлено.

Первая помощь была получена со стороны Самарканда, а именно: ночью с 13-го на 14-е пришла небольшая часть солдат, и того же, 14-го числа в 11 часов прибыла сотня казаков.

Того же 14-го числа сарты тоже получили большое подкрепление со стороны Богдана из резиденции своего хана.

В 9 часов утра появились новые толпы сартов в конном строю со знаменами (многие из них вооружены были ружьями, винтовками и туземными пиками, по 15-и и более тысяч человек). Но все последовательные их нападения на город с успехом отражались войсками и жителями города до прибытия карательного отряда, который прибыл 16-го июля со стороны Самарканда и Ташкента, так как путь на Ташкент был восстановлен. Всего прибыло войска более двух полков, разного рода оружия.

В 9 часов утра 13-го июля ко мне прискакал верхом на лошади помощник уездного начальника подполковник Афанасьев, наскоро передав обстоятельства дела, что бунтующая толпа сартов идет на русский город. Тогда я, взяв ключи, открыл церковь, куда жители города, все перепуганные, стали стекаться. Положение было ужасное: женщины и дети плачут, волнуются, а мужчины, окружив церковь, стали вооружаться, кто чем мог. Дабы успокоить плачущих женщин и детей в храме, я предложил помолиться Господу Богу, Его Пречистой Матери и Покровителю Джизака святителю Николаю о спасении нас от грядущей опасности. Облачившись, я стал служить молебен. Все присутствующие в храме усердно и со слезами молились, картина была неописуемая - это был общий стон и рыдания.

Помолившись Господу Богу и положившись на волю Божию, все немного успокоились и до 6-ти часов вечера держали себя спокойно.

В 4 часа дня со станции Милютинской прибыл случайно воинский поезд конского запаса в количестве 60 человек нижних чинов, но без оружия, которые приведены были к церкви. Здесь их вооружили винтовками.

Соорганизовав отряд под командованием помощника уездного начальника, пошли в туземный город на розыски уездного начальника полковника Рукина, полицейского пристава штабс-капитана Зотоглова, переводчика и полицейского чина, которых нашли убитыми в туземной части города, на пустынном месте, в яме, неподалеку от базара. Трупы всех четверых были привезены в покойницкую при городской больнице, а 16-го мною отпеты и погребены на Джизакском городском кладбище.

В виду того, что толпы сартов весь этот день бродили вокруг города и везде была слышна стрельба и было дознано, что сарты намерены сделать нападение ночью на русский город, начальник гарнизона приказал всем жителям покинуть город и перейти из храма в крепость в казармы под защиту солдат.

В 6 часов вечера все ушли из города, я остался один в городе, решив, по долгу пастыря, не оставлять вверенный мне храм до последней минуты своей жизни. Закрыв храм, приготовив запасные Дары, Антиминс и миро на случай, если будет нападение на храм, я намеревался Дары потребить, Антиминс и миро сжечь, чтобы не достались на поругание фанатикам туземцам, а потом и самому умереть в храме. Но Господь был милостив над своим храмом и мной, грешным, - нападение сартов не состоялось, потому что подкрепление к ним пришло только утром в 9 часов.

Ночь провел я в храме очень тревожно, с минуты на минуту ожидал нападения. Приготовив все необходимое на случай нападения, поднялся на колокольню и до двух часов ночи сидел на колокольне, а потом спустился в храм, зажег лампадки, облачился и до самого утра усердно молился - прочитав акафисты: Спасителю, Божией Матери и святителю Николаю, прося их защитить святой храм и меня, грешного.

Утром, усталый, измученный, но с облегченной душей, открыв храм, сел на паперти, ожидая, авось кто-нибудь появится из жителей города. В 8 часов утра действительно стали появляться жители, от которых я узнал, что ночью прибыла из Самарканда небольшая часть солдат. Услышав эту благую весть, я до слез был тронут.

В 9 часов утра вокруг города появились большие скопища сартов конных и пеших, и стали было спускаться с гор в город, но их встретили залпами солдаты и жители. Завязалась перестрелка с обеих сторон, нападение было отбито, но с нашей стороны был убит один солдатик, которого и принесли ко мне в церковь. И так все время продолжалось до прибытия карательного отряда.

16 июля, с прибытием артиллерии, установили пушки и начали громить туземный город. Всем как-то вздохнулось свободнее.

Из крепости в храм сначала пришли два семейства, а потом более и более. В храме спасающиеся вели себя днем и ночью с должным благоговением чинно. Днем храм всегда был открыт для спасающихся, так как вокруг города постоянно появлялись толпы сартов, разгоняемые солдатами и казаками.

С 13 по 20 июля я почти беспрерывно находился в храме, утешая прихожан словом и делом. Тут же и отпевал убитых. Во время беспорядков богослужения совершались мною в храме неопустительно, чем и поддерживалось душевное настроение прихожан.

С прибытием карательного отряда труд мой увеличился во много раз: напутствие больных, погребение убитых воинских чинов и граждан. Всего убитых было погребено мною и отпето 31 человек, из коих: семь человек военных и восемь граждан на Джизакском кладбище и 16 человек граждан отпеты мною заочно, а преданы земле на местах убиения. Всего же убито в городе и Джизакском уезде более ста человек, которые были отпеты другими священниками. Во время беспорядков вверенная мне церковь и церковное имущество не пострадали.

На братской военной могиле, которая находится в туземном городе, с памятника был сорван туземцами русский герб, который мною отыскан и водружен на место. На памятнике имеется надпись и дата: «Здесь погребены русские воины, павшие при взятии города Джизака в 1886 году 18-го октября», - а в 1916 году 13 июля, ровно через 30 лет, совершилось восстание туземцев и город Джизак пришлось снова завоевать».

Дополняя сообщение своего соседа, настоятель Самсоновской церкви (той же Сыр-Дарьинской области) Алексей Бызов пишет:

«Узбеки и сарты Джизакского уезда 13 июля сожгли две железнодорожные станции Ломакино и Обручево. Самый вокзал в Джизаке отстояли, но население города пострадало: убит начальник уезда и пристав. Особенную панику на крестьян узбеки нагнали тем, что, не довольствуясь избиением, издеваются над женщинами, детьми, всячески уродуя их... Волнения происходят по всем городам Самаркандской, Ферганской, Сыр-Дарьинской областей, и нигде не обошлось без жертв»...

С запада мятеж туземцев постепенно распространялся к востоку и в начале августа с особой силой вспыхнул около Верного. Здесь было сожжено пять почтовых станций, испорчен телеграф, уведен скот и разграблено несколько селений. Самый город Верный был поставлен в осадное положение: все городские улицы по распоряжению военного начальства, были перегорожены несколькими рядами кольев с заостренными верхушками в шахматном порядке, колья были перевиты колючей проволокой. Ведущие в город мосты были разобраны, за проволоками вырыты окопы, деревья, заграждающие горизонт были уничтожены; в соответствующих местах расставлены пушки, войска выведены на позиции, по окрестностям выведены разведчики, все мужское население города получило оружие и патроны.

7-го августа мятежники подошли к селению Пригородному (около 100 верст от Верного), убили трех женщин на поле и одного мужчину в селении. Священник Смоковский собрал население около молитвенного дома, устроил баррикады и организовал оборону, пока не подоспели казаки и не освободили осажденных.

8-го августа большие скопища киргиз показались по другую сторону Кастекского перевала и напали на село Быстрицкое.

«Рано утром, - пишет местный настоятель Демидовский, - я услышал тревожный звон в набат и поспешил скорее бежать к зданию волостного Правления. Здесь я застал много народу, окружавшего привезенную из гор порезанную киргизами местную крестьянку Величкину, которая была еще в сознании и просила меня исповедать ее и приобщить Святых Христовых Таин, что мною и было сделано.

После этого часа через два стали видны выступавшие из гор большие толпы киргиз, и к этому же времени прибыло несколько солдат, сопровождавших казенных лошадей из Пржевальска (из них три солдата были легко ранены, а одного киргизы увели в горы, раздели донага, тяжело ранили и отпустили едва живого), которые сообщили, что невдалеке от поселка на них напали киргизы, отбили и угнали лошадей в горы, а сами двигаются по направлению к поселку. Решено было оставить поселок и двигаться по направлению к Белому Пикету, дабы соединиться с тамошними людьми и дружнее отразить нападение.

В Белом Пикете уже никого не было: крестьяне все выехали и остановились возле казенной станции «Старый Токмак» в большом караван-сарае, обнесенном вокруг саженным дувалом. Сюда заехали и мы.

Все это произошло так неожиданно и произвело такую панику, что никто ничего из имущества не думал спасать, а каждый спасал свою жизнь. Я успел захватить из молитвенного дома два святых Антиминса, Святые Дары и ящик со святым Миром, а освященные сосуды и облачение церковное было оставлено.

На другой день (9 августа) ехали многие крестьяне в село за хлебом и я поехал с ними забрать остальное церковное имущество, но нашел молитвенный дом ограбленным: святые иконы, кресты, хоругви валялись на земле, престол и жертвенник опрокинуты, одежда с них и священнические облачения похищены, школьный и свечной шкафы разбиты; некоторые дома ограблены. Моя квартира и все имущество также разграблены. Я с семьей нахожусь в крайне тяжелом положении, ибо в квартире, кроме немытого белья, ничего не осталось.

Через 4 дня к нам прибыли крестьяне села Орловки, которые, пользуясь ночной темнотой, бежали, так как днем большие скопища киргиз окружало село и невозможно было никому прорваться. Несколько крестьян зверски убиты и некоторые тяжело и легко ранены. Скотину всю угнали киргизы в горы, а все остальное имущество орловцев пограблено, дома сожжены, в числе которых сгорел и молитвенный дом со всем церковным имуществом.

Накануне праздника Успения прибыли к нам беженцы из села Столыпина со своим причтом, которых сопровождали военные власти, по распоряжению которых все мы (т. е. быстрореченцы, орловцы, бело-пикетцы и столыпинцы) под вечер 15 августа переправились с большой опасностью через реку Чу в село Михайловское, в котором находимся и по настоящее время за исключением столыпинцев, которые эвакуированы в Верненский уезд.

После нашего отступления киргизы подожгли село Белый-Пикет, где также сгорел молитвенный дом. Оттуда мной были спасены священные сосуды и священнические облачения, а все остальное сгорело».

Того же 8 августа подвергся нападению восставших киргиз, коих было до 2000 человек, приход станицы Самсоновской.

«Во время набега восставших, - сообщает священник Шароватов, - население при 8-10 огнестрельных орудиях спасалось и защищалось в школьном здании, находящемся на церковной площади. В защите принимали участие мужчины и женщины, и даже подростки - дети.

В таком положении жители находились 11 суток и освободились только по приходе войск.

У станичников часть домов разграблены, а скот почти весь уведен. Окрестности станицы, в особенности пастбища, клевера и сено выжжены. Прилегающие к станице мельницы, пасеки и хутора разграблены и сожжены, а владельцы их частью убиты, частью уведены в плен и частью без вести пропали.

Всех убитых пока насчитывается более 33-х человек, из коих 11 станичных жителей, 14 пасечников и 8 из Васильевской партии. Все погибшие погребены в братской могиле на церковной площади. Уведенных в плен и без вести пропавших около 17 человек и из этого числа большая половина женщин и детей. Также было раненых человек 60 (из которых 32 тяжело раненых) и больных приходящих ежедневно до 100-150. Как за ранеными, так и за больными с христианским самоотвержением и любовью ухаживает один лекарский помощник г. Герко, благодаря которому все и раненые, и больные остались живы, а 28 августа благополучно эвакуировались в Токмакскую больницу.

Ко всему изложенному считаю долгом добавить, что за время осады праздничные богослужения, хотя и под опасностью, но совершались неопустительно, причем до 400 человек за это время исповедывались и приобщались Святых Таин».

По словам того же священника, вверенный ему Новороссийский приход того же 8-го августа предан разграблению и огню. Пожаром уничтожены все крестьянские строения и все их имущество, а скот уведен. Молитвенный дом со всем его имуществом, церковной утварью, ризницею, свечами и деньгами, которых было около 50 рублей, сожжен до основания. Сохранилась только одна звонница с колоколами к ней. Хранившиеся на престоле Святой Антиминс, Святые запасные Дары, неизвестно - похищены или сожжены, так как, по словам некоторых крестьян, молитвенный дом после поджога был ограблен. Канцелярия церковная сохранилась вся, за исключением только исповедных росписей и денежных книг.

Жители спасены. Защищались они в одном из крестьянских домов, прилегающих к базарной площади, кругом которой устроены были из бричек и телег баррикады, а внутри ограды наскоро приготовлены окопы. В защите себя принимали участие не только взрослые мужчины, но даже подростки и женщины.

Нападение со стороны киргиз делалось регулярно каждый день, начиная с раннего утра и до вечера. Ночью же оставляли в покое, что давало населению возможность запастись картофелем и водою.

В таком осажденном положении жители находились с 8 по 21 августа. Затем пришедшими из Верного войсками были освобождены и эвакуированы в станицу Самсоновскую, где находятся и по настоящее время и где им переселенческим начальством устроен питательный пункт.

Все эти 13 дней выдержанной осады крестьяне неустанно молились - читали акафисты: Спасителю, Божией Матери и Святителю Николаю Чудотворцу; пели молитвы и некоторые псалмы. Кругом баррикад ежедневно на рассвете обходили с иконами и с пением псалма: «Живый в помощи...». Всем же этим руководила послушница Верненского женского монастыря Евдокия Самилкина, приехавшая еще зимой в Новороссийское к своим родителям для поправления здоровья. За свое спасение население благодарит Господа Бога.

Всех погибших от киргиз насчитывается 15 человек, из числа которых 11 человек убито при осаде, 4 убито за селом, 3 пропавших без вести и 2 человека уведены в плен. Всех раненых около 23 человек, в том числе тяжело раненых 12.

На следующий день, т.е. 9 августа, киргизы уже подошли к селению Столыпино, Пржевальского уезда, и, по описанию священника Зимовнова, напали на жителей, работавших в поле и многих убили. Потом моментально окружили само селение.

«Мы, - говорит названный священник, - с 8-ю солдатами, которые стояли в нашем селении, решили защищаться во дворе почтового отделения, как более удобном, куда старший унтер-офицер Линник приказал немедленно собраться всему населению. Люди вошли во двор, а солдаты, разделившись на две партии, залпами отбивали наступление киргиз, которые немедленно вошли в селение, угнали крестьянский скот, разграбили и с обоих концов зажгли его. До вечера мы отбивались, а вечером прибыли два казака из Нарына и с помощью наших солдат отбили атаку киргиз и не дали киргизам в первый день покончить с нами.

Ночью атак не повторялось, Но все время киргизы рыскали толпами по селению, грабили и зажигали еще не сожженные дома, мы же все бодрствовали, окарауливая свои семьи и временную крепость.

10 августа, лишь только рассвело, киргизы возобновили атаку и быстро окружили нас и горевшее селение.

Часов в 8 утра на киргиз в тыл напали 7 казаков, оставшиеся караулить трупы почтово-содержателя Кумбель-Атинской станицы Баженова с его сыном, казненных киргизами. Киргизы атаковали казаков. Наши солдаты и два казака выручили этих казаков, которые привезли изрезанную жену Баженова с детьми и на время рассеяли толпы киргиз, окружавших и стрелявших в нас. В этой схватке убит старший унтер-офицер Линник.

Киргизы не остановились, а быстро стали собираться и наступать на нас.

Часов в 11 утра на киргиз напали казаки под командой прапорщика Букина, пришедшие нам на выручку из Нарына. Помощь себе из Нарына мы вызвали по телеграфу, благодаря тому, что 9-го утром случайно в селении оказался механик Дзюбенко, у которого был с собой карманный аппарат. Посредством этого аппарата, со столба, механик передал телеграмму о нашем критическом положении в Нарын атбашинскому участковому начальнику Хахалеву, который сам прибыл с казаками выручать нас. С ним прибыли два судьи из Нарына, товарищ прокурора Комаринец и почтовый надсмотрщик. Ударив в атаку в тыл киргизам, они рассеяли их и выехали на нашу временную крепость, из которой мы защищались.

Со слезами на глазах мы встретили этих спасителей. Долго кричали им «ура» и бросали шапки вверх. Сейчас же было дано распоряжение военного начальства немедленно выкопать окопы, наложить деревянных брусьев от строящейся в селении церкви, наложить мешков с шерстью, что было и исполнено крестьянами. Народ был расставлен по постам; я, как священник, остался во дворе крепости, чтобы успокаивать женщин, стариков, детей не кричать, не плакать, а держаться твердо, уповая на Бога. Тут же была мною устроена общая молитва с народом, которая продолжалась почти всю ночь. Усердно молился народ об избавлении от неприятеля, слезы лились у каждого молящегося. Киргизы же толпами ездили и грабили оставшееся имущество крестьян.

11 августа киргизы опять кругом облепили нас. Казаки, солдаты и крестьяне в окопах, каждый на своем месте, готовились принять атаку киргиз. Последние не замедлили броситься на нас. В эту минуту был настоящий ад: киргизы лезут к нам, стреляют и кричат во все горло «ур», «ур» - значит «бей». Залпами наши казаки отбивали их. Падали кучами убитые киргизы, падали и русские и, несмотря на это, лезли обезумевшие киргизы через трупы своих, желая уничтожить русских.

Такое горячее сражение продолжалось до вечера, а вечером киргизы зажгли базар, который был еще целым. Зажгли все лавки, которыми был окружен наш двор, т. е. временная крепость. Мы и гарнизон наш оказались в огне. Дым, смрад стал душить каждого из нас. Женщины и дети все плачут. Каждая мать обняла своих детей и горько над ними плакала. Многие просили у меня прощения грехов, как у своего пастыря, а иные подходят и просят благословения мужественно умереть.

Молитва наша была услышана Богом. В самую критическую минуту, когда все уже решили умереть, казаки решили сделать последнюю атаку на киргиз, говоря, что если умрем, то сделаем и киргизам дело, которое они долго будут помнить. Несколько человек незаметно пробили стену крепости со стороны Нарына и с криком «ура» бросились в атаку. Поднялась ужасная стрельбы, и киргизы, вероятно подумали, что это еще пришли на помощь нам из Нарына казаки, бросились бежать. В атаку бросились с казаками и некоторые крестьяне. Очевидцы и участники этой атаки говорят, что трупами убитых киргиз были усеяны все улицы базара.

Отбив киргиз от места нашей крепости, военное начальство приказало немедленно запрягать лошадей в брички и забирать только одних людей, имущества и одежды не брать, и отступать на Токмак. Ни одежды, ни харчей, - никто ничего не взял. Наш молитвенный дом стоял в стороне от селения и нашей крепости, в сартовских постройках, и из него мы взять с собой ничего не могли, так как киргизы нас отрезали от него.

Мы выехали, когда молитвенный дом еще не сгорел, но кругом пылали постройки. Все церковное имущество, документы, два Антиминса, Святые Дары и прочее осталось в молитвенном доме и погибло от огня. Успел я только захватить флакон со Святым Миром, которое недавно было получено от отца благочинного и висело оно на иконе в моей квартире. Взятое мною Святое Миро в первый день наступления киргиз и все время битвы висело у меня на груди. В моей квартире осталось церковно-строительных документов на 7500 рублей, остались все книги по постройке церкви, а также все мое имущество. Проникнуть в квартиру было невозможно, да и увести было нельзя: все брички переполнены народом, которого было более 500 человек. Давка была невозможная. Никому не хотелось остаться и попасть в киргизские руки. С большим трудом мне и псаломщику пришлось поместить свои семейства. Свои же лошади были под казаками. Убрались в 5-10 минут и, охраняемые казаками, выехали из селения.

Всю ночь ехали без нападения, а утром нас встретила на станции Ново-Дмитриевской масса киргиз, которые залпами стреляли в нас. Залпами отбивались казаки, а мы с обозом бежали впереди, укрываясь в камнях от выстрелов, дабы скорей пройти это опасное место. В этом нападении мы потеряли несколько человек крестьян и одного солдата.

Киргизы долго преследовали нас. Все время нашей езды по Боамскому ущелью то спереди, то сзади нападали на нас шайки киргиз, которых отбивали казаки. За все это время ни лошади, ни люди ничего не ели, а питались одной водой.

Приехали к мосту через реку Чу, называемому интендантским. Мост сожжен. Пришлось переправляться через реку верхом на лошадях по пояс в воде. Потрудились над переправой народа казаки и солдаты, которые всех перевезли. Некоторые решились поехать через воду на бричках и большинство бричек вода опрокинула, люди потонули. Утонуло человек семь. По пути почтовые станции, караван-сараи все ограблены или сожжены; жители или убежали, или убиты. Ни души русской нигде не встречалось. Полный разгром везде. По дороге валяются брички, разбитые мешки семян, шерсти и прочее.

На выезде из щелей нас опять встретила большая партия киргиз. Открыли по нам учащенную стрельбу. Наши отстреливались, делая перебежку, и тем скорее выводили нас на простор. В этом сражении у нас убито 7 лошадей, из которых две лошади священника, одна псаломщика, а остальные казачьи.

Из 58 бричек, выехавших из Столыпина, приехали в старый Токмак только 8 бричек. Остальные или были потоплены в реке Чу при переправке, или брошены на дороге ввиду усталости лошадей. Взрослые бежали пешком, а дети ехали. Обувь на людях почти вся по камням побилась, - поэтому бежали босые. У многих лилась кровь из ног и многие от боли плакали. Поселились в старом Токмаке совместно с жителями селений Быстрицкого, Орловского и Белопикетского, которые жили в караван-сарае, оставив свои жилища.

Там мы, совместно со священником о. Иоанном Демидовским, отслужили молебен с акафистом Успению Божией Матери и, при большом стечении молящихся, возблагодарили Бога за спасение нас.

Прожили два дня, где большинство спасшихся исповедались и причастились Святых Таин. Оттуда нас начальство перевело в село Михайловское, где общество нас и кормило в течении трех дней. В Михайловском мы соборне с о. Иоанном Демидовским и о. Михаилом Колосовым служили две Литургии, на которых причащалось много народа.

Из Михайловского взял нас и наших столыпинских прихожан Верненский подрайонный чиновник и перевез в свой подрайон. Прихожан наших разместили по селениям: Бургун, Чиен, Кастек и Казанско-Богородском, где им сейчас же оказана продовольственная и материальная помощь. Мы же со своими семьями прибыли в Верный».

(Продолжение следует)