Сегодняшний разговор будет проходить под знаком этого стиха Ф.И. Тютчева, одного из великих наших поэтов и мыслителей, стремившихся к приведению национальной жизни России в соответствие с её назначением в этом мире, согласно ее великому духовному наследию и самобытности.
Историки давно пришли к выводу о постоянстве ментальных структур, которые в продолжение длительных периодов определяют течение исторической жизни великих народов. Если эти ментальные структуры, то есть определенные духовные настроения, истинны, то дела движутся удовлетворительно, страна развивается в соответствии со своими возможностями, а верхи и низы общества едины в сознании основополагающих ценностей. И наоборот, случаются в истории времена, длящиеся иногда столетиями, когда обществом овладевают самоубийственные, по сути, настроения и практики, которые постепенно буквально въедаются во все поры национальной жизни, и страна встает на путь деградации, угасания. Внешне это проявляется сначала в разладе между верхами общества и низами (по степени восприятия новых, внезапно свалившихся настроений); затем наступает длительный период проталкивания этих настроений в народную массу, завершающийся крайним ослаблением государства и общества, начинающих напоминать "лебедя, рака и щуку", влекущихся в разные стороны и приводящие к настоящей то явной, то скрытой гражданской войне.
Приведем примеры. Примерно до первой половины XVII в. на Западе основным основополагающим понятием, определявшим самую главную суть, которая отличает цивилизованного человека от варвара и чужака, было Христианство. Поэтому западные люди предпочитали говорить о своём родном мире, как о Христианском Мире. Мы, русские, говорили тогда о себе в духе такого же максимального обобщения, как о Святой Руси. Несмотря на различия, существовавшие между Православным Русским Востоком и Католически-Протестантским Западом, у них было то общее, что своей высшей ценностью, из которой все должно исходить, они называли Христианством. После 1750 г., под влиянием французской, а затем и немецкой безбожной философии, которая стала внедряться в верхи Старой Христианской Европы, наименование "Христианский Мир" быстро перестало употребляться. Оно было заменено тогда новомодным обозначением всей совокупности цивилизованного мира, как "Европа". То есть возобладало чисто географическое название, а указание на духовную принадлежность европейца перестало употребляться. Конечно, это не было случайностью. Действительно, на Европейском Западе стала закатываться Христианская Звезда и понятие "Цивилизация" стало связываться с чем угодно, но только не с христианской духовностью. Определенным рубежом стала Французская революция конца XVIII в., впервые в истории узаконившая разрыв между Цивилизацией и Христианством. Это выразилось в победе идеи так называемого "светского государства", которое силой вырывает Христианскую религию из состава государства, в том числе и из школы.
Сам Христианский Государь Франции, не отрекшийся от Христа, Людовик XVI, подвергается казни. Это было символическим актом, который возвещал всем о победе Новой Цивилизации, то есть безбожного порядка, сущего "без Царя в голове". В России шел аналогичный процесс. Начиная с Петра Великого, у нас пошла та же по типу секуляризация, то есть вытеснение Церкви из государственной и общественной жизни. Этапным также стала революция; у нас - 1917 года, которая тоже сначала сместила Царя, а затем его и казнила в 1918 вместе со всей многодетной семьей.
Когда Тютчев в 1866 г. писал те стихи, которые сегодня стали заглавием этой передачи, в России еще была Христианская государственность и христианская школа. Правда, положение было весьма противоречивым. И само государство в лице правящей элиты, и школа постепенно все больше приобретали "европейский" светский характер, вольно или невольно пытаясь "догнать" Европу в том, в чем её догонять не следовало. Тютчев всеми своими немалыми поэтическими и политическими силами боролся (вместе с друзьями славянофилами и почвенниками, И.С. Аксаковым, Ю.Ф. Самариным, Ф.М. Достоевским) за возрождение Святой Руси, за прекращение той подражательности безбожному Западу, которая может привести к русскому повторению безбожной революции. Тютчев, начиная с 30-х годов, так же, как и Пушкин внушал верхам нормативную мысль о необходимости для Руси собственного самобытного национального курса развития. Поэтому и писал стихи, эпиграммы, политические трактаты, в которых утверждал об истинности Русского православного царства (или христианской империи) и недопустимости копирования зарубежных революционных схем развития. Наши старые имперские верхи, к сожалению, не услышали предостерегающего гласа своих гениев. Тютчев призывал верховную власть обновлять личный состав правительства, привлекая к высшему государственному служению мудрых и верующих людей, вроде Ивана Аксакова или Юрия Самарина, имевших опыт практической госслужбы и бывших одновременно глубокими мыслителями. Но так же, как и во времена Пушкина, правящая бюрократическая элита всячески блокировала проникновение на властные верхи людей по-русски национально и религиозно мыслящих и чувствующих. Качественно положение с духовным здоровьем нашей тогдашней элиты не изменилось по сравнению с предшествующим периодом царствования Николая I. В конце николаевского правления (1853 г.) Тютчев так писал об этой основной, как сейчас бы сказали "системной" болезни имперской государственности: "... слабая сторона нашего положения, это в невероятном предубеждении официальной России, которая до того утратила всякий смысл и чувство своего исторического предания, что не только не примечала до сих пор в Западе своего естественного, неизбежного врага, но только о том и трудилась, как бы сделаться его подкладкой". Поэт и государственный деятель имел в виду курс Николая Первого на поддержку Австрии и других немецких государств в ущерб национальным интересам России, который обернулся не признательностью немцев, а их презрением.
Тютчев показывал на примере ошибочной русской внешней и внутренней политики необходимость, так сказать, национализации правительственной сферы. И позднее, уже после Великой Реформы 1861 г. проблема нехватки национального самосознания во властных верхах оставалась. И в 1866 г. Тютчев пишет о каком-то удивительном и противоестественном "совершенном извращении прирожденных инстинктов в нашей правительственной сфере", когда "перестают быть русскими, чтобы стать космополитами, а вместо этого неизбежно, фатально становятся поляками" (курсив Тютчева - В.Ш.).
Крайний дефицит национального самосознания, на который обратил внимание еще Карамзин в "Записке о Древней и Новой России", поданной в 1811 г. Александру Первому, был постоянной проблемой нашей правящей дореволюционной элиты. Но - удивительное дело - проблема не только не изжила себя с Революцией 1917 г., а только углубилась. Правда, при Сталине была сделана существенная "остановка" на этом подражательном пути. Кстати говоря, несмотря на преступления большевистского режима, созданного Лениным, Свердловым и Троцким, народ своим здоровым инстинктом отличает Сталина от этих "пламенных революционеров". Причина очевидна: Сталин, как мог, пытался оторваться от "интернационального" коммунизма и провести операцию его, так сказать, обрусения, тогда как "пламенным" на национальную Россию было глубоко плевать. В духе коренного марксизма они всеми силами стремились разжечь пролитием русской крови пожар мировой революции и командовать затем миром откуда-нибудь из Берлина или Парижа. Трагедией Сталина было его марксистская укорененность, с которой даже он не смог расстаться. Поэтому его курс не возымел успеха, а Хрущев сумел вернуть страну на прежние интернационалистские рельсы, когда нравственные и материальные ресурсы страны стали расходоваться на идеологические цели поощрения мировой революции.
Сейчас мы свидетели нового обострения старой "системной болезни" России, начавшейся еще в начале XVIII в. Имя ей - подражательство либеральному Западу в политике, экономике, культуре. Некоторый свет лишь чуть забрезжил. Верховная власть начинает осознавать, что России быть в пристяжных у "цивилизованного мира" не следует. Президент В.В. Путин понял, что дальнейшее продолжение горбачевизма-ельцинизма способно привести страну к окончательному развалу. Отсюда правомерное укрепление вертикали власти, взятый курс на развитие оборонной промышленности, армии и флота, без которых наше отечество не сможет развиваться как самостоятельная страна. Не надо обольщаться - это только начало и его благополучное завершение в виде всецелого возрождения России еще не гарантировано. Потому что еще есть системные противоречия. Например, власть, слава Богу, признает великую роль Православия. Но не понимает, судя по всему, что есть риск сведения его к некому вспомогательному механизму. А это и неприемлемо. Между тем современный официальный религиозный плюрализм, уравнивающий все "исторические" конфессии, чреват именно забвением того, что Православие это Истина, и что "двух или трех правд" не бывает. Если вести последовательно речь о православном возрождении, то современный подход к нему, как к допустимому "культурному гетто" неприемлем. Если мы называем себя православными, то и политика, и экономика, и культура должны развиваться по православным, а не по либеральным безбожным канонам. Тут есть большая проблема. И не надо смотреть в пошлый телевизор или взирать на печальную глобалистскую деятельность отдельных отраслевых министерств, чтобы убедиться в непоследовательности нового политического курса, в котором великодержавная составляющая находится в противоречии с практическим секулярным (безбожным) либерализмом экономического, культурного, образовательного ведомств. Словом, проблема, поставленная Тютчевым, остается актуальной. Поэт и мыслитель бросает нам из позапрошлого века свой огненный вопрос:
"Обречена ли Россия утратить всю свою историческую автономию и стать не более, как огромным трупом с заёмною душою?" Мы пока правильно не ответили на этот вопрос. Будем стоять за его русское решение во имя славы отечества и свободной полнокровной жизни будущих поколений.
Владимир Николаевич Шульгин, кандидат исторических наук, профессор Калининградского института ФСБ России
14.01.2008
Историки давно пришли к выводу о постоянстве ментальных структур, которые в продолжение длительных периодов определяют течение исторической жизни великих народов. Если эти ментальные структуры, то есть определенные духовные настроения, истинны, то дела движутся удовлетворительно, страна развивается в соответствии со своими возможностями, а верхи и низы общества едины в сознании основополагающих ценностей. И наоборот, случаются в истории времена, длящиеся иногда столетиями, когда обществом овладевают самоубийственные, по сути, настроения и практики, которые постепенно буквально въедаются во все поры национальной жизни, и страна встает на путь деградации, угасания. Внешне это проявляется сначала в разладе между верхами общества и низами (по степени восприятия новых, внезапно свалившихся настроений); затем наступает длительный период проталкивания этих настроений в народную массу, завершающийся крайним ослаблением государства и общества, начинающих напоминать "лебедя, рака и щуку", влекущихся в разные стороны и приводящие к настоящей то явной, то скрытой гражданской войне.
Приведем примеры. Примерно до первой половины XVII в. на Западе основным основополагающим понятием, определявшим самую главную суть, которая отличает цивилизованного человека от варвара и чужака, было Христианство. Поэтому западные люди предпочитали говорить о своём родном мире, как о Христианском Мире. Мы, русские, говорили тогда о себе в духе такого же максимального обобщения, как о Святой Руси. Несмотря на различия, существовавшие между Православным Русским Востоком и Католически-Протестантским Западом, у них было то общее, что своей высшей ценностью, из которой все должно исходить, они называли Христианством. После 1750 г., под влиянием французской, а затем и немецкой безбожной философии, которая стала внедряться в верхи Старой Христианской Европы, наименование "Христианский Мир" быстро перестало употребляться. Оно было заменено тогда новомодным обозначением всей совокупности цивилизованного мира, как "Европа". То есть возобладало чисто географическое название, а указание на духовную принадлежность европейца перестало употребляться. Конечно, это не было случайностью. Действительно, на Европейском Западе стала закатываться Христианская Звезда и понятие "Цивилизация" стало связываться с чем угодно, но только не с христианской духовностью. Определенным рубежом стала Французская революция конца XVIII в., впервые в истории узаконившая разрыв между Цивилизацией и Христианством. Это выразилось в победе идеи так называемого "светского государства", которое силой вырывает Христианскую религию из состава государства, в том числе и из школы.
Сам Христианский Государь Франции, не отрекшийся от Христа, Людовик XVI, подвергается казни. Это было символическим актом, который возвещал всем о победе Новой Цивилизации, то есть безбожного порядка, сущего "без Царя в голове". В России шел аналогичный процесс. Начиная с Петра Великого, у нас пошла та же по типу секуляризация, то есть вытеснение Церкви из государственной и общественной жизни. Этапным также стала революция; у нас - 1917 года, которая тоже сначала сместила Царя, а затем его и казнила в 1918 вместе со всей многодетной семьей.
Когда Тютчев в 1866 г. писал те стихи, которые сегодня стали заглавием этой передачи, в России еще была Христианская государственность и христианская школа. Правда, положение было весьма противоречивым. И само государство в лице правящей элиты, и школа постепенно все больше приобретали "европейский" светский характер, вольно или невольно пытаясь "догнать" Европу в том, в чем её догонять не следовало. Тютчев всеми своими немалыми поэтическими и политическими силами боролся (вместе с друзьями славянофилами и почвенниками, И.С. Аксаковым, Ю.Ф. Самариным, Ф.М. Достоевским) за возрождение Святой Руси, за прекращение той подражательности безбожному Западу, которая может привести к русскому повторению безбожной революции. Тютчев, начиная с 30-х годов, так же, как и Пушкин внушал верхам нормативную мысль о необходимости для Руси собственного самобытного национального курса развития. Поэтому и писал стихи, эпиграммы, политические трактаты, в которых утверждал об истинности Русского православного царства (или христианской империи) и недопустимости копирования зарубежных революционных схем развития. Наши старые имперские верхи, к сожалению, не услышали предостерегающего гласа своих гениев. Тютчев призывал верховную власть обновлять личный состав правительства, привлекая к высшему государственному служению мудрых и верующих людей, вроде Ивана Аксакова или Юрия Самарина, имевших опыт практической госслужбы и бывших одновременно глубокими мыслителями. Но так же, как и во времена Пушкина, правящая бюрократическая элита всячески блокировала проникновение на властные верхи людей по-русски национально и религиозно мыслящих и чувствующих. Качественно положение с духовным здоровьем нашей тогдашней элиты не изменилось по сравнению с предшествующим периодом царствования Николая I. В конце николаевского правления (1853 г.) Тютчев так писал об этой основной, как сейчас бы сказали "системной" болезни имперской государственности: "... слабая сторона нашего положения, это в невероятном предубеждении официальной России, которая до того утратила всякий смысл и чувство своего исторического предания, что не только не примечала до сих пор в Западе своего естественного, неизбежного врага, но только о том и трудилась, как бы сделаться его подкладкой". Поэт и государственный деятель имел в виду курс Николая Первого на поддержку Австрии и других немецких государств в ущерб национальным интересам России, который обернулся не признательностью немцев, а их презрением.
Тютчев показывал на примере ошибочной русской внешней и внутренней политики необходимость, так сказать, национализации правительственной сферы. И позднее, уже после Великой Реформы 1861 г. проблема нехватки национального самосознания во властных верхах оставалась. И в 1866 г. Тютчев пишет о каком-то удивительном и противоестественном "совершенном извращении прирожденных инстинктов в нашей правительственной сфере", когда "перестают быть русскими, чтобы стать космополитами, а вместо этого неизбежно, фатально становятся поляками" (курсив Тютчева - В.Ш.).
Крайний дефицит национального самосознания, на который обратил внимание еще Карамзин в "Записке о Древней и Новой России", поданной в 1811 г. Александру Первому, был постоянной проблемой нашей правящей дореволюционной элиты. Но - удивительное дело - проблема не только не изжила себя с Революцией 1917 г., а только углубилась. Правда, при Сталине была сделана существенная "остановка" на этом подражательном пути. Кстати говоря, несмотря на преступления большевистского режима, созданного Лениным, Свердловым и Троцким, народ своим здоровым инстинктом отличает Сталина от этих "пламенных революционеров". Причина очевидна: Сталин, как мог, пытался оторваться от "интернационального" коммунизма и провести операцию его, так сказать, обрусения, тогда как "пламенным" на национальную Россию было глубоко плевать. В духе коренного марксизма они всеми силами стремились разжечь пролитием русской крови пожар мировой революции и командовать затем миром откуда-нибудь из Берлина или Парижа. Трагедией Сталина было его марксистская укорененность, с которой даже он не смог расстаться. Поэтому его курс не возымел успеха, а Хрущев сумел вернуть страну на прежние интернационалистские рельсы, когда нравственные и материальные ресурсы страны стали расходоваться на идеологические цели поощрения мировой революции.
Сейчас мы свидетели нового обострения старой "системной болезни" России, начавшейся еще в начале XVIII в. Имя ей - подражательство либеральному Западу в политике, экономике, культуре. Некоторый свет лишь чуть забрезжил. Верховная власть начинает осознавать, что России быть в пристяжных у "цивилизованного мира" не следует. Президент В.В. Путин понял, что дальнейшее продолжение горбачевизма-ельцинизма способно привести страну к окончательному развалу. Отсюда правомерное укрепление вертикали власти, взятый курс на развитие оборонной промышленности, армии и флота, без которых наше отечество не сможет развиваться как самостоятельная страна. Не надо обольщаться - это только начало и его благополучное завершение в виде всецелого возрождения России еще не гарантировано. Потому что еще есть системные противоречия. Например, власть, слава Богу, признает великую роль Православия. Но не понимает, судя по всему, что есть риск сведения его к некому вспомогательному механизму. А это и неприемлемо. Между тем современный официальный религиозный плюрализм, уравнивающий все "исторические" конфессии, чреват именно забвением того, что Православие это Истина, и что "двух или трех правд" не бывает. Если вести последовательно речь о православном возрождении, то современный подход к нему, как к допустимому "культурному гетто" неприемлем. Если мы называем себя православными, то и политика, и экономика, и культура должны развиваться по православным, а не по либеральным безбожным канонам. Тут есть большая проблема. И не надо смотреть в пошлый телевизор или взирать на печальную глобалистскую деятельность отдельных отраслевых министерств, чтобы убедиться в непоследовательности нового политического курса, в котором великодержавная составляющая находится в противоречии с практическим секулярным (безбожным) либерализмом экономического, культурного, образовательного ведомств. Словом, проблема, поставленная Тютчевым, остается актуальной. Поэт и мыслитель бросает нам из позапрошлого века свой огненный вопрос:
"Обречена ли Россия утратить всю свою историческую автономию и стать не более, как огромным трупом с заёмною душою?" Мы пока правильно не ответили на этот вопрос. Будем стоять за его русское решение во имя славы отечества и свободной полнокровной жизни будущих поколений.
Владимир Николаевич Шульгин, кандидат исторических наук, профессор Калининградского института ФСБ России
14.01.2008
