Восточная (Крымская) война 1853-1856 гг. занимает место в истории среди крупнейших и наиболее драматичных международных конфликтов. В той или иной степени участие в ней приняли все ведущие державы мира того времени, а по своему географическому размаху до середины XIX столетия она не имела себе равных. Все это позволяет считать ее своеобразной "протомировой" войной и, вместе с тем, Крымская война может рассматриваться как первая чисто "геополитическая" война, а также как война цивилизационная.
Она имеет очень сложный генезис. В ее основе лежал тугой клубок межгосударственных противоречий, разматывая который, дотошный исследователь может проследить логическую нить всей европейской истории от начала Нового времени до наших дней. Итоги Крымской войны прямо или косвенно оказали существенное влияние на исторические судьбы Европы, да и всего мира в целом. Что же касается Российской империи, то позволим себе высказать предположение, что в ее истории можно выделить два периода - до Крымской войны и после.
Первый можно охарактеризовать как эпоху поступательного наращивания ее политической и военной мощи. Когда изумленная Европа, за исторически ничтожное время так и не успев толком рассмотреть через прорубленное Петром I "окно" свою молодую соседку, оказалась перед фактом зависимости от воли чуждой ей духовно победительницы поработителя-Наполеона, принявшей на себя долг охранения "священного" порядка в европейском доме.
Буквально следуя в своей внешней политике принципам "Священного союза", - этого подобия "монархического интернационала", цели существования которого заключались в сохранении европейских границ, установленных Венским конгрессом, и в борьбе с революционным движением - Николай I не тяготился ролью "жандарма Европы". Он настолько был уверен в непоколебимости могущества российского государства, что, не видя достойного противника на континенте, зачастую поступал в разрез национальным интересам России, неукоснительно придерживаясь принципов соглашения монархов. Таким его поступком, оказавшим роковое влияние на возникновение и итоги Крымской войны, стало решение об оказании военной помощи Австрии в 1849 году. Русские войска разгромили революционную венгерскую армию, спасли Австрийскую империю от гибели и этим на десятилетия продлили существование одного из самых коварных своих противников. Еще одним следствием Венгерского похода стала всеобщая ненависть к России как тормозу прогресса в европейских либерально-буржуазных и революционных кругах, для которых с этого момента разнузданная русофобия становится единственной допустимой нормой восприятия российской действительности.
Николай I был убежден, что революционная буря 1848-1849 годов, укрощенная благодаря исключительно его вмешательству, ослабила все европейские государства кроме Англии, что наконец-то наступило время наиболее благоприятное для решения извечной задачи России - защиты от притеснений православных подданных Турции. Он "совершенно сознательно перестал принимать в расчет Францию и Австрию и убедил себя в том, что для достижения своих целей ему следует лишь полюбовно сговориться с Англией, согласиться на компенсацию в ее пользу за счет владений той же Турции, и тогда ни Франция, ни Австрия и никто вообще в Европе и голоса не посмеет подать против соглашения самой могучей сухопутной державы с самой сильной державой морской" (1, с.7). Однако расчет императора оказался ошибочным. Говоря с позиций сегодняшнего дня, он мыслил категориями традиционной политики публичных договоров, соглашений, союзов и т.п., англичане же к середине XIX века уже не одно десятилетие мыслили геополитически, т.е. везде и всюду преследовали свои национально-эгоистические интересы, не гнушаясь при этом никакими вероломными средствами и никакими противоестественными коалициями, выставляя себя при каждом удобном случае поборниками цивилизации и прогресса.
Величайшая ошибка Николая I заключалась в том, что он преждевременно раскрыл британскому правительству в ряде бесед с английским посланником в Петербурге Гамильтоном Сеймуром, состоявшихся в начале 1853 года, свои планы в отношении Турции. Царь высказал мнение, что Турция - этот "больной человек" - может внезапно скончаться и, пока это не произошло, разумно было бы обсудить судьбу ее наследства. Заранее оговорив, что никаких завоевательных намерений Россия не преследует в силу бессмысленности территориального приращения и без того столь обширной империи, он заявил, что не хочет "постоянной оккупации Константинополя русскими", но также не хочет, чтобы Константинополь был занят англичанами, французами или какой-либо другой великой державой. Император предлагал создание независимых христианских государств на Балканах под покровительством России. "Что касается Египта, - продолжал Николай, - то я прекрасно понимаю важное значение этой территории для Англии... Если в случае падения и раздела Турецкой империи вы завладеете Египтом, то я не стану делать против этого никаких возражений. То же самое я могу сказать относительно Крита; этот остров вам подходит, и я не вижу, почему бы он не мог войти в состав английских владений" (2, с.195).
Реакция английского правительства оказалась противоположной расчетам Николая I. Англия не приняла русские предложения, посчитав что ее приобретения не смогут компенсировать тех политических и экономических преимуществ, которые может получить Россия на Востоке. Однако, как замечал один из современников тех событий, "если бы "великие" интересы Англии в восточном вопросе, как многие уверяют теперь, состояли действительно, с одной стороны, в том, чтобы не дать русским овладеть Константинополем, а с другой - в том, чтобы присоединить к себе Египет и остров Крит, то в таком случае английское правительство должно было бы быть вполне довольно предложениями императора Николая и уж, конечно, поспешило бы вступить в соглашение с Россией на таких условиях. Но видно, что восточные интересы Англии заключаются в чем-то другом, потому что британское правительство не только не согласилось на предложение императора, но составило против России грозную коалицию из Франции, Сардинии, Турции и даже Австрии и начало восточную войну в 1854 году" (3, с.121). Правота этого высказывания подтверждается наблюдением авторов "Кембриджской истории внешней политики Британии", которые обнаружили, что политическая карта Балкан и Ближнего Востока после первой мировой войны в основном совпадает с предложениями российского императора (4, с.13).
В чем же истинная причина отказа Англии от полюбовного раздела с Россией Османской империи? Контроль России над черноморскими проливами, с точки зрения английских дипломатов, делал ее неуязвимой для Англии. По их мнению, Россия не ограничилась бы захватом проливов, а расширила бы свою экспансию на всю Турцию, а возможно и Персию. Поэтому в один прекрасный момент русские войска могли бы оказаться у границ "заповедной" Индии. "Следовательно, отдать царю Турцию значит отдать ему Индию. А потерять Индию для Англии значит превратиться во второстепенную державу" (1, с.146). Именно такая геополитическая логика исповедывалась политиками типа Пальмерстона, взявшими курс на войну. Повод к войне нашелся удивительно быстро.
Формально им послужил франко-русский спор о покровительстве Святым местам. Вопрос о том, какому священнику владеть Вифлеемским ключом - православному или католическому - уже тогда многим "просвещенным" европейцам казался архаическим, однако "в глазах всех христиан Востока с этим ключом было соединено понятие о первенстве той церкви, которая им обладает. Очевидно, что для магометанского правительства Турции, совершенно беспристрастного в вопросе о преимуществе того или другого христианского вероисповедания, удовлетворение желаниям большинства его подданных, принадлежащих к православной церкви, долженствовало быть единственной нитью в решении подобных спорных вопросов". Поэтому, "уступка требованиям Франции была для Турции желанным предлогом нанести оскорбление России. Религиозные интересы миллионов ее подданных нарушились потому, что эти миллионы имели несчастие принадлежать к той же церкви, к которой принадлежит и русский народ" (5, с.10).
Вынести такого оскорбления русское правительство не могло, поэтому после провала дипломатической миссии А.С.Меншикова и плодотворных усилий английского посла в Стамбуле Стрэтфорда-Рэдклиффа по разжиганию воинственных настроений у турок, столкновение между Россией и Османской империей было предрешено. Турецкое стремление к войне было основано на убеждении, что Англия и Франция примут сторону Турции, и этот расчет оказался верным. Англии война была нужна по уже названным причинам. Французский же император Наполеон III желал реванша за поражение Франции в 1812 году.
Большая доля ответственности за возникновение войны лежит и на Николае I. Строитель идеального государства, он строил его по образу и подобию своему. В образе николаевской России, населенной гоголевскими типами, был чудовищно гиперболизирован образ самого императора, со всеми его светлыми и темными сторонами. Крымская война стала его личной войной. Поражение - его личным поражением. Он был убежден в своей непогрешимости и решительно направил государственный корабль на предательские и смертельно опасные скалы. Однако возлагать всю ответственность за гибельное решение на одного Николая I было бы несправедливо. Можно согласиться с мнением А.И.Герцена, писавшим, что "Николай - орудие истории. Он бессознательно приводит в исполнение внутренние виды истории и скорым шагом, с закрытыми глазами, не видя пропасти, идет на их совершение" (6, с.62). Иными словами, войны нельзя было избежать. Она рано или поздно должна была произойти и то, что она началась в царствование Николая, наложило отпечаток только на ее внешний характер, ни сколько не влияя на ее суть. Император занес ногу, чтобы совершить шаг на встречу всемирному могуществу России, но она провалилась в пустоту...
Очень точно сущность Крымской войны охарактеризовал Ф.И.Тютчев: "Когда на петергофском молу, смотря в сторону заходящего солнца, я сказал себе, что там, за этой светящейся мглой, в 15 верстах от дворца русского императора, стоит самый могущественно снаряженный флот, когда-либо появлявшийся на морях, что это весь Запад пришел высказать свое отрицание России и преградить ей путь к будущему, - я глубоко почувствовал, что всё меня окружающее, как и я сам, принимает участие в одном из самых торжественных моментов истории мира" (7, с.19). России, политически ворвавшейся в Европу при Петре I, российскому правящему классу, считавшему себя частью европейской аристократии, "европейски образованному" русскому обществу грубо указали на дверь из европейского дома и недвусмысленно дали понять, что они в этом доме чужаки.
По нашему глубокому убеждению, всемирно-историческое значение Крымской войны прежде всего состоит именно в том, что она наглядно и убедительно провела линию цивилизационного раздела между Россией и Европой, которой последняя неукоснительно придерживается до сегодняшнего дня. Европа сама возвела вдоль своих рубежей "китайскую стену" духовного, культурного, исторического и политического отчуждения от России, о которую с завидным упорством постоянно расшибают свои скудоумные и слабые головы сменяющиеся поколения русских западников.
Крымская война интересна еще и тем, что в ходе ее впервые появляются столь хорошо известные нам ныне проекты расчленения России. Причем страсть к составлению этих планов охватила не только руководителей воюющих государств, но и членов политических кружков, салонных завсегдатаев и частных лиц. Идейный вдохновитель войны сэр Генри Джон Пальмерстон в марте 1854 года вручил членам британского кабинета меморандум, который он сам определял как "прекрасный идеал войны". В этой записке с заоблачных высот полета своей геополитической мысли он обрисовал карту послевоенной Европы: "Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из немецких провинций России на Балтике уступаются Пруссии. Польское королевство восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Молдавия, Валахия и устье Дуная передаются Австрии... Крым, Черкесия и Грузия отбираются у России; Крым и Грузия передаются Турции; Черкесия объявляется независимой или соединяется с султаном узами сюзеренитета" (8, с.99). Наполеон III в широте замыслов не уступал английскому виконту. Он считал возможным передать Дунайские княжества и Бессарабию Австрии, Кавказ и Крым - Турции, а Польше - либо предоставить независимость, либо включить ее в состав Пруссии (там же, с. 100).
Что же касается Пруссии, которая самим своим национальным существованием была обязана России, то даже там приобрела влияние либеральная группа, объединившаяся вокруг выходца из старинного банкирского дома - профессора гражданского права Бетмана-Гольвега, не устоявшая перед искушением включиться в раздел русского наследства. "Я вспоминаю объемистый меморандум, - писал великий Бисмарк, - циркулировавший среди этих господ... В нем указывалась цель, к которой якобы должна стремиться Пруссия, как авангард Европы, а именно: расчленение России, отторжение от нее прибалтийских стран с Петербургом включительно, в пользу Швеции и Пруссии, а также восстановление Польши в ее максимальных границах, остаток же России должен быть расколот на Великороссию и Украину (независимо от того, что большая часть последней уже включалась в Речь Посполитую!) - И такими детскими утопиями тешились эти, в других отношениях далеко не глупые, головы Бетмановской партии, разыгрывая из себя государственных мужей и считая возможным третировать в будущей Европе 60-миллионную великорусскую массу, как мертвое тело, без риска сделать из нее естественного союзника любого врага Пруссии" (9, с.129-130). Тем не менее, подобные "детские утопии" оказались на редкость живучими в Германии, что в будущем привело к многомиллионным жертвам и катастрофе Третьего Рейха.
Европейская периодическая печать в годы Крымской войны охотно помещала на своих страницах статьи подобные "Славянским письмам" польского эмигранта Христиана Островского, в которых Россия живописалась как "наиболее страшное скопище народов, какое когда-либо существовало". Призывая восстановить Польшу в допетровских границах, Островский подчеркивал, что на это "должны быть направлены стремления всех тех, кто хочет предохранить древнейшую часть цивилизованного мира от московского варварства, и кто не желает ни себе, ни своим детям стать рабами Николая и его наследников" (6, с. 73). Примечательно, что со своим пламенным воззванием польский революционер обращался именно к тем "светочам цивилизации", которые в своих колониях, занимавших большую часть мира, установили режим такого жуткого варварства, которого никогда не знала не только Россия, но даже шляхетская Польша.
В современной историографии, как зарубежной, так и отечественной, распространено мнение, что не следует серьезно воспринимать проекты расчленения России эпохи Крымской войны. Однако сегодня достаточно взглянуть на политическую карту, чтобы убедиться в противоположном. Поэтому не будет большим преувеличением мысль о том, что защитники севастопольских бастионов отстояли в своей героической борьбе не только честь России, но и ее целостность.
Позволим себе также утверждение, которое на первый взгляд может показаться парадоксальным, - Крымская война до сих пор остается войной неизвестной. Конечно, мы многое знаем о её предыстории и дипломатической подготовке. Ходу боевых действий посвящены тысячи научных статей и монографий, опубликовано множество записок и мемуаров участников событий, в музеях сохраняются подлинные реликвии тех дней. Мы знаем, что в годы войны произошло последнее сражение парусных флотов и первый бой между паровыми кораблями, что была успешно осуществлена крупнейшая до начала первой мировой войны десантная операция, что плотность артиллерийского огня на 6,5 верстах фронта под Севастополем была превзойдена лишь шестьдесят лет спустя под Верденом (10, с.299), что расхожее мнение, будто бы основная причина наших неудач заключалась в лучшем вооружении союзных войск не совсем соответствует действительности. Мы также знаем, сколько подвод было мобилизовано для перевозки воинских грузов, какая кличка была у терьера - любимца 17-го уланского полка Легкой бригады британской кавалерии, знаем, что первые военные фоторепортажи были сделаны в Севастополе и там же появились первые сестры милосердия, что наших пленных держали в кандалах, а английских и французских во внутренних губерниях "варварской" России встречали цветами и пирожными. Мы должны быть безмерно благодарны всем тем, кто любовно сохранил для нас свидетельства той далекой эпохи, и тем, кто сегодня на крымской земле пытается увековечить память о ратном подвиге русских воинов.
Однако мы не можем не учитывать тот факт, что, несмотря на знание многих деталей, события Крымской войны - крупнейшего международного конфликта с 1815 по 1914 год - остаются на периферии массового общественного сознания даже у нас в Крыму. Польский ренегат Михаил Чайковский писал, что "осаду Севастополя можно сравнить с осадою Трои" (11, с. 464). Действительно, как по своему эпическому размаху, так и по восприятию этих двух событий многими нашими современниками, борьба и греков, и славян воспринимаются сегодня как явления почти одновременные, погруженные в глубокую древность. Над сознанием остальных, до сих пор довлеет оценка Ленина: "Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России". И в соответствии с этим "приговором", схватка одинокой России с коалицией самых могущественных держав мира за свое национальное существование рассматривается лишь как исторически необходимая прелюдия к назревшему этапу реформ самодержавного строя, первой из которых стала отмена крепостного права.
Не противореча действительности, ленинская формулировка нисколько не приближает нас к философско-историческому осмыслению Крымской войны, которая совсем не случайно отделена практически равными хронологическими отрезками от Великой Французской и Великой Октябрьской революций. Главным итогом поражения победоносной империи стал слом царистского самосознания русского народа, что является самой характерной чертой второго периода российской имперской истории. Еще накануне войны, по меткому замечанию П.А.Валуева, Россия представляла собой "гладкое поле, где воля правительства не встречает преград" (12, с. 144). Она была надеждой и оплотом всех контрреволюционных сил.
Сидя в оренбуржской глуши, мудрый ученый-востоковед В.В. Григорьев делился своими заветными мыслями с одним из корреспондентов: "Крымская война будет иметь своего двойника в Империи. Дай Бог только, чтобы роль французов и англичан досталась в этой компании народу, а роль России - помеществу" (13, с.473). Что и случилось. Прошло не так уж много времени, и Россия стала центром мировой революции, и в этом также проявляется всемирно-историческое значение Крымской войны.
Поражение России в Крымской войне привело к утрате ею руководящей роли в Европе, которую она играла на протяжении сорока лет. На континенте сложилась так называемая "крымская система", основу которой составлял, направленный против России англо-французский блок. Статьи Парижского мирного договора нанесли чувствительный удар по самолюбию Российской империи. Самой тяжелой из них была та, которая запрещала ей иметь на Черном море военный флот и строить береговые укрепления. Однако, по большому счету, Россия заплатила намного меньшую цену за поражение, чем могла бы, при условии более успешных военных действий со стороны союзников.
Новый российский император-реформатор Александр II заявил об отказе от принципов Священного союза, а его новый министр иностранных дел А.М.Горчаков высказался, что впредь Россия будет проводить "национальную" политику. Однако на практике оказалось, что это были всего лишь слова. Власть предержащие в России так и не усвоили уроков Крымской войны. Реформы худо-бедно продвигались, "национальная" политика не проявляла признаков жизни. "Русские умы" по-прежнему искали себе пропитания на европейских свалках.
"Железный канцлер" Горчаков до сих пор числится среди героев "русского национального сопротивления", но и при жизни этого прославленного однокашника Пушкина существовали иные точки зрения. "После Крымской войны, - писал И.С.Аксаков, - наступил в истории нашей дипломатии тот период ничтожества, позор которого не только не потонул в блеске наших достославных военных подвигов 1877 г., но напротив, сумел затмить даже и этот блеск; период; который венчался Берлинским трактатом, этим срамным клеймом, выжженным на челе победоносной России, - период, в котором только и есть одна блистательная страница - дипломатический отпор дипломатическому общему на нас походу Европы во время последнего польского мятежа, - но и этот отпор произведен был нашей дипломатией не самою по себе, а под натиском общественного мнения России" (14, с.2).
Не так давно по все России проводились пышные юбилейные торжества, посвященные памяти выдающегося дипломата. Звучали предложения основывать российскую внешнюю политику на принципах, заложенных А.М.Горчаковым, т.е. принципах дипломатии государства, проигравшего войну (?).
Московский литератор С.Н.Семанов предложил для всех, кто занимается в современной России политикой, ввести экзамен на предмет понимания уроков Крымской войны (15, с. 152). В случае, если это предложение будет принято, то в качестве учебного пособия хотелось бы порекомендовать книгу Н.Я.Данилевского "Россия и Европа", которая является результатом самого масштабного и глубокого философско-исторического, социологического и геополитического осмысления итогов Крымской войны. Н.Я.Данилевский пришел к выводу, что единственным плодотворным принципом для российской внешней политики является принцип русского национального эгоизма. Сегодня не стоит вслед за канцлером Горчаковым провозглашать на весь мир, что Россия намеревается проводить национальную политику, необходимо просто проводить ее в жизнь. И если это произойдет, то этот усвоенный российскими лидерами урок Крымской войны уже на наших глазах может приобрести всемирно-историческое значение.
Сергей Николаевич КИСЕЛЕВ, кандидат филологических наук, доцент Таврического госуниверситета (Симферополь)
ЛИТЕРАТУРА
1. Тарле Е.В. Крымская война. Т. 1. - М., 1950.
2. История XIX века. - М., 1937.
3. Вессель Н.Х. Восточный вопрос. - СПб, 1877.
4. Виноградов В. Головокружение без успехов//Родина. - 1995. - N 3- 4.
5. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - СПб, 1995.
6. Шебунин А.Н. Россия на Ближнем Востоке. - Л., 1926.
7. Тютчев Ф.И. Кретины против Негодяев// Родина. - 1995. - N 3-4.
8. Виноградов В.Н. Британский лев на Босфоре. - М., 1991.
9. Тальберг Н. Очерки истории Императорской России от Николая I до Царя-Мученика. - М., 1995.
10. Керсновский А.А. История русской армии. - М., 1999.
11. Записки Михаила Чайковского (Мехмет-Садык паши)// Русская старина. - 1900. - N 5.
12. Валуев П. Дума русского// Родина. - 1995. - N 3-4.
13. R. На заре крестьянской свободы // Русская старина. - 1898. - N 3.
14. Передовая И.С.Аксакова // Русь. - 1882. - N 12.
15. Семанов С. Экзамен по практической истории, или Уроки на послезавтра// Родина. - 1995. - N 3-4.
Она имеет очень сложный генезис. В ее основе лежал тугой клубок межгосударственных противоречий, разматывая который, дотошный исследователь может проследить логическую нить всей европейской истории от начала Нового времени до наших дней. Итоги Крымской войны прямо или косвенно оказали существенное влияние на исторические судьбы Европы, да и всего мира в целом. Что же касается Российской империи, то позволим себе высказать предположение, что в ее истории можно выделить два периода - до Крымской войны и после.
Первый можно охарактеризовать как эпоху поступательного наращивания ее политической и военной мощи. Когда изумленная Европа, за исторически ничтожное время так и не успев толком рассмотреть через прорубленное Петром I "окно" свою молодую соседку, оказалась перед фактом зависимости от воли чуждой ей духовно победительницы поработителя-Наполеона, принявшей на себя долг охранения "священного" порядка в европейском доме.
Буквально следуя в своей внешней политике принципам "Священного союза", - этого подобия "монархического интернационала", цели существования которого заключались в сохранении европейских границ, установленных Венским конгрессом, и в борьбе с революционным движением - Николай I не тяготился ролью "жандарма Европы". Он настолько был уверен в непоколебимости могущества российского государства, что, не видя достойного противника на континенте, зачастую поступал в разрез национальным интересам России, неукоснительно придерживаясь принципов соглашения монархов. Таким его поступком, оказавшим роковое влияние на возникновение и итоги Крымской войны, стало решение об оказании военной помощи Австрии в 1849 году. Русские войска разгромили революционную венгерскую армию, спасли Австрийскую империю от гибели и этим на десятилетия продлили существование одного из самых коварных своих противников. Еще одним следствием Венгерского похода стала всеобщая ненависть к России как тормозу прогресса в европейских либерально-буржуазных и революционных кругах, для которых с этого момента разнузданная русофобия становится единственной допустимой нормой восприятия российской действительности.
Николай I был убежден, что революционная буря 1848-1849 годов, укрощенная благодаря исключительно его вмешательству, ослабила все европейские государства кроме Англии, что наконец-то наступило время наиболее благоприятное для решения извечной задачи России - защиты от притеснений православных подданных Турции. Он "совершенно сознательно перестал принимать в расчет Францию и Австрию и убедил себя в том, что для достижения своих целей ему следует лишь полюбовно сговориться с Англией, согласиться на компенсацию в ее пользу за счет владений той же Турции, и тогда ни Франция, ни Австрия и никто вообще в Европе и голоса не посмеет подать против соглашения самой могучей сухопутной державы с самой сильной державой морской" (1, с.7). Однако расчет императора оказался ошибочным. Говоря с позиций сегодняшнего дня, он мыслил категориями традиционной политики публичных договоров, соглашений, союзов и т.п., англичане же к середине XIX века уже не одно десятилетие мыслили геополитически, т.е. везде и всюду преследовали свои национально-эгоистические интересы, не гнушаясь при этом никакими вероломными средствами и никакими противоестественными коалициями, выставляя себя при каждом удобном случае поборниками цивилизации и прогресса.
Величайшая ошибка Николая I заключалась в том, что он преждевременно раскрыл британскому правительству в ряде бесед с английским посланником в Петербурге Гамильтоном Сеймуром, состоявшихся в начале 1853 года, свои планы в отношении Турции. Царь высказал мнение, что Турция - этот "больной человек" - может внезапно скончаться и, пока это не произошло, разумно было бы обсудить судьбу ее наследства. Заранее оговорив, что никаких завоевательных намерений Россия не преследует в силу бессмысленности территориального приращения и без того столь обширной империи, он заявил, что не хочет "постоянной оккупации Константинополя русскими", но также не хочет, чтобы Константинополь был занят англичанами, французами или какой-либо другой великой державой. Император предлагал создание независимых христианских государств на Балканах под покровительством России. "Что касается Египта, - продолжал Николай, - то я прекрасно понимаю важное значение этой территории для Англии... Если в случае падения и раздела Турецкой империи вы завладеете Египтом, то я не стану делать против этого никаких возражений. То же самое я могу сказать относительно Крита; этот остров вам подходит, и я не вижу, почему бы он не мог войти в состав английских владений" (2, с.195).
Реакция английского правительства оказалась противоположной расчетам Николая I. Англия не приняла русские предложения, посчитав что ее приобретения не смогут компенсировать тех политических и экономических преимуществ, которые может получить Россия на Востоке. Однако, как замечал один из современников тех событий, "если бы "великие" интересы Англии в восточном вопросе, как многие уверяют теперь, состояли действительно, с одной стороны, в том, чтобы не дать русским овладеть Константинополем, а с другой - в том, чтобы присоединить к себе Египет и остров Крит, то в таком случае английское правительство должно было бы быть вполне довольно предложениями императора Николая и уж, конечно, поспешило бы вступить в соглашение с Россией на таких условиях. Но видно, что восточные интересы Англии заключаются в чем-то другом, потому что британское правительство не только не согласилось на предложение императора, но составило против России грозную коалицию из Франции, Сардинии, Турции и даже Австрии и начало восточную войну в 1854 году" (3, с.121). Правота этого высказывания подтверждается наблюдением авторов "Кембриджской истории внешней политики Британии", которые обнаружили, что политическая карта Балкан и Ближнего Востока после первой мировой войны в основном совпадает с предложениями российского императора (4, с.13).
В чем же истинная причина отказа Англии от полюбовного раздела с Россией Османской империи? Контроль России над черноморскими проливами, с точки зрения английских дипломатов, делал ее неуязвимой для Англии. По их мнению, Россия не ограничилась бы захватом проливов, а расширила бы свою экспансию на всю Турцию, а возможно и Персию. Поэтому в один прекрасный момент русские войска могли бы оказаться у границ "заповедной" Индии. "Следовательно, отдать царю Турцию значит отдать ему Индию. А потерять Индию для Англии значит превратиться во второстепенную державу" (1, с.146). Именно такая геополитическая логика исповедывалась политиками типа Пальмерстона, взявшими курс на войну. Повод к войне нашелся удивительно быстро.
Формально им послужил франко-русский спор о покровительстве Святым местам. Вопрос о том, какому священнику владеть Вифлеемским ключом - православному или католическому - уже тогда многим "просвещенным" европейцам казался архаическим, однако "в глазах всех христиан Востока с этим ключом было соединено понятие о первенстве той церкви, которая им обладает. Очевидно, что для магометанского правительства Турции, совершенно беспристрастного в вопросе о преимуществе того или другого христианского вероисповедания, удовлетворение желаниям большинства его подданных, принадлежащих к православной церкви, долженствовало быть единственной нитью в решении подобных спорных вопросов". Поэтому, "уступка требованиям Франции была для Турции желанным предлогом нанести оскорбление России. Религиозные интересы миллионов ее подданных нарушились потому, что эти миллионы имели несчастие принадлежать к той же церкви, к которой принадлежит и русский народ" (5, с.10).
Вынести такого оскорбления русское правительство не могло, поэтому после провала дипломатической миссии А.С.Меншикова и плодотворных усилий английского посла в Стамбуле Стрэтфорда-Рэдклиффа по разжиганию воинственных настроений у турок, столкновение между Россией и Османской империей было предрешено. Турецкое стремление к войне было основано на убеждении, что Англия и Франция примут сторону Турции, и этот расчет оказался верным. Англии война была нужна по уже названным причинам. Французский же император Наполеон III желал реванша за поражение Франции в 1812 году.
Большая доля ответственности за возникновение войны лежит и на Николае I. Строитель идеального государства, он строил его по образу и подобию своему. В образе николаевской России, населенной гоголевскими типами, был чудовищно гиперболизирован образ самого императора, со всеми его светлыми и темными сторонами. Крымская война стала его личной войной. Поражение - его личным поражением. Он был убежден в своей непогрешимости и решительно направил государственный корабль на предательские и смертельно опасные скалы. Однако возлагать всю ответственность за гибельное решение на одного Николая I было бы несправедливо. Можно согласиться с мнением А.И.Герцена, писавшим, что "Николай - орудие истории. Он бессознательно приводит в исполнение внутренние виды истории и скорым шагом, с закрытыми глазами, не видя пропасти, идет на их совершение" (6, с.62). Иными словами, войны нельзя было избежать. Она рано или поздно должна была произойти и то, что она началась в царствование Николая, наложило отпечаток только на ее внешний характер, ни сколько не влияя на ее суть. Император занес ногу, чтобы совершить шаг на встречу всемирному могуществу России, но она провалилась в пустоту...
Очень точно сущность Крымской войны охарактеризовал Ф.И.Тютчев: "Когда на петергофском молу, смотря в сторону заходящего солнца, я сказал себе, что там, за этой светящейся мглой, в 15 верстах от дворца русского императора, стоит самый могущественно снаряженный флот, когда-либо появлявшийся на морях, что это весь Запад пришел высказать свое отрицание России и преградить ей путь к будущему, - я глубоко почувствовал, что всё меня окружающее, как и я сам, принимает участие в одном из самых торжественных моментов истории мира" (7, с.19). России, политически ворвавшейся в Европу при Петре I, российскому правящему классу, считавшему себя частью европейской аристократии, "европейски образованному" русскому обществу грубо указали на дверь из европейского дома и недвусмысленно дали понять, что они в этом доме чужаки.
По нашему глубокому убеждению, всемирно-историческое значение Крымской войны прежде всего состоит именно в том, что она наглядно и убедительно провела линию цивилизационного раздела между Россией и Европой, которой последняя неукоснительно придерживается до сегодняшнего дня. Европа сама возвела вдоль своих рубежей "китайскую стену" духовного, культурного, исторического и политического отчуждения от России, о которую с завидным упорством постоянно расшибают свои скудоумные и слабые головы сменяющиеся поколения русских западников.
Крымская война интересна еще и тем, что в ходе ее впервые появляются столь хорошо известные нам ныне проекты расчленения России. Причем страсть к составлению этих планов охватила не только руководителей воюющих государств, но и членов политических кружков, салонных завсегдатаев и частных лиц. Идейный вдохновитель войны сэр Генри Джон Пальмерстон в марте 1854 года вручил членам британского кабинета меморандум, который он сам определял как "прекрасный идеал войны". В этой записке с заоблачных высот полета своей геополитической мысли он обрисовал карту послевоенной Европы: "Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из немецких провинций России на Балтике уступаются Пруссии. Польское королевство восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Молдавия, Валахия и устье Дуная передаются Австрии... Крым, Черкесия и Грузия отбираются у России; Крым и Грузия передаются Турции; Черкесия объявляется независимой или соединяется с султаном узами сюзеренитета" (8, с.99). Наполеон III в широте замыслов не уступал английскому виконту. Он считал возможным передать Дунайские княжества и Бессарабию Австрии, Кавказ и Крым - Турции, а Польше - либо предоставить независимость, либо включить ее в состав Пруссии (там же, с. 100).
Что же касается Пруссии, которая самим своим национальным существованием была обязана России, то даже там приобрела влияние либеральная группа, объединившаяся вокруг выходца из старинного банкирского дома - профессора гражданского права Бетмана-Гольвега, не устоявшая перед искушением включиться в раздел русского наследства. "Я вспоминаю объемистый меморандум, - писал великий Бисмарк, - циркулировавший среди этих господ... В нем указывалась цель, к которой якобы должна стремиться Пруссия, как авангард Европы, а именно: расчленение России, отторжение от нее прибалтийских стран с Петербургом включительно, в пользу Швеции и Пруссии, а также восстановление Польши в ее максимальных границах, остаток же России должен быть расколот на Великороссию и Украину (независимо от того, что большая часть последней уже включалась в Речь Посполитую!) - И такими детскими утопиями тешились эти, в других отношениях далеко не глупые, головы Бетмановской партии, разыгрывая из себя государственных мужей и считая возможным третировать в будущей Европе 60-миллионную великорусскую массу, как мертвое тело, без риска сделать из нее естественного союзника любого врага Пруссии" (9, с.129-130). Тем не менее, подобные "детские утопии" оказались на редкость живучими в Германии, что в будущем привело к многомиллионным жертвам и катастрофе Третьего Рейха.
Европейская периодическая печать в годы Крымской войны охотно помещала на своих страницах статьи подобные "Славянским письмам" польского эмигранта Христиана Островского, в которых Россия живописалась как "наиболее страшное скопище народов, какое когда-либо существовало". Призывая восстановить Польшу в допетровских границах, Островский подчеркивал, что на это "должны быть направлены стремления всех тех, кто хочет предохранить древнейшую часть цивилизованного мира от московского варварства, и кто не желает ни себе, ни своим детям стать рабами Николая и его наследников" (6, с. 73). Примечательно, что со своим пламенным воззванием польский революционер обращался именно к тем "светочам цивилизации", которые в своих колониях, занимавших большую часть мира, установили режим такого жуткого варварства, которого никогда не знала не только Россия, но даже шляхетская Польша.
В современной историографии, как зарубежной, так и отечественной, распространено мнение, что не следует серьезно воспринимать проекты расчленения России эпохи Крымской войны. Однако сегодня достаточно взглянуть на политическую карту, чтобы убедиться в противоположном. Поэтому не будет большим преувеличением мысль о том, что защитники севастопольских бастионов отстояли в своей героической борьбе не только честь России, но и ее целостность.
Позволим себе также утверждение, которое на первый взгляд может показаться парадоксальным, - Крымская война до сих пор остается войной неизвестной. Конечно, мы многое знаем о её предыстории и дипломатической подготовке. Ходу боевых действий посвящены тысячи научных статей и монографий, опубликовано множество записок и мемуаров участников событий, в музеях сохраняются подлинные реликвии тех дней. Мы знаем, что в годы войны произошло последнее сражение парусных флотов и первый бой между паровыми кораблями, что была успешно осуществлена крупнейшая до начала первой мировой войны десантная операция, что плотность артиллерийского огня на 6,5 верстах фронта под Севастополем была превзойдена лишь шестьдесят лет спустя под Верденом (10, с.299), что расхожее мнение, будто бы основная причина наших неудач заключалась в лучшем вооружении союзных войск не совсем соответствует действительности. Мы также знаем, сколько подвод было мобилизовано для перевозки воинских грузов, какая кличка была у терьера - любимца 17-го уланского полка Легкой бригады британской кавалерии, знаем, что первые военные фоторепортажи были сделаны в Севастополе и там же появились первые сестры милосердия, что наших пленных держали в кандалах, а английских и французских во внутренних губерниях "варварской" России встречали цветами и пирожными. Мы должны быть безмерно благодарны всем тем, кто любовно сохранил для нас свидетельства той далекой эпохи, и тем, кто сегодня на крымской земле пытается увековечить память о ратном подвиге русских воинов.
Однако мы не можем не учитывать тот факт, что, несмотря на знание многих деталей, события Крымской войны - крупнейшего международного конфликта с 1815 по 1914 год - остаются на периферии массового общественного сознания даже у нас в Крыму. Польский ренегат Михаил Чайковский писал, что "осаду Севастополя можно сравнить с осадою Трои" (11, с. 464). Действительно, как по своему эпическому размаху, так и по восприятию этих двух событий многими нашими современниками, борьба и греков, и славян воспринимаются сегодня как явления почти одновременные, погруженные в глубокую древность. Над сознанием остальных, до сих пор довлеет оценка Ленина: "Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России". И в соответствии с этим "приговором", схватка одинокой России с коалицией самых могущественных держав мира за свое национальное существование рассматривается лишь как исторически необходимая прелюдия к назревшему этапу реформ самодержавного строя, первой из которых стала отмена крепостного права.
Не противореча действительности, ленинская формулировка нисколько не приближает нас к философско-историческому осмыслению Крымской войны, которая совсем не случайно отделена практически равными хронологическими отрезками от Великой Французской и Великой Октябрьской революций. Главным итогом поражения победоносной империи стал слом царистского самосознания русского народа, что является самой характерной чертой второго периода российской имперской истории. Еще накануне войны, по меткому замечанию П.А.Валуева, Россия представляла собой "гладкое поле, где воля правительства не встречает преград" (12, с. 144). Она была надеждой и оплотом всех контрреволюционных сил.
Сидя в оренбуржской глуши, мудрый ученый-востоковед В.В. Григорьев делился своими заветными мыслями с одним из корреспондентов: "Крымская война будет иметь своего двойника в Империи. Дай Бог только, чтобы роль французов и англичан досталась в этой компании народу, а роль России - помеществу" (13, с.473). Что и случилось. Прошло не так уж много времени, и Россия стала центром мировой революции, и в этом также проявляется всемирно-историческое значение Крымской войны.
Поражение России в Крымской войне привело к утрате ею руководящей роли в Европе, которую она играла на протяжении сорока лет. На континенте сложилась так называемая "крымская система", основу которой составлял, направленный против России англо-французский блок. Статьи Парижского мирного договора нанесли чувствительный удар по самолюбию Российской империи. Самой тяжелой из них была та, которая запрещала ей иметь на Черном море военный флот и строить береговые укрепления. Однако, по большому счету, Россия заплатила намного меньшую цену за поражение, чем могла бы, при условии более успешных военных действий со стороны союзников.
Новый российский император-реформатор Александр II заявил об отказе от принципов Священного союза, а его новый министр иностранных дел А.М.Горчаков высказался, что впредь Россия будет проводить "национальную" политику. Однако на практике оказалось, что это были всего лишь слова. Власть предержащие в России так и не усвоили уроков Крымской войны. Реформы худо-бедно продвигались, "национальная" политика не проявляла признаков жизни. "Русские умы" по-прежнему искали себе пропитания на европейских свалках.
"Железный канцлер" Горчаков до сих пор числится среди героев "русского национального сопротивления", но и при жизни этого прославленного однокашника Пушкина существовали иные точки зрения. "После Крымской войны, - писал И.С.Аксаков, - наступил в истории нашей дипломатии тот период ничтожества, позор которого не только не потонул в блеске наших достославных военных подвигов 1877 г., но напротив, сумел затмить даже и этот блеск; период; который венчался Берлинским трактатом, этим срамным клеймом, выжженным на челе победоносной России, - период, в котором только и есть одна блистательная страница - дипломатический отпор дипломатическому общему на нас походу Европы во время последнего польского мятежа, - но и этот отпор произведен был нашей дипломатией не самою по себе, а под натиском общественного мнения России" (14, с.2).
Не так давно по все России проводились пышные юбилейные торжества, посвященные памяти выдающегося дипломата. Звучали предложения основывать российскую внешнюю политику на принципах, заложенных А.М.Горчаковым, т.е. принципах дипломатии государства, проигравшего войну (?).
Московский литератор С.Н.Семанов предложил для всех, кто занимается в современной России политикой, ввести экзамен на предмет понимания уроков Крымской войны (15, с. 152). В случае, если это предложение будет принято, то в качестве учебного пособия хотелось бы порекомендовать книгу Н.Я.Данилевского "Россия и Европа", которая является результатом самого масштабного и глубокого философско-исторического, социологического и геополитического осмысления итогов Крымской войны. Н.Я.Данилевский пришел к выводу, что единственным плодотворным принципом для российской внешней политики является принцип русского национального эгоизма. Сегодня не стоит вслед за канцлером Горчаковым провозглашать на весь мир, что Россия намеревается проводить национальную политику, необходимо просто проводить ее в жизнь. И если это произойдет, то этот усвоенный российскими лидерами урок Крымской войны уже на наших глазах может приобрести всемирно-историческое значение.
Сергей Николаевич КИСЕЛЕВ, кандидат филологических наук, доцент Таврического госуниверситета (Симферополь)
ЛИТЕРАТУРА
1. Тарле Е.В. Крымская война. Т. 1. - М., 1950.
2. История XIX века. - М., 1937.
3. Вессель Н.Х. Восточный вопрос. - СПб, 1877.
4. Виноградов В. Головокружение без успехов//Родина. - 1995. - N 3- 4.
5. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - СПб, 1995.
6. Шебунин А.Н. Россия на Ближнем Востоке. - Л., 1926.
7. Тютчев Ф.И. Кретины против Негодяев// Родина. - 1995. - N 3-4.
8. Виноградов В.Н. Британский лев на Босфоре. - М., 1991.
9. Тальберг Н. Очерки истории Императорской России от Николая I до Царя-Мученика. - М., 1995.
10. Керсновский А.А. История русской армии. - М., 1999.
11. Записки Михаила Чайковского (Мехмет-Садык паши)// Русская старина. - 1900. - N 5.
12. Валуев П. Дума русского// Родина. - 1995. - N 3-4.
13. R. На заре крестьянской свободы // Русская старина. - 1898. - N 3.
14. Передовая И.С.Аксакова // Русь. - 1882. - N 12.
15. Семанов С. Экзамен по практической истории, или Уроки на послезавтра// Родина. - 1995. - N 3-4.
