Одна из проблем правых партий состояла в парадоксе, прослеживавшемся еще в деятельности М.Н.Каткова: критикуя власть, хотя и справа, они объективно способствовали падению авторитета этой власти, что, в свою очередь, подрывало авторитет самодержавия, которое эту власть назначало и должно было контролировать. На конференции был приведен сюжет о том, как думские "правые" обвиняли "Прогрессивный блок" в критике правительства в совершенно неподходящий для этого момент. Но до Первой мировой войны правые сами позволяли себе быть в оппозиции правительству. Показательна реакция правых на созыв законодательной Государственной Думы. Многие черносотенцы не хотели принимать этот акт Монаршей воли, ставший законом. Чего стоят призывы Илиодора (Труфанова) "еженедельно драть министров "розгами, а Столыпина, как самого опасного, пороть по средам и пятницам, дабы помнил постные дни".
Один из членов "Прогрессивного блока" националист В.В.Шульгин уже тогда осознавал всю проблематичность ситуации. Он полагал, что не критиковать власть нельзя, считая эту критику с думской трибуны "выпусканием пара", но при этом им подспудно осознавалось, что выражение недоверия правительству оборачивается усилением недоверия к самодержавной власти.
Еще одним "пробным камнем" для правых в отношении к законности стало "дело Бейлиса". "Почему вы думаете, - писал в ответ на обвинения в измене правому делу Шульгин, - что мы должны быть солидарными с теми людьми, которые хотя мыслят с нами почти одинаково и, в общем, стремятся к одной с нами цели, но употребляют для этой цели недопустимые и неумные средства?". Шульгина больше всего волновала именно проблема сохранения в обществе доверия к российской юстиции и репутации России на международном уровне: "Изменяйте законы, делайте их строже или мягче, но достоинство народа требует, чтобы это были законы, а не беззаконие"
Показательна и реакция националистов на участие одного из лидеров правых В.М.Пуришкевича в убийстве Григория Распутина. Их возмущала как бравада содеянным уголовным преступлением, так и то, что устранение Распутина объективно переводило недовольство народа со "старца" на самого монарха. Даже люди, далекие от публичной политики, подобно Друцкому-Соколинскому, были в ужасе, что Государь не в состоянии привлечь граждан своего государства к уголовной ответственности за убийство подданного. Тем самым наглядно проявлялось бессилие самодержца, что не добавляло ему авторитета.
Вот эта борьба за установление законности и порядка не совсем, а подчас и совсем незаконными средствами и являлась слабой стороной правого движения. Появившись как реакция на беззаконие революционеров, правое движение зачастую позволяло себе действия, схожие по форме с леворадикальными. Показательно, что стоящие следом за черносотенцами в партийно-политическом спектре России начала XX века националисты и умеренно-правые, входили в возникшую после обнародования октябрьского манифеста Партию правового порядка" (с отделами в Киеве, Минске, Саратове и Петербурге). Сущность своей тактики эта партия определяла как "борьбу на два фланга": с одной стороны, против революции, с другой - против реакции.
Еще одна проблема правого движения связана со знаменитой триадой "Православие, самодержавие, народность". Несмотря на позицию ряда современных авторов, полагающих, что эту триаду следует относить лишь к эпохе Николая I, на мой взгляд, все консервативные мыслители вплоть до 1917 г. в той или иной степени явно или подспудно обращались к лозунгу "Православие, самодержавие, народность", давая ему трактовки в духе своего времени. Однако, хотя православие формально и ставилось в этой триаде на первое место и, несмотря на глубокую личную веру многих правых деятелей, на первый план выходил всегда самодержавно-государственный интерес. Митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн, характеризуя русское самосознание XIX в. с православных позиций, отмечает: "Мощная централизованная государственность, рассматриваемая Церковью лишь как условие удобнейшего и скорейшего спасения душ человеческих, как "ограда церковная", обеспечивающая надежную защиту народным святыням, - эта государственность приобретала в глазах русских империалистов самостоятельное, самодовлеющее значение". И его основной задачей стало самосохранение. Церковь рассматривалась на уровне государственной идеологии. Но даже в этом случае ей зачастую отводилась непростительно неполноценная роль.
Здесь есть своя логика. На первый взгляд, сохранение сильного самодержавного государства объективно способствует и сохранению церкви. Однако на деле подобная доминанта государства над церковью пагубным образом сказалась на обоих началах. И кризис государства, проявлением которого стали события 1917 г. развивался параллельно с кризисом Церкви. Обеспокоенные церковным упадком, консервативные слои общества сходились в необходимости церковных преобразований, но единого взгляда на то, какими они должны быть, не было. В начале века, особенно после революционных событий 1905 г., все больше сторонников набирала идея созыва церковного Собора и избрания Патриарха. Правительство же, не заинтересованное в подобных переменах, старалось отложить эту идею на неопределенный срок. В результате правые силы оказались в двойственном положении, вынужденные искать компромисс между поддержкой самодержавной власти и идеей величия Православной Церкви.
Светлана Михайловна Санькова, кандидат исторических наук (Орел)
Один из членов "Прогрессивного блока" националист В.В.Шульгин уже тогда осознавал всю проблематичность ситуации. Он полагал, что не критиковать власть нельзя, считая эту критику с думской трибуны "выпусканием пара", но при этом им подспудно осознавалось, что выражение недоверия правительству оборачивается усилением недоверия к самодержавной власти.
Еще одним "пробным камнем" для правых в отношении к законности стало "дело Бейлиса". "Почему вы думаете, - писал в ответ на обвинения в измене правому делу Шульгин, - что мы должны быть солидарными с теми людьми, которые хотя мыслят с нами почти одинаково и, в общем, стремятся к одной с нами цели, но употребляют для этой цели недопустимые и неумные средства?". Шульгина больше всего волновала именно проблема сохранения в обществе доверия к российской юстиции и репутации России на международном уровне: "Изменяйте законы, делайте их строже или мягче, но достоинство народа требует, чтобы это были законы, а не беззаконие"
Показательна и реакция националистов на участие одного из лидеров правых В.М.Пуришкевича в убийстве Григория Распутина. Их возмущала как бравада содеянным уголовным преступлением, так и то, что устранение Распутина объективно переводило недовольство народа со "старца" на самого монарха. Даже люди, далекие от публичной политики, подобно Друцкому-Соколинскому, были в ужасе, что Государь не в состоянии привлечь граждан своего государства к уголовной ответственности за убийство подданного. Тем самым наглядно проявлялось бессилие самодержца, что не добавляло ему авторитета.
Вот эта борьба за установление законности и порядка не совсем, а подчас и совсем незаконными средствами и являлась слабой стороной правого движения. Появившись как реакция на беззаконие революционеров, правое движение зачастую позволяло себе действия, схожие по форме с леворадикальными. Показательно, что стоящие следом за черносотенцами в партийно-политическом спектре России начала XX века националисты и умеренно-правые, входили в возникшую после обнародования октябрьского манифеста Партию правового порядка" (с отделами в Киеве, Минске, Саратове и Петербурге). Сущность своей тактики эта партия определяла как "борьбу на два фланга": с одной стороны, против революции, с другой - против реакции.
Еще одна проблема правого движения связана со знаменитой триадой "Православие, самодержавие, народность". Несмотря на позицию ряда современных авторов, полагающих, что эту триаду следует относить лишь к эпохе Николая I, на мой взгляд, все консервативные мыслители вплоть до 1917 г. в той или иной степени явно или подспудно обращались к лозунгу "Православие, самодержавие, народность", давая ему трактовки в духе своего времени. Однако, хотя православие формально и ставилось в этой триаде на первое место и, несмотря на глубокую личную веру многих правых деятелей, на первый план выходил всегда самодержавно-государственный интерес. Митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн, характеризуя русское самосознание XIX в. с православных позиций, отмечает: "Мощная централизованная государственность, рассматриваемая Церковью лишь как условие удобнейшего и скорейшего спасения душ человеческих, как "ограда церковная", обеспечивающая надежную защиту народным святыням, - эта государственность приобретала в глазах русских империалистов самостоятельное, самодовлеющее значение". И его основной задачей стало самосохранение. Церковь рассматривалась на уровне государственной идеологии. Но даже в этом случае ей зачастую отводилась непростительно неполноценная роль.
Здесь есть своя логика. На первый взгляд, сохранение сильного самодержавного государства объективно способствует и сохранению церкви. Однако на деле подобная доминанта государства над церковью пагубным образом сказалась на обоих началах. И кризис государства, проявлением которого стали события 1917 г. развивался параллельно с кризисом Церкви. Обеспокоенные церковным упадком, консервативные слои общества сходились в необходимости церковных преобразований, но единого взгляда на то, какими они должны быть, не было. В начале века, особенно после революционных событий 1905 г., все больше сторонников набирала идея созыва церковного Собора и избрания Патриарха. Правительство же, не заинтересованное в подобных переменах, старалось отложить эту идею на неопределенный срок. В результате правые силы оказались в двойственном положении, вынужденные искать компромисс между поддержкой самодержавной власти и идеей величия Православной Церкви.
Светлана Михайловна Санькова, кандидат исторических наук (Орел)
