Медный Всадник - 2

Посвящается
Русскому Художнику
Михаилу Шемякину

 

Медный Всадник - 2
Печален будет мой рассказ.
А.С. Пушкин. Медный Всадник.
Петербургская повесть.

 

Вступление.

 

Три века минуло со дня закладки града,
Что был правителей империи отрадой;
Так самый драгоценный бриллиант
В короне, составляющей чистейший адамант,
Является заслуженной наградой
И защищает от безумных перемен.
Пред ним и триста лет нам кажутся помадой
Что истлевает на стекле времен.

 

Не это ль вечности гарант?
Итак, сверкай, мой бриллиант!

 

Его не взял Наполеон,
Московской славой упоен,
И лишь холодная Нева,
Как равнодушная вдова,
Cо всех сторон граниты обтекая,
Пыталась взять его на слом.

 

Тогда стихия молодая
Зажгла для Пушкина огонь
Ярчайший, вечный, незабвенный;
И той поэмы вдохновенной
Огромный странный Медный Конь,
Град от наветов ограждая
Домчался и до наших дЈн.

 

Пришли иные времена:
За ними и иные нравы:
Чего не удалось Неве,
С еЈ потоком своенравным,
То попытались совершить
Людишки с подлостью злонравной.

 

Они, труд предков презирая,
И не жалея ни о чем
(Главнейший среди них прозвался ИльичЈм),
Пытались разгромить имперский трон
(едва ли не под Александровским столпом!).

 

Какие страшные химеры!
Примеры?
Да хотя бы поп Гапон,
Который стал тому виной,
Что пропитал рабочей кровью
Булыжный камень на Дворцовой мостовой.

 

Потом, сверх меры скорбью упоен,
В двадцатом веке кровью русской
Быв многократно омрачен,
Сей град
Стал колыбелью революций антирусских.

 

И не за то ль
Он был в сороковых
Закрыт блокадой гладной прусской?

 

Качнулися весы времен,
Как прохудившийся безмен:
Ты проклят, коли жил в эпоху перемен.

 

Мы все ходили с сим проклятьем
В начале девяностых; натощак
Мы слушали стихи о демократии;
Тогда возглавил Ленинград Собчак.

 

Я помню выборы (не первые) его,
И хмурое профессора лицо,
Как будто взят он был в кольцо:
Поверь и в этом мне, читатель.
Хоть Собчака не будучи приятель,
Его увидел лично, как тебя:
Ведь избирался с ним и я!

 

Сей знаменитый горожанин
Дал право, звонкое, как медь:
Прописанному в Ленинграде
В Санкт-Петербурге умереть!

 

Те выборы он проиграл…

 

Похож на Гуинплена,
Его преемник, Красной Площади химера,
И ныне пожинает лавры Архимеда:
Рычаг, которым мог бы он свернуть
Подвластный Питер, словно ртуть,
Не выдернуть из путинского плена!

 

Владимир Путин, ты достоин
Хвалы державинских стихов,
Тебе, как Президенту, строю,
Полки железно-бранных слов.

 

Скажу: счастлива та держава,
Что на исходе перемен,
Ведома кормчим; самым тем
Подобна воину, который
Имеет меч, и щит, и шлем!

 

Что нам Москва?
Пусть не вдова
Порфирородная она,
Но как империя восстанет
От Александрова столба -
Истории часы перевернутся вдруг:
Вся власть уедет в Петербург.

 

Так процветай, Петра творенье!
Твоих жемчужин ожерелье
Шпилями белыми пронзает облака:
Живи и здравствуй на века!

 

Пою тебя, мой Петербург,
И песнь мою ты отражаешь
В который раз, в который круг -
Как зазеркальный демиург.

 

Творишь ты ныне новый сказ:
Печален будет мой рассказ…

 

Часть первая.

 

Стояла майская пора…
Сирень огнем неторопливым
Уж загоралась;
Сумрак ночи
ВсЈ вытеснялся властью дня:
Так тьма бежит от искр огня
Или становится короче.

 

Внезапно налилися облака
Чернильной тяжестью; бока
Вдруг прыснули дождем,
И тут же побелели,
Как свежевыжатый лимон.

 

Вдруг дробь по крышам:
Сладка доля
Дождливых капель на просторе!
ЕщЈ секунда - шум и гам…
И ливень майский пал!
А там
Асфальт, как пулеметом простроченный,
Стоит девчонкой удивленной -
Зонты кругом,
Кружевными груздями,
Встречают первый майский гром!

 

Разгул стихий!
Озоном пахнет,
Стекло разбитое в парадной
Впивает влагу облаков,
И дети, шутке мокрой рады,
По лужам прыгают с отрадой -
Как небожители веков!

 

Как будто без оков,
Но все ж понуро, безотрадно,
Герой наш, Игорь Меньшиков,
Смотрел на ливень за окном,
Не в силах скрыть своей досады.

 

О чем же думал Меньшиков?

 

О том, что уж достиг почти он сороков;
ЕщЈ о том, что нищим будет,
Коль кандидатом исторических наук пребудет.

 

Жениться бы?… да вот опять,
Как двадцать пять,
Оборотит все планы вспять
Вопрос квартирный.
Пусть не Зимний
Ему хотелось занимать,
Пусть не хоромы,
Но хотя бы в новом доме,
Кирпичном, с видом на Оять.
Опять же, старенькая мать…

 

А что невеста?
Да невеста есть,
Пусть не из девственного теста…
Но не вводить же в эту клеть
Любезную Ирину?

 

Как старую картину,
Сворачивал герой наш
В мыслях жизнь свою
И оставлял в пропыленном углу.

 

- Меняться? -
он себя спросил опять. -
Опять всЈ те же двадцать пять:
Из-под земли возникнет рать
Агентов жадных, бестолковых,
В костюмах, далеко не новых,
И будут день и ночь некстати
По телефону доставать:
Когда квартиру открывать!

 

А может, сдать жилье в залог?

 

Кто б мне сбежать отсель помог?

 

Часть вторая.

 

Прошла неделя. Утром ранним
Наш Игорь Меньшиков спешит
К Ириночке любимой на свиданье…

 

Внезапно силуэт таинственный возник
(то было в крепости Петра и Павла).
Как всЈ странно! -
Смотрели на него туманно
Чугунные глаза и рот;
Остановился Игорь перед фактом:

 

Меж церковью и гауптвахтой,
Главой дырявя небосвод,
В железных башмаках квадратных
Сидел шемякинский урод.

 

Уродом сим был Петр;
Сваянный
Дерзостью нью-йоркского резца,
Он был изображен неординарно,
И не похож был на истца,
Иль на ладного молодца…
То был фантом в обличии Петра
(Хотя и без железна скипетра).
- Вот это да!

 

Шемякин! Русский ясновидец!
Судеб земли родной провидец;
Из-за бугра увидел то,
Насколько мы больны Петром!

 

Ты русских душу заковал
Мятущуюся в кованый металл…
Но в тверди сей такой полет!
А в пальцах бронзы мощный поворот,
Пронзающий подвластных фурий:
Не так ли сам Гагарин Юрий
Команды ожидал на взлет?!

 

Герой наш вкруг скульптуры обошел
И новые черты у ней нашел
От дерзкого властителя судеб,
Того, что русских конный бег
Преобратил в космический разбег!

 

…Пробило десять,
И кортеж опричный,
Везущий гостевых персон суперприличных,
(под мелодичный трехсотлетний
башенный прозвон)
Промчался рядом с ним.
Но где же милая Ирина?

 

И слышит он визжанье шин:
О, ужас! Да!
Ирина сбита
Кортежем VIPовских машин.

 

Залито кровью бело платье…
Его мечта уже мертва…

 

И словно пушкинский Евгений,
Он то ли бредит,
То ли нет
В опасном странном полусне…
Хотя невесту звали не Параша:
Или во сне
Он это видит? Иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой?
Насмешка власти над толпой?

 

И чувствует он что-то за собой…
Оборотился, видит: Бог ты мой!

 

Опять стоит он перед фактом:

 

Меж церковью и гауптвахтой
Главой дырявя небосвод,
Сидел, глумливо усмехаясь,
Над ним
шемякинский урод.

 

…Цепляясь темным мрачным взглядом,
Как будто подземельный крот.

 

Часть третья.

 

Прошла неделя; Ночью лунной
Крадясь походкою безумной
К уроду вышел человек;

 

Тому, что русских конный бег
Преобратил в космический разбег.

 

То был герой наш:
ЧЈрные безумные снежинки,
Подобно слюдяным пластинкам
Рождали в голове его мираж:
В нЈм призраки толпились дики,
Которых не поймать на карандаш.

 

ВсЈ грезилась ему покойная Ирина…
Дрожа от сырости ночной
Он тихо сел у ног кумира.
И стал мечтать:
О, разве не подвластны
Тебе народы полумира?
Верни мне счастье и Ирину!

 

Вдруг опять,
На миг,
Как будто сняв безумья обруч,
Он видит, как стекает лунный блик
По лысине Петра, зовя его на помощь.

 

Поднялся Игорь пред загадкой:

 

Меж церковью и гауптвахтой,
Главой дырявя небосвод,
Пред ним, глумливо усмехаясь,
Сидит шемякинский урод.

 

Взметнулись пальцы в ожиданьи…
Что видишь ты, веков кумир?
Ужель разжатою пружиной
Ты вновь наполнишь жизни пир?

 

И видит он, в своЈм безумьи,
Что перед ним сидит вампир,
Разрушивший его семейный мир!

 

- Ужо тебе… - вцепившись в глотку,
Похож на сгорбленну селедку,
Он стал царя Петра душить!

 

Пытаясь этим разрешить
Неведомую странную загадку!

 

…Лишь воробьи, пугливо озираясь,
Смотрели на него украдкой.

 

Заключение.

 

Кладбище тихое.
На Лиговском проспекте.
Тополя
Шумят над ним неторопливо.

 

Коль будете идти вы мимо,
Зайдите на могилу пилигрима.
Фамилия его для вас не нова:
Да! Здесь положен прах
Несчастного безумца Меньшикова.

 

Наутро лишь нашли его
У ног кумира. Славно
Три века пышно отмечала
Некоронована столица,
Которая могла гордиться,
Что в городе уже давно
Рубили трехсотлетнее окно.

 

И посреди ликующа народа,
Чтоб людям день не омрачать,
Забрали тело Меньшикова,
И через несколько часов
Похоронили ради Бога.

 

8 апреля 2003 года