Все мои статьи на РНЛ, в той или иной степени, касаются русского языка, его истории, его связи с языковыми прародителями, его внутренней иерархии и морфологии, его творческим возможностям, его временной устойчивости, его современных проблем. Я благодарю всех читателей моих статей, которые так или иначе откликнулись на мои работы.
Я не имеют физической возможности ответить на все отклики и замечания, но на некоторые постараюсь откликнуться обстоятельно.
Прежде коснусь замечаний Д. Филипова: «Все языки заимствуют слова из других языков - американцы могут среди таких слов выделить "агитпроп", "спутник", "бабушка" или "космонавт" (заимствованные из русского, - Regions.ru)». По его мнению, русский язык, расположенной на важнейших торговых путях, особенно открыт для иностранных выражений. Американский журналист отмечает также, что сегодня американизмы используются как оружие идеологической войны: многие из них начинают нести уничижительный оттенок (таковы слова, как «истеблишмент», «политкорректность», «фейковый» и др.)
Американская специфика взгляда Д. Филипова на язык не вызывает сомнения. Известно, что рынок, реклама, ярмарка, товарообмен в сознании американцев занимают очень важное место, если не главенствующее. Он выделяет, как важный факт то, что русский язык расположен на важнейших торговых путях, как и то, что все языки участвуют в товарообмене словами с другими языками. Следствием рынка является и новейшее «приобретение» истории, - идеологические и языковые войны и, в частности, американизмы, как оружие этих войн.
Говоря о словарном товарообмене, надо не забывать, что товарообмен происходит всегда не в вакууме, а в конкретной политической обстановке борьбы идеологий, а теперь в условиях вествойн. В этом свете довод американца, что «некоторые иностранные слова приживаются потому, что они попросту легче», кажется попросту эмоциональным: « Зачем говорить "электронная вычислительная машина", если можно просто сказать "компьютер?"». Во- первых, прежде ему следовало бы ответить на вопрос: «Кому проще?» Во-вторых, слово «компьютер» - это ярлык, не передающий существа процессов, происходящих в ЭВМ. В-третьих, слово «компьютер» фонетически ущербное. Когда произносишь середину его, то как-будто сплёвываешь. Общая смысловая часть между ЭВМ и «компьютер» - это только «вычислительная машина». «Вычислительной машиной» является и «арифмометр», но его в России компьютером никто никогда не называл. Гораздо полнее информ-содержание «компьютера» передаёт русское слово с корнем «вет-вест», например, «ветак». Оно к тому же проще и легче аглицкого «компьютера» (подробнее об этом см. мою статью «Иерархия русского языка»). Советую также подумать над простотой и лёгкостью таких атлантических слов, как «праймериз», «дауншифтинг», «секонд-хендинг», «мерчендайзер», «супервайзер», «месседж» и многих других? В русском языке есть прекрасные слова и механизмы для обозначения всего этого. Зачем заимствовать псевдокороткие, псевдолёгкие и размазанные по смыслу иностранные словесные поделки?
Точку зрения Д.Филипова на широкий товарообмен между языками, как важный фактор развития языков, разделяют далеко не все. Не разделяют его те, например, для кого родные языки являются важным и жизненным, и культурным, философским и профессиональным фактором. Если мы выделим в особый класс рыночные языки, то для их развития, конечно, будет очень важен товарообмен. Но не все языки могут быть отнесены к классу рыночных.
Протоиерей Андрей Спиридонов, клирик храмов Благовещения Пресвятой Хуторской в Москве, считает, что «объяснить рационально пути языка вообще невозможно. История языка - отдельный феномен, и филологи говорят, что большинство языков не развивается. Язык возникает вместе с народом уже в своём совершенстве, и в дальнейшем он только все больше деградирует - такой парадокс, и это касается любого языка. Заимствования тоже входят в процесс деградации». Они тоже вносят свой вклад в процесс деградации языка. Это также верно о языках, как и то, что нет абсолютно безвредной пищи. Задача добросовестного природного носителя языка состоит в том, чтобы вред заимствования свести к реальному минимуму.
«Кроме того, - продолжил о. Андрей, - мы живем в особенную и необычную информационную эпоху. У нас нет временного и исторического расстояния, чтобы оценить происходящее. А мобильность, повсеместность интернета, языковые феномены приводят к невообразимым переменам языка, и мы не можем осознать все в полной мере. Искусственно язык невозможно ни сохранить, ни улучшить, - можно только стараться сохранить народ как носитель языка. Если народ не будет нравственно деградировать, тогда можно повлиять и на язык». Русские слова, которые в своё время придумали М.В.Ломоносов и Н. М.Карамзин живут в русском языке до сих пор. Ломоносов и Карамзин родились в среде русского языка, а не вошли в него из французского или английского языка. К тому же, они были людьми высокой православной нравственности. Напомню известное утверждение Библии: «Господь, создав Адама, дал ему такое задание: придумать имена животным». Получается, что давать имена, придумывать наименования каким-то явлениям, объектам — духовная задача, которую Бог поставил перед Адамом, а, следовательно, перед всеми нами (последующими Адамами). Так что определять жизнь словесно — это важная духовная языковая задача для каждого верующего в данном Богом ему языке.
Современные заимствования — проблема второго порядка, это следствие процессов, связанных с деградационной глобализацией, новыми культурными вывертами мира пресыщений, в частности, извращённых связей и интернета. И все это пока ждёт своего системного осмысления и не лицеприятного приговора.
Три кита, на которых стоит любая нация — это религия, культура и язык. Именно эти три составляющие бытия формируют мировосприятие того или иного народа. Вторичные языки и вторичные культуры формируют вторичные народы или внутри народов вторичные сословия, культура которых сводится, главным образом, к следованию модам из других культур. Не справляясь с новизной обстановки по скудоумию, они жадно хватают слова из языков более, как им кажется,«современных».
Сегодня, к сожалению, мы не можем считать многих современных писателей и журналистов образцами языковой культуры, на которые можно равняться в языковом и культурном плане», - посетовал один из читателей.
Признаюсь, я не был свидетелем жадного хватания русским языком иностранной попсы. Если и хватают её жадно цеевропцы (см. одноимённую статью на РНЛ) и моднящиеся либералы, то в этом виноват не русский язык, а те, кто воспитывал хватающихся за инословие (см. мою статью «Информационные войны»). Наблюдается такая устойчивая закономерность: дурак оправдывает, как правило, свою глупость тем, что живёт в «дурацкой стране», а легкомысленный подражатель своё попугайство - тем, что русский язык якобы жадно хватает слова из «атлантических» языков.
Но языковая нормализация не происходит сама собою — она всегда есть плод усилий того общественного слоя, который осознаёт себя хранителем культуры и языка. И в XXI веке, похоже, эту роль хотят взять на себя люди с большим самомнением и малым опытом ответственности, бойкие баксо-журналисты, лихие либералы, рыночные писателям, не пользующиеся уважением большинства русского народа. Тогда судьба литературного русского языка будет зависеть не столько от культурной и языковой, сколько от политической и модной ситуации в стране. Сегодня и школа, и пресса, и потребительская масса зависят от указанных ситуаций существенно больше, чем общественный слой хранителей языка и культуры — ответственное патриотическое ядро русского народа. СМИ давно пестрят жаргонизмами, откровенными тупыми заимствованиями и языковыми оборотами разных субкультур (начиная с западной субкультуры и заканчивая уголовно-рыночной).
Поэтому предлагаю рассмотреть важность создания при Академии наук и Академии Генерального штаба Института безопасности государственного языка, который мог бы контролировать и обеспечивать безопасность государственного языка - чтобы наш язык "окончательно не залиберализовался и не заспамился"». Сегодня же после либеральной перестройки Академия наук многое, происходящее в русском языке, плохо контролирует.
Приведу характерный пример отношения либеральных реформаторов к русскому языку. Известный почитатель свобод и свободной лингвистики, он же — Кренхауз, отмечает в своём одном из выступлений: «С одной стороны, такой закон (о русском языке) как будто нужен — правда, непонятно зачем. Как будто бы дела с русским языком обстоят хуже некуда, а вроде бы живём, и ничего. Кроме того, как народу хорошо известно, закон - штука страшная или, по крайней мере, неприятная и его надо опасаться. Так что, может, лучше и совсем без закона».
Перед нами характерный либеральный манифест без глянца. Кренхаузу, как подлинному демократу, нужна опора на народ, на то, что народ хорошо понимает. Правда, неопределённость в опоре на народ всё же остаётся, поскольку он не уточнил, какой народ он имеет в виду. И в этом смысле реформа русского языка как-то повисает в неопределённостях Кренхауза. Другая неопределённость его в том, что для него достаточно, чтобы мы не жили, а вроде бы жили. С этим тезисом согласуется и другой его тезис: зачем нужна забота о русском языке, если для нас достаточно «вроде бы жить»?
В своём отношении к закону и к защите языка Кренхауз, как я понимаю, патентованный либерал. Для него закон — штука страшная, неприятная и его надо опасаться. Закон ограничивает свободы, в частности, свободу ломать до основания, поэтому лучше и совсем без закона. Зачем закон, когда рынок и без закона быстро нашпигует русский язык англо-базарной лексикой.
Я скорблю, что будущее нашего языка зависит сейчас от либеральных лингвистов и журналистов. В большинстве своём пост-перестроечный либерал и журналист не сможет сохранить и передать последующим поколениям русский язык. У нас невозможно смотреть телевизор и слушать многие радио-программы — послушайте, что говорят многие руководители пресс-служб, рыночно-элитная тусовка, либеральная журналистика?
Остановлюсь теперь на более эмоционально насыщенных отзывах, к примеру, на отзывах рудовского (этот читатель написал свою фамилию почему-то с маленькой буквы). Ему не понравилось моё утверждение: «Относительно России и событий в ней эта либерал-совесть, по крайней мере, креативна не адекватно. Я ни разу не слышал, чтобы эту совесть возмущали акты оскорбительного поведения кого-либо относительно символов России (моя статья «Либеральность снова громко о себе заявила»).
Он по этому поводу замечает: «Это характеризует вас, автор, вас и только вас. Если вы чего-то не слышали и чего-то не знаете — это ваши проблемы». Могу с вами, читатель, согласиться, только в том случае, если все остальные сограждане и читатели всё слышали и всё знают. Но из ваших замечаний этого не следует. Этот мой тезис можно развить и более детально, но полагаю, что и в представленном виде он будет понятен большинству. Далее он утверждает: «Ну а я, например, слышал возмущение либерал-интеллигенции по поводу упомянутых актов. И чего теперь?» А теперь вы можете себя поздравить с тем, что вам, по крайней мере, один раз в жизни повезло. А то, что вы не сочли нужным привести хотя бы один конкретный факт, известных вам возмущений, говорит о том, что вы неуважительны не только ко мне, но и к другим читателям даже своих собственных замечаний. Я в своей статье привёл конкретные примеры поведения либерал-интеллигенции.
Похоже, рудовский тяготеет к бездоказательным утверждениям. Приведу ещё одно обращение ко мне: «Извольте ознакомиться с понятием "хештег". И не удивляйтесь отсутствию пробелов потом». Любезный читатель, я вам нигде не обещал удивляться отсутствию пробелов в «хештеге» ни потом, ни раньше. Кроме того, вы нигде себя не затруднили доказательством того, что хештег соответствует правилам русской грамматики. А по сему, если хештег и является частью языка, то скорее атлантического, чем русского. Из ваших замечаний, любезный почитатель хештега, следует, что вас не столько заботят факты и доказательства, сколько эмоциональные позы: «Автор из числа любителей мантры "народец у нас не тот". Видите ли, молодежь ему не yгодила. Не того, понимаете ли сорта, не того, знаете ли, качества». Этим своим замечанием, чудный человек, вы плотно примыкаете к замечаниями Кренхауза. Вы употребляете слово «народец», которого у меня нет, и на этом основании обвиняете, не определяя его и того, кого под ним имеете в виду. Если вы под «народцем» имеете в виду какую-то часть либерал-интеллигенции, то я с вами спорить не буду. Что касается молодёжи, то она у нас очень разная: какая-то часть не просыхает от пива, какую-то часть сваливают в кучи на болотных площадях, какая-то - предпочитает свободный полёт из собственного окна к панели, какая-то часть предпочитает позёрству и попугайству серьёзную учёбу и фундаментальные знания.
Что касается ваших отношений к морошке и жителям Краснодара и Волгограда, то про морошку вы им сами расскажите. Я высказался по этому поводу вполне ясно: «В северных широтах нашей страны нашим гражданам полезнее потребление черники, морошки, брусники и т.д.» Краснодар и Волгоград не расположены в северных широтах страны (см. Атлас России).
И последнее замечание читателя. Он приводит мои слова: «И по языку творящего можно безошибочно определить, кто действительно принадлежит к творцам, а кто только делает первые шаги к творчеству, а кто, делая, на деле не делает их, оставаясь попугаем или полупопугаем». Сказал автор - и тут же в следующем предложении употребил слово "парадигма"».
Мой ответ на это дан выше, где говорится о том, что заимствования могут быть в языке, но должны быть сведены к разумному минимуму. Русский язык кровно связан с древне-русским и церковно-славянским языком, которые в свою очередь крепко связаны азбукой, словарём и грамматикой с древне-греческим языком. И ставить рядом с русским и греческим языком, с их богатой историей, насчитывающей ни одну тысячу лет, посредственный английский язык-подросток, сложившийся в общих чертах только к 13 веку — значит ставить рядом атлета-тяжёловеса в 150 кг. и легковеса в 36 кг. Также смешно смотрится рядом античное слово «парадигма» и новодел «хештег». Такое же удручающее впечатление и от новояза в социальных сетях, когда используют сознательно исковерканные русские слова и выражения. Этот безграмотный язык формирует субкультурный стиль общения, оправданный разве что только на лондонских окраинах. И это, с одной стороны, - грустно, с другой стороны, опять же грустно — веяние безвременья. Когда человеку нечего сказать и выразить по существу, появляется иностранная запутанная терминология, за которой почти ничего не стоит. Как говорил один из Тургеневых, «друг мой, Аркадий, не попси, не говори "красиво"!». Если мыслей нет, или вместо мыслей - их обрывки, то будешь ты и невнятно и неважно говорить. Так что главная проблема попсы - отсутствие смыслов и мыслей, когда люди не знают, зачем живут, что лучше сесть и подумать, или выброситься из окна? Какие смыслы они собираются выражать, если их у них нету? Но если произойдет возврат к тому, из чего вырос русский язык и русская литература, этих и подобных проблем не будет. Они, следуя своей природе, совершат «брекзит» из русского языка.
