Тысячу лет без высокой культуры

Трагедия культуры третьего тысячелетия в том, что она будет вынуждена постоянно выбираться из-под завалов макулатуры.

Уже сегодня, за горами макулатуры, не видны новые вершины в искусстве.

Как это ни парадоксально звучит, но сегодня можно утверждать, что всеобщая грамотность - это победа масс над культурой. Люди, которые не умеют читать, раздражают меньше, чем люди, читающие чушь и пошлость.

Что лучше - грамотность или безграмотность для культуры?

По-видимому, безграмотность, ибо всеобщая грамотность напоминает избыточное количество денег в экономике, т.е. инфляцию, обесценение.

Раньше, до появления массовой культуры, вся интеллектуальная элита была на виду. Это было время, когда превыше всего в человеке ценилась не сексуальность, а духовность и интеллект. На этом небольшом и таком интеллектуально насыщенном рынке нелегко было затеряться гению, его обнаруживали, его читали и почитали.

Но что произошло потом?

Стали печатать книги, не обеспеченные никаким литературным талантом, причем огромными тиражами, - и в результате в литературе начал формироваться гигантский художественный дефолт, все последствия которого узнает третье тысячелетие.

Больше всего во всеобщей грамотности был заинтересован технический прогресс, но отнюдь не прогресс культуры. Техническому прогрессу нужны не только технические гении, но и относительно образованная рабочая сила. Это одно из условий экономического роста.

Совсем другое дело культура. Для развития культуры, то есть материализации высших форм человеческого духа, не обязательна всеобщая грамотность, ибо технический прогресс и прогресс культуры имеют различную природу.

Технические навыки усваиваются гораздо быстрее, чем культурные.

Технический прогресс в ХХ веке опередил на много порядков прогресс культуры, так что этот прогресс почти не интересует основную массу населения: есть он или нет его - какая разница; если его нет, то никто об этом не пожалеет, если он есть, то его все равно никто не увидит.

Высокая культура сегодня напоминает оазис, на который со всех сторон надвигается пустыня массовой культуры. (Нечто подобное представляла Древняя Русь при нашествии татаро-монголов.)

Между тем, в стане культуры царит паника и вражда, она начинает дробиться на множество субкультур и эта дробность и междоусобица будут ослаблять ее перед общим врагом - культурой масс. Процесс разбегания культур - это бегство в одиночество, это изгнание в себя - воспринимается художниками как синдром поражения, как тупик и западня с вытекающим отсюда комплексом отчаяния, вины и даже ненависти к своей собственной природе за то, что она наделила их призванием, которое не находит признания.

Каковы возможности художника в третьем тысячелетии? Может ли он своим творчеством создать эпоху в культуре, как это сделал, например, Гете в свое время?

Увы, такие возможности у художника в третьем тысячелетии не то чтобы ограничены, они фактически отсутствуют. Подобную тенденцию отметил еще в 30-е годы двадцатого столетия испанский мыслитель Хосе Ортега - и-Гасет.Отсутствие выдающихся романов он объяснял отсутствием объективных во зможностей для их создания, а не отсутствием гения. Гений в сегодняшних условиях, по его мнению, как дровосек в пустыне, у него нет возможности проявить свой талант, его топор абсолютно бесполезен. Точно также, если гениальный скульптор делает свою скульптуру из песка, то у него нет никакой надежды, что это произведение долго проживет.

Сегодня очень плохое время, чтобы написать хороший роман: из жизни исчезает поэзия, ее язык упрощается и опошляется, стремится слиться с языком «черни» и т.д., т.е. качество материала, из которого творит искусство, ухудшается.

Лев Толстой сказал, что у искусства есть два врага - искусственность и пошлость. Сегодняшнее искусство заключило мир с пошлостью, интегрировало ее в себя. Спрашивается - зачем? Ради чего? Чтобы в культуре царил мир? Терпимость к пошлости становится признаком сегодняшней демократии.

Но пошлость - это моль искусства, наивно было бы полагать, что такое искусство переживет века.

Кто-то из древних сказал, что философия в поэзии - это серебро в колокольном звоне. То же самое можно сказать и о прозе. Философия уже хороша тем, что в ней не может быть пошлости. Очевидно, что вся значительная литература в третьем тысячелетии будет философской и иронически-пессимистической, может быть, религиозной, в том смысле, что любая великая книга неосознанно стремится стать новой религией, ибо Бог - это точка, которой заканчивается всякое глубокое художественное познание.

Но авторам этих замечательных книг не позавидуешь. Уже сегодня всему серьезному и глубокому нужно смириться с популярностью серости и бездарности.

Такова жизнь. Третье тысячелетие не принесет счастья гению и глубокому мыслителю. Горе тем, кто наделен сильным и независимым умом.