Два гаранта церковного благочиния

Удивительную реакцию у части православной общественности вызвала моя статья на Русской народной линии «Демократия в Церкви в контексте ситуации в Симбирской митрополии», посвященная оценке попыток отстранения от кафедры законно назначенного архиерея посредством апелляции к псевдоканоническим установлениям. Как оказалось, некоторые стоят на позициях антииерархической фронды.

На лицо совершенно неканонический спор отдельных представителей верующих со своим митрополитом, предмет спора не связан со спором о каноне. Очевидно, что «нарушение канонов» митрополитом – только предлог, с помощью которого можно устранить неугодного архиерея. Спор этот, если хотите, церковно-административно-политический. Недовольство процедурой перемещения и назначения правящего архиерея завуалировано под недовольство, якобы, совершением митрополитом, канонических проступков.

При этом проблема может выйти за рамки отдельной епархии, поставить вопрос о широкомасштабном пересмотре всей системы церковного управления. Известный политтехнолог Станислав Белковский неоднократно и с изрядной настойчивостью формулировал предложения, согласно которым Московский Патриархат должен быть реформирован в сторону «федерации свободных приходов». Однако подобные предложения, исходящие из уст отдельных политтехнологов и некоторых церковных публицистов противоречат Уставу Русской Православной Церкви.

Сегодня многие задаются вопросом, «каким образом достичь гармонических, симфонических отношений между иерархией и церковным народом?». Думается, что ответ лежит в плоскости права. Только правовыми методами, допустимыми церковными нормами, предусмотренными Уставом Русской Православной Церкви и иными актами, принятыми в развитие положений Устава.

С самого же начала симбирский протест был внесен не по регламенту, не по установленным процедурам. В соответствии с правилами, предусмотренными внутрицерковными правовыми актами, по каноническим спорам следует обращаться в Общецерковный суд, который действует в Русской Православной Церкви, а не посредством выкриков «анаксиос», нарушающих общественный порядок в общественном месте.

Однако, ввиду того, что реальным предметом спора, как я полагаю, является не нарушение канонических предписаний митрополитом (кроме слухов, нет ни одного доказательства), а процедура его назначения, такой спор не может быть рассмотрен в судебном порядке, поскольку избрание, назначение и перемещение архиереев согласно Уставу Русской Православной Церкви входит в компетенцию Священного Синода, т.е. является его суверенным правом. Именно решением Священного Синода и был назначен митрополит Анастасий. Оспаривание актов Синода не подпадает под юрисдикцию Общецерковного суда. Следовательно, по «административно-политическим» вопросам решающим является позиция Священного Синода.

Споры и противоречия, подобные симбирским, разрешаются Священным Синодом как органом, осуществляющим организацию внутренней и внешней деятельности Церкви, как высшим управленческим органом. Однако в Синод не обращаются. Кроме того, рядом авторов ставится под сомнение целесообразность назначения архиереев в синодальном порядке и высказываются предложения о соборном управлении с широким представительством.

Вероятно, что дискурс той части церковной общественности, транслирующей сегодня идею «соборности» и требующей принятия решений в рамках соборов с непредсказуемой компетенцией, основан на понятийных заблуждениях. Как уже отмечалось в предыдущей статье, термин «соборность» не связан с собором и вообще с какой-либо формой системы органов церковного управления. Из «соборности» как характеристики Церкви в том смысле, который сформулирован в Никео-Цареградском символе веры и раскрыт в Православном катехизисе, еще не вытекает никакого конкретного института церковного управления, поэтому не следует допускать подобные, несколько наивные ссылки на «соборность».

С помощью одного слова «соборность» ничего не решается. Ссылаясь на соборность, можно требовать совершенно различных и противоречивых учреждений. Например, моими уважаемыми оппонентами, в качестве единственно истинного формата принятия решений представляется собор, и всячески оспаривается административно-бюрократический инструментарий, поскольку он, якобы, неминуемо приведет к ограничению общего права проверки деятельности епископата и сконцентрирует контроль в одном единственном месте - Священном Синоде, коллегии, состоящей из архиереев, в результате чего он будет легче поддаваться влиянию внешних сил.

Такой дискурс не нов сам по себе, в XIX столетии целая плеяда блистательных интеллектуалов - славянофилов разработала концепцию о церковном народе как гаранте церковного благочиния, хранителе церковного благочестия и православного вероучения.

Однако церковная история знает и иные примеры. Бывали случаи, когда народ поддавался на заблуждения и свергал с кафедры благочестивых архиереев. Без епископа нет Церкви. Именно епископ обладает высшей вероучительной властью в своей епархии, на него возложен и надзор за общим церковным порядком и благоустроением местной церкви. Архиереи как преемники апостолов, связанные с ними чередой рукоположений, являются внутренними гарантами церковного благочиния. Священный Синод как малый собор епископов уполномочен осуществлять надзор за деятельностью епархий, за общим состоянием дел в них.

Кроме того, церковная практика, исходя из моделей церковно-государственных отношений, реализуемых на различных исторических этапах, вырисовывала контуры всех возможных вариантов разрешения внутрицерковных конфликтов. Одним из таких вариантов является привлечение к конфликту «третьей стороны», нейтрального субъекта.

Так, в византийской истории и теории существовало особое учение о «симфонии властей», сформулированное императором Юстинианом в своих законодательных актах V-VI столетий, согласно которому император как высшее должностное лицо Империи, наделялся специфическими прерогативами в области внутрицерковных отношений, обеспечивая баланс епископата, монашества и мирян. Это учение повлияло не только на последующую практику существования Церкви в Византии, но и перекочевало в российскую Церковь вместе с «третьеримской» религиозно-философской доктриной монаха Филофея.

Сегодня же, согласно действующей Конституции подобная формула о «нейтральной власти» применяется лишь в государственном механизме и, прежде всего, по отношению к Президенту, наделенного статусом гаранта Конституции, обеспечивающего согласованное функционирование и взаимодействие органов государственной власти. Однако же такой статус главы государства, мыслимый применительно лишь к конституционно-правовому измерению, может расширяться в общем государственно-теоретическом направлении и применяться к обществу в целом, поскольку функция охраны Конституции связана, в том числе с обеспечением нормального функционирования институтов гражданского общества, элементом которого (с т.з. обществоведения) является и Церковь.

Тем самым, участие Президента в урегулировании важнейших общественных конфликтов является его правом, вытекающим из конституционно-правового статуса главы государства, и не может рассматриваться как противоречие положениям об отделении государства от религиозных организаций. Это те самые «скрытые полномочия», которые выводятся отечественными конституционалистами при помощи расширительного толкования положений статьи 80 Конституции.

В советской действительности некоторое время действовал Совет по делам Церкви, сегодня при Президенте либо в структуре его администрации предусмотрены различные «рабочие группы», «советы» по межнациональным и межконфессиональным вопросам, направленные на достижение задач по укреплению межнационального и межрелигиозного мира и согласия. Однако для главы государства как гаранта стабильности конституционного строя важен не только межрелигиозный, но и внутрирелигиозный мир, отсутствие которого может явиться одним из факторов, дестабилизирующих систему конституционализма, и государственности в целом.

Такие «скрытые полномочия» главы государства, связанные с согласительными процедурами, могут носить не формальный характер и осуществляться по инициативе высших церковных органов. Сегодня не только в конституционной доктрине, но и в законодательных актах происходит расширение числа участников механизма согласительных процедур. Так, согласно Федеральному закону «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» предусматривается возможность консультаций Президента с политическими партиями по вопросам кандидатуры на пост руководителя высшего исполнительного органа государственной власти субъекта Федерации. Следует особо подчеркнуть, что политическая партия – не государственный орган. Тем самым, практика свидетельствует о допустимости таких согласований за рамками системы публичной власти.

Таким образом, можно констатировать о возможности формирования системы усложненного, «двойного» гарантирования церковного порядка – внутреннего (общего, ординарного), представленного епископатом и внешнего – представленного органами государственной власти, по приглашению и с согласия высших церковных органов управления, осуществляющих консенсуальные процедуры по урегулированию общественнозначимых конфликтов.

Семен Дробот, юрист, публицист, г. Новосибирск