Обращенное к мразям-соотечественникам предложение К.Н.Борового каяться на коленях перед несколькими поколениями украинцев, безусловно, стало выражением общего мнения либералов, которое не все решаются выражать в столь же откровенной форме. Впрочем, если Константин Натанович активно склоняет русских к покаянию перед украинцами, таджиками и прочими тасманийцами с декабря не что 2013, а, пожалуй, 1991 года, то иные его коллеги по цеху до недавних пор вряд ли искренне думали, но хотя бы говорили по-другому. Так, Владимир Милов пытался обосновывать необходимость отказа от поддержки новороссийского проекта с позиций прагматичного национал-патриотизма, дескать, чужие люди, чужая земля, русскому народу все это не особо полезно. Потом «марши мира» с украинскими флагами и криками «Героям слава!» слили в сточную яму всякую «конструктивную», в том числе и псевдонационалистическую оппозицию Новороссии, оставив открытым вопрос: возможна ли вообще конструктивная оппозиция граждан наступательной политике своей нации и государства? Попробуем разобраться.
В русской культуре и общественной жизни последних двух веков накрепко вшита пораженческая матрица, не синонимичная русофобии, хотя и идущая зачастую рука об руку с нею. Несмотря на виньетки типа «за нашу и вашу свободу», пораженчество это носило в целом утилитарный характер и было проникнуто желанием навредить своему правительству, а не симпатией к противнику или общегуманистическими идеалами. Наивно, в самом деле, думать, что питерский студентик, отправляющий поздравительную телеграмму микадо по случаю Цусимы, испытывает трепетные чувства к этому далекому потомку богини Аматэрасу. Но после 1917 года, а особенно после ВОВ, пропаганда тотального пораженчества как политической философии стала одной из главных идей советской пропаганды. Причем идея эта внушалась людям с детства - помню рассказы Сергея Алексеева (отнюдь не худший автор, кстати), где смачно описываются братания на русско-германском фронте Первой мировой: «Русс, дойч, оба пролетарии, чего нам делить, скинем Вилли с Николашкой, заживем!». Чуть подрос - вот тебе француженка Раймонда Дьен, бросающаяся на рельсы перед составом с боеприпасами, вот американские леваки против войны во Вьетнаме, вот Джейн Фонда на фоне вьетконговских пушек. Этот коктейль подавался в рамках некоего глобального общечеловеческого движения- все по-честному, мы за мир и прогрессивные люди Запада за мир, мы вместе с ними, борьба за мир дело всеобщее и всепланетное.
Так-то оно так, но у граждан СССР на мозговой подкорке записывалась мысль, что предать свое государство, если оно, как тебе кажется, ведет себя несправедливо, - дело достойное. По-другому вел себя Запад - там, конечно, привечали пораженческих «полезных идиотов» из соцлагеря, но раздуваемую вокруг них пропаганду транслировали, собственно, на соцлагерь, во внутреннее информационное пространство если и пускали, то с ремаркой: «Это мистер Иванов, ему 35 лет и он работает на развал Империи Зла. Похлопаем мистеру Иванову. Все, перестали хлопать». В СССР своих пораженцев, типа Сахарова и Солженицына, яростно ругали, но позиционировали как некое исключение из правил, имеющее чуть ли не психиатрический характер и потому не нуждающееся в особом политическом анализе. Никому не приходило в голову сравнить Сахарова с Раймондой Дьен и объяснить, почему для нас Дьен - хороший человек, а Сахаров - плохой. Подобный одномерный взгляд на мир имел определенные идеологические достоинства, но недостатки, пожалуй, перевешивали, предоставляя тем самым в пропагандистской войне фору Западу. Американец бы просто не понял советскую шутку про «нашего разведчика и забугорного шпиона», содержащую иронию над двойными стандартами и имплицитный призыв от таковых стандартов отказаться. Ну да, у нас хороший разведчик, а у врага плохой шпион, что тут такого-то, вещь очевидная. Американцу очевидная, нам, увы, не очень.
Именно здесь корни перестроечных интеллигентских мечтаний: вот сейчас разоружимся, развалимся - и западный мир нас стиснет в объятиях под всеобщее пение «Оды к радости», там ведь тоже люди живут мечтой о светлом небе и безъядерной галактике. Советская пропаганда, создавая у людей искаженные представления о сути противоборства цивилизаций и государств, фактически работала на противника. Многие из либерал-интеллигентов, желавших поражения русской армии во время двух чеченских войн и поющих с украинского голоса сейчас, тоже не зоологические русофобы, а жертвы заложенных в советское время одномерно-пораженческих стереотипов. В последнее время, к счастью, до государственных идеологов стала чуть-чуть доходить суть ошибок их предшественников. Во время прошлогодней истории с предоставлением убежища Сноудена была масса традиционной гуманистической трескотни о «праведнике мира», но основным, полуофициально озвученным мотивом милости Кремля к беглецу была его полезность для противоборства с США. Даже старый идеалист Проханов признался, что для него Сноуден, конечно, положительный персонаж, но для американцев наверняка предатель, и это нормально.
Значит ли это, что ты должен поддерживать свое государство в любой войне, потому что «Родина» и «несправедливая война» понятия несовместимые? Начнем с того, что оценивать войны дихотомией «справедливо/несправедливо» вообще очень сложно, здесь многое зависит не только от обстоятельств самой войны, но и от субъективных, личностных факторов оценщика, степени и качества его вовлеченности в оцениваемые события. Редкая война может быть уверенно и однозначно опознана как справедливая. Что русскому хорошо - то немцу смерть, об этом мы уже говорили выше. Возьмем лучше другую градацию: полезна или не полезна война конкретно твоей стране. Здесь тоже возможны разногласия в оценке, но это, по крайней мере, внутреннее согласование позиций общества, вещь априори более конструктивная и перспективная, чем поиск единого мнения с обществом страны-противника.
Так вот, если твоя страна ввязалась в некий конфликт на другом конце света, выгода от которого не слишком очевидна, а издержки несомненны, вполне можно выказывать возражения. Но! Оно должно быть облечено в форму критического оборончества. Как, допустим, должна выглядеть публичная акция критических оборонцев? Множество флагов, естественно, исключительно национальных. (Флаг страны-противника это откровенная диверсия, вы, перефразируя К.А.Крылова, свои голуби или чужие ястребы?) Ленточки национальных цветов на одежде. Тщательно продуманные, предельно дипломатичные плакаты: «Может, лучше вложимся в развитие Перми, чем в штурм Могадишо?», «Наши героические парни нужнее здесь, чем в Африке» и так далее. Ораторы в начале выступлений многословно восхваляют свою страну и ее доблестную армию, затем предельно аккуратно предлагают подумать о соотношении убытков и приобретений для нации и государства в ходе текущего конфликта, завершается речь еще одним провозглашением здравицы действующей армии и пожеланием ребятам вернуться домой живыми. Возможны нюансы и опциональное добавление критики, но в целом схема такая.
В марте-апреле еще возможны были публичные акции и полемика о новороссийском феномене и политике в отношении Украины. Большинство адекватных людей уже понимали, что это верхушка лишь глобального геополитического противостояния, что проблема много масштабнее, чем потенциальное присоединение к России нескольких украинских областей, но какая-то содержательная дискуссия на тему «Нужна ли нам Новороссия» еще была возможна. Сейчас, после Одессы, Славянска, Луганска, Краматорска, после открытого и откровенного ультиматумов Запада «Или Россия соглашается на капитуляцию многократно унизительнее и больнее Беловежья - или ее уничтожают», никакой почвы для дискуссий просто нет. Мы окончательно осознали, что русский народ вступил в войну - и это как раз тот случай, когда война однозначно справедливая, освободительная и Отечественная. Всякий желающий порассуждать в этих условиях о «депрессивных убыточных землях», «невоюющих шахтерах» и результатах референдумов двадцатитрехлетней давности - никакой не «патриот-прагматик», а просто враг.
