© РИА Новости / Изображение сгенерировано ИИ
Мир вступает в постлиберальную эпоху. Однако эта постлиберальная эра совершенно не совпадает с коммунистическими марксистскими ожиданиями. Во-первых, социалистическое движение в мировом масштабе захлебнулось, а его форпосты — СССР и Китай — отказались от ортодоксальных форм и в той или иной мере приняли либеральную модель. А во-вторых, главной движущей силой, ответственной за крах либерализма, стали традиционные ценности и глубокие цивилизационные идентичности.
Человечество преодолевает либерализм не через социалистическую — материалистическую и технологическую — фазу, но через реактивацию культурных пластов, которые западный модерн посчитал преодоленными, исчезнувшими, упраздненными, то есть скорее через премодерн, оказавшийся не уничтоженным, а не через постмодерн, полностью вытекающий из западного модерна. Постлиберализм оказывается совершенно не таким, каким его представляла левая прогрессистская мысль. Постлиберализм вообще заключает эпоху доминирования Запада в Новое время в скобки, считая это лишь временным явлением, этапом, в котором нет ничего всеобщего и универсального. Определенная культура с опорой на грубую силу и агрессивное использование технологий добилась на определенный период своего лидерства в планетарном масштабе, попытавшись сделать свои устои, техники, методы и цели универсальными. Так началась история самой удачной мировой империи. Но по прошествии пяти с лишним веков гегемония Запада подошла к концу, и человечество вернулось (пока только возвращается) к тем условиям, которые в целом были характерны для эпохи, предшествующей резкому подъему Запада. Либерализм же стал исторически последней формой планетарного империализма Запада, вобрав в себя все основные принципы европейского модерна и доведя их до последних логических выводов — гендерная политика, woke, культура отмены, критические расовые теории, трансгендеры, квадроберы, постгуманизм, постмодернизм и "объектно-ориентированная онтология". Конец либерального момента — это нечто большее, чем только конец либерального момента. Это конец единоличной гегемонии Запада в человечестве. Это конец Запада.
Мы уже не раз прибегали к понятию "конец истории". Сейчас пришло время чуть внимательнее присмотреться к этой теории. Концепт был введен Гегелем, и именно в контексте философии Гегеля он имеет смысл. Именно у Гегеля его позаимствовали как Маркс, так и Фукуяма. Но и Маркс и либералы подвергли Гегеля своеобразной вивисекции. В модели Гегеля конец истории неразрывно связан с ее началом. А в ее начале лежит сокрытый сам в себе Бог. Потому он переходит (через самоотрицание) в природу, а потом природа, поскольку в ней есть диалектическое присутствие Бога переходит в историю. История есть развертывание духа. Постепенно в истории создаются разного типа общества. Вначале традиционные монархии. Потом демократии и гражданские общества, а затем приходит время великой империи духа. На каждом этапе Бог проявляется в истории и политике все более отчетливо. Конец истории, по Гегелю, это когда Бог максимально полно проявляет себя в государстве. Но не в обычном государстве, а в государстве философов, в государстве духа. Этому проявлению предшествует создание распыленного и атомизированного гражданского общества (а это и есть наш либерализм), в котором природа уже полностью преодолена, а дух еще не нашел своего высшего проявления, что возможно только в империи. Теперь ясно, что Гегель понимает либерализм именно как момент. Он следует за распадом старых государств и предшествует созданию нового, истинного, на котором история и заканчивается.
Марксисты и либералы в Бога не верят, поэтому усекают учение Гегеля, отвергая ее первое начало — Бога-в-себе. А сами начинают вести отсчет с природы. Природа (непонятно почему?) сама развивается и порождает общество. Дальше общество вступает в историю и доходит до гражданского общества — то есть до либерализма. Либералы на этом и останавливаются (по Фукуяме, конец истории наступает тогда, когда все население земли становится "гражданским обществом"). Марксисты идут дальше и утверждают, что в самом "гражданском обществе" (но не выходя за его пределы!) есть фаза классового капиталистического порядка и фаза бесклассового коммунистического. Но в обоих случаях конец истории — это именно "гражданское общество". Никакой империи духа нет в конце истории ни у тех, ни у других. Это логично, так как, отрезав у гегелевской теории начало (Бога), они отрицают и конец (империю духа). Начав с природы (у Гегеля это второй момент, а не первый), они завершают гражданским обществом (у Гегеля это не конец истории, а предшествующая фаза, то есть собственно "либеральный момент").
И хотя у марксистов либерализм — это тоже лишь момент, но в более общем (гегельянском) толковании "гражданского общества" все равно это что-то предварительное, тем более что сам Гегель с искаженным толкованием своего собственного учения Марксом знаком не был (мало ли у кого из великих философов какие бывают ученики).
Таким образом, в контексте философии Гегеля либеральный момент покрывает все "гражданское общество" (включая коммунистическое, которое по итогам ХХ века и оказалось лишь девиацией либерализма и в 1990-е годы вернулось к своей капиталистической буржуазной матрице).
Применив полноценную (а не усеченную, не урезанную) модель гегелевской философии истории к разбираемому нами вопросу, мы получаем недостающее уточнение того, что именно вполне может прийти после либерализма, конец которого Гегель предвидел и, более того, считал неизбежным, поскольку, если в начале всего стоит Бог (альфа), он же должен стоять и в конце всего (омега). И этим воплощением Бога в конце истории Гегель считал нечто аналогичное тому, что сегодня принято называть государством-цивилизацией. То есть конец либерализма — это отнюдь не конец истории, а конец ее определенного этапа, который имеет свой смысл в общем контексте смены циклов и эпох и который является необходимой (пусть и негативной) прелюдией к установлению империи духа.
В этом контексте особое значение приобретает монархизм. Не в ретроспективе, а именно в перспективе — монархизм будущего. Либеральная демократия и эпоха республики исчерпала себя глобально. Попытки построить мировую республику полностью провалились. В январе 2025 года под этим провалом будет окончательно поставлена печать.
Но что дальше? Какие параметры будут соответствовать постлиберальной эпохе? Это вопрос остается совершенно открытым. Но сама только мысль, что все содержание европейского модерна — наука, культура, политика, технологии, общество, ценности и так далее — было лишь эпизодом, причем приведшим к позорному и жалкому финалу, показывает, насколько неожиданным будет это постлиберальное будущее, следующее за концом либерального момента.
Гегель дает нам подсказку. Это будет эрой монархий. И есть определенные признаки, что его полная (а не урезанная, как у либералов и марксистов) философия является более чем прозорливой и обоснованной.
Современная Россия, будучи еще формально либеральной демократией, но уже сделавшая ставку на традиционные ценности, по сути, технически является монархией. Общенародный лидер, несменяемость высшей власти и опора на духовные основы, идентичность и традицию уже являются предпосылками для монархического перехода — не формального, но именно содержательного. Причем речь идет не просто о монархии, но как раз об империи духа, о восстановлении статуса Катехона, Третьего Рима, столицы православной цивилизации. Сюда же с историко-геополитической точки зрения относится и наследие Чингисхана. Конец истории будет русским, или его пока не будет. В любом случае либеральный момент в российской политике пройден безвозвратно, а русский премодерн станет все более и более релевантным.
Другие государства-цивилизации постепенно движутся в том же направлении. Все яснее видны черты девараджи или чакравартина, священного монарха, в индийском лидере Нарендре Моди. Он все более явно напоминает черты десятого аватара, Калки, — приходящего, чтобы положить конец темным векам, эпохе распада и вырождения, что как раз и соответствует либеральному моменту, который Моди призван преодолеть в своей борьбе за восстановление хиндутвы, глубинной индийской идентичности. От первого аватары к десятому — снова, как у Гегеля, — альфа и омега.
Формально коммунистический Китай при Си Цзиньпине все больше демонстрирует черты традиционной китайской конфуцианской империи. И сам лидер все больше сливается с архетипом Желтого Императора. Современный Китай имеет все основания для того, чтобы двигаться к статусу гегелевской империи духа.
Исламский мир также нуждается в интеграции. Ориентиром может быть Багдадский халифат 2.0, ведь именно в Аббасидскую эпоху и исламская цивилизация, и исламское государство достигли своего расцвета.
Можно вполне предположить создание и африканской империи и латиноамериканской. Не случайно в БРИКС Латинскую Америку представляет Бразилия, единственная в истории колониальная территория, которая на определенное время стала не периферией, а центром, столицей Португальской империи.
И наконец, почему бы не рассмотреть на первый взгляд парадоксальный поворот североамериканской политики. Американский политический философ Кертис Ярвин давно уже говорит о необходимости установления в США монархии. До самого последнего времени он считался экстравагантным маргиналом. Но потом выяснилось, что его идеи оказывают сильное влияние на будущего вице-президента США — Джеймса Дэвида Вэнса. А чем Дональд Трамп не монарх? Дональд Первый. Есть и Дональд Трамп —младший — замечательный юноша Бэррон Трамп.
В постлиберальном мире возможно все. Даже монархический поворот.
Сам термин "либеральный момент", если вдуматься в его содержание, обладает колоссальным революционным потенциалом в сфере политической мысли. То, что считалось судьбой, неизбежностью, железным законом истории, оказывается всего лишь узором на более широком и богатом полотне. А значит, перед человечеством открывается бескрайняя свобода политического воображения — отныне возможно все. Возврат к прошлому, включая далекую древность, реставрация священных царств, в том числе воображаемых, открытие новых, нехоженых путей, экскавация забытых идентичностей и свободное творение новых. Стоит только забыть о либерализме и его догмах, и мир уже необратимо меняется.
Вместо обреченности смены людей машинами, техно-апокалипсиса и гарантированного ядерного армагеддона перед нами открываются неизвестные горизонты. С этой точки можно идти в любом направлении — диктатура исторического детерминизма свергнута. Начинается плюральность времен. И Гегель с его империей духа и установлением монархий нового типа — лишь одна из возможностей. Перспектива привлекательная, но не единственная. Наверняка, среди многообразия человеческих цивилизаций найдутся и иные способы преодоления либерального момента.
1.