Заключение Брест-Литовского договора. https://www.friedrich-verlag.de/fileadmin/user_upload/tx_vcfvhefteundartikel/517175-005/517175-005_teaser.jpg
Наступил кратковременный перерыв в переговорах. Прежде чем рассматривать дальнейшие действия большевиков, необходимо рассмотреть положение дел на фронте, которые и определяли дальнейший ход событий.
Свержение царя либеральными кругами России коренным образом изменили обстановку на фронте. Временное правительство, состоящее из людей случайных и во многом не подготовленных к управлению огромной страной, не пользующиеся доверием народа, могло только вести страну к катастрофе.
«В первую очередь добивали армию приказами № 1 от 1 марта 1917 г. и № 2 от 5 марта 1917 г., где вместе с Петроградским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов повелели немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов воинских частей, которые должны были распоряжаться всеми видами оружия: винтовками, пулеметами, бронированными автомобилями и прочим и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованию»[1].
Могла ли армия воевать при таких условиях, когда офицерский состав лишен возможности командовать, владеть личным оружием и в конечном итоге не только не обладал никаким авторитетом, а оказался униженным и оскорбленным?
В это время Центральные державы внимательно отслеживают происходящие события в России. Представитель Австро-Венгрии, будущий участник брестских переговоров граф О. Чернин обращает внимание, что «русская печать как буржуазная, так и социалистическая, отражают следующие явления:
На фронте и в тылу происходят ожесточенные споры относительно требований союзников начать наступления против центральных держав, требование, которое поддерживает Керенский своими многочисленными речами, произносимыми им на всех частях фронта. Большевики, т.е. социал-демократы, подчиняющиеся руководству Ленина, и их печать решительно выступают против такого наступления. Но и большая часть меньшевиков, т.е. партия Чхеидзе, в которую входят и нынешние министры Церетели и Скобелев, против наступления, и это противоречие мнений угрожает и так лишь с трудом поддерживаемому единству партии.
Часть меньшевиков, так называемые интернационалисты – их также называют циммервальдцами – подчиняющиеся руководству возвратившегося из Америки Троцкого (собственно Бронштейна), а также возвратившимся из Швейцарии Ларину, Мартову, Мартынову и т.д. в этом вопросе, как и в вопросе вхождения социал-демократов меньшевиков в состав Временного Правительства в решительном противоречии с большинством партии.
Это было причиной того, что Лев Дейч, один из основателей Марксистской социал-демократии, открыто заявил на партийном съезде о свое выходе из партии, которая, по его мнению, является недостаточно патриотичной и не требует “конечной победы”.
И если, таким образом, в стране по вопросу о наступлении царит ожесточенная борьба мнений, то на фронте, по сообщениям русских газет всех партий, – отмечающих это то с радостью, то с горем, – мало настроены начать такое наступление. Особенно настроена против наступления пехота. Военное воодушевление можно встретить только среди офицеров, кавалерии или по крайней мере среди части ее и среди артиллеристов. Характерно, что и казаки стоят за войну…»[2].
Здесь насчет офицеров явное преувеличение. Разложение армии приобрело массовый характер, поэтому добросовестные и честные офицеры в большинстве своем не могли переломить ситуацию и были вынуждены или приспосабливаться к сложившейся ситуации с пониманием того, что никакие наступательные операции проводить невозможно, или приходилось увольняться из-за угрозы безопасности, исходящей от наиболее агрессивных революционных элементов.
О действительном положении армии свидетельствует командующий корпусом осенью 1917 г. генерал-лейтенант Алексей Павлович Будберг: «Быть может, в окопах мы еще как-нибудь отсидимся, но мечтать сейчас о наступлении могут только совершенно безумные люди. Четыре месяца тому назад моя 70 дивизия была еще способна на прорыв и на наступление, а теперь нельзя об этом и заикнуться; о таких отбросах как 120 и 121 дивизии, и говорить нечего. Малейший разговор даже о подготовке к каким-либо наступательным действиям сразу швырнет войска в руки тех, которые им говорят, что продолжение войны нужно начальству, чтобы получить побольше денег и побольше наград, и сделает нас для наших солдат врагом бесконечно более опасным и ненавистным, чем сидящие в окопах немцы, последние очень умело бубнят в ежедневно нам бросаемых “Товарищах” и “Русских ведомостях”, что они друзья русского народа и совершенно не хотят с ним воевать; если же нет мира, то вся задержка только в русском начальстве и в русских офицерах»[3].
Не меньшую опасность для армии представлял военный министр Гучков А.И., не имеющий до своего назначения никакого отношения к военному сословию, а поставленный по понятию «свой человек справится». «По личному распоряжению военного министра были смещены с постов и уволены из армии до 60 процентов лиц высшего военного командования»[4].
Несмотря на тяжелейшее положение армии Временное правительство заверило союзников, что Россия будет строго соблюдать свои обязательства до решительной победы.
Назначенный Верховным главнокомандующим генерал от кавалерии А.А. Брусилов 16 июня 1917 г. начал наступление Юго-Западным фронтом, а уже 6 июля войска начали отступать, с переходом в паническое бегство.
Попытки нашего наступления на прочих фронтах окончились также полной неудачей.
На западном направлении последовало успешное наступление немцев «в результате чего был потерян богатый промышленный город Рига со всем военным оборудованием и запасами, а главное, потеряли надежную оборонительную линию, падение которой ставило под вечную угрозу и положение Двинского фронта, и направление на Петроград.
Спасло положение, что дальнейшее продвижение не входило в планы немцев. Они приступили к закреплению занятого огромного плацдарма на правом берегу Двины и тотчас же две дивизии отправили на Западно-европейский фронт»[5].
Закончилось наступление так, как и предполагали боевые офицеры знающие действительное положение дел в армии: «Немцы, видимо, хорошо знали, какими подпорками внутри держится грандиозное снаружи здание русской военной мощи; они знали, насколько уже подгнили эти подпорки, и какой смертельной удар был нанесен всеми этими господами Гучковыми и Керенскими, с великой развязностью и самомнением проделавшим над русской армией свои дилетантские эксперименты»[6].
Наступившая Великая Октябрьская Социалистическая Революцию коренным образом изменила отношение к мировой войне, и главной задачей большевиков стало заключение мира с центральными державами. Положение на фронте, после неудачного наступления, только осложнилось. В армии преобладало настроение, далекое от активных действий, и поэтому позиция делегации на переговорах была более чем слабая. Но не для большевиков, которые подошли ко второму этапу переговоров с твердой позиции отстаивать свои интересы, и были готовы к любым вызовам.
По приезду в Петроград члену военной делегации Джону Гуговичу было доверено, вместе с женой Каменева, одновременно являющейся сестрой Троцкого, составить отчет о поездке в Брест для опубликования в официальных советских газетах, который и появился под громким названием «Борьба за мир» о первом этапе переговоров.
Перед отъездом в кабинете народного комиссара по иностранным делам Троцкого провели совещание по вопросу о дальнейшей работе делегатов, где выступил ее глава Иоффе с оптимистическим взглядом на переговоры в Бресте. Он немедленно был поддержан руководителем военной делегации Альтфатером, настаивавшим на предъявлении немцам вновь пунктов об очищении Моонзундских островов.
«Троцкий согласился с Альтфатером на сохранение этого язвительного пункта, столь выгодного для престижа рабоче-крестьянской России. Однако, слишком далеко в своем оптимизме Троцкий не идет и предусматривает германскую несговорчивость. Но никаких прямых директив им не дается; в случае отказа немцев, он предлагает снестись с ним по прямому проводу»[7].
Состав делегации претерпел изменение. Был сокращен состав уполномоченных до трех человек и увеличен состав военной консультации за счет представителей Ставки Главковерха и Морского Генерального штаба.
Наибольшие потери понесли трудовые массы в лице одного крестьянина, одного рабочего, одного солдата и одного матроса, что вызывало разочарование немецкой стороны, встречающей нашу делегацию с многочисленными корреспондентами, вооруженными фото- и киноаппаратами.
На следующий день начались переговоры, характер которых с нашей стороны резко изменился. Прекратились попытки многословных излияний о всеобщем мире и отвлеченных тем. Члены делегации сосредоточились на окончательном закреплении пунктов перемирия.
Итогами переговоров явились:
– по первому пункту перемирие продолжительностью 28 дней, причем обе стороны могут отказаться от перемирия не раньше, чем по прошествии 21 дня. Если этого не произойдет, перемирие продолжается до тех пор, пока одна сторона не откажется от него с предупреждением за 7 дней;
– пункт о воспрещении переброски войск с одного фронта на другой согласовали в редакции, что обычная смена частей разрешается;
– по третьему пункту демаркационная линия благодаря усилиям Альтфатера была отодвинута, с приемлемым для России результатом.
Остальные пункты не вызвали разногласий и успешно пришли к общему согласию.
«Эпопея переговоров о перемирии закончилась. Вечером 15 декабря 1917 г. присутствующих пригласили в общий зал. За стол, один против другого, сели принц Леопольд Баварский и Иоффе, а по обе стороны от них разместились представители договаривающихся государств и красной России. Остальные стали за спинками их кресел в несколько рядов. Вспышка магния. Фотографы увековечивают исторический момент, а по рукам представителей сторон идут десятки оттисков только что заключенного договора.
В кратких словах принц Леопольд Баварский благодарит участников переговоров за понесенные труды и высказывает уверенность, что успешно начатое дело мира приведет к благоприятному для сторон концу.
Около пятидесяти офицеров, ставки германского Восточного Фронта присутствуют при этом акте, создавая необычный в официальных случаях численный перевес на германской стороне и придавая торжеству его истинный характер крупного успеха Германии»[8].
Итак, перемирие заключено, наступило время проведения мирных переговоров, которые должны были начаться незамедлительно сразу после прибытия уполномоченных Германии и ее союзников.
[1] Деникин. А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Москва: “НАУКА”, 1991. Репринтное воспроизведение. С. 134-135.
[2] Брест-Литовск. Из мемуаров Оттокара Чернина // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 2. С. 108.
[3] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 12. С. 199.
[4] Португальский Р.М., Алексеев, Рунов В.А.. Первая мировая в жизнеописаниях русских военачальников. Москва: “ЭЛАКОС”, 1994. С. 139.
[5] Деникин. А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Москва: “НАУКА”, 1991. Репринтное воспроизведение. С. 461.
[6] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 12. С. 198.
[7] На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Т. 20. С. 66.
[8] На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Т. 20. С. 87-88.
