https://smolbattle.ru/threads/Советско-польская-война-1920-года.44713/
Окончание советско-польской войны, наиболее активная и драматичная фаза которой пришлась на весну и лето 1920 года, было юридически оформлено подписанием мирного договора между Советской Россией и Советской Украиной, с одной стороны, и Польшей, с другой стороны, 18 марта 1921 года в Риге. Статья V Рижского мирного договора фиксировала взаимные обязательства договаривающихся сторон гарантировать «полное уважение суверенитета другой стороны и воздержание от всякого вмешательства в её внутренние дела» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 33)[1].
Показательно при этом, что проведенная Рижским договором граница не устраивала ни Варшаву, ни Москву. Как отмечает известный российский историк и специалист по истории внешней политики О.Р. Айрапетов, «созданная в результате победы в войне 1920 года восточная граница Польши не устраивала польских военных – они считали, что естественные рубежи их страны должны проходить восточнее, за Витебском… Нацменьшинства рассматривались в Польше исключительно как объект культуркампфа, и никакие обязательства Рижского договора ни в чем Варшаву не ограничивали» (Айрапетов 2024: 374)[2].
https://flectone.ru/belarus-vxodila-v-sostav.html
Тем не менее, поскольку в границах Польши, определённых Рижским договором, оказалось многочисленное восточнославянское население, составлявшее подавляющее большинство во всех восточных воеводствах Второй Речи Посполитой, особое значение приобретала статья VII Рижского договора, формально определявшая и закреплявшая права национальных меньшинств, среди которых доминировали восточнославянские народы. «Польша предоставляет лицам русской, украинской и белорусской национальности, находящимся в Польше, на основе равноправия национальностей, все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и выполнение религиозных обрядов, – говорилось в статье VII Рижского договора. – Лица русской, украинской и белорусской национальности в Польше имеют право… культивировать свой родной язык, организовывать и поддерживать свои школы, развивать свою культуру и образовывать с этой целью общества и союзы. Этими же правами, в пределах внутреннего законодательства, будут пользоваться лица польской национальности, находящиеся в России, Украине и в Белоруссии» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 34)[3]. Отдельный пункт в рамках статьи VII Рижского договора закреплял обязательства сторон «ни прямо, ни косвенно не вмешиваться в дела, касающиеся устройства церкви и религиозных обществ, находящихся на территории другой стороны» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 34)[4].
Однако практически сразу же после подписания Рижского мирного договора начались систематические и всё более грубые нарушения его основных положений с польской стороны. Уже 25 августа 1921 г., т.е. спустя всего пять месяцев после подписания Рижского договора наркомат по иностранным делам БССР был вынужден обратиться с дипломатической нотой к МИДу Польши, в которой указывалось на многочисленные и вопиющие нарушения базовых прав белорусского населения в Польше.
«Польские власти закрывают белорусские общественно-культурные учреждения без предъявления каких-либо обвинений, как, например, Гродненский Белорусский комитет; запрещают культурно-просветительскую работу (из 150 белорусских школ, бывших там ранее, осталось только 2). Жандармы избивают и арестовывают крестьян за составление приговоров об открытии белорусских школ. Так было, например, в деревне Малая Берестовица Гродненской губернии, где избили половину крестьян, а 16 арестовали, – указывалось в ноте Наркоминдела БССР от 25 августа 1921 года. – Белорусам запрещается сноситься с учреждениями на белорусском языке. Закрываются кооперативы за ведение книг и делопроизводства не по-польски, а по-белорусски. Съезды белорусских кооперативов закрываются, а инструкторы белорусской кооперации арестовываются… Белорусским детским приютам не отпускают продуктов даже из того, что присылается разорённой Белоруссии иностранными благотворительными организациями. Всё это передаётся польским учреждениям, опекающим детей… 15 мая по распоряжению директора департамента просвещения закрыта белорусская учительская семинария в Борунах…» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 37)[5].
Приведя столь длинный и впечатляющий список польских «достижений» в области соблюдения национальных прав белорусского населения, которые Варшавы умудрилась совершить всего за несколько месяцев после подписания Рижского договора, Наркоминдел БССР деликатно и осторожно замечал, что «Советское правительство Белорусской республики, будучи весьма дружелюбно настроено по отношению к Польской республике, не может не усматривать как в вышеприведённых фактах, так и во многих других, известных ему, нарушений статьи VII п. 1 Рижского мирного договора, которым белорусскому населению, находящемуся в границах Польской республики, гарантируется право свободного развития культуры и языка» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 37)[6].
Подписавший данную ноту председатель Совнаркома БССР и по совместительству нарком по иностранным делам БССР А. Червяков, излучая трогательный и наивный оптимизм, завершал своё послание польскому МИДу следующим примечательным образом: «Не допуская мысли, что притеснения белорусов в Западной Белоруссии делаются с ведома Польского правительства, Советское правительство Белорусской республики надеется, что правительство Польской республики создаст условия, благоприятные для развития белорусской культуры и языка, согласно статье VII п. 1 мирного договора» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 37) [7]. Здесь же товарищ Червяков информировал своих польских «коллег» о том, что правительство БССР, со своей стороны, «не только не нарушает, но весьма заботливо относится к правам населения Советской Белоруссии польской национальности» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 37)[8].
Всё сказанное наркомом по иностранным делам БССР товарищем Червяковым было сущей правдой – в тогдашней БССР, где активно протекала советская политика «коренизации», польский язык, наряду с белорусским и русским языками, имел официальный статус, а в местах проживания поляков или же тех, кто считал себя поляками, существовали многочисленные школы с польским языком обучения, которые, что примечательно, нередко становились очагами полонизации белорусского населения в БССР, что периодически вызывало тревогу и беспокойство у местных властей… Таким образом, мощный шляхетский «креативный потенциал» в области агрессивной полонизации ярко проявлялся не только в насильственном ополячивании белорусов в Польше, но давал о себе знать даже и в самой БССР, чему в немалой мере способствовала откровенно близорукая советская национальная политика, в своём гипертрофированном «интернационализме» доходившая порой до явного и крайне опасного абсурда…
Разумеется, официальная Варшава вполне предсказуемо проигнорировала данный документ. Розовым надеждам товарища Червякова сбыться было не суждено по той простой и банальной причине, что польские власти изначально не собирались соблюдать национальные права белорусов. Наивный товарищ Червяков совершенно напрасно «не допускал мысли» о том, что притеснения белорусов совершаются с ведома польского правительства. На самом деле всё было именно так. Польская политическая элита с самого начала воспринимала местное белорусское население как некий этнографический курьёз, как некое досадное и неприятное недоразумение, которое надлежало как можно быстрее «исправить» путём тотальной и безусловной полонизации. Предельно ясно, образно и лаконично выразился по этому поводу известный польский политик и министр юстиции Польши в 1926-1928 гг. А. Мейштович, с подкупающей откровенностью заявивший в одном из своих публичных выступлений в начале 1920-х годов, что «Белоруссия самой историей предназначена быть мостом для польской экспансии на восток. Белорусская этнографическая масса должна быть переделана в польский народ. Это приговор истории, мы должны этому способствовать» (НАРБ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 177. Л. 32)[9].
Похожие высказывания практически постоянно делались и другими польскими политиками разных рангов в течение всего межвоенного периода. Так, 23 июня 1939 года в секретном докладе в МИД Польши белостокский воевода Генрик Осташевский с подкупающей откровенностью делился своими мыслями о том, что «сейчас ещё можно белорусов ассимилировать, но в этом направлении у нас почти ничего не сделано, а если сделано, то очень мало…» (НАРБ. Ф. 4 п. Оп. 1. Д. 14700. Л. 16)[10]. Пан воевода Осташевский очень поскромничал – в действительности польские власти в целях полной ассимиляции белорусского населения проделали к этому времени колоссальный объём работы, в частности, полностью ликвидировав к 1939 году всю систему образования на белорусском языке и практически все белорусские культурно-просветительские учреждения… Весьма показательной и красноречивой была и характеристика белорусов паном воеводой Осташевским. По словам пана воеводы, «белорусское население подлежит полонизации. Оно представляет собой пассивную массу без национального сознания, без государственных традиций. Надо, чтобы оно мыслило по-польски и училось по-польски в духе польской государственности» (НАРБ. Ф. 4 п. Оп. 1. Д. 14700. Л. 16)[11].
Здесь же пан воевода Осташевский выражал весьма примечательное сожаление в связи с «давними русскими симпатиями белорусов», которые, по его мнению, поддерживаются «православным духовенством, русскими националистами и советской пропагандой». Вместо этого, по словам Осташевского, у белорусов было необходимо как можно быстрее выработать «симпатии к Польше» путём всемерного усиления польской пропаганды и инвестиций в «народное образование, транспорт и здравоохранение» (НАРБ. Ф. 4 п. Оп. 1. Д. 14700. Л. 16)[12]. Подобная риторика была характерна и для остальных польских политиков. Что же касается практического наполнения внутренней политики польских властей в течение всего межвоенного периода, то она была направлена на переделку белорусского населения, которое Мейштович презрительно именовал «белорусской этнографической массой», в польский народ.
Непосредственное знакомство с польской национальной политикой, изначально направленной на ликвидацию белорусских школ, замораживание белорусской культурной, общественной и политической жизни и дискриминацию православной церкви, быстро лишило иллюзий тех белорусских политиков, которые вначале наивно рассчитывали на помощь Варшавы в создании белорусской государственности (Шевченко 2022: 48)[13]. Так, уже 27 января 1921 года, то есть ещё до подписания Рижского мирного договора, правительство БНР в своём мемориале Патриарху Московскому Тихону констатировало угрозу «национальной смерти белорусов в Польше», отмечая, что на деле «польская толерантность есть самая дикая нетерпимость национальная и религиозная» (НАРБ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 128. Л. 35)[14].
После образования СССР в декабре 1922 года польские шляхетские художества и всё более размашистые импровизации Варшавы в области «соблюдения» прав национальных меньшинств, составлявших почти половину населения межвоенной Польши, стали предметом пристального внимания со стороны дипломатии Советского Союза. 10 мая 1924 года пространную ноту польскому посланнику в СССР Л. Доровскому направил нарком по иностранным делам СССР Г.В. Чичерин. Напомнив польскому посланнику о содержании статьи VII Рижского договора, который фиксировал обязательство Польши предоставить лицам русской, украинской и белорусской национальностей все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и исполнение религиозных обрядов, Чичерин констатировал систематические и массовые нарушения этих прав со стороны польских властей.
В отличие от наивного наркома по иностранным делам БССР товарища Червякова, в августе 1921 г. «не допускавшего мысли» о том, что притеснения белорусов в Польше «делаются с ведома польского правительства», нарком по иностранным делам СССР тов. Чичерин совершенно обоснованно усмотрел в произволе польской администрации по отношению к белорусскому, русскому и украинскому населению значительно «более глубокие корни». В ноте Чичерина содержался не только богатый фактический материал, убедительно свидетельствовавший о массовом и повсеместном характере преследований восточнославянских национальных меньшинств в Польше, но и элементы достаточно глубокого анализа, объяснявшего причины и политический контекст данного явления.
По словам главы дипломатии СССР, «неоднократно авторитетнейшие представители центральной власти Польской республики в программных речах заявляли, что прирождённым хозяином Польши является только польский народ, а всему непольскому населению Польша обязалась международными договорами и своей конституцией обеспечить только безопасность, мирное и свободное развитие. Таким образом, – подводил итог Чичерин, – целая треть равноправных по закону граждан Польской республики представителями верховной власти страны объявлена ограниченной в правах по сравнению с привилегированным польским населением. Так, например, бывший председатель Совета министров генерал Сикорский в целом ряде своих выступлений высказывал и развивал приведённую выше теорию. В свою очередь, Президент Польской республики г. Войцеховский при посещении польских провинций в произносимых им речах всегда подчёркивал, что единственным настоящим и законным хозяином Польши является только польский народ: граждане польской национальности и никто больше. Эта мысль, высказанная особенно резко г. Президентом Польской Республики при посещении так называемых восточных кресов, т.е. центра непольского населения, подтвердила правильность взглядов прессы национальных меньшинств о ненужности параграфов конституции, возвещающих о равноправии всего населения Польской Республики» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 53)[15].
Далее Чичерин, оговорившись, что «дать сколько-нибудь полный перечень всех видов насилия и издевательств над национальными меньшинствами не представляется возможным», всё же приводил наиболее вопиющие факты надругательств польской администрации над белорусским и украинским населением. При этом глава советской дипломатии совершенно справедливо замечал, что «большинство этих фактов глумления и насилия, благодаря забитости и терпеливости белорусского и украинского народа, проходит бесследно для общественного мнения заграницы. Атмосфера ужасного полицейского террора, свирепствующего на белорусских кресах и в Восточной Галиции, – подчёркивал Чичерин, – наполняет население этих областей страхом, причем насилия и репрессии не только не утихают, а наоборот, принимают регулярный и массовый характер…» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 53)[16].
Так, по свидетельству Чичерина, в декабре 1922 года в Крупецкой гмине Дубненского уезда имела место массовая экзекуция польских силовых структур над местными крестьянами, когда польские войска вместе с полицией «страшно били людей. На село была наложена контрибуция в 300.000 польских марок на содержание карательной экспедиции…» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 53)[17]. Приводил глава советской дипломатии и ряд примеров массовых пыток, избиений и насилия в отношении белорусского населения со стороны польской армии и полиции. Главным объектом преследований со стороны польских властей были активисты местных национальных меньшинств. «Полицейские власти совершенно открыто заявили, что они имеют точную инструкцию вести учёт всем выборным работникам национальных меньшинств, угрожая им арестами сейчас и в будущем, методически проводя в жизнь свои обещания, – подчёркивал Чичерин. – Обычно арестованных приводят в ближайший участок, где с них снимают первый допрос, в большинстве случаев сопровождающийся бесчеловечным избиением. Ряд политических процессов в интерпелляции депутатов национальных меньшинств в Польском сейме документально установил широкое применение самых ужасных пыток в полицейских застенках и в камерах дефензивы. Одинаковая судьба арестованных представителей национальных меньшинств указывает на существование точных указаний свыше представителям низшей администрации» (Польша – Беларусь (1921-1953) 2013: 55)[18].
[1] Польша – Беларусь (1921-1953). Сборник документов и материалов. 2-е издание. Минск: Беларуская навука, 2013. С. 33.
[2] Айрапетов О. История внешней политики Советского государства 1918-1941. Том 1. Москва: Кучково поле, 2024. С. 374.
[3] Польша – Беларусь (1921-1953). Сборник документов и материалов. 2-е издание. Минск: Беларуская навука, 2013. С. 34.
[4] Там же.
[5] Там же. С. 37.
[6] Там же.
[7] Там же.
[8] Там же. С. 38.
[9] Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 325. Оп. 1. Д. 177. Л. 32.
[10] НАРБ. Ф. 4 п. Оп. 1. Д. 14700. Л. 16
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Шевченко К. Славянский треугольник. Альянс Варшава-Москва и Пражская весна 1968 года. Минск: Колорград, 2022. С. 48.
[14] НАРБ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 128. Л. 35.
[15] Польша – Беларусь (1921-1953). Сборник документов и материалов. 2-е издание. Минск: Беларуская навука, 2013. С. 53.
[16] Там же. С. 54.
[17] Там же. С. 55.
[18] Там же.
