Источник: Журнал Зыбь
Я сидел за учительским столом в небольшой классной комнате вечерней школы, ожидая своих учеников, которые должны были прийти к началу уроков. Осенний день подходил к концу. Моросящий дождик за окнами и серое небо, уже тусклое в ожидании ночи, не привлекали внимание, как и пейзаж, – крыши соседних домов, едва видимые сквозь ветви высоких, ещё довоенной посадки, с уже облетевшими листьями, тополей, основательно прореженных, но всё ещё густо толпившихся в тесном дворике школы.
Взгляд пробежал вокруг. Казалось, за многие десятилетия здесь, в здании бывшего трехклассного училища, ничего не изменилось. Казённая бутафория – пустота высоких побеленных стен и темно-синих панелей, однообразные ряды выкрашенных одним цветом ученических столов и стульев, да чёрная плоскость доски за моей спиной были скучны, как и погода на улице. Это несоответствие назначения школы как таковой гнетущей унылости её обстановки, отталкивающее уже изначально от желания не только учиться, но даже находиться здесь, поражало прежде всего.
Да и «рабочая молодежь», в основном уже сама зарабатывающая себе на хлеб, не спешила грызть гранит науки, в своё время по разным причинам избежав обязанности получения аттестата. Уже пришлось испытать муки уговоров, стоя рядом с токарным станком или у швейной машины, за которыми делали своё дело, с трудом отвлекаясь от привычного, эти простые ребята и девчата с завода или фабрики, многие из которых уже имели и свою семью. После обычной школы я оказался не только в новой обстановке, когда пришлось во многом менять свои взгляды, но и в среде совершенно новых взаимоотношений как среди педагогов, так и между ними и учащимися. Если бы не дефицит учительских мест в родном городе, ещё недавно имевшем свой пединститут, с избытком наплодившем на много лет вперед специалистов педагогики, и куда вернулся после нескольких лет работы в далёком краю, я, возможно, и не пришел бы сюда преподавать. Однако выбирать не приходилось.
Мои мысли отвлекли первые появившиеся ученики. Им, одиннадцатому классу, оставалось чуть более полугода, чтобы закончить своё мучение, которое выражали не только их позы, глаза, но и даже руки, – натруженные руки рабочих людей, неловко положенные на крышки столов. Ходили они в школу редко. И если появлялись хоть пару раз в неделю, это было уже хорошо. Естественно, что положительная оценка ставилась даже только за то, что они отсидели урок. Ни о какой более или менее глубокой проверке знаний не могло быть и речи. Они всё это прекрасно понимали, и чтобы хоть как-то оправдать свой приход, робко пытались имитировать хоть толику старания, готовя ответ домашнего задания или повторения прямо перед уроком.
Вопроса дисциплины в вечерних классах обычно не стояло. В какой-то мере я и сам испытывал дружеское чувство к своим ученикам и признавал равное с ними право на уважительные отношения друг с другом, тем более по возрасту был ненамного старше их. Однако школьный этикет во взаимоотношениях учителя и учащихся здесь соблюдался строго. Да и как я мог фамильярничать, если все они обращались ко мне как к старшему, как к своему учителю и классному руководителю.
В коридоре прозвенел звонок. Я не спешил начинать урок, давая возможность войти опоздавшим. Класс был заполнен едва наполовину. Почти все сидели на задних местах, считая их более безопасными для себя в этой обстановке. Это меня всегда забавляло, хотя и было понятно по своему опыту. Попытки пересадить их вперед почти всегда отнимали часть урока, поэтому с некоторых пор я не тратил на это время.
Продолжали свой разговор две подружки с соседями по столу, повернувшись ко мне спиной. Кто-то делал вид, что повторяет задание. Я встал со своего места, показывая, что урок начался. В ответ медленно отрываясь от своих дел поднялись и пришедшие.
– Здравствуйте, садитесь, – привычно произнёс, вглядываясь в лица, и уже хотел продолжить, как вдруг с задней парты хрипловатый голос негромко прогнусавил:
– Здоров.
Вначале мне показалось, что я ослышался, однако повернувшиеся в одну сторону глаза девушек не то любопытных, не то заинтересованных в дальнейшем развитии событий, подсказали, что это произнёс незнакомый мне ученик, сидевший сзади в среднем ряду.
В классе часто появлялись новички, так как вопрос наполняемости редеющих классов нередко решал сам директор, поэтому незнакомые лица не возбуждали обычного любопытства. Появившееся ненадолго смятение от проявленного неуважения ко мне как к учителю, тем более на глазах всех учеников, породило первую мысль о браваде перед одноклассниками новоиспеченного «шаромыжника»*. Уже готовое вырваться нравоучение, вроде того, что некоторые взрослые люди ещё не научились со времен общеобразовательной школы здороваться, вдруг застряло в горле. По тому, каким тоном было произнесено это «здоров», я неожиданно понял, что с этим человеком мы уже когда-то встречались, возможно и были хорошо знакомы. Мимолетный взгляд на него ничего определенного об этом сказать не мог, хотя что-то смутно знакомое в его чертах, промелькнуло. Рассмотреть пристально его, уже севшего на свой пятачок на «камчатке», не удалось. Нужно было проводить урок.
Сделав вид, что ничего особенного не произошло, я приготовился начать опрос. Этого момента всегда больше всего боятся в наших школах. Бегущая по списку ручка или палец учителя всегда, как кошмарный сон, вспоминалась и мне, поэтому зная о психологическом эффекте «ожидания экзекуции» как-то инстинктивно пытаясь реабилитировать свой статус, задержался, глядя в журнал. Неимоверная тишина повисла над столами. Мои глаза искали новую фамилию, но не находили.
«Наверно ещё не оформили документы, или забыли вписать», – подумал я и поднял голову.
Уткнувшись в книги или тетради, а то и просто в крышку стола, все ждали, чьё же имя будет произнесено, надеясь ненароком не спровоцировать свой вызов к доске. Лишь одна пара глаз с задней парты, как бы насмехаясь над моей беспомощностью смотрела поверх наклоненных голов. И опять у меня промелькнуло: «Где же я всё-таки его видел?»
Отложив знакомство на более поздний срок, зная, что выяснение отношений только отвлечет остальных и даст повод наслаждаться переводом учебного времени в непроизводительную сферу, я назвал первую попавшуюся фамилию. Урок вошёл в своё обычное русло.
Остальная часть занятия прошла без отклонений и, казалось, без излишних эмоций. Инцидент на какое-то время был исчерпан и я даже забыл о происшедшем. Вот и звонок. Пора собираться.
Отпущенные с урока ученики занялись на перемене своими делами. Я поднялся с места, шагнул к двери, напоследок обернулся. Знакомые глаза опять смотрели на меня. И тут я вспомнил это лицо. Ну конечно же... Не обращая внимания на расступившихся учеников шагнул навстречу ему, стоявшему посреди класса.
– Витя, это ты?
– Я, – услышал в ответ тот же глуховатый басок, несомненно теперь узнанный мной.
Протянутая навстречу рука встретила дружеское пожатие, грубоватое и сильное. Обняться я так и не решился, ибо уже и так толпа любопытных окружила нас. Всё прошедшее на уроке теперь стало восприниматься совсем в другом свете.
– Давай встретимся после, тогда и поговорим, – сказал ему не только из-за неудобства обстановки, сколько от недостатка времени, ибо меня уже ждал другой класс.
Он утвердительно кивнул, и опять какая-то полуулыбка мелькнула на его лице.
В учительской я подробнее узнал про нового ученика Горшенина, – моего давнего школьного товарища, с которым сидели на одной парте еще в восьмилетке, и о котором вот уже много лет ничего не слышал. В школу его привел директор, живший с ним на одной улице и хорошо знавший его родителей. Виктор недавно вышел из заключения. Отсидел два года за хулиганство.
После уроков я подошёл к нему, вместе вышли на улицу. Простоватый и немногословный ещё со школьных лет, он и теперь не выражал особенно своих эмоций. Это был уже не тот розовощекий круглолицый Горша, как мы его звали. Сухощавое лицо с резко выдающимися скулами и запавшие глаза бывшего «зека» выдавали человека, многое познавшего за эти годы. О себе рассказал неохотно, да я и не стал много спрашивать. Его отношение ко мне теперь воспринималась совсем в другом свете, хотя где-то в душе ещё оставался неприятный осадок от его нетактичности. Да наверно и сам он не ожидал встретить меня здесь. Я не стал припоминать ему этого, хотя и не был уверен, что подобное не может повториться. Дойдя до угла, расстались. Мне нужно было в другую сторону.
Думал ли я когда о том, что стану учителем своего товарища? Необычность встречи и разница в нашем положении в свете дальнейших отношений где-то подспудно давили на меня. Перспектива же обучать своего одноклассника, с которым вместе в свое время сбегали с уроков, списывали задания, и даже дрались, никогда не могла бы представляться мне раньше. И это его особое положение в классе – хочу я того или не хочу, и целиком зависящее теперь от понимания им сути ситуации, – не станет ли оно в ущерб остальным учащимся? С подобными мыслями и вернулся я домой.
Назавтра Виктор в школу не пришёл. Не было его и в последующую неделю. Я понял, что придётся за ним идти, ибо директор, не видя своего протеже, уже намекнул на это. Где он работает, я не знал. И как не хотелось, в ближайший выходной я направился к нему, по знакомому ещё с детства адресу.
Виктор был дома. Не ожидавший моего прихода, он всё же сразу понял, зачем я здесь.
– Давай, проходи. Сейчас стол организуем. Выпьем за встречу, – доверительно пригласил он меня, представляя вышедшую навстречу молодую женщину. – Моя жена, Наташа.
«Ну, вот, – подумал я, – этого мне только не хватало». Хотя положение семейного человека несколько облегчало мою задачу.
– Проходите, не стесняйтесь. Витя мне рассказывал про вас, – сказала Наташа, беря инициативу в свои руки, показав, где можно повесить пальто. – Да и я вас знала, – мы учились в соседней школе.
В комнате было светло и по-домашнему уютно. Коротко изложив цель своего прихода, я сел за стол. Появившееся на столе угощение явно не располагало к тому разговору, ради которого пришёл. Отказываться было уже неудобно – первые рюмки были разлиты.
Вспомнили своих одноклассников, школу, учителей. Виктор рассказал о себе. Ушёл после восьмилетки на стройку, уезжал на БАМ, там поступил в девятый класс, пытался продолжить учёбу. Вернулся после смерти отца, женился, отбывал судимость, недавно вышел. Работать ещё только устроился, хотя и не без трудностей – столяром в ремонтное предприятие. Дел много дома, не до образования. Небольшая наколка на кисти руки напоминала о его недавнем прошлом. Постепенно перешли на ты и с Наташей, тем более узнал, что с её сестрой я учился позже в институте. Замуж она вышла два года назад, ждала мужа, когда он отбывал срок. Детей у них ещё не было, а мать Виктора проживала с ними.
Незаметно пролетело время, настала пора уходить. Виктор выглядел веселым и разговорчивым. Его обычной угрюмости как не бывало. Выпитого ему явно не хватило, – я тогда не придал этому значения. Напоследок попросил не забывать про школу. Как никак, а аттестат пригодится. Он пообещал.
– Будет ходить, я обязательно прослежу, – сказала уже у калитки Наташа.
Незаметно пришла зима. С первым снегом посещаемость улучшилась. Долгие зимние вечера располагали к учебе, да и проводить их вместе уже сложившемуся коллективу было интереснее, тем более, как мне стало известно, они уже собирались помимо школы у кого-то на квартире. Регулярно стал появляться в классе и Виктор. Часто его провожала или встречала Наташа. Да и в классе у него появилось много друзей и подруг. Наши личные с ним отношения уже не воспринимались необычными: к доске я его вызывал наравне со всеми, но, помня его школьные «успехи», не особенно придирался к ответам, хотя с возрастом у него появились серьезность и желание вникнуть и разобраться в сути того, что объяснял я или он читал в книге. Казалось, оценки не очень интересовали его. Молчаливый и слегка флегматичный, он в основном тихо сидел где-нибудь на задней парте, не привлекая внимания. Иногда мы беседовали на переменах. Он понимал своё положение и поэтому никогда особо не показывал своё близкое расположение к классному руководителю, как-то не выделяясь перед всеми. Лишь иногда скрытая и непонятная улыбка появлялась при встрече на его лице, как будто он что-то знал такое, но не решался сказать. Понимали ли это остальные или нет, мне и сейчас трудно сказать. Думается, что некоторая лояльность с моей стороны всё же проглядывалась. В целом же в первом полугодии он был аттестован по всем предметам и его будущее не вызывало особых волнений.
Новый год в школе встречали вокруг небольшой ёлки, поставленной в самом большом кабинете – физическом. На праздник Виктор пришёл навеселе. По тому, как это восприняли его одноклассницы я понял, что это для них не новость. Затерявшись среди весёлой толпы танцующих, он не очень выделялся среди остальных, и поэтому я не выражал особого беспокойства. На его поведение первым обратил внимание директор и попросил отправить его домой. Дождавшись конца танца, я подозвал Виктора, едва оторвавшегося от своих школьных подруг, и передал ему пожелание администрации. От себя посоветовал тихонько закругляться. Виктор вдруг сорвался:
– Я что, мешаю? Подумаешь, выпил немного. Нашлись образованные. Нужна мне ваша школа.
На нас стали оборачиваться. Кое-кто из учителей не скрывал своей улыбки – наши взаимоотношения давно не были для них тайной. Я легонько подтолкнул его к раздевалке. Он вдруг повернулся и покачиваясь вышел на улицу. Я прошел следом. Закрывая дверь, осведомился:
– Не простудишься?
На крыльце Горша остановился, повернулся ко мне. Его было не узнать. И то, что не выдавало поведение, теперь проявилось в речи, жестах, мимике. Два раза он поскользнулся. Пытаясь поддержать, я взял его за плечо.
– Надоели вы мне все, – вырвал он свою руку из моей, – всю жизнь учат. А сами вы жизнь видели? Я год на лесоповале телогрейку потом мочил. В сорокаградусный мороз у костра в одной рубахе сушился.
– У тебя что, дома не все в порядке? И почему не пришел с Наташей?
– А, – Виктор вдруг неожиданно махнул рукой, – пошли вы все... – Он смачно выругался, открыл дверь и пошел одеваться.
Я продолжал стоять на крыльце. Праздничное настроение вконец было испорчено. Зная наши школьные привычки обсуждать то, что происходит у коллег, на каникулах не избежать пересудов, да и на педсовете директор не приминет намекнуть. Хотя особо серьезным для Горшенина это ничем не грозило. А то, что теперь, после этого, он в школу не придет, отвечать придется мне.
Не оборачиваясь, мимо прошел Виктор, его держали под руки девушки из нашего класса. В морозном воздухе дохнуло запахом рижских духов и водочным перегаром. Три фигуры медленно исчезли за световым кругом уличного фонаря. Начавшийся снегопад устилал тротуар легким пушистым снегом, на котором уже отпечатались их следы. Стало холодом прихватывать уши, и я вернулся в школу ждать окончания вечера.
После старого Нового года занятия возобновились. Горшенин действительно после каникул не явился. Через неделю его отсутствия я решил связаться с Наташей. Она работала в конторе местной потребкооперации и как-то вечером, к концу рабочего дня зашёл туда. Она меня узнала, стала быстро собираться, а на вопросительные взгляды сослуживиц ответила, что это из школы. Мы вышли вместе на улицу. Некоторое время Наташа молчала, а потом вдруг сказала:
– Я от него ушла. Уже месяц живу у своей матери.
Так вот в чём дело! Теперь мне стали понятны и его недавнее поведение, и резко изменившееся настроение. Вникать в личные отношения не хотелось, но чтобы поддержать разговор спросил:
– И надолго ещё?
– Да устала от всего этого. Что я нянька ему? Не хочет работать, уволили за прогул. Приходить стал поздно. Связался с девицами гулящими. Кстати, одна, кажется, с ним в классе учится. Спросите у неё. – Затем вдруг добавила. – Не хлопочите за него, сколько можно тащить. Не хочет – насильно не заставишь. – Она неожиданно поддела носком сапога комок тающего из-за наступившей с утра оттепели снега на кромке тротуара. – Не знаю, как дальше будет, но подала я на развод. Так что, извини, – оставив вежливую форму обращения заключила она, – помочь не смогу.
Нам нужно было идти в одну сторону, и я ещё немного проводил её. Пройдя пару кварталов, мы расстались. По её лицу видно было, что она очень переживает. Ждать возвращения мужа, чтобы потом вот так неожиданно расстаться. Я пожелал ей благополучного разрешения всех проблем.
Что-то неуловимое импонировало в ней. Может быть, манера общаться или какая-то врожденная интеллигентность, что не часто приходилось встречать даже среди того круга людей, с которыми работал в школах. Она была года на три моложе меня. Родители – известные в нашем небольшом городе учителя. Отец к тому же, не без успеха занимался живописью и с его картинами я часто встречался с детства на местных вернисажах. Сама она закончила экономический техникум, собиралась учиться дальше. Ожидала ли она такого продолжения своего семейного счастья? Да и было ли оно? Мое вмешательство в чужую жизнь показалось вдруг совсем неуместным.
В школе отсутствие Виктора, которого я, как ни старался, так больше и не увидел, – он записался в какую-то бригаду и уехал зарабатывать по району на строительстве колхозных коровников, – не осталось незамеченным. Меня, как допустившего отсев учащихся в середине учебного года, посклоняла администрация, но вскоре успокоилась. Его новые подруги, к которым я обратился, также ничего не могли сказать определенного. Приближалось время выпускных экзаменов, и нужно было думать об остальных своих учениках – школьные заботы заслонили всё другое.
Однажды, где-то перед майскими праздниками, когда вовсю зазеленела трава и ярко, по-весеннему стало светить солнце, а число учеников, посещающих школу, резко уменьшилось, в учительской мне сообщили: Горшенин попался на краже – скоро будет суд. Почему-то некоторые наши учителя раньше всех узнавали все новости, особенно если это касалось не их классов. Виктор ведь ещё формально числился в списках, хотя все прекрасно понимали, что выдавать аттестат ему не придется. Трудно сказать, ожидаема ли было подобная развязка, но в принципе я внутренне был готов к такому повороту событий. Как говорится, беда не приходит одна.
Через два дня мне в классе рассказали подробности. Виктор спешил к отъезду машины на работу и, опаздывая, прихватил чей-то велосипед. Владелец легкого транспорта, по настоянию следователя, не забрал заявление, хотя велосипед ему вернули в тот же день.
В конце мая наступила пора экзаменов. Уже отцвели яблоневые и вишневые сады, а весенние грозы напоили землю водой и смыли с тротуаров ковер белых лепестков; уже появился в воздухе первый тополиный пух, а запах черемухи еще дурманил голову, предвещая приход лета, а значит и близкий отпуск. Утром, спеша на работу, возле здания городского суда, мимо которого всегда проходил, я вдруг увидел знакомую фигурку.
– Наташа, это ты? – окликнул я её и подошел ближе. – Здравствуй!
Она подняла глаза и легким кивком ответила. Что-то странное мелькнуло в её облике, будто невидимый мастер изогнул её, отбросил плечи чуть назад, а скрытый под легким платьем живот немного выдвинул вперед. Да она беременна – догадался неожиданному открытию. Без слов было понятно и что она здесь делает.
– Сегодня суд, – пояснила она, – вот хочу увидеться, может срок уменьшат.
– Когда прибавление? – почему-то сразу спросил у неё.
– Да уже седьмой месяц, в августе рожать, – без обиняков ответила мне.
– А Виктор знает?
– Следователь должен был передать – побывала я уже в милиции. Можно было дело прекратить, но теперь поздно, грозит до трех лет.
– Ждать будешь?
– Не знаю, развод пока отложили, – неожиданно отвернувшись, она заплакала.
Я вдруг обнял её за плечи и тихонько прижав к себе стал успокаивать. Чем я мог ей помочь? Характеристику от школы я написал ему неплохую, только вряд ли это будет иметь значение, зная, что повторно у нас судят с особым пристрастием.
А мимо на рынок уже шли люди и сочувственно обходили странную обнявшуюся пару возле украшенного старинным кованым кронштейном навесом над входом, за которым так часто и не всегда справедливо решалась судьба многих людей.
– Извини, мне нужно на экзамен, – я отстранился от неё, уже вытершей нежданные свои слёзы, – сегодня мой класс пишет сочинение. И, немного подождав, добавил. – Виктор тоже должен был быть с ними.
Она ничего не ответила.
– Надеюсь, мы ещё увидимся, – произнес я на прощанье, – желаю, чтобы все было хорошо у тебя. – Повернулся и зашагал вместе с прохожими в сторону школы.
Уже отойдя на значительное расстояние, я оглянулся. Наташа по-прежнему была на том же месте, и её силуэт ещё долго стоял у меня перед глазами.
В середине июня закончились экзамены, состоялся выпускной вечер. Лето полностью вступило в свои права. Трава на городских газонах выросла, и её уже начали косить, а днем от раскаленного асфальта исходил такой жар, что невозможно было долго на нем стоять. Я расставался со своим одиннадцатым классом.
На выпускной фотографии, сохранившейся у меня и сейчас, – все двадцать восемь человек, получивших аттестат. Виктора среди них нет – он всё же получил срок, – два года, – и отбыл его отсиживать. Наташа благополучно родила сына, но я её уже больше не видел. Говорили, что уехала она из города то ли к нему, то ли от него – этого я уже не знаю.
Тогда же завершилась и моя краткая педагогическая эпопея в школе для взрослых. С первого сентября я перешёл работать в другое учебное заведение и больше с «вечеркой» судьба меня не сводила.
*«шаромыжники» – обиходное название от старой аббревиатуры ШРМ – школа рабочей молодёжи.
1999 - 2000 г.
