Свернувшись клубком на теплой грубке и положив голову на лапы, Марья смотрела с высоты своего положения на хозяйку, совершающую свой ежедневный ритуал перед образами в углу комнаты. Кошка была старой и невзрачной, такой же, как и женщина, стоящая на коленях перед подручником внизу. Темно-серый окрас с желтоватыми пятнами на ее шкуре в вечернем полусумраке почти сливался с подстилкой – старым одеялом, которым была накрыта лежанка. Свет от зажженных свечей перед Спасом, Богородицей и Николой Угодником едва пробивал эту темень. Старуха заученными с детства словами произносила слова молитвы, не забывая время от времени осенять себя двуперстным крестом и наклонять голову к полу, едва касаясь его своим лбом. Длинная темная юбка, старомодный жакетик, платок на голове, завязанный по староотеческим правилам, лестовка в руках делали ее похожей на пришелицу из далёкого прошлого.
– Господи, спаси и помилуй – шептали ее губы, – успокой душу раба своего Алексия.
Затем, словно вспомнив что-то горестное, она вытирала уголком платка текущую из глаз слезу.
Марья не знала и не понимала того, что произносила старуха, этот ритуал проходил перед её кошачьим взором ежедневно и она давно свыклась с ним, принимая как повседневную данность своего существования.
Закончив молиться, старуха встала, подняла с пола подручник, подошла к образам и загасила свечи. Потом включила свет – единственную лампочку, висевшую в комнате на длинном шнуре, от которой на стене комнаты обозначилась сгорбленная человеческая тень.
Старуха подошла к лежанке, с трудом забралась на неё и села рядом с кошкой. Тепло от нагретых кирпичей хотя и проникло в тело, но не согрело её. Опустив руку на спину Марьи она ласково погладила кошку и вдруг снова разрыдалась.
– Алёшенька, сынок... – ее худые плечи и спину сотрясали всхлипывания. Взяв кошку на колени, она гладила ее и без конца причитала, вглядываясь в висевшую на стене фотографию.
Марья смотрела на хозяйку своими круглыми глазами и, казалось, понимала, почему та вспомнила, как за год до начала войны ее сын Алёша, студент пединститута, принес домой за пазухой маленького котенка, которого нашел под забором.
– Вот не хватало мне ещё кошки, – заявила мать. – Выбрось её.
– Пусть живет Марья у нас, – сказал он.
Так и получила она своё имя. А вскоре превратилась в ладную сметливую кошечку, по пятам бегавшую за своим спасителем. Марья и Алёша были неразлучны. Ни к кому в доме не питала она такой привязанности. Чаще всего её можно было видеть на Алёшиных коленях, когда тот готовился к занятиям. Когда его не было дома, Марья сидела на заборе в ожидании. Она знала время его прихода и увидев издалека его высокую, бодро шагающую фигуру, радостно спрыгивала со своего поста, и бежала навстречу, подняв трубой хвост, ласково терлась о его ботинки, всем своим видом выражая свою кошачью любовь. Алёша брал её на руки и они вместе заходили в дом.
Мать постепенно свыклась с новой жилицей. На её руках было ещё целое хозяйство: коза, куры, поросёнок, поэтому на кошку она смотрела как на бесполезный довесок.
– Мам, – говорил Алёша, – она же всех мышей в хате извела, и в сарае их поубавилось.
– Ладно, ладно – ворчала мать, – слава Богу, что хоть налог с неё не берут.
Жила она к тому времени уже только с сыном, дочь давно вышла замуж и переехала из родительского дома. Одна поставившая его на ноги после ареста неизвестно за что в тридцать седьмом своего мужа, красильщика с кожевенного завода, в душе она слегка ревновала Марью к Алёше, но вида не подавала, и всегда после дойки козы наполняла кошачью миску свежим молоком. Не знавшая ни одной буквы, она всеми силами поддерживала тягу Алёши к знаниям. «Учителем будешь», – предсказывала мать всегда корпевшему над книгами ещё в школе сыну.
А через год, едва получив диплом, так и не познав учительского хлеба, ушёл Алексей на войну. После курсов младших лейтенантов направили его на фронт. Больше мать Алешу не увидела. И стала кошка ещё одним напоминанием о её сыне.
Пережила Марья с хозяйкой оккупацию. Та хорошо помнила, как в морозную стужу суровой зимы первого года войны топили грубку и печь немецкий солдаты, стоящие у неё на постое и чуть не устроили поджог, бросая дрова, словно в топку паровоза.
– Спалите хату, беси, – голосила она.
Убеждения и словарный запас не действовали. Тогда, чтобы сохранить источник тепла, она стала втихую прикрывать трубу, как только новая охапка дров ложилась рядом с дверцей. Дым, заполнявший дом, отрезвлял немцев, они что-то обсуждали между собой, но понять причину непроходимости трубы не смогли. Однако с тех пор топить стали не так рьяно.
Марья, еще молодая и неопытная, забивалась в дальний угол и смотрела, как суетились солдаты, что-то говорили друг другу. Кошку они не трогали. Даже иногда брали на руки и гладили. Подкармливали тушенкой. Но всё равно чужих и незнакомых для неё людей она боялась и старалась избегать.
В войну всю дворовую живность немцы извели. Осталась одна кошка. В сорок пятом пришла похоронка на сына, артиллерийского капитана, командира батареи. Алексей прошёл почти всю войну, а в самом конце погиб. Совсем немного не дотянул.
Позже с дочерью съездили на его могилу. После этого мать сразу постарела, согнулась, поседела, стала подступать глухота. Скотину старуха уже не держала. Остался только сад, посаженный когда-то её мужем, так и сгинувшим в сибирском лагере. Теперь раз в месяц ходила она в банк, чтобы получить небольшую пенсию за погибшего сына, чем и жила.
Осенью, когда созревал урожай, приезжала дочь с зятем и внуками. Она хорошо помнила, как в голодный тридцать третий яблоки и груши не дали совсем помереть ей с детьми, поэтому как могла берегла деревья. Переехать к дочери наотрез отказалась.
– Как же я брошу свою хату, где всю жизнь прожила, – говорила она. – И куда Марью дену? Нам здесь вместе и помирать.
По большим праздникам, услышав раздающийся над городом колокольный звон, ходила старуха в свою церковь, где когда-то венчалась. Доставала из сундука старинный, расшитый узорами сарафан, надевала новую кичку, повязывала голову платком, накидывала зипун и потихоньку шла помолиться со всеми Богу, пообщаться со сверстницами, такими же вдовами, как она, поставить свечи за упокой умерших да за здравие живущих.
Марья всегда чувствовала, когда старуха уходила. Она не боялась оставаться одной в доме: двор и окрестности уже не так, как раньше соблазняли её на кошачьи походы. Теперь большую часть своего времени проводила возле хозяйки. Тем более котят она больше не рожала. Да и тех, что появлялись у неё, она никогда не видела. Старуха забирала их почти сразу, а куда их девала, Марья не знала.
– Ну вот, Марьюшка, и я пришла. Слава Богу, помолилась, – говорила возвращаясь со Всенощной старуха. Ей не было с кем делиться, кроме кошки, своими нехитрыми мыслями.
Марья также, как когда-то и к её сыну, бежала навстречу. Она знала, что старуха плохо слышит, поэтому всегда громко приветствовала её на своём кошачьем языке. Обе одинокие, они тянулись друг к другу и чувствовали взаимную необходимость в этом общении.
Зимой поутру старуха топила печь, готовила еду, кормила кошку и ела сама, молилась, как обычно долго, затем разговаривала с Марьей, вспоминая свое прошлое, рано сгинувшего Алёшу. Вечером, если было холодно, горели дрова уже в грубке, снова молилась при свечах, сидела рядом с кошкой. Сын в военной форме смотрел на неё со стены и она снова бередила душу воспоминаниями.
Так и проходили их дни.
Околела Марья под Пасху. Её кошачий век подошёл к концу. Старуха всплакнула, хотела поставить свечку, да одумалась, только перекрестилась. Вынесла кошку в сад и закопала под старой грушей, там же, где когда-то и новорожденных котят. Воткнула в это место веточку, чтобы запомнить, и, тяжело ступая больными ногами, вернулась домой.
А через неделю занемогла и сама. Не увидев её в церкви, позвонили дочери, через день та приехала. Но старуха уже совсем слегла. Сказала только где спрятана давно приготовленная к успокоению одежда. Смерть она приняла тихо и спокойно.
Отпели её, когда на дворе весна уже вступила в свои права. Плодовые деревья в том году сразу не зацвели, кроме одной груши. Её буйная кипень одинокой белой свечой горела на фоне только начавшего зеленеть сада и, казалось, предвещала начало новой жизни.
2019г .
.jpg)
1.