© РИА Новости 
Как скоро от «продавливания» обороны ВСУ придётся перейти к масштабным наступательным операциям?
«Dieu est toujours pour les gros bataillons»
Одной из знаковых особенностей СВО следует считать принципиально новый формат вооружённого противостояния сторон. В разных странах его определяют по-разному: «російсько-українська війна», «Russian invasion of Ukraine» или «специальная военная операция по демилитаризации и денацификации Украины». Определений много, но суть нового формата одна - это прокси-конфликт так называемого коллективного Запада против РФ на территории Украины, готовой жертвовать всем, включая жизни своих граждан и политическую субъектность, ради интересов националистического режима в Киеве и его иностранных бенефициаров.
Эта особенность (прокси-конфликт) порождает реальность, в которой Украина и страны НАТО/ЕС, де-юре, не находятся в состоянии войны с РФ, что не мешает Киеву и Москве вести друг против друга ожесточённые боевые действия, а странам НАТО/ЕС, считающим себя застрахованными от российской силовой «ответки», играть роли «кукловодов», а также спонсоров марионеточного киевского режима, оказывающих Киеву всестороннюю экономическую, военную, консультативную и разведывательную помощь.
При этом СВО одновременно является ещё и наиболее масштабным военным конфликтом в Европе после окончания Второй мировой войны. Дабы в этом не оставалось сомнений, напомню, что, по уточнению президента России Владимира Путина, протяжённость линии боевого соприкосновения на украинском ТВД к концу минувшего года составляла порядка двух тысяч километров, а численность группировки ВС РФ, развёрнутой в зоне проведения СВО, равнялась 617 тысячам человек. За месяц до того, как Путин озвучил эти данные, бывший глава пресс-службы Генштаба ВСУ Владислав Селезнёв раскрыл суммарную численность вооружённых формирований Киева (ВСУ + Нацгвардия + «прикордонники») - 1,3 миллиона человек. На фоне этакого размаха югославские войны 1991-2001 годов при всей их драматичности выглядят «камерной» потасовкой в подъезде…
© РИА Новости
Штурмовик Су-25 над Авдеевкой.
Исчезновение в 1991 году с карты мира Организации Варшавского договора и СССР резко снизило вероятность участия армий стран НАТО в большой войне на европейском ТВД. Почти полностью потеряла актуальность для натовцев и способность их армий взламывать сплошной фронт неприятеля. Теперь в роли наиболее вероятных противников армий альянса выступали не брутальные русские Иваны с их танковыми «ордами», а многочисленные, но технически отсталые армии Ирака и Ирана, а то и вовсе парамилитарии с китайским клоном АК наперевес.
Исходя из этого, западная военная мысль породила концепцию участия войск НАТО в конфликтах низкой интенсивности (Low Intensity Conflict - LIC) за пределами Европы. С этого момента военные стран НАТО делали упор на создание относительно малочисленных, но зато высокопрофессиональных вооружённых сил - так называемых малых умных армий, тиражирование разнообразных подразделений специального назначения, сетецентричность, способность использования высокоточного оружия, повышение мобильности и маршевой скорости подразделений. Столкновения с грубой реальностью СВО все эти концептуальные наработки не выдержали.
На этом нюансе, пожалуй, следует остановиться подробнее.
Тот факт, что СВО превратилась в наиболее масштабный военный конфликт в Европе после 1945 года, похоронил как веру в оправданность существования «маленьких умных армий», так и надежду на то, что все будущие военные конфликты на планете станут происходить исключительно на «периферии» (Африка, Ближний Восток и так далее) и протекать в формате Low Intensity Conflict. Вместо превозносимых апологетами LIC действий отдельными тактическими группами, идеально подходящими для стремительных маршей, рейдов, охватов, а также для просачивания в тыл врага в условиях отсутствия сплошного фронта, на полях сражений СВО военным пришлось заново учиться воевать бригадами, дивизиями, корпусами, изыскивать эффективные способы взлома глубоко эшелонированной обороны противника в условиях существования сплошного фронта. Это оказалось, по словам западных военных экспертов, одной из «шокирующих новинок» специальной военной операции.
В условиях столь масштабного военного конфликта, как специальная военная операция, высокопрофессиональные кадровые армии мирного времени продемонстрировали тенденцию к быстрому «стачиванию», что закономерно поставило на повестку дня вопрос об использовании мобилизационного потенциала сторон для восполнения потерь, понесённых воюющими подразделениями, а также для дальнейшего наращивания численности личного состава в вооружённых силах. Проводимая в ходе СВО мобилизация (на Украине - перманентная, в РФ - частичная) подтвердила важность наличия в армии мирного времени кадрированных воинских частей, позволяющих в случае необходимости заметно упростить и ускорить процесс развёртывания в ВС новых боеспособных подразделений.
Кроме того, практика, которая ранее использовалась в рамках концепции LIC, основанная на минимизации действий линейных пехотных подразделений в пользу «обнуления» противника «на безопасном расстоянии» за счёт использования преимущественно высокоточных средств поражения (корректируемые артиллерийские и реактивные снаряды, крылатые ракеты и тому подобное), в условиях масштабного военного конфликта на украинском ТВД не работает. Ну, просто по той причине, что на ЛБС длиной в две тысячи километров обеспечить требуемый «вес залпа» исключительно «высокоточкой» оказалось практически невозможно.
Это поставило эффективность ведения боевых действий на украинском ТВД в прямую зависимость от наличия достаточного количества обычных, не высокоточных средств поражения, в первую очередь 152-155-мм артсистем и боеприпасов для них (сталинская фраза «Артиллерия - бог войны» оказалась актуальна и в XXI веке!), а также вынудило участников конфликта на Украине заняться созданием более дешёвой, а значит, и более массовой эрзац-«высокоточки» в виде барражирующих боеприпасов, ударных FPV-дронов и свободнопадающих авиабомб, оборудованных универсальным модулем планирования и коррекции.
© РИА Новости
Проза фронтовых будней.
С минимизацией действий линейных пехотных подразделений тоже ничего не вышло - воевать в ходе СВО исключительно разнокалиберными подразделениями специального назначения, во множестве «расплодившимися» в годы господства концепции LIC, оказалось невозможно. Им «а» - не хватало тяжёлого вооружения, «б» - их численность не позволяла удерживать фронт большой протяжённости, и «в» - используемые в роли обычной пехоты, они чрезвычайно быстро «стачивались» в боях. С отсылкой к приписываемой Наполеону цитате «Dieu est toujours pour les gros bataillons», можно резюмировать, что бог по-прежнему на стороне больших батальонов.
Конфликт на Украине выявил высокую, а местами и высочайшую востребованность большого количества мотивированной, обученной и обеспеченной всем необходимым для ведения боевых действий пехоты, без которой, как оказалось, и в XXI веке невозможно ни эффективно обороняться, ни эффективно наступать.
Starlink и беспилотники. Очень много беспилотников
Следующая особенность спецоперации, которую хотелось бы отметить, это массовое использование Украиной в военных целях терминалов глобальной спутниковой системы Starlink, разработанной американской компанией SpaceX и обеспечивающей высокоскоростной широкополосный спутниковый доступ в интернет. Возможность ВСУ пользоваться «Старлинком» трудно переоценить. Именно массовое использование высокоскоростного широкополосного спутникового доступа в интернет позволило украинской армии по ряду позиций формирования тактической цифровой среды и повышения ситуационной осведомлённости превзойти даже армию США.
Увы, собственным полноценным аналогом Starlink Россия на данный момент не располагает. Хочется надеяться, что данный недостаток будет исправлен в ближайшее время, благо работа в этом направлении отечественными специалистами уже ведётся.
Наверное, наиболее часто упоминаемой особенностью СВО стало массовое использование сторонами конфликта самых разных беспилотников - воздушных, морских и наземных. При этом, если наземные беспилотные платформы ещё только начинают «обживать» поле боя, то те же украинские безэкипажные катера уже превратились во вполне осязаемую угрозу для нашего Черноморского флота. Что же до беспилотников воздушных, то их разнообразие (ударные оперативно-тактические средневысотные, разведывательные, многофункциональные, квадрокоптеры, дроны сельскохозяйственного назначения со «сбросами», ударные FPV-дроны, барражирующие боеприпасы и так далее), количество используемых единиц (сейчас не редкость, когда за сутки ВС РФ сбивают 100, а то и 200 БПЛА ВСУ), а также скорость эволюции их систем наведения (вплоть до внедрения элементов искусственного интеллекта) в ходе СВО приобрели просто беспрецедентный характер. Это явление вызвало определённые последствия.
© РИА Новости
Небо войны принадлежит дронам.
Во-первых, в совокупности с применением других современных технических средств разведки (космической, радиоэлектронной и т.д.), массированное использование тактических беспилотников привело к почти полному исчезновению на ЛБС и в примыкающей к ней пятнадцати-двадцатикилометровой зоне так называемого «тумана войны». Мониторинг противником с помощью БПЛА в круглосуточном режиме текущей обстановки на поле боя, а также в зоне, примыкающей к ЛБС, предельно затруднил близ передовой не только доставку/складирование боеприпасов и эвакуацию раненых, но и концентрацию боевой техники, а также личного состава. Выдвинутые на «передок» массы бронетехники и пехоты немедленно обнаруживаются БПЛА, после чего по выявленным целям начинает бить буквально всё: от ствольной и реактивной артиллерии до ПТРК, РПГ, барражирующих боеприпасов и десятков FPV-дронов.
К этим неприятностям, порождённым «нашествием» воздушных беспилотников, прилагаются сплошной фронт, а также наличие в полосе наступления эшелонированной обороны и минно-взрывных заграждений противника. Вывод? Вести более-менее эффективные наступательные действия без превращения их в «мясорубку» для собственных войск сейчас получается лишь силами относительно немногочисленных штурмовых групп, действующих под «зонтиком» своих дронов/средств РЭБ и прикрытием работающей с закрытых огневых позиций «брони»/артиллерии.
При подобных обстоятельствах стремительный прорыв оборонительных рубежей противника оказывается практически невозможным, что доказал опыт летне-осеннего «контрнаступа» ВСУ в 2023 году. Вместо прорыва лучшим результатом наступательных действий стало постепенное «продавливание» вражеской обороны. В случае нехватки резервов и боеприпасов у противника, в какой-то момент это может обернуться его поражением, как это произошло с освобождением Авдеевки в феврале 2024-го.
Во-вторых, противоборствующие стороны получили техническую возможность атаковать своими ударными беспилотниками цели не только в ближайшем тылу противника, но и в районах, находящихся на значительном удалении от ЛБС. Так, например, российские «Герани» неоднократно атаковали цели в районе Львова и дунайских портов Украины, а украинские БПЛА 2 апреля 2024 года смогли «дотянуться» до Нижнекамска и Елабуги. При этом атаки украинских беспилотников носили откровенно террористический характер, но это тема уже для отдельного материала.
В-третьих, в условиях «нашествия» воздушных беспилотников резко выросла роль средств ПВО и РЭБ, способных бороться с БПЛА. Практически непременным атрибутом любой наземной военной техники, действующей в зоне СВО, стало её оснащение противодроновыми «глушилками», а также решетчатыми экранами и козырьками - «мангалами».
В-четвёртых, уже отмечено применение не только ВС РФ, но и ВСУ ударных беспилотников с элементами самонаведения. Последние увеличивают стоимость изделия, но заметно снижают уязвимость БПЛА от воздействия средств РЭБ. Что, в свою очередь, актуализирует необходимость насыщения боевых порядков войск системами, обеспечивающими физическое уничтожение дронов, а не подавление их каналов управления.
© РИА Новости
Танк Т-72 группировки войск «Центр» в противодроновом облачении.
В-пятых, после двух лет специальной военной операции БПЛА в ВСУ и ВС РФ перестали рассматриваться как некая «роскошь», перейдя в раздел таких же «расходных материалов», как снаряды и миномётные мины. И на Украине, и в России был запущен процесс массового обучения операторов беспилотников с одновременным встраиванием данных военнослужащих в оргштатное расписание воинских частей. Одновременно с этим Киев и Москва продолжали наращивать количество выпускаемых/закупаемых БПЛА.
Любопытно, что в этом «соревновании», по мнению украинских специалистов, к апрелю 2024-го стала лидировать российская сторона. В частности, специалист по дронам, военнослужащий ВСУ Сергей «Флеш» Бескрестнов описывал ситуацию следующим образом: «Сейчас у россиян достаточно БПЛА, чтобы поражать и технику, и наши объекты, например, окопы и блиндажи. Через 4-5 месяцев у россиян будет достаточно FPV-дронов, чтобы атаковать каждого солдата на украинском фронте».
Превосходство оборонительного потенциала над наступательным
СВО стала первым в XXI веке военным конфликтом, участникам которого пришлось действовать в условиях существования у противника современной авиации и многокомпонентной эшелонированной системы ПВО. Результат борьбы за господство в воздухе получился достаточно любопытным. С одной стороны, ВКС РФ быстро удалось низвести роль Воздушных сил Украины до нанесения немногочисленными уцелевшими украинскими бортами беспокоящих ударов крылатыми ракетами западного производства. С другой стороны, окончательно добить остатки Повітряних сил України, рассредоточенных по сохранившимся на Незалежной ещё со времён СССР многочисленным ВПП, не удаётся до сих пор.
Не удаётся во многом из-за того, что уцелевшие дивизионы украинской ПВО, использующей фантасмагорическую «сборную солянку» из ЗРК советского и западного производства, приобрели большой опыт боевых действий и перешли к тактике «воздушных» засад. Эти дивизионы, частично интегрированные в информационно-управляющие контуры НАТО, остаются для нашей авиации противником куда более опасным, чем ещё летающие украинские МиГ-29 и Су-27. Поэтому линию боевого соприкосновения истребители, штурмовики и бомбардировщики ВКС России стараются не пересекать. Что, конечно, накладывает заметные ограничения на деятельность бортов ВКС. Вместе с тем ещё остающиеся в строю украинские самолёты и вертолёты к ЛБС вообще не приближаются, совершая большую часть боевых вылетов на предельно малых высотах.
В целом можно отметить, что противовоздушная оборона противоборствующих сторон оказалась сильнее авиационной компоненты, что является частью характерной для СВО тенденции, демонстрирующей явное превосходство оборонительного потенциала сторон над наступательным. Проще говоря, обороняться на украинском ТВД куда легче, чем наступать.
При этом, очевидно, что решение всех заявленных Москвой задач СВО невозможно без полного демонтажа марионеточного киевского режима, превратившего Украину в «анти-Россию» - экзистенциальную угрозу дальнейшему существованию РФ. Соответственно, рано или поздно, но ВС РФ придётся перейти на украинском ТВД от «продавливания» обороны противника к проведению масштабных наступательных операций, имеющих целью решительный прорыв оборонительных рубежей ВСУ на всю их глубину. Иных вариантов гарантированно решить задачи СВО у Москвы просто нет.
© РИА Новости
Результат обстрела Белгорода.
Акцентирую внимание читателей на том, что чем хуже идут дела у ВСУ на фронте, тем чаще Киев прибегает к практике реализации против России действий, квалифицируемых как террористические акты. И это тоже является особенностью специальной военной операции на Украине.
Ещё одна особенность СВО, которую нельзя не указать, - использование конфликта на Незалежной в качестве полигона для обкатки новых видов вооружений и способов ведения боевых действий. Причём занимаются этим не только непосредственные участники конфликта - Россия и Украина, но и бенефициары киевского режима в лице США, Великобритании, Франции, ФРГ, Польши, а также прочих стран - членов НАТО и Евросоюза.
Перечисленное выше - это далеко не все, но наиболее явные особенности СВО. Та из противоборствующих сторон, которая быстрее их отрефлексирует и в полной мере к ним приспособится, получит несомненное преимущество над оппонентами. Плюс к этому, важно ещё раз подчеркнуть критическую зависимость Киева от иностранной поддержки.
Киевский режим сейчас, образно говоря, зиждется на четырёх опорах: экономической, военной, консультативной и разведывательной помощи Запада. Серьёзные проблемы даже с одной из этих четырёх «ножек» приведут «табуретку», на которой восседает Зеленский и его окружение, в состояние опасной неустойчивости, а две «подкосившиеся ножки» эту «табуретку» гарантированно опрокинут. Иными словами, заметное снижение масштабов западной помощи, а тем более её полное прекращение - это смертный приговор для киевского режима. Вряд ли ошибусь, если скажу, что данный аспект является ещё одной важной особенностью СВО.
