Источник: Ортодоксия. Вестник Сочинской епархии
Так уж интересно совпало, что в 10 юбилейном выпуске нашего журнала, посвященного 5-летию Сочинской епархии, приводим интервью известного сочинского юбиляра, первого заместителя Председателя Комитета Государственной Думы РФ по делам СНГ, евразийской интеграции и связям с соотечественниками, депутата Государственной Думы от Сочи, Апшеронского и Белореченского районов Краснодарского края Константина Затулина, о жизни и карьере, политике и вере.
– Константин Федорович, Вы родились и учились в Сочи, затем переехали в Москву, с которой связана вся дальнейшая жизнь и карьера. Говорят, что детство во многом определяет дальнейшую жизнь человека. Что в Вашей жизни значит сочинское детство и юность?
– Внесу уточнение. Я родился, на самом деле, в городе Батуми. Мой отец служил многие годы в пограничных войсках. В конце своей службы, в высоких должностях, полковник, уйдя в отставку, переехал в Сочи.
Появился я в Батумском роддоме, но с самим городом Батумом познакомился спустя много лет. С первых же дней оказался в Сочи и считаю себя сочинцем.
Здесь я закончил среднюю школу № 1 «с преподаванием ряда предметов на английском языке» – «английскую школу», как она называлась. За время моей учебы она трижды перемещалась по территории города: была сначала на улице Орджоникидзе, потом в новом здании школы № 8 у Большого Ривьерского моста (нам выделили четыре класса), и, наконец, там, где сегодня находится, за вокзалом. Это моя любимая школа, это мои любимые учителя, это мои одноклассники. С частью из них до сих пор встречаемся. И, если надо, даже поддерживаем друг друга: когда я стал депутатом Государственной Думы в свои штатные помощники пригласил друга и одноклассника Василия Гвасалия. Он представляет меня в Сочи в мое отсутствие.
Роль, которую Сочи сыграл в моей жизни, конечно же, определяющая. Здесь не только школу закончил, но и – поскольку в первый год не поступил в Институт международных отношений (это была невыполнимая задача), – вернувшись в Сочи пошел на работу художником. Я ведь в Сочи закончил не только общеобразовательную, но и художественную школу. Она тогда находилась на половине бывшей дачи певицы В.В. Барсовой напротив Фрунзенского пляжа.
Проработал два года. Потому что на следующий год поступил на заочное отделение исторического факультета Московского университета, то есть продолжил работать, совмещая работу с учебой. А через год был переведен на очное обучение и переехал в Москву, так как все экзамены сдавал на «отлично».
«Унылый отличник», я закончил Московский университет с красным дипломом (у меня одна четверка в этом дипломе за латинский язык, сданный экстерном). Так в моей жизни на смену жизни в Сочи пришло общежитие в Москве.
Сочи – это друзья, это воспоминания детства. Сочи – это город, в котором дети рано взрослеют. Все дорогие и близкие люди остались здесь, в нашем городе. Это родители, которые здесь похоронены, моя старшая сестра, которая, к сожалению, тоже ушла из жизни.
Я помню как в детстве мы сбивались в какие-то ватаги и вместе ходили на пляж, в кино. Это было советское детство во дворе на пересечении улиц Парковой и Набережной, которое не знало каких-то национальных предрассудков. Многое сказано по поводу дворового воспитания, но мне кажется оно давало гораздо больше плюсов – того, чего лишены, к сожалению, наши дети. Их уже так свободно на улицу не выпускают, как это было раньше. А тогда мы учились самостоятельности в этих дворах – это было продолжение нашего взросления, воспитания…
У меня очень светлые воспоминания от Сочи. Единственное, в чем я могу себя упрекнуть, – а это все сочинцы могут подтвердить, – когда мы жили в Сочи мы не очень ценили Черное море. Если раза три-четыре-пять за лето мы ходили на море и купались, это уже было какое-то достижение. Сейчас, когда мы приезжаем, видим море – бросаем вещи в гостинице или где там еще остановились, бежим на море. Я знаю, что сочинцы и сегодня если только с гостями ходят на море, а так они не очень ценят тот факт, что они у этого моря живут. Все приезжают сюда ради этого, а они здесь живут – это немного другая ипостась.
Сочинцы – у них свой особенный характер. Поскольку Сочи многонациональный город, – я уже сказал, что в нашем дворе и армяне жили и грузины, и евреи, и русские, кого только там ни было, – и я ни разу не помню, чтобы кто-то к кому-то имел какие-то претензии по национальному признаку. К сожалению, с распадом Советского Союза ситуация изменилась. И если не в Сочи, то вокруг нашей Российской Федерации мы видим межнациональные конфликты. Они привели к разным кровопролитиям: в Абхазии, Осетии, Карабахе, Приднестровье, Таджикистане и т.д. Конечно, ушедшего очень жаль…
В детстве я прочел в любимой книге детства «Три мушкетера» Д’Артаньян приезжает из Гасконии завоевывать Париж и завоевывает его. Дюма пишет, что гасконцы в силу живости своего характера добивались в столице большего, чем какие-то более богатые и знатные из Нормандии и других северных районов Франции. Могу сказать, что южане в России, – те, кто живет на Дону и Кубани, на Кавказе, – чаще и быстрее добиваются успеха, чем более основательные сибиряки. Справедливо или нет, это другой вопрос, но это так и есть на самом деле.
– С 2016 года Вы в Государственной Думе представляете Сочи. Это связано с тем, что Сочи – город Вашего детства или есть другие причины?
– Во-первых, с какого-то времени у меня не было недостатка в желании представлять свой родной город. Когда были объявлены первые выборы в Государственную Думу (в особенной обстановке, после конфликта между Ельциным и Верховным Советом, на фоне стрельбы по Белому Дому и всех последствий этого в 1993 году), я пошел на эти выборы в двоякой форме (это было возможно по нашему законодательству): как кандидат, который выдвинулся по округу (тогда он назывался Туапсинским: в него входили Сочи, Туапсе, Белореченский и Апшеронский районы, Горячий Ключ), и одновременно как один из организаторов партии Российского единства и согласия, третьим по партийному списку.
И так получилось, что выборы в Сочи я проиграл, но оказался избран по списку и достиг в Думе в 1993–1995 годах пика своей политической карьеры, если можно так его назвать. Я стал председателем впервые образованного в Государственной Думе Комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками. Это такой прифронтовой комитет, который было бы правильно называть комитетом по делам бывшего Советского Союза или постсоветского пространства.
В 1993, 1995, 1999 годах я баллотировался в Туапсинском округе, но, к моему сожалению, в 1995 и 1999 годах проиграл выборы космонавту Виталию Севастьянову, который представлял КПРФ. Тогда был обратный тренд после распада Советского Союза – вторая и третья Государственные Думы были по составу такими «прокоммунистическими». Набирая в родном Сочи большинство, в зачете по всему округу я проигрывал, потому что в силу внутрирегиональных привычек и предпочтений, – это до сих пор важно, в Сочи голосуют так, как в Москве, а в остальных Кубанских районах, как правило, – «красный пояс». Получалось так, что сочинцы меня поддерживали, а жители «Кубанской глубинки» предпочитали представителя Компартии. При этом, что любопытно, для администрации Ельцина я на всех этих выборах считался «большим злом».
Я вновь вернулся в Государственную Думу в 2004 году уже не как депутат от Сочи, а как депутат от г. Москвы. Будучи на протяжении многих лет советником мэра Москвы Юрия Михайловича Лужкова с 1997 года, и вплоть до его вынужденного ухода в 2010 году. С большим уважением отношусь к его памяти.
Пробыв два срока в Государственной Думе, сначала как депутат от Орехово-Борисовского округа Москвы, а затем, как депутат по московскому списку Единой России (когда округа отменили на время и избирали только по партийным спискам), я не попал в шестую Государственную Думу. Меня тогда в список не включили.
Это был конфликт принципиального характера, как сейчас говорят. Я выступил против официальной линии, в конфликте в Ливии. Поддержал В.В. Путина и его возврат в Президенты.
Второй раз оказавшись за бортом Государственной Думы, вновь пошел здесь в мае в 2016 году в теперь уже Сочинском, а не Туапсинском округе, я был вновь переизбран в 2021 году, в котором кроме Сочи состоят еще Апшеронский и Белореченские районы.
Как всякому депутату от округа, мне приходится делить свое время на двое: основное, которое я обязан провести в Москве, участвуя в пленарных заседаниях Госдумы и работая в Комитете, и то, которое я в округе, потому что надо встречаться с избирателями. Мои помощники и я работаем одной командой для того, чтобы в полной мере выполнять обязанности депутата, избранного сочинцами и другими жителями Сочинского избирательного округа.
– Можно ли Вас назвать отцом-основателем Института стран СНГ, где ведется серьезный анализ ситуации на постсоветском пространстве? Какие проблемы носят системный характер и что можно было решить во взаимодействии с Церковью и общественными институтами?
– Вы не ошибетесь в этом случае, если скажете, что я являюсь организатором Института стран СНГ. Это как раз случилось в 1996 году. С 1993 по 1995 годы я, как председатель комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками, как мне кажется, достаточно глубоко осознал проблемы, которые существуют после распада Советского Союза, в том числе и с точки зрения научного обеспечения наших национальных интересов. Ведь без научного осмысления не может быть самого понимания национального интереса.
Вот именно с этой целью в 1996 году, перестав быть депутатом и думая, чем заняться, я пришел к выводу, что нужно создать такое учреждение – Институт стран СНГ– хотя бы по той причине, что в тот момент и до сего дня у нас ни в системе Российской Академии Наук, ни в каких-то иных форматах нет учреждения, которое занималось бы исключительно проблемами «бывшего» Советского Союза.
У нас с советских времен и до сих пор существуют Институт США и Канады, Институт востоковедения, Институт Европы и много академических институтов. Но Института Украины, Института Казахстана, Института Кавказа, Института Молдавии у нас нет. Мы взяли на себя эту функцию.
На сегодняшний день в Институте стран СНГ работают более 50 сотрудников, половина из них – научные сотрудники, доктора и кандидаты наук.
Наш Институт на протяжении всех этих лет вел определенную линию, занимал позицию. Он отличается от «всеядного» научного учреждения, где в рамках одного коллектива сосуществуют разные, иногда полярные, мнения. Мы другого типа институт. Наша изначальная цель – сохранение России как притягательного ядра на всем постсоветском пространстве, защита национальных интересов в ближнем зарубежье, поддержка наших соотечественников. Мы выделяем это в отдельное направление, и на сегодняшний день, если верны те рейтинги, которые составляются не нами, то Институт стран СНГ – это второе в Российской Федерации по цитируемости научное учреждение из разряда НКО.
Институт не является государственным. Он был учрежден с участием некоторых государственных министерств и ведомств на начальном этапе. Но по статусу – это общественная организация, с некоторых пор осуществляющая и научно-преподавательскую деятельность. Раньше мы только исследовали, теперь к нам тянутся за стажировкой и образованием. Среди отделов Института – отдел по взаимодействию с Русской Православной Церковью. Мы активно поддерживаем РПЦ, понимая, какую роль Православная Церковь играет в сохранении русского народа и этого пространства.
Ведь ни для кого не секрет: еще в 90-е годы один из западных политологов Ален Безансон написал, что после Коммунистической партии, которую развалили в процессе Перестройки, главным скрепляющим эту территорию институтом является Русская Православная Церковь. Поэтому все усилия Запада должны быть направлены на то, чтобы ее разрушить.
Собственно говоря, мы видим, какие усилия они к этому прилагают, в чем они достигают успеха, а в чем нет. Занимаясь Украиной, мы всячески поддерживаем единство Русской и Украинской Церквей в рамках Московского Патриархата, выступаем против попыток его разрушить. Это, конечно, создает нам и врагов и друзей.
– Вы окончили исторический факультет МГУ и аспирантуру, но стали не историком, а политиком. Помогают или мешают Вам как политику исторические аналогии? Ведь политические реалии очень изменчивы.
– Продолжаю считать себя историком, стараюсь быть в курсе всего, что происходит в исторической науке. Держу связь со своими коллегами, многие из которых достигли очень серьезных степеней в исторической науке. Скажем, мой однокурсник Алексей Левыкин возглавляет Государственный исторический музей, другая моя однокурсница Елена Гагарина – во главе Музеев Московского Кремля. Целый ряд возглавляет исторические кафедры, факультеты по всей стране.
Я пошел, как Вы верно сказали, по пути общественному, политическому, но при этом я бессменный директор Института стран СНГ, который ведет исторические исследования в том числе.
Считаю, что для политика ни одно другое образование не является настолько базовым, как историческое. И это имеет свои причины, потому что не зная, что происходило здесь раньше, невозможно в политике реализовывать себя, предлагая свои модели будущего. Когда-то Оруэлл сказал, что люди, которые контролируют настоящее, на самом деле формируют наше представление о прошлом, а преставления о прошлом являются источником идей будущего.
Потому что такова природа человека. Человек не может развивать новые идеи, не отталкиваясь от того, что было прежде, или осуждая, или, наоборот, желая это продолжить. Вот, собственно говоря, роль исторического образования.
Я бессменно каждый раз (пятый раз я уже депутат Государственной Думы) работаю в одном и том же комитете (в том, в котором начал работать в 1993 году). Теперь он называется «Комитет по делам СНГ, евразийской интеграции, и связям с соотечественниками». Конечно, многое значит представление об истории вопроса, народа или страны. Что было тысячу лет назад в Карабахе, что когда-то в Абхазии, в Белоруссии и т.д. Это позволяет нам, и мне в том числе, гораздо более аргументированно что-то предлагать, с чем-то бороться, чего-то добиваться.
– В отличие от многих политиков Вы открыто заявляете о приверженности православным ценностям. Но ведь Вы родились в СССР, наверняка в Вашей семье не обсуждались вопросы религии, как и в большинстве советских семей. Каким был Ваш путь к вере?
– Вы правы. У нас не было никаких публичных обсуждений этой темы в детстве, но надо при этом заметить, что мой отец был военным, чекистом, полковником пограничных войск. Он служил на всех границах Советского Союза в Средней Азии, на Кавказе. Мама и отец происходили из Ростовской области, как бы мы сейчас сказали. Отец – донской казак, мать – из мещан города Ростова, была двенадцатой в семье. Конечно, если бы не Революция, то мой отец никогда бы ее руки не удостоился. А тут он, как красный командир, произвел неотразимое впечатление на своего бывшего работодателя из большой ростовской обувной мастерской – будущего тестя Ивана Ивановича Федорова. Тот ему при Советской власти отказать не мог.
Семья моей матери была, конечно же, религиозная. Мать, несмотря на то что прожила долгую жизнь в Советском Союзе, была очень разносторонней женщиной: пела, танцевала, скакала на лошади (как жена красного командира), рубила лозу, стреляла, – при этом, как мне кажется, продолжала оставаться верующим человеком.
Во всяком случае, есть семейное предание, которое гласит о том, что я был крещен моей матерью. Для того, чтобы меня крестить, она вывезла меня в Латвию, и там в Риге я был крещен в возрасте трех лет. Конечно, отцу ничего об этом не рассказывали.
Отец был большевиком ленинского призыва. Он как вскочил на коня в 20-е годы, так на этом коне на разных должностях и оставался. Уже здесь, в Сочи, когда он сюда переехал и вновь пошел на работу, он по-прежнему оставался таким вот большевиком «ленинцем», человеком болезненно честным. И этим он запомнился многим. И, конечно, он был абсолютно предан коммунистической партии. Он не ходил в церковь, никогда ничего похожего не было.
Но, как я уже сказал, мать меня крестила, и мать меня воспитывала, потому что отец был занят на работе. К сожалению, когда я учился в третьем классе в нашей школе, с ней случился инсульт, и она еще десять с лишним лет прожила в парализованном состоянии. Конечно, она утратила какую-то возможность на меня влиять. Мы жили с отцом, фактически вот такой семьей: он, она и я. Сестра иногда приезжала, особенно в летнее время, она жила в других городах.
Мое приобщение к вере как раз связано с тем, что здесь, в Сочи, в этой церкви, рядом с которой мы с Вами находимся (собор Архистратига Михаила г. Сочи), долгие годы был священнослужителем отец Константин. В 80-е годы, в начале 90-х годов он пользовался огромным уважением и популярностью среди верующих. Сам по себе был очень фактурным: высоким, красивым человеком. В моей жизни он сыграл большую роль.
Так случилось, что после того, как я оказался в Москве, после того как почили родители, сюда, в Сочи, переехала моя сестра, которую я очень любил, которая заменяла мне мать, но у нас с ней вышла ссора. На несколько лет мы с ней разорвали отношения, а потом, когда я, так получилось, состоялся как депутат, как политик, я стал делать попытки восстановить мир в нашей семье. Но она не шла на контакт, избегала общения со мной. Но я узнал о том, что она ходит в церковь и пришел к отцу Константину, попросил его, чтобы он на нее повлиял. И вот отец Константин пошел к нам домой, в ту самую квартиру, в которой я вырос, в которой в мое отсутствие жила моя сестра и стал ее уговаривать. И он ее уговорил. Благодаря этому мы восстановили отношения, и я сейчас могу сказать с легким сердцем, что последние годы моей сестры я делал все возможное для того, чтобы ее поддержать.
Он мне тоже тогда задал вопрос: «Вы верите в Бога?» Я был членом Коммунистической партии Советского Союза, до этого в комсомоле был помощником секретаря ЦК ВЛКСМ. Конечно, я старался воздержаться от этого ответа, чтобы его не огорчать.
Он сказал тогда: «Никогда не говорите, что вы не верите в Бога. Вот есть молитва «Отче наш», Вы ее вспоминайте в трудные моменты». К большому сожалению, отец Константин погиб. Он был рукоположен саратовским епископом, уехал отсюда из Сочи на повышение и, знакомясь с соседями епархии, в Казахстане попал в автомобильную катастрофу. Верующие в Сочи умоляли, чтобы его вернули и захоронили здесь, потому что в Саратове он фактически находился очень короткое время, а здесь он был многие годы настоятелем нашего храма…
Память об этом человеке для меня очень дорога. Сейчас у меня очень воцерковленная семья. Жена, дочь и внуки (а их уже пятеро) – все они ходят в церковь, исповедуются. Я сам не отличаюсь таким благочестием и, хотя бываю в церкви, но до последнего времени не исповедовался.
Митрополит Тихон, Псковский и Порховский (сейчас митрополит Симферопольский и Крымский) в июне месяце пригласил меня в Печорскую обитель, и я там впервые в своей жизни исповедовался. Это было как раз в день поминовения Николая II, там были большие ночные бдения. Митрополит Тихон, которого я очень уважаю, сказал: «У нас два больших события: мы уже в который раз проводим крестный ход, посвященный памяти императора Николая и его семьи, и сегодня у нас впервые Константин Затулин, которого я очень уважаю за то, что он оказался Кассандрой в том, что касается Украины еще в 90-е годы. Вот он сегодня здесь у нас, принял Причастие», – и обнял меня. Вот такая была история в этом году, связанная с верой и тем, чтобы ей следовать.
– Спасибо Вам за такой искренний ответ. Вы председатель Комиссии по международной политике Межпарламентской Ассамблеи Православия. Сегодня межправославный диалог переживает кризис как из-за церковно-канонических, так и из-за политических разногласий. На Ваш взгляд, может ли МПА помочь их преодолеть?
– Да. Я хочу сказать, что с 2000-х годов, когда я вернулся в Государственную Думу как депутат от новоизбирательных московских округов, в 2004 году и когда в начале работы в Государственной Думе нужно было определиться, в каком комитете или в какой из международных организаций, которые постоянно формирует Государственная Дума, где я хотел бы находиться, я сразу подал заявление и был поддержан в качестве члена постоянной делегации в Межпарламентской Ассамблее Православия.
Эта организация возникла в 90-е годы усилиями Греции и России. Инициатива была греческая. На самом деле, эта история не простая, восемь лет я возглавлял комитет по международным связям, но из-за событий на Украине деятельность этой организации фактически парализована. Более того, Греция занимает солидарную западную позицию, хотя многие люди в Греции сочувствуют России. Тем не менее официальный курс Греции, в том числе и парламентский, состоит в том, чтобы принимать участие в санкциях, и это отразилось на расколе внутри самой Межпарламентской Ассамблеи. Еще раньше поводом для этого раскола были расхождения между Вселенским и Московским патриархатом.
Могу сказать, что к глубокому моему сожалению, этот раскол пошел дальше, глубже, я вижу причины этого раскола, вижу наши недочеты и ошибки в этой части. Я считаю, что неправильно было в свое время уходить от участия в том соборе, который собирался на Крите (хотя у нас были на это причины). Мне кажется, что это было решение, которое создало дополнительные поводы для того, чтобы в дальнейшем греческие иерархи, прежде всего, конечно, Варфоломей, заняли такую позицию по Украине.
Как только в 2014 году произошел переворот на Украине, а затем возвращение Крыма и Севастополя, я понял, что первой жертвой расхождения между Россией и Украиной будет как раз судьба Украинской Православной Церкви – будут попытки именно там нанести удар по нашему общему наследию. Более того, когда я ещё в 90-е годы формулировал, что важнее всего для России в отношении Украины, я сказал, что важнее всего три вещи.
Первая – чтобы Украина стала федеративной республикой, как и Россия, потому что она к этому мотивирована. Самые разные территории по-разному ориентированы: одни на Запад, как Западная Украина, другие на Восток, как Крым, Севастополь, Восточная Украина.
Вторая – это государственность русского языка, потому что в тот момент на русском языке на Украине разговаривали все, но официально считалось, что есть только один – украинский. Более того, государство последовательно украинизировало и дерусифицировало Украину при всех президентах Украины, которые были начиная с 1991 года.
И третья – мы не должны допустить разрыва между Русской и Украинской Православными Церквями, чтобы не возникло такого расхождения, когда одна часть Церкви будет поддерживать Россию, а другая благословлять тех, кто с ними воюет В качестве примера я говорил, что вот вам судьба другого славянского народа – сербов и хорватов. У нас в университете на кафедре иностранных языков преподавали сербохорватский, потому что это один язык. Просто хорваты как католики пишут на латинице, а сербы православные пишут на кириллице. Но мы знаем, что произошло в судьбе Югославии и какая ненависть возникла между сербами и хорватами, как это повторялось периодически вплоть до Второй Мировой войны. В лагере Ясеновац истребили огромное количество сербов, вырезали на спине у них хорватский герб «шаховницу» (шахматную доску). Одной из причин такой ненависти, может быть главной, является то, что хорваты в свое время приняли католичество и стали рассматривать сербов как отступников. В свою очередь, сербы, продолжая оставаться в лоне ортодоксальной Православной Церкви, , как все говорят, считали себя правыми.
Именно поэтому я говорил о том, что надо поддерживать русско-украинскую Церковь, чтобы отбить все попытки политизировать вопрос вероисповедования. Но это, к сожалению, произошло.
Мы надеемся на перспективу, что вернемся к каким-то формам диалога с нашими друзьями в Греции. Не надо мазать их одной краской. Действительно там много людей, которые переживают происшедший раскол. И в конце концов мы должны признать, что мы крестились по греческому канону и именно оттуда к нам пришло Православие. Это очень важно. Вот преодолеть этот раскол несмотря на все политические разногласия – это большая задача в будущем.
– В свете текущей непростой обстановки остро встает проблема патриотизма. Какой он, настоящий патриот? Как помочь воспитать в детях созидательное, а не разрушительное, бережное, а не потребительское отношение?
– О патриотизме я хочу сказать следующее. В жизни нашей страны, когда распался Советский Союз, который на самом деле был «Большой Россией», несправедливость этого выходит наружу. То, что мы сейчас переживаем, остаётся проблемой распада большого общего пространства. Так же, как при взрыве сверхновой звезды миллионы лет происходит разбегание планет – точно так же и мы находимся в этой стадии разбегания от созданного этим события. Мы прежде всего должны вернуться к пониманию природы своего государства. Государство Российское по своему типу с середины средних веков, со времен Петра I совершенно точно (многие считают и раньше), стало не просто национальным государством, а стало наднациональным государством, империей.
Слово «империя» в современном политическом новоязе, как правило, особенно в период социализма, коммунизма, рассматривалось, как упрек. Империю принято было осуждать, это восходит еще к работе Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма». Но вот этот марксистский взгляд на империю не учитывает того, что империи в истории человечества сыграли огромную положительную роль, начиная с Римской, Персидской и кончая всякими другими. Потому что империя – это государство, в котором, во-первых, стираются национальные предрассудки. Это мир вокруг и внутри империи, это совершенно не обязательно империя как источник войн и завоеваний. Хотя наша империя создавалась, как вы знаете, присоединением территорий на Востоке, на Юге и т.д., но очень многие из этих актов были добровольными, о чем сейчас не часто вспоминают в этих государствах, ставших независимыми.
Они изобретают свои версии истории, начиная с истории Украины, Казахстана и т.д. Подлинное понимание должно быть в том, чтобы, с одной стороны, мы государство, где много национальностей и все равны в независимости от своего происхождения, вероисповедования и т.д. По-другому быть не может. Все граждане находятся внутри империи и равны между собой в правах и обязанностях. А с другой стороны, Россия не может существовать без русского народа, и это означает, что русский народ должен быть признан в качестве народа, вокруг которого это ядро сложилось.
Мне удалось внести поправки в Конституцию в ходе обсуждения в 20-м году, которые утвердили, что русский народ является государствообразующим. Это не значит, что мы русские имеем право на скидку в торговле или большую пенсию, чем нерусские, ни в коем случае. Это значит, что без существования этого ядра Россия перестает существовать это государство. И вот это должны понимать наши дети. Нужно исключить ксенофобию в качестве возможного для себя, а с другой стороны, мы должны понимать всю ответственность, которая лежит на нас. И патриотизм в этом смысле – это не отказ от уважения к народам Европы и Азии.
Отказ от уважения к другим народам – это крайняя форма национализма, которая называется шовинизм (французское слово). И мы видим, что крайний национализм довел Украину до низвержения собственной истории и исторических памятников, церквей и всего остального. Это болезнь, и мы очень рассчитываем, что эта болезнь рано или поздно пройдет. Но мы не можем, в свою очередь, позволить относиться к украинцам (несмотря на то, что мы сейчас воюем) как к врагам, которых надо истребить.
У нас есть люди в политике и политологии, которые позволяют себе рассуждать о том, не пора ли нам нанести ядерный удар по Украине… Мне приходится объяснять в том случае, что это было бы преступлением перед нашими потомками. В этом наше отличие от американцев и японцев, которые воевали во Второй Мировой войне. Американцы нанесли ядерный удар по Хиросиме и Нагасаки, но американцы и японцы никогда не говорили друг про друга, что они братские народы, народы одного корня. Между ними Тихий Океан. Как вы можете, поддерживая нашего Президента, сказавшего, что русские и украинцы – это, по сути, один народ, – планировать такого рода шаги? Это недопустимо! Да, приходится воевать, по-другому не получается, потому что нас истребляют в Донецке, Луганске. Но надо при этом иметь в виду, что результат этой войны должен быть один – должен привести к тому, чтобы мы нашли дорогу друг к другу. Поэтому не все средства хороши, этого быть не может. Это тоже элемент нашего патриотизма.
У нас сейчас все патриоты (поскольку патриотизм сейчас в моде) из-за военных действий. Я знаю многих политических деятелей, которые по-другому себя вели в 90-е годы, а сегодня впереди планеты всей. У нас есть патриоты по убеждению, по призванию, и патриоты по поручению. Вот ему поручено быть патриотом сегодня – он патриот, а завтра, допустим, что-то изменится, и ему скажут – он сразу по-другому заговорит. Даже среди высоких официальных лиц.
Вот сейчас на наших глазах происходит трагедия христианского народа Армении. Изгнаны армяне с исторических земель, на которых стояли их монастыри X, XI, XII вв. в Карабахе. В Карабахе на сегодняшний день осталось девять человек. Девять человек из 120 тысяч, которые там жили и Азербайджан считает, что вопрос решен. При этом некоторые официальные лица у нас часто говорят: «Не надо искать виноватых в исходе армян, это добровольное решение, они его сами приняли». Как могут люди, занимающие официальные должности, не понимать существа происходящего? То, что не только армянский народ потерпел ущерб, но мы обязаны подтвердить факт нашего покровительства этому народу, который исторически позволил ему сохраниться, начиная с XIX века. Как и грузинам, кстати. Да, многие там заблуждаются и прочее, но мы-то не должны заблуждаться. Мы должны понимать существо происходящего, должны прилагать силы, чтобы не разрушить эту многовековую связь и опору. Тем более, что мы народы одного христианского вероисповедования. Это нужно понимать.
Далеко не все, к сожалению, это понимают. Это все равно, как сказать: в 1941 году миллионы людей переселились, фактически бежали от немецкой оккупации, на Урал, в Сибирь. «Ну так они добровольно туда переселились, потому что климат там лучше на Урале.» Ни в коем случае нельзя такими комментариями разрушать историческую взаимосвязь между христианскими народами, тем более в конфликтной зоне. Это обязательно бумерангом ударит по вашему авторитету, уважению к вам в мире.
– Что самое важное для Вас в Вашем служении обществу, Родине?
– Самое важное состоит в том, чтобы, заканчивая свой путь жизненный и политический, ты мог быть уверен, что люди потом, после тебя, не будут плевать на твою могилу, не будут говорить: «Ну да, вот этот был у нас тут депутатом, занимался своими делами, своим личным преуспеянием, и ничего хорошего для нас не сделал». Я историк, знаю судьбу разных политиков после того, как они переставали ими быть. Мы же знаем положительные примеры и знаем отрицательные. Я очень не хочу, чтобы когда-нибудь (конечно, кто-то будет злоумышлять, кто-то будет передергивать) люди, которые меня избрали, люди, перед которыми я чувствую ответственность, перед русским народом, чтобы они не понимали, ради чего я это предлагал, что я делал, что я мог и чего я не мог.
К большому сожалению, я вижу ограниченность своих возможностей, вижу многие другие обстоятельства, понятные мне. Но надо возделывать свой сад. И надо делать максимально так, чтоб не было, как говорил один классик литературы, мучительно больно за то, что ты не сделал. Или за то, что ты где-то слукавил, где-то ты под влиянием минуты или каких-то обстоятельств погрешил против истины.
Поэтому одна из причин, по которой я не делал большой карьеры, – я никогда не приспосабливался. И это в общем признают люди, в том числе не желающие мне добра. Они говорят: «С ним надо поосторожнее, он слишком самостоятельный, у него своё мнение, лучше бы нам его далеко не пускать, а то не дай Бог он…» Я к этому спокойно отношусь и никакую карьеру не делаю. Мне 65 лет, и главное для меня – успеть сделать то, что я наметил, то, что я считаю, будет полезно для нашего города, для России, для всех, о ком я должен заботиться.
– Сочи для России – это место отдыха, а вы здесь работаете. Как вы планируете свой отдых, есть ли у вас хобби, увлечения, что для вас источник сил, вдохновения?
– Конечно, я стараюсь и в Сочи отдыхать. По возможности. Как любит говорить Вячеслав Володин, Председатель Государственной Думы, у политиков отпусков не бывает. И в этом году у нас был своеобразный отпуск в августе, когда не было пленарных заседаний. Я провел часть его в прифронтовой полосе, в Крыму. Организовывал там демонстративные мероприятия в День Военно-Морского флота России, которые я провожу каждый год в Севастополе. И в украинские времена, когда меня туда не пускали или пускали. И, конечно, в новое время, после 2014 года.
Если говорить о моих увлечениях, которые больше всего, кроме, конечно, семьи, детей, внуков, особенно меня интересуют, это, конечно, книги. Я пользуюсь компьютером, но люблю читать книгу, держа ее в руках. И читаю одновременно несколько книг, как правило, не считая служебной информации. Пишу сам, не прибегая к «литературным неграм» и свои заявления, и свои статьи, и свои интервью.
Занимался футболом, играл в команде Правительства Москвы с 1992 по 2010 гг. Это был, конечно, любительский футбол, 2 раза в неделю. Но с тех же времен, с 90-х годов, я увлекся теннисом, и теннис остается для меня главным видом спорта. Я провожу теннисные турниры. Только что прошел XXI-й ежегодный турнир «Большая Абхазская шляпа». Прошел в этом году 18-й турнир «Большая Бескозырка» в Севастополе. Это все любительские турниры, где принимают участие мои друзья. Мы любим теннис и за то, что после тенниса: дружеские посиделки под гитару.
Когда-то моим увлечением была борьба самбо, в которой я стал чемпионом Московского университета в студенческие годы… чтобы не ходить на лыжах. Потому что у нас тогда сдавали нормы ГТО, чтобы получать стипендию. А я в жизни своей, должен покаяться, несмотря на все призывы, лыжи и коньки не надевал. У нас тогда никакой Красной Поляны в нынешнем виде не было. Поэтому для того, чтобы получать стипендию, было только одно исключение – если ты по какому-то виду представляешь университет, то тогда тебе это все идет автоматом и зачетом. Я избрал самбо и неожиданно стал чемпионом МГУ по борьбе самбо и, таким образом проблемы с лыжами у меня были в Москве сняты. Еще одно увлечение – плавание, конечно, как у всех сочинцев.
– Есть ли у Вас любимая молитва, дорогая сердцу икона, особо почитаемый святой?
– Я считаю, что святые, с которыми я оказался более связанным, чем с какими-то иными, это Александр Невский и Федор Ушаков. Вот это мощевик (в нательном крестике), в котором частица мощей Феодора Ушакова. Так получилось, что Президент Российской Федерации наградил меня орденом Александра Невского. Это если говорить о святых воинах русских.
Конечно, св. Георгий Победоносец, икона его у меня в доме. Конечно, св. Никола Угодник, защитник и покровитель всех плавающих по морям. Я очень много в своей жизни посвятил спасению Черноморского флота, потом поддержке флота и моряков, города Севастополя, который мы вернули в Россию.
Если говорить о других иконах, это Белый Ангел, известный всем в Сербии символ христианства. Я часто бываю в Сербии. Мы создали Русский Балканский центр в Белграде. Наш институт вышел за пределы СНГ, Советского Союза и ведет работу не только со странами СНГ, но и с Сербией, с Монголией, с Ираном – там, где есть что защищать с точки зрения нашего влияния. И, конечно, Сербия, ее трагическая судьба, на весь период этого Югославского кризиса, для меня были очень близкой.
Ну а что касается молитв – на этот счёт, наверное, гораздо способнее моя супруга, которая регулярно ходит в церковь, молится. Я их вспоминаю, когда без них не обойтись.
– В этом году Сочинской епархии исполняется 5 лет. Заметили ли вы перемены в церковной жизни Сочи?
– Безусловно, тот факт, что Сочи стал центром епархии, во-первых, соответствует пожеланию сочинских верующих, которые всегда хотели, чтобы у нас был правящий архиерей. С учетом такого бурного развития Сочи, где увеличивается население, у неё должен быть статус епархии.
И мы видим, что приход епископа Германа, первого нашего Сочинского и Туапсинского епископа, благотворно повлиял. Желаю ему всяческого успеха. Вижу, что храмы строятся, украшаются, что вопросы решаются, что появляются новые места для молитвы, и больше верующих приходит сюда.
Но вообще в целом, говоря уже не об одной Сочинской епархии, хочу сказать, что у нас есть основание сегодня переживать за Русскую Православную Церковь, во-первых, потому что сегодня против нее направлены различные атаки. Во-вторых, внутреннее, самое опасное, это, вы знаете, испытание «медными трубами». Огнем, водой – это важно, это надо выстоять. Ну а испытание «медными трубами» иногда бывает гораздо более изощренным и опасным. И, конечно же, мы переживаем за авторитет Церкви, чтобы тот порыв, который возник в результате крушения Советского Союза и правящей идеологии, не растворился, не измельчал, чтобы как верующие, так и священнослужители были достойны друг друга…
