Духовное послание святых Кирилла и Мефодия

Источник: Миссионерское Обозрение

День славянской письменности и культуры отмечается в России много лет как государственно-церковный праздник, однако следует признать, что в последние годы содержание этого праздника в восприятии значительной части нашего общества становится все более размытым да и размах праздничных торжеств значительно уменьшился. К сожалению, нередко приходится сталкиваться с такой трактовкой деятельности святых Кирилла и Мефодия, согласно которой главная их заслуга заключается в создании кириллического алфавита, что выглядит, мягко говоря, странно, особенно если учесть, что святые братья создали не кириллицу, а глаголицу. Между тем, это один из немногих праздников, которые отмечают вместе государство и Церковь, он является важной «точкой сборки» государственно-церковных отношений, и в этой связи причины установления этого праздника, равно как и предмет празднования, заслуживают гораздо более пристального внимания.

Согласно «Толковому словарю» Ушакова, письменность – это совокупность письменных, литературных памятников, созданных на соответствующем языке. Таким образом, под термином «славянская письменность» следует понимать, в первую очередь, священные тексты, для создания которых, собственно, и был разработан святыми равноапостольными братьями Кириллом и Мефодием особый, сакральный язык, который сегодня нам известен как церковнославянский.[1]

Этот язык изначально создавался как миссионерский проект. С этим вряд ли кто-то будет спорить, но у многих сомнения вызывает другое – остается ли церковнославянский языком миссии сегодня? Весьма распространенным является представление о том, что церковнославянский давно исчерпал свой миссионерский потенциал и в результате эволюционных процессов на его место пришел русский язык.

В свете подобных представлений возобладало мнение, согласно которому языком миссии может быть только русский язык (имеется в виду, конечно, миссия в русской языковой среде). В некоторых приходах по-русски читаются паремии и апостол, реже – Евангелие (иногда соответствующие отрывки читаются параллельно – по-русски и по-церковнославянски). Появился и такой феномен, как «миссионерская литургия», которая также совершается на русском языке. Как известно, есть и приверженцы идеи полного перевода богослужения на русский язык – немалое число общин (правда, выделяющих себя в особое сообщество) уже практикуют эти службы. Появился даже термин «церковно-русский язык», под которым понимается по сути русский литературный язык, наполненный большим количеством славянизмов. Миссионерская состоятельность подобных методов вызывает много вопросов, и пока что они существуют в режиме эксперимента. В этой ситуации важно понять, что должно считаться результатом миссии, то есть тем критерием, по которому можно оценивать ее эффективность.

Известно, что в Русской Православной Церкви все богослужения и чинопоследования таинств совершаются на церковнославянском языке. На этом же языке читаются и молитвы, предназначенные для келейного (частного) употребления. Таким образом, несложно сделать вывод о том, что в традиции нашей Церкви церковнославянский воспринимается не просто как некий инструмент для передачи определенных смыслов, но как священный язык, как особое средство духовной коммуникации, специально созданное для богослужения и молитвы и используемое только с этой целью.

Если исходить из того, что конечной целью церковной миссии является не просто знакомство человека со Священной историей, вероучением Православной Церкви, ее каноническим устройством и т. п., а именно его приобщение к духовно-аскетической традиции Церкви через участие в богослужении и молитве, то церковнославянский остается наиболее действенным средством, позволяющим достигнуть этой цели. Следование этой традиции и является тем узким путем ко спасению, который освятил Сам Господь Иисус Христос, сказавший о Себе Я есмь Путь, Истина и Жизнь (Ин 14:6). Если же миссия не достигает этого результата, если человек в результате миссии не приобщился к духовной традиции Православной Церкви, вряд ли подобная миссия может считаться успешной или, как минимум, завершенной.

Церковнославянский и русский – или что следует понимать под русским языком?

На пути адекватного понимания роли церковнославянского в жизни Церкви и в деле церковной миссии возникает ряд стереотипных представлений. Наверное, главным заблуждением, из которого проистекает множество ошибок в понимании и оценке ситуации, является представление о том, что церковнославянский и русский – это разные языки. В действительности церковнославянский и русский литературный образуют единое языковое пространство, и в этом смысле с полным правом можно утверждать, что в своей совокупности они образуют один язык. По крайней мере, если понимать этот термин в том смысле, который был заложен в него святыми Кириллом и Мефодием.

Здесь важно указать на то, что равноапостольные братья, наделяя новыми значениями древнеславянские корни, отнюдь неслучайно связали воедино такие понятия, как народ и используемое этим народом средство духовной коммуникации. Оба понятия обозначаются одним словом – «язык». В основе такого решения, очевидно, лежала мысль о том, что народ идентифицирует себя именно через язык – вспомним в этой связи крылатое выражение «язык – душа народа». В этой связи уместно вспомнить и о том, что разрозненным на тот момент племенам, среди которых святые братья проводили свою миссию, они дали общее именование славян, то есть народов Слова (Божественного Логоса, Христа).[2]

Таким образом, по мысли равноапостольных братьев, язык – это не только грамматическая система и средство коммуникации, но и средство самоидентификации народа. Причем создание «божественного языка» со временем должно было привести и к созданию «божественного народа», то есть того народа, который главной целью своего существования считал бы служение Богу. По прошествии более чем тысячелетия со времени деятельности равноапостольных братьев можно сделать вывод о том, что именно так и произошло, что засвидетельствовал великий русский писатель Ф. М. Достоевского, определяя русский народ как «народ-богоносец» (оставим сейчас в стороне рассуждения о том, что наш народ далеко не всегда соответствует своему высокому предназначению – это тема для отдельного исследования).

Характерно, что современное языкознание давно вышло за рамки понимания языка как исключительно грамматической системы. В современной трактовке язык — это «естественно возникающая в человеческом обществе и развивающаяся система облеченных в звуковую форму знаковых единиц, способная выразить всю совокупность понятий и мыслей человека и предназначенная прежде всего для целей коммуникации».[3]

В этой связи важно дать точную оценку соотношению церковнославянского и русского литературного языков в русском языковом пространстве, а соотносятся они, как уже было сказано, как две части единого целого. Чтобы не путаться в терминах, наверное, было бы целесообразнее использовать для описания этой ситуации понятия «высокий и средний регистр» (есть еще и «нижний регистр» – диалекты и жаргоны) или «высокий и сниженный стиль».

В доказательство того, что церковнославянский – одна из ипостасей именно русского языка, можно привести социолингвистический аргумент, который базируется навосприятии церковнославянского носителем русского языка. Для всякого, кто обладает русским языковым сознанием, абсолютно естественно как говорить и писать по-русски, так и молиться по-церковнославянски. Иными словами, мы имеем дело с ситуацией – во многом уникальной, когда русский язык реализует себя в двух грамматических системах, довольно сильно отличающихся друг от друга, но при этом тесно взаимосвязанных и взаимодополняющих. На этот факт указывал еще М. В. Ломоносов, когда определял церковнославянский как «высокий штиль» русского языка. Во второй половине ХХ века знаменитый филолог-славист, профессор МГУ Б. А. Успенский определил взаимоотношения церковнославянского и русского термином «диглоссия». Этим термином определяется тесное взаимодействие и взаимовлияние двух стилей русского языка. Данный факт указывает не просто на богатство русского языка и неразрывно связанной с ним русской культуры, но и на духовный вектор русской цивилизации, в рамках которой духовное (сакральное) наделяется особым статусом как обладающее безусловным приоритетом над материальным (профанным).

Следует сразу отметить, что в церковной жизни используются оба регистра, церковнославянский – для богослужения и молитвы, а русский литературный – для проповеди, исповеди, духовных бесед, духовной и богословской литературы.

Не нужно забывать и о том, что церковнославянский – это основной богослужебный язык Русской Православной Церкви, в связи с чем можно сделать простой вывод: если данная Поместная Церковь идентифицирует себя как русская, следовательно, и богослужебный язык этой Церкви по праву может считаться русским – как язык той духовной традиции, носительницей которой выступает Русская Церковь.

Весьма распространенным также является и представление о том, что в древности на Руси все говорили по-церковнославянски. Это мнение легко опровергается текстами берестяных грамот, во множестве обнаруженных в Великом Новгороде силами экспедиций академиков Янина и Зализняка. Реконструированные письма новгородцев указывают на то, что язык, на котором они были написаны, гораздо ближе к русскому разговорному, чем к церковнославянскому, который всегда был языком письменным. Во многих текстах используется и обсценная лексика, хорошо известная жителям города, очевидно, еще со времен отправления языческих культов.

То, что церковнославянский и «обычный» русский языки на протяжении более тысячи лет развивались, находясь в отношениях диглоссии – хорошо известный и давно доказанный наукой факт. Однако на определенном этапе развития русской культуры, а именно в XVIII столетии, когда церковная и светская сферы жизни стали все больше отдаляться друг от друга, русский литературный язык изначально возник как инструмент передачи исключительно «светских» смыслов. Впрочем, бурно развиваясь и захватывая все новые семантические поля, русский язык достаточно быстро вторгся на территорию, которая долгое время считалась неприкасаемой, а именно в сферу Священного Писания и духовной литературы.

Создание Русской Библии – миссионерский проект

В этой связи следует указать на две важные даты: 1751-й – год выхода Елизаветинской Библии, полного свода текстов Священного Писания на церковнославянском языке, и 1876-й – год публикации полной Русской Библии, которая получила название «Синодальный перевод» (поскольку был одобрен Святейшим Синодом). Здесь следует упомянуть и еще одну важную промежуточную дату: 1819-й – год выхода на русском языке Четвероевангелия, наиболее читаемой части Священного Писания. Таким образом, между завершением проекта обновленного церковнославянского перевода, инициатором которого, кстати, был император Петр Великий, и появлением русского перевода прошло меньше 70 лет – по историческим меркам совсем небольшой срок.

В эти 125 лет (1751 – 1876) русский язык проделал колоссальный путь развития, этот период вместил в себя и жаркие дискуссии о самой возможности перевода Священного Писания на русский язык (лидерами противоборствующих партий были два ныне канонизированных святителя – митрополит Московский Филарет (Дроздов) – за перевод, и митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров) – против перевода), и длительный и сложный процесс самого перевода, над которыми трудились все четыре существовавшие в Российской Империи Духовные академии (Санкт-Петербургская, Московская, Киевская и Казанская). Этот процесс курировал митрополит Московский Филарет, после смерти которого понадобилось еще почти десять лет, чтобы Русская Библия наконец увидела свет. Здесь очень важно отметить, что Синодальный перевод был именно церковным проектом, он был реализован силами церковных специалистов и переводчиков под бдительным наблюдением священноначалия. Это говорит о том, что Церковь прекрасно осознавала необходимость данного перевода именно в миссионерских целях – для внелитургического (научного, образовательного, домашнего, келейного и пр.) употребления. При этом предполагалось, что чтение Священного Писания на русском языке будет сопровождаться богослужением на церковнославянском – собственно, так оно и происходит вплоть до сегодняшнего дня. Иными словами, Церковь изначально не рассматривала этот проект как начальный этап процесса перевода богослужения на русский язык.

А вот церковнославянский фактически оказался на обочине тех процессов, которые происходили в сфере развития русского языка и литературы. Это и неудивительно. Начавшаяся при императоре Петре Великом модернизация всех сторон русской жизни в идейной сфере обернулась секуляризацией. Этот процесс в конечном итоге завершился русской революцией – тем самым русским бунтом, который, по меткому слову классика, оказался «бессмысленным и беспощадным». Своего апогея развитие идеи секуляризации достигло после революции, когда на смену этой идеологической конструкции пришел открытый государственный атеизм с жесточайшими гонениями на Церковь.

После революционного переворота 1917 г. церковнославянский, по сути дела, как и сама Церковь, был объявлен вне закона. Он, естественно, был изъят из школьных программ и объявлен пережитком прошлого. Только в конце 1920-х гг. на филологических факультетах университетов и пединститутов удалось ввести преподавание предмета, которому дали завуалированное название «Старославянский язык». Этим термином обозначался язык древних славянских рукописей (Х – ХVI вв.), который изучали, главным образом, с чисто внешней, грамматической стороны, не сильно погружаясь в содержащиеся в данных текстах смыслы.

Является ли причиной непонимания богослужения исключительно сложность церковнославянского языка?

Как показывают исследования – очень часто трудности с пониманием богослужения в гораздо большей степени связаны с чисто техническими причинами, нежели с собственно непониманием самого церковнославянского языка.

Некачественное воспроизведение богослужебных текстов священно- и церковнослужителями (чтецами и певчими), весьма распространенные проблемы с дикцией и артикуляцией (как правило, этому никто и не учит), и даже элементарно с акустикой во многих храмах – вот основные причины того, что зачастую прихожане вместо четкого и ясного чтения и пения слышат некий «молитвенный гул». К счастью, есть и исключения – храмы (чаще всего монастырские), в которых можно услышать внятное чтение и пение – здесь все зависит от опыта певцов и чтецов. Практически каждый настоятель сталкивается с проблемой поиска квалифицированных церковнослужителей, причина которой заключается в почти полном отсутствии учебных заведений, в которых бы готовились церковные работники «среднего звена», которые и должны обеспечивать адекватное донесение богослужебных текстов до слуха молящихся. Исправление подобной ситуации – а силами Церкви можно сделать для этого многое – уже в значительной степени облегчит решение проблемы непонимания богослужения.

Однако следует признать, что даже то богослужение, которое исполнено на самом высоком профессиональном уровне, останется далеко не в полной мере понятным молящимся, если они не будут знать хотя бы основ церковнославянского языка.

Что делать с изучением церковнославянского?

Как было показано выше, на определенном историческом этапе отношения диглоссии между русским литературным и церковнославянским стали ослабевать, а после Октябрьского переворота – по причине полного прекращения преподавания церковнославянского и утраты серьезного знания этого языка основной массой верующих и даже духовенства феномен диглоссии практически сошел на нет. В настоящее время важной общецерковной задачей является повсеместное распространение изучения церковнославянского языка, в том числе как важного компонента национальной самоидентификации.

Сегодня налицо проблема – язык Православной Церкви, к которой причисляет себя значительная часть наших соотечественников (по некоторым данным – до 80 %), нигде не изучается за исключением небольшого числа православных учебных заведений и воскресных школ. Понятно, что в общенациональном масштабе этого совершенно недостаточно, чтобы наши прихожане осознали бы церковнославянский именно как близкий и родной язык, который гораздо лучше, чем русский литературный, передает духовные переживания, смыслы и понятия.

В этой связи, если мы действительно хотим, чтобы Церковь оказывала духовно-нравственное влияние на народ – а этого невозможно добиться без понимания людьми богослужения, необходимы усилия на общегосударственном уровне по преподаванию церковнославянского языка в общеобразовательных школах.

Если в 20-е годы ХХ века большевики развернули кампанию по ликвидации безграмотности, научив читать на русском литературном языке детей рабочих и крестьян, то и столетие спустя нам надо развернуть кампанию по ликвидации духовной безграмотности. Необходимо добиться того, чтобы школьники и их родители знали хотя бы основные церковнославянские тексты – по крайней мере, неизменяемые песнопения, регулярно исполняемые за богослужением: «Отче наш…», «Богородице, Дево, радуйся…», «Взбранной Воеводе…», «Свете тихий…», «Ныне отпущаеши…», «Единородный Сыне…» и пр.

Курс церковнославянского мог бы преподаваться в школах в рамках предмета «Родной язык». Очевидно, что изучение церковнославянского, как и древних языков, существенно расширит кругозор ученика, обогатит его словарь, и как следствие – сможет оказать мощное влияние на формирование его мировоззрения в христианском ключе. Излишне говорить о том, что выучить этот язык для наших ребят будет на порядок проще, чем любой иностранный.

Именно по пути преподавания церковнославянского в общеобразовательных школах призывала идти замечательный филолог-русист, ректор Санкт-Петербургского университета Л. А. Вербицкая. В 2017 г. эта идея обсуждалась на съезде Общества русской словесности и получила полную поддержку со стороны членов Общества. И хотя в связи с кончиной Людмилы Алексеевны данная инициатива не получила продолжения, сегодня пришло время для того, чтобы перевести реализацию этой идеи в практическую плоскость.

«Ключ разумения»

Благодаря всеобщему образованию советская власть добилась выдающихся успехов в области науки и техники, в сфере образования, в развитии экономики. Но по причине забвения духовных истоков жизни все эти достижения не смогли уберечь Советский Союз от краха, ибо это был дом, построенный на песке (Мф 7:26).

Для устойчивого развития России необходимо твердое духовное основание, прочный фундамент христианских ценностей, которые хранит Русская Православная Церковь. Нельзя допустить, чтобы, как в XVIII – XX вв., модернизация экономики отождествлялась с секуляризацией в идеологической сфере, и тем более чтобы – как это произошло в конце ХХ в. – великие достижения нашего народа обесценивались из-за капитуляции партийной верхушки в холодной войне – в противостоянии на духовно-идеологическом фронте.

Следует признать, что церковнославянский язык, а также неразрывно связанный с ним кириллический алфавит – это один из важнейших элементов духовной идентичности русского народа, и его сохранение является фактором национальной безопасности. В настоящее время высказываются серьезные опасения относительно сокращения ареала использования кириллицы. В странах Ближнего Зарубежья уже давно наметилась печальная тенденция перехода с кириллицы на латиницу, за прошедшие десять лет эта тенденция только усилилась. В 2017 г. на латиницу перешел Казахстан – страна с почти двадцатимиллионным населением, значительную часть которого составляют русские. Однако что делает Россия для того, чтобы кириллица сохраняла свою привлекательность для других народов? Ведь этот алфавит дорог нам не только как привычная система обозначения звуков речи, но, в первую очередь, потому, что с кириллицей на Русь пришла христианская письменность, определившая вектор развития страны на столетия вперед. Мы можем сколько угодно сетовать по поводу того, что наши соседи отказываются от кириллицы, но что мы сами делаем для того, чтобы быть достойными наследниками кирилло-мефодиевской традиции?

Обновление политической, экономической и общественной жизни России ни в коем случае не должно пониматься как отказ от традиционных ценностей, лежащих в основе нашей цивилизации. Подлинное возрождение нашей страны возможно не только при условии поступательного развития политической системы и передовых технологий, но и при бережном сохранении традиционной духовной культуры и осознании того, что Россия является оплотом восточно-славянской православной цивилизации.

Чтобы духовные смыслы православного христианства стали реальной вдохновляющей и созидательной силой нашего общества, необходимо дать нашему народу ключ к той сокровищнице церковного Предания, где они хранятся. Духовное послание, адресованное святыми равноапостольными братьями будущим поколениям, должно быть актуализировано. В свете этой задачи церковнославянский язык предстает не как архаичный языковой концепт, но как «ключ разумения», открывающий нам вечно живые истины Божественного откровения.

Епископ Евфимий (Моисеев), председатель Синодального миссионерского отдела.

Автор благодарит за помощь в подготовке публикации И. В. Бугаеву, доктора филологических наук, профессора, заведующую кафедрой Общей и славянской филологии Института славянской культуры Российского государственного университета им. А. Н. Косыгина.

---

[1] Во избежание терминологических разногласий поясним, что святые равноапостольные Кирилл и Мефодий создали общеславянский литературный язык богослужения. Термин «старославянский» является наиболее принятым в современной русскоязычной науке, этот термин достаточно поздний. В разных лингвистических традициях старославянский язык называется древнецерковнославянским (в русской традиции XIX — начала XX веков), древнеславянским (Н. И. Толстой, Ф. Мареш, Н. А. Мещерский), древнеболгарским или староболгарским (в болгарской традиции). До середины XIX века в русской традиции назывался наряду с церковнославянским словенским, славенским (у Ломоносова, Шишкова и др) и просто славянским.

[2] См. М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. М., 2004. Т.3, С.664-666.

[3] Русский язык. Энциклопедия. М., 1997. С. 652.